Владислав Цыпин / ИСТОРИЯ РУССКИЙ ЦЕРКВИ 1917-1997 (5)

Деятельным помощником Патриарха Тихона в эти грозные дни был архиепископ Крутицкий Никандр (Феноменов). 7 марта он созвал совещание московских благочинных, на котором заслушано было обращение Святейшего. Столичные и приходские советы выносили решения о недопустимости изъятия богослужебных предметов. Снова, как и в первые месяцы после издания декрета об отделении Церкви от государства, миряне организуются в дружины для охраны храмов. Воззвание Патриарха Тихона встречено было с сыновним послушанием большинством российских архипастырей. Но нашлись и такие, кому совесть позволила повиноваться правительственному декрету, а не посланию Патриарха. Это были преосвященные: Нижегородский Евдоким (Мещеряков), Тульский Виталий (Введенский), Саратовский Иов (Рогожин), Иркутский Анатолий (Каменский), Вологодский Александр (Надеждин). Епископ Кубанский Иоанн (Левицкий) в своем воззвании благословил декрет, восторженные отзывы о декрете опубликовали в газетах протоиереи Николай Русанов и Сергий Ледовский вместе с группой саратовских мирян. В Петрограде эти мероприятия поддерживались священниками-обновленцами Введенским, Красницким, Боярским, Платоновым. Заштатному епископу Антонину (Грановскому) за его особое рвение в нападках на воззвание Патриарха председатель ВЦИК предложил участвовать в работе Центральной комиссии Помгола, и он согласился. Между тем кампания по ограблению храмов началась по всей стране. В Смоленске красноармейцы взломали двери собора, арестовали находившихся там священнослужителей и мирян, защищавших его от поругания, и приступили к ограблению храма. 15 марта 1922 г. в "Известиях" появилась беседа с Патриархом под заголовком "Церковные ценности для помощи голодающим", в которой Патриарх объяснял позицию Церкви в этом вопросе. "В церквах нет такого количества драгоценных камней и золота, чтобы при ликвидации их можно было бы получить какие-то чудовищные суммы денег. Боюсь, что около вопроса о церковных ценностях поднято слишком много шума, а на практике намеченная мера не даст ожидаемого результата, при всем благожелательном отношении к делу помощи голодающим со стороны церковных общин... Если наши храмы имеют в своих ризницах не так много драгоценных предметов, то во всяком случае в них хранится немало предметов, имеющих художественное и историческое значение. Заграничный рынок охотно будет скупать нашу церковную старину. Я по своей жизни в Америке знаю, каким спросом пользуются там предметы старины, особенно русской. Даже простой тульский самовар помещается там в богатых семьях, как антикварная редкость, на особом столе, а церковные сосуды, лампады прошлых веков, конечно, найдут немало охотников... Я полагаю, что комиссии надлежит очень внимательно отнестись к ликвидации поступающих в ее распоряжение вещей и приложить все старание, чтобы то, что ценно для нас по своим художественным и историческим данным, осталось в наших общественных собраниях". В Шуе, когда началось изъятие святынь из собора, к паперти сбежались люди, милиция пыталась разогнать их, тогда в толпе появились колья, которыми люди собирались защитить себя. Но тут на помощь милиционерам подоспели красноармейцы с пулеметами, и раздался залп. Толпа в ужасе разбежалась, на площади остались десятки раненых и пять человек убитых. Комиссия, как ни в чем ни бывало, приступила к разорению храма. 19 марта 1922 г. председатель Совнаркома В. И. Ленин составил секретное письмо по поводу событий в Шуе, которые он назвал лишь одним из проявлений общего плана сопротивления декрету Советской власти со стороны "влиятельнейшей группы черносотенного духовенства". "Я думаю,— писал он,— что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя исключительно благоприятный и вообще единственный момент, когда мы можем с 99 из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут. Это соображение в особенности еще подкрепляется тем, что по международному положению России для нас, по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть, даже чересчур опасны. Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом... Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий. Посланная же от имени политбюро телеграмма о временной приостановке изъятия не должна быть отменяема. Она нам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает). В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК или других представителей центральной власти (лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше, чем несколько десятков представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Самого Патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он, несомненно, стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент. Обязать Дзержинского, Уншлихта лично делать об этом доклад в политбюро еженедельно. На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем больше число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать"119. 30 марта заседало политбюро, на котором по рекомендациям Ленина был принят план разгрома церковной организации, начиная с "ареста Синода и Патриарха. Печать должна взять бешеный тон... Приступить к изъятию по всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей"120. При изъятии церковного достояния в 1414 случаях власть прибегала к оружию, в итоге награбленное составило: 33 пуда золота, 24 тысячи пудов серебра и несколько тысяч драгоценных камней. Уже в марте начались допросы Патриарха Тихона, его вызвали в ГПУ на Лубянку и дали под расписку прочесть официальное уведомление о том, что правительство "требует от гражданина Белавина как от ответственного руководителя всей иерархии определенного и публичного определения своего отношения к контрреволюционному заговору, во главе коего стоит подчиненная ему иерархия"121. В следующий раз Патриарха допрашивали начальник 6-го отделения секретного отдела Тучков, начальник секретного отдела Самсонов, Красиков, Агранов и сам Менжинский. На требование Красикова отдать все церковные ценности, за исключением самого необходимого, Патриарх