Забелин Иван Егорович / Домашний быт русских царей (20)

После многолетия, часу в пятом, когда уже совсем смеркалось, приходили во дворец славить Христа соборные протопопы и попы и певчие станицы,[11] т. е. хоры государевы, или собственно дворцовые, также патриаршие, митрополичьи и разных других духовных властей, имевших у себя свои особые хоры. Государь принимал их в Столовой избе или в Передней палате и жаловал им по ковшу белого и красного меда, который в золотых и серебряных ковшах подносил один из ближних людей. При этом они получали и славленое. Таким же образом соборяне и певчие ходили славить к царице и потом к патриарху, где также пили мед и получали славленое. Славленые деньги выдавались, смотря по важности и значению причта, одним больше, рублей по 12 на собор; другим меньше, по рублю, по полтине и даже по 8 алтын с 2 деньгами, что составляло 25 копеек. Во дворец славить ходили причты трех больших соборов: Успенского, Благовещенского, Архангельского, также из соборов Казанского и Покровского, из Вознесенского монастыря и от всех верховых соборов и придворных церквей, как кремлевских, так и дворцовых загородных. В особенных случаях славленый дар составлял довольно значительную сумму; так, в 1667 г. на другой день праздника, когда к государю приходили славить Христа архимандриты, архидьяконы, священники и дьяконы от Вселенских Патриархов, т. е. приезжее греческое духовенство, государь пожаловал им за славленье на весь собор 300 рублей. В тот же день по царскому повелению ходили славить к Вселенским Патриархам все причты больших и придворных соборов, за что государь роздал им, взамен патриархов от себя, на каждый собор по рублю по 6 алт. 4 деньги. — Певчие получали славленое особо, которое в этом случае соразмерялось с большим или меньшим искусством в пении. Государь давал им иногда по 5 руб. человеку, а иногда по полтине, и сверх того жаловал иному даже из собственных рук рубль или два, если какой воспевака особенно отличался. Цари Алексей и сын его Федор очень любили церковное пение и потому особенно жаловали певчих и, кроме славленья, слушали иногда разные другие церковные песни. В 1661 г. декабря 30 у царя Алексея в Передней Каменной, т. е. теремной, во 2 часу ночи (в 6-м часу вечера) славили Христа воспеваки и после славленья пели ирмосы и псалмы с партеса. А перед тем в Переднюю же приходили славить от патриарха Никона из Воскресенского монастыря черный священник со старцы и славили по-гречески. Государевы певчие дьяки пользовались правом ходить Христа славить и по боярским домам, особенно к ближним и думным государевым людям. Кроме того, государь назначал им славить Христа у дьяков, особенно у тех, которые сидели в доходных Приказах, наживались взятками и богатели. В 1677 г. некоторые из дьяков не пустили было к себе государевых славельщиков и, разумеется, прогневали царя, так что лишились даже своих обыкновенных доходов. По этому случаю велено было им сказать, «что они учинили то дуростию своею негораздо и такого бесстрашия никогда не бывало, что его государевых певчих дьяков, которые от него великого государя Христа славить ездят, на дворы к себе не пущать; и за такую их дерзость и бесстрашие быть им в приказах бескорыстно, и никаких почестей и поминков ни у кого ничего ни от каких дел не имать. А буде кто чрез сей его государев указ объявится хотя в самом малом взятке, или корысти и им за то быти в наказаньи». В самый праздник Рождества Христова государь слушал заутреню в Столовой или в Золотой палате. Во 2-м часу дня (в 10-м часу утра), в то время как начинали благовест к литургии, он делал выход в Столовую, где и ожидал пришествия патриарха с духовенством. Для этого Столовая наряжалась большим нарядом, коврами и сукнами. В переднем углу ставилось место государево, а подле него кресло для патриарха. Вошед в Столовую, государь садился до времени в свое место и приказывал сесть по лавкам боярам и думным людям; ближние люди младших разрядов обыкновенно стояли. Патриарх при пении праздничных стихер, в предшествии соборных ключарей, несших крест на мисе и св. воду, и в сопровождении митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов, приходил к государю в ту же палату славить Христа и здравствовать государю с праздником. Государь встречал это шествие в сенях. После обычных молитв певчие пели государю многолетие, а патриарх говорил поздравление. Потом и государь и патриарх садились на свои места. Посидев немного и затем благословив государя, патриарх со властьми шел таким же порядком славить Христа к царице, в ее Золотую палату, и потом ко всем членам царского семейства, если они не собирались все для принятия патриарха у царицы. Славление у государя в первой половине XVII ст. происходило обыкновенно в Золотой палате, а впоследствии в Столовой, иногда в Передней Каменного терема, а также и в Грановитой. Царь Михаил Фед. пред обеднею обыкновенно ездил в Вознесенский монастырь поздравлять матерь свою великую старицу иноку Марфу Ивановну. Отпустя патриарха, государь в Золотой или в Столовой облекался в царский наряд, в котором и шествовал в собор к обедне. Все дворовые и служилые чины, сопровождавшие этот выход, были также богато одеты в золотные кафтаны и в ферезеи. После литургии, переменив царский наряд в соборном приделе Димитрия Солунского на обыкновенное выходное платье, государь шествовал во дворец, где потом в Столовой или в Золотой приготовлялся праздничный стол «на патриарха, властей и бояр». Этим оканчивалось рождественское празднество. В день Рождества Христова, как и в другие большие праздники, цари не садились за стол без того, чтоб не накормить прежде так называемых тюремных сидельцов и пленных. Так, в 1663 году в этот праздник кормлено было на большом тюремном дворе девятьсот шестдесятчетыре человека. В расходных записках 1664 года находим следующее: «в праздник Рождества Христова