Забелин Иван Егорович / Домашний быт русских царей (15)

ГЛАВА III. ГОСУДАРЕВ ДВОР И ДВОРЕЦ Значение и честь государева двора. — Приезд ко дворцу. — Кто пользовался свободным входом. — Запрещение входить во дворец меньшим чинам. — Воспрещение входить с оружием и в болезнях. — Нарушение чести государева двора непригожим словом. — Значение царских палат в отношении разных придворных обрядов, торжественных приемов и собраний, и в домашней жизни государя; значение: Грановитой, Средней Золотой, Царицыной Золотой, Столовой, Панихидной, Ответной, Государевой комнаты или Верхней Золотой и Передней. — Значение Крылец. — Постельное крыльцо как площадь или сборное место дворянства и вообще служилых людей. — Дела о нарушении чести государева двора, как характеристика царедворческих нравов в XVII ст. В древнейшее время великокняжеские дворцы, без сомнения, не имели еще того значения, какое в XVI и XVII столетиях принадлежало дворцу московских государей. Народ чествовал княжее жилище, как место, где давался общественный суд, общая земская правда, где жил начальник дружины, «страж Русской земли», главный вождь ее в битвах с врагами. Большого значения в древности княжий двор еще не имел, потому что первоначально и самое значение великого князя, как мы говорили, определялось более кормлением, полюдьем, то есть правом на известные земские доходы, нежели политическою силою и властью, как самодержца земли. Последнее значение получили уже московские князья. В Москве княжеский дворец из простой вотчиннической усадьбы постепенно становится освященным и недоступным жилищем великого государя. Особенно в XVI ст., когда учение о царском сане и высоте царского достоинства распространилось и утвердилось не только практически, но даже и посредством ученых справок и литературных толкований и разъяснений; в это время на все окружающее государеву особу легла печать недосягаемого величия и благоговейного освящения. Русь переставила свои обычаи, как говорили в то время люди, испытывавшие на себе влияние этого переворота в поступках и значении московских государей. Под влиянием византийских идей и обычаев, живым представителем которых была Софья Палеолог и окружавшие ее греки, московский государь не только вполне сознал свое царственное значение, приняв титул царя всея Руси, но и облек это значение в соответственные царские формы... Новое устройство двора, установление новых придворных обычаев и торжественных чинов или обрядов, по подобию обычаев и обрядов двора византийского, навсегда определили высокий сан самодержца и отдалили его на неизмеримое расстояние от подданного. Все это, однако ж, не пришло вдруг, а водворялось постепенно, с жизненною последовательностию. Так, например, если верить свидетельству Контарини, который приезжал в Москву к великому князю Ивану Васильевичу в 1473 году, т. е. спустя только год после приезда к нам Софьи Палеолог, придворные церемонии носили на себе еще характер первобытной простоты, напоминавшей древние княжеские отношения. Контарини пишет о своем приеме следующее: «Прибыв во дворец за несколько времени до обеда (говорит он), я был введен в особенную комнату, где находился государь с Марком и другим своим секретарем. Он сделал мне весьма ласковый прием и в самых приветливых выражениях поручил уверить светлейшую нашу Республику (Венецианскую) в искреннем его дружестве, которое он и на будущее время сохранить желает, и присовокупил к тому, что охотно отпускает меня в отечество и готов сверх того сделать в пользу мою все то, что я почтý для себя нужным. Когда великий князь говорил со мною, я, из учтивости, отступал назад, но он всякий раз сам подходил ко мне и с особенною благосклонностью выслушивал ответы мои и изъявления моей благодарности. Таким образом проговорил я с ним более часа»...[1] В 1488 г. в. к. Иван Васильевич, принимая цесарева посла Николая Поппеля, «поговорил с ним о тайных делах, в Набережной горнице, поотступив от бояр». Другое посольство, Юрья Делатора, в 1490 г., также правилось без особенной недоступности, соображаясь, впрочем, с тем приемом, какой оказан был императором Максимилианом нашему послу. «Великий князь встав, да вспросил его (посла) о королёве здоровье, да и руку ему подал, стоя, да велел ему сести на скамейку противу себя близко»... Положим, что это была честь великая, как обозначено и в современной записке; но во всяком случае мы должны заметить, что при великом князе Иване Васильевиче подобные церемонии и все придворные обряды еще не облекались в те пышные формы, какие они получили впоследствии; что вообще пышная, великолепная обстановка царского сана входила постепенно и водворилась окончательно только при его внуке, за которым даже официально, соборною граматою, утвержден был и царский сан.[2] Народ, уверовавший в высокое призвание царя, благоговейно чтил и все знаки его величия. Самый дворец государев охранялся особенным почетом, который, по установившимся понятиям, воздавали царскому местопребыванию. Нарушение этого почета, нарушение чести государева двора преследовалось даже положительным законом: в Уложении царя Алексея Михайловича есть целая глава «о Государеве Дворе, чтоб на Государеве Дворе ни от кого никакого бесчинства и брани не было». По обычаям старого времени, нельзя было подъезжать близко не только к царскому крыльцу, но и вообще ко дворцу. Одни только высшие сановники, бояре, окольничие, думные и ближние люди пользовались правом сходить с лошадей в расстоянии нескольких сажен от дворца. По словам Котошихина, приезжая во дворец на лошадях верхами или в каретах и в санях, они слезали с лошадей и выходили из экипажей, «не доезжая двора и не близко крыльца». К самому крыльцу, а тем более на царский двор, они не смели ездить. Чины младших разрядов — стольники меньших родов, стряпчие, дворяне, жильцы, дьяки и подьячие, сходили с лошадей далеко царского дворца, обыкновенно на площади, между Ивановскою колокольнею и Чудовым монастырем, и оттуда уже шли во дворец пешком, несмотря ни на какую погоду. Из низших чиновников не все пользовались правом въезжать на лошадях даже в Кремль. Царским указом 1654 года в Кремль въезжать дозволено было только старым первостатейным подьячим, и то не более трех человек из каждого приказа;[3] остальные, хотя бы также первостатейные, не пользовались этим дозволением. Но и тем, которые въезжали в Кремль, назначено было останавливаться почти у самых ворот и отсюда ходить пешком. Все другие приказные и вообще служилые и неслужилые младших чинов люди