великий государь указал польских полоняников, которые иманы на разных боях и сидят на Аглинском дворе, накормить довольно: полковника Христиана Калшетена и всех начальных людей с вином боярским и с романеею и с ренским и с пивом и с медом, а достальных полоняников всех с вином и с медом. А для поспешенья взяти с Кормового дворца взаем 40 туш свинины, да в ряду куплено 22 туши... 16 стягов говядины, три четверти муки пшиеничной доброй, четверть круп грешневых, хлебов ситных да калачей по 500; да 20 сыров, 10 гривенок (фунтов) сала, 500 яиц и проч.». Кормлено всего 487 человек, да караульных стрельцов 30 человек. На женской половине дворца, у царицы в этот день также совершались свои обряды. Утром, пред обеднею, у ней собирались дворовые и приезжие боярыни, в сопровождении которых она выходила в свою Золотую палату, принимала там с славлением патриарха и потом шествовала в дворцовую церковь к обедне. Приезжие боярыни вместе с поздравлением, по старому обычаю, подносили царице перепечи, род сдобных крупичатых куличей или короваев. В 1663 году царице Марье Ильиничне и царевнам, большим и меньшим, четырнадцать приезжих боярынь поднесли четыреста двадцать шесть перепечь.[12] Подобным же образом после обедни и царица посылала к патриарху от себя и от каждой царевны по пяти перепеч. На празднике к царице приходили славить из Вознесенского монастыря старицы и другие славленицы, а также ее крестовые дьяки, которым славленого выдавалось по рублю на человека. У малолетных царевичей славили иногда их карлы. В 1659 г. к царевичу Алексею Алексеевичу приходили славить карлы Карпунька Афонасьев да Петрушка Семенов, за что им дано 3 алтына 2 денги. ——— Ни один праздничный царский выход не отправлялся с таким торжеством и великолепием, как выход в день Богоявления. Государь являлся в это время народу в полном блеске своего сана, со всем великолепием и пышностью, которые во многом напоминали обычаи Востока. По словам иностранцев, стечение народа в этот день было необыкновенное: со всего государства съезжались в Москву видеть торжественный обряд освящения воды, совершавшийся патриархом на Москве-реке. Число народа, как говорит Маскевич, простиралось иногда до трех и до четырех сот тысяч; из этого невероятного показания уже видно, как велико было торжество этого дня и какое значение оно имело для русского народа, еще в глубокой древности назвавшего этот день водокрестием, водокрещами. В навечерии праздника государь слушал вечерню и царские часы в Столовой, иногда в Передней или в одной из придворных церквей; иногда же выходил в Успенской собор, где царские часы и действо многолетия совершались во всем подобно царским часам и действу накануне Рождества Христова, т. е. с церемониями обоюдных поздравлений государя и патриарха, бояр и духовенства, с поздравительными речами и т. д. В самый праздник государь в одной из придворных церквей или в Столовой слушал всенощное бдение и потом, пред литургиею, выходил в Успенской собор для шествия на иордань к освящению воды. Кремлевская площадь у царского дворца, между соборами, вся покрывалась в это время густою толпою. Только одно место оставалось свободным: от Успенского собора и до самой Москвы-реки, где находилась иордань, строй стрельцов, в цветном служилом платье, с знаменами и с барабанами, со всем ратным строем, двумя линиями пролагал широкую дорогу для крестного хода. Дорога эта шла не прямо на реку, как теперь;[13] она поворачивала влево от Успенского собора, шла между Иваном Великим и Архангельским собором, в ворота под церковью Черниговских Чудотворцев, которая находилась на месте бывшего плац-парада, где ныне воздвигается памятник императору Александру II, на краю кремлевской горы.[14] Отсюда этот путь сворачивал к Тайницким воротам, против которых устраивалась на Москве-реке иордань и особые места для царя и патриарха. По всему этому пути, как упомянуто, стояли ратным строем стрельцы; а на площади между Ивановскою колокольнею, Чудовым монастырем и церковью Черниговских Чудотворцев в конце XVII ст. ставились иногда большие голанские полковые пищали (пушки), огражденные решетками резными, точеными и расписанными разными красками. При пушках стоял пушкарский чин во всем параде, с знаменами и в цветном платье. Часу в 4-м дня или, до нашему счету, в 12-м утра, в то время как патриарх в Успенском соборе полагал начало службе, звон колоколов на Иване Великом возвещал народу, что государь начал шествие из своих комнат. Государь выходил в собор, обыкновенно в сопровождении бояр и прочих сановников, по Красному крыльцу. При его появлении народ, увидев пресветлые царские очи, бил челом. Государь шел тихо, в обыкновенном выходном платье, опираясь на посох индейского дерева. Иногда случалось, что он выходил в большом царском наряде. Но обыкновенно царское платье он надевал всегда в соборе, в приделе Димитрия Селунского. Вошед в собор и возложив на себя в этом приделе царский сан, государь, при пении многолетия, молился св. иконам и св. мощам, и потом принимал у патриарха благословение. Между тем звон на Иване Великом продолжался и прекращался только в то время, как царь вступал на свое место. В собор за государем входили одни только высшие чины: бояре, окольничие, думные и ближние люди; прочие же, начиная со стольников, останавливались на рундуке или помосте от Успенского собора до Архангельского, по обе стороны, по чинам, младшие ниже старших. Когда из западных врат собора начинался хрестный ход, царь выходил и останавливался в южных вратах. Патриарх, проходя мимо, осенял его Животворящим крестом, а духовные власти отдавали ему по два поклона. Церемония поклонов духовенства происходила иногда и в соборе при начале крестного хода. Торжественное шествие открывали стрельцы в числе 400 или 600 человек, иногда и более, выборные из стремянного и других полков, по 200 человек из каждого. Они были в цветном лучшем платье и шли по четыре человека в ряд, одни с золочеными пищалями и винтовками, ложи коих украшены были перламутровыми раковинами; другие с золочеными копьями и наконец третьи с нарядными золочеными протазанами (род алебарды), у которых ратовища или древки были обтянуты желтым или червчатым атласом, с золотым галуном, и украшены шелковыми кистями. Кроме того, здесь же шли два пятидесятника с обоюдными стальными топорами (алебардами), на древках из черного дерева, украшенных серебряными кистями. За этим блестящим отрядом стрельцов следовал крестный ход, замыкавшийся шествием патриарха. Здесь, в преднесении хоругвей, крестов и св. икон, шли митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, соборяне и весь священнический чин, по степеням, младшие впереди, все в богатейшем облачении. Одних приходских священников бывало до трехсот и до двухсот дьяконов. Потом начиналось шествие государя, открываемое обыкновенно нижними чинами, по три человека в ряд. Впереди шли дьяки разных приказов и все те чиновники, которые были в бархатных кафтанах; за ними дворяне, стряпчие, стольники — в золотах, т. е. в золотных кафтанах; далее ближние люди, думные дьяки и окольничие в богатых шубах. Все же те, которые не имели таких богатых кафтанов, а были в объяринных или суконных, отпускались на иордань прежде шествия государя, без сомнения, для того, чтоб обыкновенными нарядами не нарушить общего блеска и великолепия. Вслед за этим шел постельничий с царскою стряпнею. Впереди его человек двенадцать стряпчих несли государево платье, которое царь переменял обыкновенно на иордани. Один нес посох, другой — шапку, третий — зипун, четвертый — кафтан, пятый — шубу, и т. д. Кроме этого, переменного платья, трое стряпчих несли на иордань царское полотенце, подножие и стул или собственно кресла, и иногда, во время непогоды, солнечник или балдахин. Государь шествовал в большом царском наряде. Сверх зипуна и богатейшего станового кафтана на нем было царское платно, из дорогой золотной материи, с жемчужным круживом, усыпанным драгоценными каменьями. Впоследствии, особенно при царе Федоре, эту одежду стали именовать порфирою. Царский венец, называвшийся, по соболиной опушке, царскою шапкой, блестел драгоценными каменьями: алмазами, изумрудами, яхонтами. Плечи государя покрывала богатая диадима, именуемая обыкновенно в чине царского венчания бармами; на груди на золотой цепи был крест Животворящего Древа, а иногда золотой крест со Спасовою Ризою. В правой руке государя был жезл, богато украшенный золотом и каменьями. Наконец, бархатные или сафьянные башмаки государя были также богато унизаны жемчугом. Под-руки государя поддерживали обыкновенно двое стольников из ближних людей. Около шли бояре и думные дворяне в богатейших шубах, в высоких горлатных шапках. За ними шел окольничий, а по обе стороны царского пути шли стрелецкие полковники в бархатных и объяринных ферезеях и в турских кафтанах; они оберегали государское шествие от утеснения нижних чинов людей. Потом следовали гости в золотных кафтанах и наконец приказные и иных чинов люди и народ. Подле всего этого шествия с обеих сторон шло 150 или 200 человек стрельцов, стремянного полку, «в один человек» в цветных кафтанах, сто с золочеными пищалями и пятьдесят или сто с батожками, прутьями. При возвращении с иордани государь обыкновенно ехал в санях; для этого вслед за шествием ехали большие государевы нарядные сани, впереди которых шли дьяки Конюшенного приказа, а около — столповые прикащики и стремянные конюхи в цветных бархатных, объяринных, камчатных и суконных кафтанах. На Москве-реке, куда тихо и торжественно следовало это шествие, пред Тайницкими воротами, над местом, где должно было совершиться действо погружения в воду честного креста,[15] была устроена красивая иорданная сень, поддерживаемая четырьмя колоннами с гзымзом или карнизом, расписанным красками, серебром и золотом и украшенная золоченым же крестом наверху. По углам были изображены 4 евангелиста, а внутри апостолы и другие святые, а также и Крещение Спасителя. Кроме того, вся иордань богато украшена была шелковыми и жестяными раскрашенными цветами, зелеными листьями и даже птицами, вырезанными из медных листов и раскрашенными также красками. Подле иордани стояли особые места для царя и патриарха. Царское место, поставляемое на иордани обыкновенно шатерничим, было в виде небольшого круглого храма с пятью главами, сделанными из слюды и украшенными золочеными крестами. Этот пятиглавый верх утвержден был на пяти точеных столбах, расписанных по золоту виноградными ветвями; капители и базы у столбов были также позолочены и посеребрены. Вверху вокруг шел гзымз (карниз), с внутренней стороны писанный травами, снаружи золоченый и украшенный сквозною резьбою, также позолоченою и посеребреною. По этому карнизу в пригожих местах утверждены были высеребреные доски, а на них писаны стихи к ердани. Между столбов находились рамы с круглыми слюдяными окнами, писанные по золоту и по серебру разными красками. Одна такая рама, разделенная на два затвора, служила дверью. Нижняя часть царского места (тумба) утверждена была на пяти точеных посеребреных яблоках и украшена сквозною золоченою резьбою. Внутри это место задергивалось вокруг суконным или тафтяным занавесом. Все пространство около иорданной сени и царского и патриаршего мест, огороженное резною решеткою, устлано было красным сукном. Кроме решетки, иордань отделена была от народа еще двумя балюстрадами, покрытыми красным сукном. Когда процессия приходила на иордань и государь с патриархом вступали на свои места, по сторонам иордани становилось обыкновенно духовенство, а подле царского места бояре и прочие высшие чины. За решеткою помещались стольники, стряпчие, дворяне, дьяки, солдатского строю генералы, стрелецкие полковники и все, которые были в золотных кафтанах; за первым