входили в Кремль пешком. Таким образом, самый подъезд ко двору соразмерялся с честью или чином каждого приезжавшего лица. Одни, самые чиновные, могли подъезжать «неблизко крыльца», другие, вовсе нечиновные, не осмеливались въезжать даже и в Кремль. Иноземные послы и вообще знатные иностранцы, как государевы гости, выходили из экипажей, подобно боярам, в расстоянии нескольких саженей от крыльца, по словам Барберини, шагов за тридцать или за сорок, и очень редко у обширного помоста или рундука, устроенного перед лестницею. Само собою разумеется, что это был особый этикет, принадлежавший к древним обычаям [4] и сохранившийся не только во дворце, но и в народе, особенно в высших его разрядах. Точно так же невежливо было младшему чиновнику или простолюдину въехать во двор боярина, а тем более прямо подъехать к его крыльцу. По словам Котошихина, боярин, въехавший таким образом на царский двор, заключался в тюрьму и лишался даже чести, то есть боярского сана. Боярский холоп, проведший через царский двор лошадь боярина, хотя бы даже и по незнанию, наказывался кнутом. Иностранцы объясняли этот древний и почти всенародный обычай гордою недоступностью, с которою бояре и вообще высшие вели себя в отношении к народу. Герберштейн прямо говорит, что простые люди почти не имеют к боярам доступа и не могут въехать верхом на боярский двор. По своим понятиям, иностранцы действительно могли принимать это за излишнюю гордость и высокомерие. Но едва ли так это было на самом деле. Скорее всего, это был почет, особенная почесть, воздаваемая хозяину дома. Притом не должно забывать, что и гостю воздавались подобные же равнозначительные почести, именно встречи, о которых в древних памятниках прямо говорится, что они делались «пòчести ради, воздаючи честь».[5] И если не всякий гость мог подъехать прямо к крыльцу боярина, то иного гостя боярин сам выходил встречать и не только на крыльцо, но даже на середину двора, а иной раз и за вороты. Само собою разумеется, что такой обоюдный почет хозяину дома и гостю соразмерялся всегда со степенью уважения, которое хотели оказать человеку.[6] В царском быту, как увидим ниже, этикет встреч был также очень определенно размерен, и положения его ни в каком случае не могли быть нарушаемы. И так мы видели, что особенный почет, воздаваемый царскому величеству, требовал, чтоб ко дворцу подходили пешком, оставляя лошадей и экипажи в известном, дальнем или близком расстоянии. Притом простой и малочиновный русский человек еще издали, завидя царское жилище, благоговейно снимал свою шапку, «воздаючи честь» местопребыванию государя. Без шапки он и подходил ко дворцу и проходил мимо его. Правом свободного входа во дворец пользовались одни только служилые и дворовые, то есть придворные чины; но и для тех, смотря по значению каждого, существовали известные границы. Не во всякое отделение дворца могли свободно входить все приезжавшие на государев двор. Бояре, окольничие, думные и ближние люди пользовались в этом отношении большими преимуществами: они могли прямо входить даже в Верх, то есть в покоевые или жилые хоромы государя. Здесь, по обыкновению, они собирались всякий день в Передней и ожидали царского выхода из внутренних комнат. Ближние бояре, «уждав время», входили даже в Комнату или кабинет царский. Для прочих же чиновников государев Верх был совершенно недоступен. Стольники, стряпчие, дворяне, стрелецкие полковники и головы, дьяки и иные служилые чины собирались обыкновенно на Постельном крыльце, которое было единственным местом во дворце, куда они могли приходить во всякое время с полною свободою. Отсюда «в зимнее время, или в которое время кто похочет», им дозволялось входить в некоторые палаты, прилегавшие к Постельному крыльцу; но и в этом случае для каждого чина назначена была особая палата. По указу 1681 года, стольникам и стряпчим назначено было входить «в палату, что у переградной стены, вшед с Постельного крыльца в новые сени налево, а слыть той палате Переднею; дворянам и жильцам приходить в Старую Золотую палату; стольникам-генералам и стольникам-полковникам приходить в палату, что подле Передней; городовым дворянам в палату, что наперед того перед Золотою палатою были сени».[7] Следовательно, все эти чины в другие отделения дворца не допускались. Особенно строго воспрещалось им ходить за каменную переграду, которая отделяла Постельное крыльцо от площадки, где была лестница в государевы покои или нынешний Теремный дворец. Лестница эта сохранилась доныне на том же самом месте, хотя и в другом виде. Вверху она запиралась медною золоченою решеткой, а внизу ограждалась от других отделений дворца «каменною переградою», за которую и воспрещено было «отнюдь никому не ходить», за исключением одних только судей, «которые сидят по приказам» и которые хотя и допускались за эту переграду, но в Верх без призыву входить не смели и ожидали приказаний у лестницы. Дьяки и подьячие, приходя во дворец с докладами, дожидались начальных людей на Постельном крыльце или в сенях перед Грановитою палатою. Другие младшие чиновники не смели входить даже и на Постельное крыльцо. «Иным чинам (говорит Котошихин) и до тех мест ходить не велено, где бывают стольники и иные нарочитые люди». Вообще дозволение входить в ту или другую палату и тем приближаться на градус к царской светлости утверждалось особым пожалованьем, о котором просители били государю челом. Так, в 1660 г. один жилец бил челом с вычислением своей службы: «пожалуй меня, холопа своего, для великого чудотворца Алексия митроп. и для многолетнего здоровья сына своего царевича (Алексея Алексеевича) за мое службишко и терпенье, вели государь мне быть при своей царской светлости в Передней, а родители мои (родство) пожалованы в Переднюю».