балюстрадом стояли те, у которых не было таких кафтанов, а далее служилые и приказные люди нижних чинов. Все пространство по Москве-реке, между Каменным и Москворецким мостами, было занято стрелецкими и солдатскими полками, стоявшими ратным строем, в цветном платье, с знаменами, с барабанами и с оружием. На Тайницкой башне, в виду всего войска, становился капитан, иногда ротмистр, или другой такой же чин с ясачным знаменем, которым давали знак войску, чтоб бить в барабаны, делать честь празднеству и т. п. По берегам реки теснился густыми толпами народ. Совершение обряда освящения воды происходило следующим образом. Сначала духовные власти и соборяне подходили к государю и патриарху, по степеням, по двое в ряд, и кланялись. Потом патриарх раздавал всем свечи, начиная с государя, и совершал действо по чину. В то время как он погружал в воду Животворящий Крест, начальные люди всех полков и знаменщики с знаменами подступали к иордани для окропления знамен св. водою. После погружения креста патриарх серебряным ведром [16] черпал воду из иордани и отдавал ключарю; потом он наполнял также св. водою государеву стопу, которую относили во дворец и окропляли там все комнаты и иконы. После этого патриарх трижды осенял государя крестом, кропил св. водою и поздравлял с торжеством. Государь вместе со всем синклитом прикладывался ко кресту, поздравлял патриарха и потом принимал поздравление от духовенства, бояр, окольничих, думных и ближних людей, причем один из первостепенных бояр говорил поздравительную речь. После того два архимандрита кропили знамена и войско, стоявшее по Москве-реке. Крестный ход возвращался в том же торжественном порядке. Если ход бывал до обедни, то с иордани государь иногда езжал к обедне на Троицкое подворье, где была церковь Богоявления; в противном случае он возвращался с ходом в Успенский собор и, отслушав там молебен или отпускную молитву, шествовал во дворец. ——— В «неделю мясопустную», т. е. в воскресенье перед масляницею, после заутрени, церковь наша совершала, как известно, действо страшного суда. На площади за алтарем Успенского собора, устраивали два места, одно для патриарха, другое для государя. Против патриаршего места ставили так называемый козел или рундук (подмостки), обитый красным сукном. На этот рундук поставляли образ Страшного Суда, большой налой с паволокою под икону Богородицыну и под св. Евангелие, и устраивали стол для освящения воды. Государь выходил в Успенский собор в обыкновенном выходном платье; там в приделе св. Димитрия он облачался в наряд царский; потом, вышед в собор, молился, по обычаю, у местных икон и принимал у патриарха благословение крестом и рукою. Из собора патриарх в облачении и государь шествовали на место, где быть действу, с крестным ходом, при оглушительном звоне во все колокола. Действо это совершалось по особому «чиновнику» или уставу, который сохранился в старых потребниках, и состояло в пении стихер, в освящении воды и чтении, на четыре страны, Евангелия, после которого патриарх отирал губкою образ Страшного Суда и прочие иконы, вынесенные к действу. По окончании действа патриарх осенял крестом и кропил святою водою государя, властей духовных и светских и всенародное множество, присутствовавшее при совершении сего обряда. Иногда действо происходило в Успенском соборе, а за болезнию патриарха и совсем отменялось. Перед выходом на действо рано утром, часа за три до света, государь совершал обход всех тюрем и приказов, где сидели колодники, и всех богаделен, где жили раненые, расслабленные и малолетные сироты и подкидыши. Там он раздавал своеручно милостыню; освобождал преступников. Так как подобные выходы совершались тайно, то и сведения о них мы получаем из дел Тайного приказа или собственной канцелярии государя. В расходных записках этого приказа 1669 года отмечено: «Февраля против 14 числа в ночи, за 2 часа до света, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович... изволил ходить и жаловать своим государевым жалованьем милостынею, а роздано в богадельни на Кулишках, на Покровке, в Моисеевской, всего 300 человекам по полтине; в Петровскую священнику да раненым стрельцам и солдатам 60 ч. по полтине, по конец Боровицкого мосту, в Каменные, священнику, псаломщику, 40 ч. нищим, 5 ч. сиротам — по полтине; на дворе, что был боярина Бориса Ивановича Морозова загородной, протопопу Ермилу 3 рубли, 64 ч. по полтине; на Могилицы 8 ч. по полтине, да двум малым по полуполтине; во Власьевскую, что за Пречистенскими вороты в Конюшенной слободе, 6 ч. по полтине, двум малым по полуполтине; Собору Рождества Пресвятые Богородицы, что у государя на сенях, священнику Никите 60 рублев, у негожь на дворе бедным и кажненным 120 ч. по полтине; Зиновию расслабленному, и дорогою и на Аглинском дворе и нищим роздано бесщотно 114 р.; на тюремном дворе тюремным сидельцам 828 ч. по рублю; сторожам 8 ч., под приказом колодником, в Разбойном, в Черной палате, 40 ч., в стрелецком 18 ч., в земском и под приказом колодником и в Костромской Чети 286 ч. — по полтине и пр. Всего было роздано 1 496 рублей 2 алтына». Кроме того, в этот же день во дворце в Золотой или в Столовой давался стол на нищую братию. Государь сам обедал за этим столом и со всеми обрядами праздничных столов угощал своих многочисленных гостей. По окончании стола он оделял всех из своих рук денежною милостынею. В то же время, по царскому указу, на тюремном дворе кормили тюремных сидельцов и всех заключенных; в 1664 году там кормлено было в этот день 1 110 человек. ——— С половины масляницы наступали прощеные дни. В среду сырной недели государь посещал так называемые городские монастыри: Чудов, Вознесенский, Алексеевский и другие, а также и монастырские подворья: Троицкое и Кириловское, где прощался с братиею и больничными старцами и жаловал им денежную милостыню. В четверг и преимущественно в пятницу государь ездил в