[8] Внутренние отделения дворца, то есть Постельные хоромы царицы и государевых детей, были совершенно недоступны для всех, и дворовых и служилых чинов, за исключением только боярынь и других знатных женщин, пользовавшихся правом приезда к царице. В эти отделения не осмеливались входить без особого приглашения даже и ближние бояре. Для священников и вообще церковников, которые служили в верховых церквах, открывался вход в эти церкви в известное только время и притом по известным местам и переходам. Это распространилось даже и на крестовых попов, которые совершали службы в самых покоях государыни. Они должны были входить во дворец тогда только, «как их спросят». В самые покои царицыной половины не смели входить даже и те из придворных чинов и служителей, которые, по своим должностям, должны были являться туда, например, с докладом о кушанье или с самым кушаньем. Далее сеней они не осмеливались входить и здесь передавали доклады верховым боярыням и другим придворным женщинам; точно так же и кушанье вносили в сени или в особо для того назначенные комнаты, в которых и сдавали боярыням на кормовой поставец. И вообще, если даже государь посылал кого-либо к царице и к детям спросить о здоровье или «для какого иного дела», то и в таком случае посланные, по словам Котошихина, «обсылались чрез боярынь, а сами не ходили без обсылки». То же самое наблюдалось и со стороны царицы. В 1684 г., вероятно по случаю стрелецких смут, волновавших тогда Москву и обесчестивших перед тем временем даже царское жилище буйным обыском, сказан был царский указ, заключавший 12 статей, с расписанием, кому именно на какие подъезды и по каким лестницам и переходам дозволялся вход в разные отделения дворца. Боярам, окольничим, думным людям и комнатным стольникам указано было в Верх всходить Постельным крыльцом и дворцовою лестницею, у Приказа Большого дворца, у Колымажных ворот; а которые приезжали к Куретным воротам, от Троицких кремлевских ворот, те должны были всходить каменною лестницею, что от Хлебенного дворца к Сушилам; и ходить им велено в Верх мимо Оружейного приказа и церкви Рождества Богородицы, а также каменною Рождественскою лестницею, что против Кормового дворца. На светлишную лестницу — у Куретных же ворот, которая вела к хоромам царевен и на внутренний Постельный двор, к царским Мастерским палатам, запрещено было ходить даже боярам, окольничим, думным и ближним людям, т. е. всем первостепенным сановникам: — отнюдь не ходить и никого за собою ни для чего не имать ни которыми делы. За переграды, которые устроены по обе стороны Рождественской церкви, от Приказа Большого дворца и от Оружейной палаты, — боярам, окольничим, думным и ближним людям никого за собою потому ж не имать и никого площадных и приказных людей за те переграды не пущать, и для того поставить в тех местах караул из Стрелецкого приказа и караульщикам приказать о том нà-крепко. — От Успенского собора, Ризположенскою лестницею, мимо церкви Вмч. Екатерины, к государевой Мастерской палате на двор, никому не ходить и двери замкнуть. Также и в церковь Ризположения, опричь той церкви церковников, с площади никого не пущать, о том караульщикам приказать на-крепко. Переходы с дворца на Троицкое подворье запереть и никого в те двери и на переходы без государского шествия и без именного указу не пропущать, и о том приказать с великим подкреплением детям боярским, истопникам и сторожам, которые стоят в том месте и у Светлишной лестницы. Верховых или сенных соборов и церквей протопопам, попам, крестовым и певчим дьякам и церковникам ходить к своим церквам, на которые лестницы кому податно, во время церковной службы и как их спросят, и когда пойдут они по присылке, а не собою: а собою безвременно и им не ходить. Дворовых людей, как их позовут в Верх, со столовым и вечерним кушаньем, к царям, царицам и царевнам, пропущать на Светлишную и на каменную лестницы за все переграды, а после кушанья и дворовых людей без дела на Светлишную лестницу и за переграды не пропускать. А кто дворовые люди пойдут в Верх поутру к хоромам для доклада о кушанье, или кого из них спросят, и пойдут они в те места по присылке для какого государского дела: и тех дворовых людей в те места и в те времена пропущать, спрашивая их подлинно, чтоб в те места иных чинов люди, называясь дворовыми людьми, не проходили. На «передний верхний государев двор», что у каменных Теремных покоев, и с того двора за каменную переграду к деревянным хоромам государей и царевен, — стольников, стряпчих, дворян, дьяков, подьячих и никаких чинов людей, в те места никого отнюдь не пущать, кроме приказных и мастеровых людей царских Мастерских палат, да и тех только, если кого спросят, если пойдут для дел и со всякими хоромными взносы. Равным образом строго запрещен был вход сюда и всем дьякам и подьячим разных других дворцовых и верховых Приказов и ведомств, которые должны были передавать, что нужно и что требовалось во дворец, приказным Мастерских палат, пользовавшимся, как сказано, правом взносить и являться в хоромы по призыву, как кого и что спросят. Которых ближних людей и верховых боярынь свойственники и держальники и люди их придут к ним для каких дел: и им пришед дожидаться у переград или у Светлишной и у каменной лестниц на нижних рундуках: а к кому они пришли, и им велеть про себя сказывать детям боярским и истопникам и сторожам, которые на тех лестницах стоят; а на верхнем рундуке тех лестниц и за переграды им отнюдь не ходить, и детям боярским и истопникам и сторожам никого из них не пропущать; а им ближним людям к ним выходить, и с ними видеться на Рождественской лестнице, или у Рождественских же переград, а за переграды их к себе не имать; а боярыням выходить и с ними видеться Светлишной лестнице на середнем рундуке у перегороды, и по той лестнице, что к хоромам благоверных государынь царевен, сшед с той лестницы, на низу; а видевся, отпущать их тотчас; и держать их в тех местах, и стоять им на тех лестницах не велеть, а отсылать, кто откуда пришел. Всех приказов подьячим с делами стоять и начальных людей дожидаться на Постельном крыльце и в сенях перед Грановитою палатою, а за каменную переграду и в Верх им отнюдь не ходить. Если случалось, что кто-нибудь забредет нечаянно и по незнанию на царский двор и особенно во внутренние постельные отделения, того хватали, допрашивали, а в сомнительных обстоятельствах подвергали даже пытке. Однажды, в 1632 году «июля в 10 день, в вечерни, к Рожеству Пречистыя Богородицы, что на сенях, в предел к Никите Преподобному прибрел малой; и тот малой пойман и отдан держать до государева указа стрелецкому голове Гаврилу Бокину на караул. — А в распросе тот малой сказался, что он Ларионов человек Дмитриева сына Лопухина, Гришкою зовут, Федоров; а послал де его Ларион в Алексеевский девич монастырь с часовником к тетке своей родной, к старице к Фетинье Лопухине; и в монастыре де он Гришка был и часовник старице Фетинье отдал; а из монастыря назад идучи, забрел на дворец, не знаючи, и услышел, что у Рожества поют вечерню, и он де к петью пришол, слушети вечерни». Что последовало с этим малым — неизвестно. Люди, не принадлежавшие к дворовому и служилому сословию, приходя ко дворцу по какому-либо делу, оставались обыкновенно на нижних рундуках или площадках, у лестниц. Все челобитчики, приходившие с просьбами на государево имя, стояли на площади перед Красным крыльцом и дожидались выхода думных дьяков, которые принимали здесь челобитные и взносили в Думу к боярам. Лжедимитрий, как известно, в каждую среду и субботу сам принимал челобитные от жалобщиков, на Красном крыльце.[9] Само собою разумеется, что тот, кто беспрепятственно мог входить на царский двор, подавал челобитную или самому государю, на выходе, или думному дьяку в Расправной палате, которая составляла высшую судебную инстанцию и помещалась с 1670 г. в Средней Золотой палате. Нельзя также было явиться во дворец с каким бы то ни было оружием, даже с тем, которое, по обычаю того времени, всегда носили при себе и которое составляло, таким образом, необходимую принадлежность древнего костюма, например, поясные ножи, имевшие значение кинжалов. В этом случае уже не было исключений ни для кого, ни для бояр, ни даже для государевых родственников. Иностранные послы и их свита, входя в приемную залу, также должны были снимать с себя оружие, несмотря на то, что это почти всегда делалось против их желания. По западным понятиям, снять шпагу считалось бесчестием, и послы, как благородные кавалеры, вступались за свою честь и вели нередко бесполезные споры с боярами. В 1661 году, во время приема шведских послов, маршалу посольства, несмотря ни на какие просьбы и убеждения, не позволили войти в приемную палату даже с серебряным жезлом. Вообще, строго воспрещено было входить с оружием даже и на царский двор. Если бы кому случилось, с простоты, без всякого умысла, пройти через царский двор с ружьем, с саблею, с пистолетами или с другим каким оружием, такой человек, если это открывалось, тотчас подвергался неминуемой пытке и допросам, с каким умыслом он шел? и, само собою разумеется, он погибал или от самых пыток или в тюрьме, потому что подобные случаи и дела никогда не оканчивались добром.[10] Весьма также строго запрещено было приходить на дворец, особенно на Постельное крыльцо, в болезнях или из домов, в которых были больные. В 1680 г., июня 8, по этому случаю последовал строжайший царский указ, сказанный стольникам, стряпчим, дворянам и жильцам, которые, если у кого из них или в их домах были «боли огневою или лихорадкою и оспою или иными какими тяжкими болезнями», должны были давать знать о том в Разряд и на Постельное крыльцо не ходить, и в походы и на выходах нигде не являться. В противном случае, тем, кто нарушит это повеление, — за такую их бесстрашную дерзость и за неостерегательство его государева здоровья, по сыску, быть в великой опале, а иным и в наказаньи и в разореньи, без всякого милосердия и пощады. В те времена довольно часто случались повальные болезни, чего особенно и страшился двор государев, заботливо охраняя себя в сомнительных случаях. Так, однажды, в 1664 году, февраля 11, во время приема в Грановитой палате английского посла Чарлуса Говорта, из числа жильцов, стоявших по обыкновению в Сенях и по Красному крыльцу, один на Красном крыльце внезапно упал от падучей скорби, или, может быть, от дурноты, именно жилец Гаврило Тимофеев Муромцев. А был на нем терлик объяринный зеленый, шапка объяринная золотная алый цвет, с соболем; кушак тафтяный красный, в руках протазан; этот наряд, по обыкновению выдаваемый в подобных случаях с Казенного двора, когда он поступил снова в казну, был оставлен и положен особо, у сторожей в казенке, из боязни, чтоб болезнь не распространилась посредством заразы, от платья. Охранение чести государева двора преследовало также и всякое непригожее, непристойное слово, произносимое в царском дворце. «Будет кто, — говорит Уложение, — при Царском Величестве, в его государеве дворе, и в его государских палатах, не опасаючи чести Царского Величества, кого обесчестит словом, а тот, кого он обесчестит, учнет на него государю бити челом о управе, и сыщется про то до пряма, что тот, на кого он бьет челом, его обесчестил: и по сыску за честь государева двора, того, кто на государеве дворе кого обесчестит, посадити в тюрьму на две недели, чтобы на то смотря, иным неповадно было впредь так делати. А кого он обесчестит, и тому указати на нем бесчестье». Мы увидим ниже, в чем именно заключалось это нарушение чести государева двора и какой разряд лиц наиболее щекотливо относился к бесчестью, давая в то же время своими поступками беспрестанные поводы начинать иск и жалобу. Впрочем, постоянная, бдительная стража днем и ночью охраняла царский дворец и предупреждала всякий неприличный поступок вблизи царского величества. Стража эта состояла, внутри дворца, из стольников, стряпчих и жильцов и из низших придворных служителей: столовых истопников, столовых сторожей и боярских детей царицына чину, дежуривших днем и ночью у дверей лестниц и по крыльцам и сеням. Кроме того, по всем дворцовым воротам и в других дворцовых местах, «у казны», находились постоянные стрелецкие караулы. По свидетельству Котошихина, на этих караулах стрельцов настороже бывало по пятисот человек, под начальством головы или полковника и десяти капитанов. Главный их караул в числе 200, а иногда 300 человек, находился у Красного крыльца под Грановитою палатою, в подклетах; другая часть, в 200 человек, у Красных или Колымажных ворот. Из того же караула у Куретных ворот стояли 10 человек, на Казенном дворе 6 ч., на Денежном дворе 6 ч. — По кремлевским воротам стрелецкий караул располагался следующим образом: у Спасских ворот стояло 30 человек, у Никольских 20 человек, у Тайницких 10 ч., у Предтеченских или Боровицких 10 ч., у Троицких 10 ч., в Отводной башне у тех же ворот 5 ч. ——— Когда заимствованные от Византии или установленные в подражание ей придворные обряды, церемонии и обычаи были совершенно усвоены московским двором, а старые обычаи и порядки, шедшие от отцов, как досточтимое наследие, облеклись в более пышные царственные формы и все это сделалось существенным, самым необходимым выражением царского сана и достоинства, естественно, что некоторые отделения Государева дворца получили с того времени особое значение, соответственное торжествам и церемониям для которых они исключительно назначались. В отношении торжественных действий и обрядов, происходивших в больших государевых палатах, первое место с конца ХVI-го столетия принадлежало Грановитой, как самой обширной и более украшенной, в которой царь являлся в полном блеске древнего великолепия, столько изумлявшего иностранцев. В ней давались торжественные посольские аудиенции