загородные московские монастыри: в Новоспасский, Симонов, Андроников, Новодевичий и др., в которых также прощался с монастырскою братиею и с сестрами и оделял их милостынею. В Новоспасском монастыре государи из дома Романовых прощались у гробов родителей. В пятницу, иногда в субботу или воскресенье, государь в сопровождении бояр и патриарх со властьми ходили для прощения к царице. Она принимала их в своей Золотой палате и жаловала к руке как бояр, так и приезжих боярынь, большею частью своих родственниц и свойственниц, которые съезжались к ней, также для прощения, по особому официальному зову. В неделю сыропустную, т. е. в воскресенье перед великим постом, поутру, пред литургиею, патриарх со всеми духовными властями, в предшествии соборного ключаря, который нес крест и святую воду, приходил прощатися к государю. Государь принимал его обыкновенно в Столовой избе. Отпустив патриарха, царь совершал обряд прощения с чинами дворовыми и служилыми. Он жаловал к руке бояр, окольничих, думных дворян и думных дьяков, а также стольников, стряпчих, дворян московских, жильцов, голов и полуголов стрелецких и всех приказов дьяков и подьячих. В то время как государь жаловал к руке, по правую и по левую сторону его стояли первостепенные бояре и один из них, стоявший справа, держал государя под-руку. В тот же прощеный день, вечером, государь, в сопровождении светских чинов, шествовал в Успенский собор, где патриарх совершал обряд прощения по чину, после ектении и молитвословий, государь подходил к патриарху и, прощение говоря, прикладывался ко кресту. Власти духовные и светские также, прощение говоря, все целовали крест у патриарха и потом ходили к государю к руке.[17] Из собора государь шествовал прощаться к патриарху в сопровождении бояр и прочих чинов. У патриарха в Крестовой или в Столовой (Макарьевской) палате, которая для государева прихода наряжалась сукнами и коврами, собирались в это время и все духовные власти, т. е. митрополиты, архиепископы, епископы и архимандриты. Патриарх встречал государя на лестнице, иногда же среди Крестовой палаты; в таком случае в сенях государя встречали власти. Встретя, патриарх благословлял государя и приняв его под-руку, шел с ним на обычные места. Потом патриарх говорил: «Достойно» и «молитву приходную», затем снова благословлял государя и всех бояр. После этого все садились по лавкам. Государь на большой лавке (что от собора Успенского, следовательно на южной стороне палаты). Патриарх на другой лавке под образами на восточной стороне, бояре на третьей лавке, противоположной государю, следовательно, на северной стороне. По левую сторону царя к дверям палаты стояли стряпчие, стольники и спальники. В сенях Крестовой, еще до прихода государя, был устроен царский питейный поставец Сытного дворца с разными фряжскими винами: романеею, ренским, бастром и русскими медами, красным и белым. За поставцем сидел для отпуска всяких питей думный дворянин с думным дьяком, которые заведовали Приказом Большого дворца. У поставца находились степенный и путный ключники, чарочники и дворцовые стряпчие. И «посидя немного», государь указывал стольникам нести свое государево питье. Наложа по три кубка романеи да ренского да бастры, думный дворянин сдавал питья стольникам, которые чинно, один за другим, с кубками в руках, входили в палату и подносили питья патриарху. Приняв кубки, святейший отливал из каждого для себя и потом подносил государю «всех питей по три кубка». Государь накушивал и отдавал стольникам, которые возвращали их на поставец. После того стольники тем же порядком вносили кубки для бояр; точно так же подносили их патриарху, который потом подавал боярам, окольничим и думным людям «всех трех питей по кубку». Во второй раз с тою же церемониею подносим был в золотых ковшах красный мед: государю три ковша, боярам по одному. Напоследок подносили в серебряных ковшах белый мед «тем же обычаем».[18] После того государь иногда жаловал из своих рук чашами духовных властей: митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и потом по ковшу белого меда патриаршему боярину, дьякам, казначею, ризничему, причем чашничали те же стольники. Когда оканчивались эти прощальные чаши, государь с патриархом садились на лавки по прежним местам и повелевали властям и боярам и всем присутствовавшим в палате выйти вон, а сами наедине беседовали о духовне с полчаса времени. Патриарх обращался к государю с вопросами: «А великий государь царь и великий князь (имярек) всеа Русии Самодержец! Сметь ли, государь, тобя, великого государя нашего, спросить о вере: Христианскую веру како держиши? Не держишь ли, государь, у собя какие ереси, или еретических каких книг отметных не чтешь ли? С верою ли покланяешися образу Господа Нашего Иисуса Христа и Честному и Животворящему Кресту Христову и Пречистыя Богородицы, и ангелом, и Предтечи, и Апостолом и всем святым написанным на иконе? С чистым ли, государь, сердцем приходиши на покаяние ко отцем своим духовным, послушание к ним имееши ли во всем их наказании духовном?» После этой беседы духовные власти, бояре и все другие чины по призыву снова входили в палату. Патриарх, встав с места, говорил: «Достойно» и прощение, то есть прощальную молитву: «Владыко многомилостиве»; затем благословлял государя и весь его чин. От патриарха государь шествовал в Чудов и Вознесенский монастыри, в Архангельский и Благовещенский соборы, в которых прощался у св. мощей и у гробов родителей. Пришедши во дворец, государь в одной из приемных палат прощался с людьми «комнатными», то есть жаловал к руке комнатных бояр, окольничих, думных и вообще ближних людей, пожалованных в эти чины «из комнаты», то есть из числа тех лиц, которые с малолетства постоянно находились при особе государя. В это же время он прощался со всеми чинами и должностными людьми меньших разрядов своего государева двора. Точно так же обряд