и государевы большие церемониальные столы: при венчании на царство, при объявлении царевичей, как наследников престола, при поставлении патриархов, митрополитов и архиепископов, брачные, родинные, крестинные, праздничные и посольские. В ней происходили также великие Земские Соборы, и вообще совершались все важнейшие торжества того времени. Для того, чтобы видеть все эти церемонии царице и детям государя, в Грановитой палате устроена была смотрильная палатка, тайник, сохранившийся до сих пор, хотя уже совершенно в ином виде. Он находится вверху, над Святыми Сенями, у западной стены палаты, и смотрильным окном выходит прямо против того места, где искони стоит государев трон. В старину тайник этот убран был следующим образом: стены, потолок, лавки, двери и в окнах все было обито полстьми и потом красным английским и анбурским сукном; над двумя окнами с южной стороны висели такие же суконные завесы на кольцах; пол услан был войлоками и полстьми; прибор у дверей был луженый. В большом окне, обращенном в палату к царскому месту, была вставлена смотрильная решетка, обитая красною тафтою на хлопчатой бумаге; решетка задергивалась завесом с кольцами на медной проволоке. В переднем углу тайника стоял образ Евфимия Суздальского. Из этого-то тайника, сквозь смотрильную решетку, царица, малолетные царевичи, старшие и младшие царевны и другие родственницы государыни смотрели на великолепные церемонии, происходившие в палате. Особенно часто они присутствовали, скрытые таким образом, при посольских аудиенциях. Средняя и Золотая до конца ХVI-го столетия имела то же значение, что и Грановитая; но с этого времени она становится обыкновенною приемною залой, в которой с меньшею пышностью и торжественностью представлялись государю патриарх, духовные власти, бояре и прочие сановники, иноземные послы, преимущественно на отпусках, посланники и гонцы. Кроме того, в ней, как и в Грановитой, происходили Земские соборы и давались иногда именинные и праздничные столы. В день Рождества Христова, перед обеднею, государь принимал здесь патриарха с духовными властями, соборный причт и певчих, приходивших славить Христа. В 1670 году, по случаю переделки кремлевского здания Приказов, которые были выведены в Китай и Белый Город, в этой палате назначено присутствие бояр и думных людей для слушания и вершения расправных и спорных дел, отчего палата, приняв значение высшей инстанции, получила название Золотой Расправной, которое и сохраняла до 1694 года, когда новым указом это присутствие перенесено в Переднюю палату Теремного дворца и когда в Золотой стали принимать только челобитные средних чинов людей. Заседания Думы бывали здесь не только утром, но и вечером, особенно в зимнее время. Для доклада дел каждому ведомству назначены были особые дни. В понедельник взносили дела из Разряда и Посольского приказа; во вторник из приказа Большой Казны и Большого Прихода; в среду из Казанского дворца и Поместного приказа; в четверток из Приказа Большого дворца и из Сибирского; в пятницу из судных приказов Владимирского и Московского.[11] Само собою разумеется, что с того времени, как Золотая палата получила такое чисто судебное, административное значение, прекратились царские выходы в нее, а следовательно и все торжества и церемониалы, которые происходили в ней прежде. Меньшая Золотая была парадною приемною залою цариц, отчего часто она и называлась царицыною. В ней по преимуществу происходили торжества семейные: родинные и крестинные столы для боярынь, как дворовых, то есть собственно придворных, так и для приезжих, имевших только право и обязанность приезжать во дворец; прием патриарха с духовными властями, бояр и выборных всякого чина людей, приходивших с дарами здравствовать государю по случаю рождения и крещения его детей. На Светлое Воскресенье, после заутрени, государь, сопутствуемый патриархом, духовными властями и чинами светскими, приходил в эту палату христосоваться с царицею, которую окружали в это время верховые и приезжие боярыни. В день Рождества Христова здесь царица принимала духовенство, приходившее славить Христа, и боярынь приезжих, которые вместе с верховыми поздравляли ее с праздником и подносили каждая по тридцати перепечь, или сдобных круглых и высоких хлебов. Столовая изба или палата по своему значению была меньшею парадною залой, назначенною преимущественно для государевых чиновных столов; но в ней происходили также и приемы духовенства, бояр и других лиц, особенно же иноземных посланников и гонцов. Иногда государь жаловал здесь бояр, окольничих, думных людей и других чиновников именинными пирогами. В сочельники, накануне Рождества и Богоявления, государь слушал в Столовой церковные службы, царские часы, вечерню и всенощное. Кроме того, в Столовой бывали большие Земские соборы по важным государственным вопросам. В 1634 году здесь происходил собор о новом денежном сборе со всего государства на жалованье ратным людям, а в 1642 году — известный собор по вопросу о принятии под защиту России Азова. В Панихидной, или Сборной, палате в дни поминовения царей и особ государева семейства давались панихидные столы, древние покормы патриарху, духовным властям и соборянам, что называлось также большими сборами, то есть собранием вообще духовенства и особенно соборных причтов. Необходимо припомнить, что за этими почестными столами для духовенства государь, по обычаю, вероятно очень древнему, пред владыкой (митрополитом, а впоследствии пред патриархом) стоял и из собственных рук угощал его, подносил «кубки и еству». Так, в 1479 г., в день освящения новопостроенного Успенского собора, в. к. Иван Васильевич давал митрополиту и всем соборам стол в средней горнице и во время стола, угощая, стоял перед митрополитом и с сыном Иваном. В судебнике Ивана Грозного находим следующую статью: «лета 7067 (1559) апреля в 25 день царь и в. к. указал, в который день живет (совершается) большая панихида, митрополит у государя за столом, а государь перед ним стоит, тот день смертною и торговою казнью не казнити никого отнюдь». В Ответной, или Посольской, палате происходили переговоры бояр с иноземными послами, что вообще называлось ответом. Выражение быть в ответе значило вести переговоры, давать царские ответы или решения посольских дел. В Ответной палате, подобно как и в Грановитой, устроен был тайник, тайное окошко, из которого государь слушал иногда посольские совещания.