прощения совершался в этот день и на половине царицы, которая в своей Золотой палате прощалась с самыми близкими родственными лицами, из бояр и других чинов, и со всем своим «двором», то есть придворным штатом; жаловала к руке мам, верховых боярынь, казначей, постельниц, мастериц, мовниц и проч. В этот же прощальный день цари наблюдали еще один достопамятный обычай: утром или вечером докладывали государю начальники всех Приказов о «колодниках, которые в каких делах сидят многие лета». По этому докладу государь освобождал весьма многих преступников, и особенно тех, которые «сидели не в больших винах». На первой неделе великого поста, во вторник, а с 1661 г. в субботу [19] после обедни, во дворец приезжали стряпчие из тридцати пяти монастырей и подносили государю и каждому члену царского семейства от каждого монастыря по хлебу, по блюду капусты и по кружке квасу. Повелев принять эту обычную дань, государь жаловал монастырских стряпчих погребом, то есть приказывал поить их вином, пивом и медами со своего погреба. Вот современная записка, с означением всех монастырей, из которых привозили эти великопостные дары: «Во 173 (1665) году в неделю Православия, в субботу, были у великой государыни царицы и в. к. Марьи Ильичны из монастырей с хлебы; а подносили по хлебу да по кружке квасу, да по блюду капусты, на каменной лестнице, что у Мастерской Полаты, государыне царице и в. к. Марье Ильичне, государыням царевнам и великим княжнам Ирине Михайловне, Анне Михайловне, Татьяне Михайловне, Евдокие Алексеевне, Марфе Алексеевне, а из которых монастырей стряпчие подали хлеб и капусту и квас, и то писано ниже сего: Живоначальныя Троицы Сергиева монастыря, из Володимеря Рожественского монастыря, Чудова, Спасского, что на Новом; Симонова, Спасского Андроньева, из Звенигорода Сторожевского, с Костромы Ипацкого, из Переяславля Залесского Горицкого, Нового девича, Вознесенского девича, из Суздаля Покровского девича, из Можайска Лужецкого, из Ростова Богоявленского, с Костромы Богоявленского, из за Торгу (в Москве) Богоявленского; Знаменского, что на Государеве старом дворе; из Ярославля Спасского, из Боровска Пафнутьева, с Волоколамского Иосифова, из Суздаля Спаса Еуфимьева, из Переяславля Залесского Данилова, из Ростова с устья Борисоглебского, Никольского Угрешского, из Кашина Колязина, из Переяславля Залесского Никицкого, Пречистыя Богородицы Донского, Данилова, Новинского, Златоустовского, из Переяславля Залесского Федоровского, из Серпухова Владычня, из Серпухова Высоцкого, Бежецкого верху Никольского Антоньева, из Дмитрова Никольского Пестышского». Впоследствии хлебы подавались еще из Воскресенского монастыря, что на Истре, построенного патриархом Никоном. Таким же образом и из тех же монастырей подносили хлебы, капусту и квас патриарху, боярам, окольничим, думным и ближним людям, думным дьякам, крайчему, стряпчему с ключом и наконец всем приказным людям и особенно своим вкладчикам. Заготовляя эту дань, монастыри начинали печь хлебы еще за неделю, с понедельника первой недели поста. Здесь следует припомнить также, что монастыри всегда славились искусным печеньем хлеба и отличным приготовлением квасов и капусты. При царе Михаиле Федоровиче славился своими квасами монастырь Антония Сийского (Архангельской губернии в Холмогорском уезде), так что государь посылал туда «для ученья квасного варенья» своих хлебников и пивоваров. На первой же неделе великого поста, в среду или субботу, а иногда и в другой день, после обедни, в Столовой избе государь сам раздавал боярам и прочим чинам так называемые укруги, то есть ломти калача, фряжские вина и разные сласти, сушеные и вареные в сахаре, в меду и патоке фрукты. К патриарху с такою укругою государь посылал стольника, иногда же боярина, а ко властям — дворовых людей. В 1667 году подобная присылка с укругою к патриарху заключалась в следующем: кубок романеи, кубок ренского, кубок малвазии, хлебец кругличатый, полоса арбузная, горшочек патоки с инбирем, горшочек мазули с шафраном, горшочек мазули с инбирем, три шишки ядер (кедровых орехов).[20] Укруга для властей была в меньшем размере: в 1652 году митрополиту Никону прислан был калач, романея и несколько горшечков со сластьми. Духовенству меньших разрядов, например, строителям монастырей, посылали только «кубок романеи да укруг (ломоть) калача». В пятницу первой недели патриарх в Успенском соборе молитвословил над коливом,[21] которое потом раскладывал на серебряные блюда и с соборным протопопом посылал к государю и ко всем членам царского семейства. В Сборное воскресенье церковь совершала «действо Православия» в память восстановленного благочестия и почитания св. икон, на котором возглашается вечная память православным и анафема еретикам. Действо совершалось пред обеднею на соборной площади за алтарями Успенского собора, где ставились для икон кресла, или подмостки, обитые красным сукном, и особые места для государя и патриарха. Государь выходил к действу в царском наряде, в преднесении чудотворных икон, которые подымались из комнат царских и из Верховых соборов Благовещенского, Спасского за Золотою Решеткою, Рождественского на сенях. Царский выход возвещался обыкновенным звоном. Патриарх встречал иконы и государя, вышед из собора; кадил, прикладывался к иконам и потом благословлял государя крестом. При входе государя в собор певчие пели ему многолетие. Потом, после обычных молитв и обрядов, церковный клир выходил с иконами на действо при звоне в «валовые», то есть во все колокола. В то время, когда протодьякон, при чтении соборного Синодика, возглашал: «аще кто не почитает и не кланяется святым иконам, да будет анафема», государь сходил со своего места и прикладывался к иконам, за тем прикладывался патриарх со властьми, все светские чины и весь народ. После того протодьякон «кликал» государю многолетие. Патриарх со властями здравствовал государю и говорил титло. Государь поздравлял патриарха, и таким образом чин поздравлений совершался тем же порядком, как и на царских часах в рождественский и богоявленский сочельники. По окончании действа государь слушал в соборе литургию. В конце XVII столетия действо Православия совершалось большею частию, как и теперь, в Успенском соборе. ——— На Благовещение государь выходил ко всенощному и к обедне в Благовещенский собор. За всенощным патриарх совершал «чин хлеболомления». Благословив благодарные хлебы и вино, он раздроблял первые и подносил государю часть, а иногда и целый хлеб вместе с кубком вина. Потом раздавал властям и боярам, каждому по целому хлебу и по целой стопе вина. Хлебы эти назывались также укругами. Такие укруги (собственно ломти) с небольшою частью вина получал и народ. К царице и ко всему семейству государя патриарх посылал укруги с ближним боярином, за которым стольники и несли хлеб и кубки с вином. Для праздника Благовещения Пресвятыя Богородицы государь нередко в своих покоевых хоромах, то есть в Комнате, и Передней «кормил нищих». Так, в 1668 году были «кормлены по Комнате и по Передней нищие шестьдесят человек, и великий государь жаловал их из своих государских рук милостынею: десяти человекам по два рубли, пятидесяти человекам по одному рублю». В 1664 году подобное же кормление нищих, для праздника Благовещения, происходило на Аптекарском дворе, под надзором дьяка Тайного приказа. Нищих собралось 682 человека. Им на уху куплено живой рыбы: 23 щуки — в три чети, в аршин и больше, 42 язя, карась, окунь росольной — всего 67 рыб, на 26 рублей; триста хлебов по 2 деньги за хлеб. Денежной милостыни роздано было за столом тремстам по 6 денег, а остальным по 2 деньги человеку. ——— В неделю Ваий, которая называлась также неделею цветною, цветоносным и вербным воскресеньем, цветоносием, в старину совершался обряд шествия на осляти, в воспоминание входа Христа Спасителя в Иерусалим. Известия об этом церковном обряде не восходят раньше XVI столетия. В то время в Москве шествие происходило только в Кремле, около соборов; с XVII столетия оно совершалось уже за Спасские ворота ко Входу во Иерусалим — придельному храму Покровского собора (ныне Василий Блаженньй). Во второй половине XVII столетия обряд шествия на осляти происходил следующим образом. По обычаю, патриарх приходил к государю звать его к торжеству и говорил обычную речь: «А великий государь царь и в. кн. (имярек) всеа Русии Самодержец! Чтобы еси, государь, пожаловал в сию приидущую неделю (воскресенье) под св. евангелием и под животворящим крестом осля вел». Государь ответствовал: «Аще Бог изволит». В самый день Цветоносия, после ранней обедни государь выходил в Успенский собор в праздничном выходном платье, в сопровождении бояр, окольничих и прочих чинов. Из собора совершался крестный ход в следующем порядке: впереди две хоругви, за ними чернцы и потом диаконы, по два вместе, за ними священники по три вместе, потом протопопы и запрестольный образ, 2 креста хрустальные, одни рипиды и иконы соборные, из Чудова монастыря, с Троицкого подворья, из Архангельского собора и от Николы Гостунского; далее протопопы, успенский и благовещенский, потом певчие и образ Богородицы Влахернской, в преднесении поддьяками двух свеч. За иконою шли соборные ключари, потом патриарх в малом облачении с посохом. По правую сторону патриарха дьяконы несли Евангелие большое в ковчеге бархатном, а по другую — на мисе крест золотой, жемчужный, большой, да малое Евангелие.[22] В ходу участвовало духовенство всей Москвы и многие из духовных властей иногородных. В 1675 году, кроме патриарха, за крестами шли три митрополита, 2 архиепископа, 1 епископ, более 10 архимандритов, более 10 игуменов, 15 протопопов, 300 священников и 200 дьяконов — все в богатейшем облачении, одни в нарядных и цветных ризах, другие в таких же стихарях. Государево шествие, подобно другим царским выходам, открывалось нижними чинами, по три человека в ряд, впереди дьяки, за ними дворяне, стряпчие, стольники, ближние и думные люди и окольничие. Потом шел государь, а за ним бояре, некоторые из думных и ближних людей и наконец гости. По обе стороны пути шли, для береженья от тесноты, стрелецкие полковники; кроме того, по всему пути расставлена была в писанных кадушках верба для народа. Ход останавливался у Покровского собора, лицом к востоку. Государь и патриарх шли в соборный придел Входа во Иерусалим. Государя сопровождали в это время одни только высшие чины; прочие же, начиная со стольников, останавливались у Лобного места, по обеим сторонам. В церкви патриарх молебствовал и облачался. Государь также возлагал на себя царские одежды в приделе собора: надевал крест, диадиму (бармы, оплечие), царскую шапку, которая в разрядных записях нередко именуется Мономаховою, царское платно и порфиру и проч. Вместо посоха, на который он опирался во время хода, ему подавали златокованный царский жезл. В то же время на Лобном месте, которое богато убиралось бархатами и сукнами, поставляли налой, покрытый зеленою бархатною пеленою; на нем полагали Евангелие и иконы Иоанна Предтечи и Чудотворца Николая, иногда Богородицы Казанской. Путь от Лобного места к Спасским воротам ограждался надолбами, которые также обивались красным сукном. По всей площади стояло стрелецкого и солдатского строю войско и толпы народа. На кровле одной из лавок Верхнего Овощного ряда становился капитан солдатского строя с ясачным знаменем для подавания сигналов во время церемоний. Недалеко от Лобного места со стороны Красной площади стояло осля, т. е. конь, в белом суконном каптуре.