[12] В Ответной же палате при царе Алексее Михайловиче, в присутствии боярина князя Юрья Алексеевича Долгорукого, читано Уложение выборным людям всего московского государства, которые должны были закрепить его своим рукоприкладством. Из постельных хором весьма важное значение в царском быту имели Передняя и Комната Теремного дворца, который со второй половины XVII столетия сделался постоянным жилищем царей. Все бояре, окольничие, думные и ближние люди, по словам Котошихина, обязаны были всякий день являться во дворец рано утром и после обеда в вечерню. Собирались они обыкновенно в Передней, где и дожидались царского выхода. Только одни самые ближние бояре, уждав время, могли входить в Комнату или собственно кабинет государя. При выходе бояре и прочие чины кланялись государю большим обычаем, то есть в землю, что и называлось бит челом. Государь выходил по обыкновению в тафье или шапке, которой никогда не снимал «против их боярского поклонения». После приема бояр государь выходил большею частью к обедне в сопровождении всех съехавшихся сановников. После обедни в Передней, а иногда в самой Комнате, начиналось сиденье с бояры, заседание Царской палаты или Думы, которую составляли без исключения все бояре и окольничие и некоторые из младших чинов, известные под именем думных людей. Заседания почти всегда происходили в присутствии государя, что видно из указов конца XVII столетия. Государь здесь давал суд и расправу, слушал судные дела и челобитные, которые читали пред ним обыкновенно думные дьяки. В Теремных покоях, именно в государевой Комнате или в Верхней Золотой, как ее иногда обозначали в отличие от других Золотых палат, происходил в 1660 г., февраля 16, знаменитый собор о поступках патриарха Никона. Государь в тот день указал быти у себя в верхних каменных хоромах, в верхней Золотой палате, своим государевым богомольцам, митрополитам, архиепископам, епископам, архимандритам, игуменам, протопопам и своего государского синклиту боярам, окольничим и думным людям для своего государева и земского дела. Палата была убрана аксамитами и бархатами золотыми и бархатами ж узорчатыми разных цветов и постлана коврами. А как в Золотую палату власти шли, и в то время государь сидел на своем царском месте, а бояре, окольничие и думные люди сидели по левую сторону, по лавкам. А как власти пошли в палату и государь на своем царском месте встал, а власти, вшед в палату, говорили: достойно; а митрополит Новгородский отпуск совершил; а по совершении отпуска царя благословил, а царь жаловал митрополита к руке и митрополит царю челом ударил, и царь указал спросить их о спасении, так как светских спрашивал обыкновенно о здоровье. И власти государю за то били челом. Тогда государь сел, а властям велел сесть по лавкам по правую сторону, а иным в скамье; по левую сторону, как сказано, сидели государев синклит. Царь открыл заседание речью. Марта 14 в той же Золотой палате было вторичное сиденье. Марта 20 государь сидел о патриаршем обрании, избрании, с третьего часа дня и до десятого в исходе, уже в Средней Золотой палате. В 1682 году января 12-го в теремных покоях происходил собор об отставке и искоренении местничества. После единогласного утверждения: «да погибнет в огне Богом ненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и к тому да не воспомянется вовеки!» — все разрядные и случные книги, все просьбы о случаях и записки о местах, преданы были огню в передних сенях (нынешней трапезной) в печи, в присутствии боярина и думного дьяка со стороны гражданской власти и всех митрополитов и архиепископов от власти духовной, которые стояли при этом торжественном сожжении до конца. В тот же замечательный год, 27 апреля, в день смерти царя Федора Алексеевича, в теремных покоях совершилось избрание на царство десятилетнего царевича Петра, мимо старшего брата его, Ивана. После совещаний патриарх Иоаким, в сопровождении архиереев, бояр, окольничих, думных и ближних людей, вышел на Золотое крыльцо, и в краткой речи объяснив собравшимся здесь выборным, что наследниками царства остались братья покойного государя, царевичи Иван и Петр, предложил вопрос: кому из них быть преемником царского скипетра и престола? Выборные, а потом бояре и прочие чины единодушно избрали царем Петра и здесь же присягнули ему в присутствии его матери-царицы, Натальи Кирилловны. Вот официальное значение теремных покоев. Нужно упомянуть еще, что с 1694 года Передняя палата заменила Золотую Расправную, как высшее судилище со значением Сената, где разрешались все спорные апелляционные дела и челобитные, подаваемые на государево имя. По этому случаю и в самых приговорах делалась следующая отметка: «По указу Великих Государей, в их Великих Государей Передней палате, то дело бояре слушав, приговорили» и проч. Случалось, впрочем, весьма редко, что в Передней государь принимал запросто иноземных послов. Это была необычайная и величайшая почесть, которой удостаивались немногие. В 1662 году 14 апреля здесь были приняты цесарские послы, которые получили эту высокую почесть вместо посольского стола, даваемого обыкновенно иноземным послам после аудиенции.[13] При этом Мейерберг замечает, что «во внутренние покои царские они шли по лестнице и переходам, в коих по обеим сторонам стояла стража рядами в богатом вооружении и все так убрано было обоями, что не видно было ни пола, ни стен, ни печей, ни потолка». Современная записка об этом приеме описывает эту уборку следующим образом: А для приходу послов Передняя палата и сени наряжены бархаты золотными и двоеморховыми; на крыльце и на дворе, что перед Спасскою церковью — полами палаток, персидской и бархатной золотной, и завесами бархатными ж золотными и киндячными и атласами травчатыми. На деревянном крыльце, по сторонам и вверху, такими ж полами и завесы да седельными покровцы. На нижнем крыльце столбы — бархатом червчатым гладким; за переградою и на Постельном крыльце по обе стороны, до красных дверей — сукнами червчатыми и зелеными. Мейерберг сохранил даже изображение своего приема в этой Передней. Такой же почести был удостоен в 1664 г. 22 апреля английский посол Чарлус Говорт. «А для его приезду верхнее государево крыльцо и рундук, и двор, что от Спаса, по сторонам, и деревянное крыльцо и лестница и нижней рундук на Постельном Крыльце, по сторонам же, наряжено было наряды розными, атласы и бархаты золотными. А мосты и лестницы по переграду, что у Постельного Крыльца, настланы были коврами; а в переграде и на Постельном Крыльце настилки не было, а стены обиты были сукны». В 1667 г. декабря 4 в Передней же были приняты на отпуску польские