[23] У осля находились патриарший боярин и пять человек дьяков в золотных кафтанах. Здесь же поставлена была и нарядная верба. В первой половине XVII ст. эту нарядную вербу устраивали на патриаршем дворе из патриаршей казны довольно просто и небогато. Еще за неделю до праздника в Санном ряду сторожа Успенского собора покупали двои дровни для устройства вербных саней, которые, однако, устраивались на колесах, как это видно на рисунках у Олеария. О колесах упоминается и в расходных записках по случаю устройства саней в 1627 году. Посреди тех саней делали особое место или кресло, укрепляли колесную ступицу для установки в ней дерева вербы. Сторожа, 16 человек, ходили по всей Москве по садам и огородам и отыскивали подобающее дерево. Им выдавали на лапти и за ходьбу 13 алт. 2 деньги. Сани между тем обивали красным сукном, простыми гвоздями. Дерево при постановке окрепляли к саням ужищами, дабы оно не могло покачнуться на сторону. По сторонам дерева пришивали доски, на чем стоять певчим. Для убранства дерева различными овощами и плодами в 1627 г. было куплено, по примеру 1625 г., изюму кафимского 13 фунт., изюму на ветках 2 ф., винных ягод 13 ф., орехов грецких 300, рожков браных (цареградских стручков) 13 ф., фиников браных 4 ф. В 1628 г. к этому прибавлено взамен части рожков 100 яблок да 100 орехов грецких и понемногу изюму, фиников, винных ягод, потому что рожков добрых купить не добыли. Яблоки постоянно стали употреблять к наряду вербы с 1634 г. В этот год их куплено 500 разной величины. В 1635 г. куплено 450 малых, 300 средних и 50 самых больших. В 1636 г. куплено 400 малых, 300 средних, 200 больших, 100 самых больших, всего 1000 штук. То же или меньшее количество яблок употреблялось и в последующих годах. Надо заметить, что после действа овощи и яблоки с вербы патриарх раздавал духовным и светским властям, а яблоки самые большие, которых отбирали до 50 штук, он посылал в Верх к государю и к царскому семейству. Под руководством соборного ключаря овощи и плоды нанизывались на простые нити и привешивались в известном более или менее красивом порядке к вербе. Ничего искусственного в этом убранстве вербы не прибавлялось. Оставалось природное дерево с белыми почками или зелеными листочками, смотря по времени ранней или поздней весны, и с овощами и плодами съедомыми, служившими нарядом, т. е. украшением дерева. Когда все было изготовлено, сани с вербою сторожа перетаскивали на себе к Лобному месту, где и ставили ее с вечера или рано утром еще до крестного хода. Кроме санной большой вербы, изготовлялась и ручная или пучковая, состоявшая из вербных ветвей, украшенных также овощами, для раздачи духовным и светским властям. Для народа готовились целые возы простых ветвей. Вместе с тем по всей дороге по обе стороны ставили вербные деревья из Конюшенного царского Приказа. С особым великолепием вербу стали украшать при царе Алексее Михайловиче, в первый раз во время пребывания в Москве вселенских патриархов, Паисия александрийского и Макария антиохийского, именно с 1668 года. С этого времени во всех тогдашних церковных и царских обрядах вообще замечается необыкновенное великолепие и пышность. В записках 1668 года о цветной неделе и собственно о вербе находим следующее: «176 года в неделю цветную (марта 15-го) было все по прежнему чину. А верба была нынешнего году устроена по государеву указу благолепотно, первый год, а не тако просто, яко ж в минувших летах, токмо земный овощь имела: яблока, и ягоды, изюм, и винные, и рожцы, и орехи обешены. Ныне же вся зеленуется, якоже бы сейчас расцвела; листы сучинены зеленые и плоды видятся, якобы от земли возрасли, и яблока большие и средние, и завези малые, и шипцы всякие различными виды видятся; и около вербы перила учинены, столбики писаны разными красками, и сукном одеяна, где годно, и шесть впряжено коретных добрых лошадей».[24] В таком богатом виде верба устраивалась и в последующие годы и являлась еще в большем великолепии тоже по случаю пребывания в Москве знатных иноземцев, например, в 1672 г. в присутствии польских, а в 1674 г. в присутствии шведских послов и иных земель резидентов, причем прямо и сказан государев указ, что верба и сани строились большим нарядом с прибавкою перед прошлыми леты именно для прилучившихся в Москве упомянутых посольств. В это время для устройства вербы на патриаршем дворе был выстроен особый большой сарай. Но государь, принимавший большое участие в этом деле, не удовольствовался тем, что работа происходила на патриаршем дворе, вдали от наблюдения его дворцовых мастеров и художников, и повелел начатое дело оставить и все сделанное переделать вновь на обширном дворе боярина Никиты Ив. Романова, находившемся тогда в дворцовом ведомстве. Сани, т. е. колесница, были устроены с решетками и перилами из столбцев и брусьев с местами для певчих и обиты красным добрым багрецовым и зеленым английским сукном гвоздями медными и железными лужеными. По сукну, кроме того, были прибиты оловянные образцы и плащи (разновидные бляшки) и коймы ярко вызолоченные. Санные решетки были расцвечены красками и по местам также вызолочены. Всем этим делом руководил дворцовый живописец Ив. Безмин. Самая верба теперь украшалась не только съедобными овощами и плодами, но овощами, плодами, цветами и листьями искусственными, чему, конечно, очень помогла Немецкая слобода, где оказалась великая художница в этом деле вдова иноземка Катерина Иванова. По заказу она сделала к большой вербе и к шести вербам малым, которые должны были стоять на особых подставах на Спасском мосту, от Спасских ворот до Лобного места, следующие украшения: 24 тысячи листов зеленых за 96 р.; 20 дюжин цветов рож, солнишников, тюльпанов, птиц, за 20 р.; 445 мест яблок, груш за 44 р. с полтиною; 135 вишен 8 р. и за 5 р. особый цвет на железном пруту, нарядный, с разными цветами и с листами золочеными и серебреными и с овощами «чиновными», который был поставлен среди саней вверху меж цветами и после Действа по повелению государя был поднесен польским послам, как наилучшее украшение всей вербы. Между листьями и цветами на всей вербе красовались также звезды, вырезанные из меди шумихи.