послы Станислав Беневский и Киприян Брестовский. «А приехали они послы в город в 4 часу ночи (в 7 часу вечера) и дожидались государеву указу в Золотой палате. А к в. государю в Переднюю пришли в 5 часу ночи в 2 чети. А как они шли Красным Крыльцом и у дверей, что всходят с Красного Крыльца на Постельное, встретили их полуголовы и шли перед ними Крыльцом за переграду до деревянной лестницы, что ходят в Верх. А у переграды, на нижнем деревянном рундуке встретили их полковники и головы стрелецкие в служивом платье и шли перед ними в Передние сени, а полуголовы остались у рундука. А в сенях стояли жильцы 12 ч. с протазаны. А как послы взошли на Каменное Крыльцо и в сенях у дверей встретили их спальники, а объявлял их им послом Думной дьяк Дементей Башмаков. И шли спальники перед ними в Переднюю, а полковники и головы стояли в сенях. А для того устроено было Постельное Крыльцо по переграде и по Грановитой и за Переградою и Нижней деревянной лестницы рундук убито сукнами червчатыми, а от нижнего рундука и верхнее Крыльцо убито было полавочники золотными и серебряными и персицкими отводы и покровцы золотными, а верх убит был кожами золотными. На дворе по церкве Спасской убито было суконным красным завесом (из Семеновского с Накрачейни) по тому сукну нашивано сукна белые месяцами и репьи. А достальное все полами полотняными с кумачом. Двор и лестница и верхнее каменное Крыльцо и сени услано было коврами, а в сенях на лавках посланы были полавочники золотные бархатные. А на Каменном Крыльце по перилу ковры золотные. А как послы прошли в переднюю и те ковры сняли и положили сукна красные для того, что шол снег. А от в. государя из хором Польские Послы пошли в 7 часу ночи в исходе и были у Патриархов». В другой записке о том же приеме польских послов находим новые подробности: «Для их приходу Передняя была наслана коврами персидскими; на окнах и на лавках полавочники золотные; сени посланы коврами ж; на лавках (в сенях) насланы полавочники: на левой стороне от дверей, золотные; на правой стороне — цветные; на окнах (в сенях же) насланы золоты и ковры золотные. Крыльцо и рундуки (площадки) и лестницы каменные и Двор, что меж Спаса Нерукотворенного церкви и хором, услано было коврами ж. На верхнем же каменном крыльце на перилах положены были ковры золотные аксамитные; и те ковры для ненастья были сняты и положены вместо ковров сукна червчатые. По сторонам на дворе, идучи с деревянного крыльца к хоромам, на левой стороне от дверей до рундука каменного поставлены были полы (рамы) полотняные, расцвечены кумачом; по правую сторону от дверей же поставлены до рундука завесы суконные с месецы, и двери церковные и проходные и окошки были заставлены. Деревянное крыльцо и лестницы и рундуки, середний и нижний, деревянные, усланы были коврами. На перилах и на ухватах, идучи в Верх, на правой и на левой стороне положены золота сшиваные. На левой стороне, на середнем и на верхнем рундуках деревянного крыльца, от первого столба по двери верхнего деревянного крыльца, заставлены полами персидскими. Столбы на верхнем и на середнем крыльцах деревянных обиты покровами золотными из Конюшенного Приказу. Бочки (в кровле крыльца) по нижний шатер подбиты были кожами золотными из Приказу Тайных Дел. На нижнем деревянном рундуке, что в переграде, под шатром (кровля) подволоки и столбы, и в переграде стены и двери, и на Постельном крыльце стены ж до дверей, что в Грановитые сени, меж дверей — все обито было сукнами червчатыми с Казенного Двора; а двери с Постельного крыльца, и в Шатерную палату Грановитых сеней и государыни царицы Золотой палаты закрыты были сукнами ж. Перед Передними сенми на дворе у левой стороны поставлен поставец, обит камкою цветною; а на нем было: две фляги, воронки, кубки, ковши серебреные золочены. У поставца стоял степенный ключник, а с ниш стояли дворовые люди в чистых охабнях». «А как послы шли к государю (в эти хоромы) и в то время стояли на постельном крыльце дворцовых и розных приказов подьячих 20 человек, по обе стороны. А встретили их: за переградою на рундуке — полковники и головы московских стрельцов, на верхнем каменном крыльце — спальники. Объявлял им спальников думный дьяк. А в сенях перед Переднею у дверей встретили бояре. А как послы в Переднюю вошли и в. государю объявлял их боярин А. Л. Ордин-Нащокин. А в. государь в то время сидел в персидских креслах, которые с олмазы и с яхонты и с иными дорогими каменьи. И послы в. государю челом ударили и говорил первый посол речь; и в. государь их пожаловал, указал боярам и послам сесть. А потом указал в. государь несть чашу с своим государевым питьем спальнику. А перед чашею шел боярин и оружничей В. М. Хитрово; а за чашею несли кубки с романеею спальники ж. И в. государь, взяв чашу и встав, говорил речь и пил про королевское здоровье; а потом жаловал кубки послов и бояр и указал пить про королевское ж здоровье. А приставы (у послов) стольник и дьяк, проводя послов в Переднюю, сидели в сенях. А как послы пошли из палаты и, по указу в. государя, послов провожали бояре и стольники и полковники и головы до тех же мест, где кто встречал, а приставы до Посольского Двора. А как послы шли к в. государю в Верх и от в. государя с Верху, и в то время стояли: в Передних сенях 12 ч. жильцов с оправными протазаны, по 6 ч. на стороне. Со свечами сытники: на каменном рундуке у Передней 2 ч., по обе стороны того ж рундука 2 ч., на верхнем деревянном крыльце 2 ч., на середнем 2 ч., в переграде по стороны рундука 2 ч., на Постельном крыльце у переградных дверей 2 ч.; у дверей, что ходят с Постельного крыльца в Грановитые сени и на Дворец 2 ч.; да на Постельном же крыльце поставлено было по обе стороны 12 фонарей. А на Красном крыльце стояли со свечами же стрельцы: у дверей по обе стороны 2 ч., против Золотой палаты у дверей 2 ч., против церкви Благовещения Б—цы 2 ч., в благовещенской паперти 2 ч.».[14] Значение Передней и Комнаты в домашнем быту государя также весьма достопамятно. В Передней государь слушал иногда церковные службы, часы, вечерню, всенощное: на Святой христосывался с боярами, то есть жаловал их к руке. В Передней или на Золотом крыльце, в дни своих именин, также на именины царицы и детей, после обедни, государь из собственных рук раздавал боярам и всем дворовым и служилым чинам водку и именинные пироги или колачи. В Передней государь давал также праздничные столы, а в Комнате кушал иногда запросто, без чинов, с некоторыми из бояр, окольничих, думных дворян и думных дьяков, которые приглашались по особому благоволению государя и сидели за столом всегда уже без мест. Записки времен царя Алексея Михайловича сохранили любопытные известия о других, более замечательных столах, которые иногда давались в этих покоях, именно о кормах на нищую братию и на полоняников. Так, в 1661 г. сент. 17, отслушав литургию в Евдокеинской церкви, государь открыл в Передней сиденье с бояры по случаю войны с Польшею; после сиденья служилым людям сказан был поход по первому зимнему пути, и в тот же день в Золотой комнате государь кормил полоняников, а после кушанья жаловал их в Передней романеею в кубках и в ковшах медом. — В 1665 году апреля 10, в неделю Жен-Мироносиц, вероятно, по случаю рождения царевича Симеона Алексеевича «по Передней и по Комнате были кормлены нищие шестьдесят человек, и великий государь жаловал их из своих государских рук по рублю человеку». Июня 18 этот христолюбивый стол дан был вторично и также на шестьдесят человек. Государь опять оделял обедавших милостынею из своих рук по рублю человеку и одному дал два рубли. Потом эта нищая братия из теремных покоев взята была деревянные царицыны хоромы, где царское семейство раздало ей еще более ста рублей.[15] В 1667 г., сентября 5, перед днем всенародного объявления царевича Алексея Алексеевича, в Комнате и в Передней, в другом часу ночи, по нашему счету в осмом вечера, кормлено нищих 30 человек, а жаловал кормил их царевич Алексей Алексеевич, денег им пожаловал по 2 рубля человеку. Такие столы давались очень часто по поводу важных семейных событий, например, по случаю рождения детей и особенно во дни поминовения усопших, в третины, девятины, полусорочины и сорочины. Когда нищей братии собиралось много, то кормление происходило нередко в царицыной Золотой палате, и преимущественно если поминки справлялись по царице. Необыкновенно оживлялись теремные покои пред заутренею Светлого Воскресения, когда бояре, окольничие, думные и ближние люди, все служилые и дворовые чины, в богатейших золотных кафтанах, собирались сюда к обряду царского лицезрения и к царскому выходу к заутрени. Высшие сановники, пользовавшиеся свободным входом в государевы покои, собирались в Комнате и в Передней; другие наполняли сени, стояли по Золотому крыльцу и на каменном дворе пред Теремами; а низшие и небогатые чиновники, неимевшие золотных кафтанов, ожидали царского выхода на Постельном и на Красном крыльцах. Когда таким образом дворец наполнялся чиновным народом, государь выходил из внутренних покоев в Комнату, слушал здесь «полунощницу», по совершении которой садился в кресла и принимал бояр и прочих сановников, входивших в Комнату, чтоб «видеть его великого государя пресветлые очи» и ударить челом. Те из дворян и дьяков, которым, по особой милости, дозволялось видеть царские очи в Комнате, входили туда по распоряжению стольника из ближних людей, который в то время стоял у крюка и впускал их по списку, по два человека. Ударив челом, они возвращались на свои прежние места. Таким же образом дворяне и дьяки другой степени, а также и стрелецкие головы впускались в Переднюю при выходе туда государя. Все эти лица, которых государь жаловал, повелевал свои государские очи видеть в Комнате и в Передней, вносились в особые списки и по спискам допускались к царскому лицезрению. Остальные дворяне, дьяки, подьячие и прочие младшие и небогатые чиновники видали государские очи в сенях и на дворцовых крыльцах в то время, как государь проходил в собор. Ударив, по обычаю, челом, они шли пред государем по три в ряд до Успенского собора, где и становились по обе стороны пути, и потом, когда государь, сопровождаемый высшими чинами, торжественно проходил в собор, они также следовали за ним, по два в ряд. В течение Светлой недели государь принимал в теремных покоях поздравления от всех чинов, до чернослободских старост и выборных. Людей младших чинов он жаловал к руке большею частию на Переднем крыльце. Нам остается упомянуть еще о значении Красного крыльца, которое было главным парадным входом во дворец. На него, как мы уже знаем, вели три лестницы — благовещенская, средняя и золотая или красная, что у Грановитой палаты. На Красном крыльце, во время посольских и других важных приемов, происходила церемония встреч, значение которых указано нами выше. По этому случаю все крыльцо наполнялось дворовыми и служилыми людьми младших разрядов, которые стояли здесь по обе стороны пути в богатейших одеждах, выдаваемых на это время из царской казны. Обыкновенно по лестнице и по крыльцу стояли подьячие и боярские дети в цветном и золотном платье, а в сенях и у дверей Приемной палаты жильцы в бархатных и объяринных терликах и в золотных шапках, с протазанами и алебардами в руках. Особенно пышные встречи делались только иноземным послам и вообще знатным иностранцам, как собственно гостям, «почести ради». Число встреч было неодинаково: именитому послу и лицу царского происхождения давалось три встречи. Первая, меньшая, у лестницы на подъездном помосте или рундуке; вторая, средняя, на крыльце, против средней лестницы, а иногда в сенях приемной палаты, и наконец, третья, большая, у самых дверей палаты. Другим, менее значительным лицам, делалось только две встречи: меньшая на крыльце и большая в сенях, а иным, как, например, иноземным посланникам, гонцам, купцам и т. д. была одна только встреча — в сенях у порога или «недошед порога с сажень». Таким образом, одною из почетнейших встреч для гостя была и меньшая, у лестницы. Встречниками назначались в обыкновенных встречах стольники с дьяками, а в более почетных — боярин или окольничий со стольником и думным дьяком. Самое разделение встреч на меньшую, среднюю и большую сообразовалось с родовою честью встречников: в меньших встречах были помоложе, а в больших постарее родовою честью. Само собою разумеется, что при назначении встречников нередко случались местнические «стычки». Дьяки при встречах говорили обыкновенно чрез толмачей приветственные речи, объясняя, что великий государь (титул), «воздаючи честь» послу, повелел его встретить такому-то и такому; при этом провозглашались имена стольника и самого дьяка. Особенно дорогих гостей встречали еще с большими церемониями. В 1644 году во время приема датского королевича Волдемара, жениха царевны Ирины, кроме обычных трех встреч, его встретил среди Грановитой палаты царевич Алексей Михаилович в сопровождении бояр и в предшествии окольничих и стольников, а потом сам государь Михаил Федорович встретил королевича у ступени трона.