ответил: "Все? Никогда!" Самсонов потребовал принять меры по отношению к священникам, которые выступили против изъятия церковных ценностей, но Патриарх ответил, что ему неизвестны их фамилии, и конкретных сведений об этих случаях он не имеет. В особенно трудное положение ставили Патриарха вопросы, касавшиеся действий Карловацкого церковного центра. Менжинский предложил Святейшему пригласить митрополитов Антония (Храповицкого) и Евлогия (Георгиевского) в Москву и потребовать объяснений по поводу появления опубликованного ими обращения монархического содержания. "Разве они поедут сюда?" — не без иронии ответил на это предложение святитель. По всей стране начались процессы, на которых священнослужители и миряне обвинялись в сопротивлении проведению в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей. По указанию Ленина к смертной казни приговорены были верующие, арестованные в Шуе. В Смоленске трибунал приговорил к расстрелу Залесского, Мясоедова, Пивоварова и Демидова. 6 апреля в "Правде" появилось письмо двенадцати петроградских священников, среди них — В. Красницкого, А. Введенского, Е. Белкова, А. Боярского, с обвинениями своих собратьев и архипастырей в равнодушии к голодающим и в контрреволюционных замыслах, от которых они публично отмежевывались. 26 апреля в Москве, в здании Политехнического музея, открылся процесс, на котором судили 20 московских священников и 34 мирянина по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам при изъятии церковных ценностей. Послушные воле Святейшего Патриарха, московские благочинные, настоятели храмов, председатели приходских советов отказывались участвовать в расхищении храмов, всячески удерживая прихожан от сопротивления насилию. Сомнительную роль сыграл на процессе видный церковно-общественный деятель профессор Н. Д. Кузнецов, вызванный в качестве эксперта. Он доказывал, что каноны, запрещающие употребление богослужебных сосудов не для богослужения, осуждают только тех священнослужителей и мирян, которые присваивают их в корыстных целях. Пожертвование святынь на благотворительные цели не осуждается этими канонами, и потому, мол, Святейший Патриарх и духовенство поступили бы в рамках канонов, если бы благословили изъятие из храмов даже богослужебных сосудов. Подсудимые держались на процессе с достоинством и совершенным бесстрашием. В качестве свидетелей к процессу привлекали Патриарха Тихона и архиепископа Никандра. Патриарха допрашивали на суде 5 мая. Председатель трибунала Бек задал вопрос: "Вы считаете, что советская власть поступила неправильно, и вы были вынуждены выпустить воззвание?" "Да",— ответил Патриарх. "Вы признаете,— спросил обвинитель Крыленко,— что церковное имущество не принадлежит по советским законам Церкви?" "По советским законам,— сказал Патриарх,— а не по церковным". "Ваше послание касается церковного имущества. Значит, с точки зрения закона, оно незаконно".— "Вам лучше знать. Вы советская власть". "А слово "тать",— спросил Крыленко,— что значит по-русски?" "Тать — это вор",— объяснил Патриарх. "Значит "святотать" — это вор по святым местам?" — "Да".— "Такими вы нас и считаете?" — спросил Крыленко. "Нет, простите",— ответил Святейший122. Трибунал приговорил 11 обвиняемых к расстрелу. После вынесения приговора Патриарх Тихон обратился с письмом к председателю ВЦИК Калинину "о помиловании осужденных, тем более, что инкриминируемого послания они не составляли, сопротивления при изъятии не проявляли и вообще контрреволюцией не занимались"123. ВЦИК помиловал шестерых лиц, а пятеро, протоиереи Александр Заозерский, Василий Соколов, Христофор Надеждин, иеромонах Макарий (Телегин) и мирянин Сергей Тихомиров, были казнены в камерах Лубянки, где прежде стояли сейфы страховой компании. Трибунал вынес постановление о привлечении Патриарха Тихона и архиепископа Никандра к суду в качестве обвиняемых. К расправе над первосвятителем русского народа власти готовились давно. Еще 25 марта "Известия" опубликовали список "врагов народа", где на первом месте стояло имя Патриарха. На процессах, затеянных по всей стране, обвиняемые священнослужители, естественно, ссылались на воззвание Патриарха, которому они и следовали, когда отказывались благословить беззаконное изъятие святынь из храмов, поэтому повсюду трибуналы выносили постановления с требованиями привлечь к суду Святейшего Патриарха. Масло в огонь подливали и неуместные эмигрантские публикации, предсказывавшие скорое падение советской власти в связи с охватившим страну голодом; тогда Святейший Патриарх "возьмет власть" и "передаст ее законному носителю", которого сам и укажет124. Один из вождей Коминтерна Н. Бухарин в кругу своих единомышленников заявил, что церковный фронт является самым опасным для советской власти, и она бросила на этот фронт 14 тыс. испытанных борцов. Бухарин призывал снести церкви с лица земли, как рассадник контрреволюции. Борьбу против Церкви надо было поручить товарищу Дзержинскому, а гражданин Белавин должен быть казнен. Последний раз перед арестом Патриарх служил в приходском храме Москвы. Вернувшись с допроса из ЧК, он сказал своим келейникам: "Уж очень строго допрашивали". "Что же Вам будет?" — спросили его с тревогой. "Обещали голову срубить",— ответил Святейший Патриарх125. * * * Вождь революции, Троцкий, предложил такой план действий: спровоцировать церковный раскол, устранить Патриарха Тихона и содействовать приходу в высшее церковное управление обновленческих деятелей, тогда можно будет не принимать православную Церковь в расчет как фактор политической жизни России. Но ставка на обновленцев была лишь временной мерой. На заседании политбюро 30 марта 1922 г. Л. Д. Троцкий сказал, что уже сегодня "нам надо подготовить теоретическую, пропагандистскую кампанию против обновленной Церкви. Надо превратить ее в выкидыш", а "с черносотенными попами — расправиться"126. В начале мая 1922 г. московский священник С. Калиновский подал во ВЦИК детально разработанный план по претворению в жизнь идей Троцкого, предусматривавший учреждение при ВЦИК особого Всероссийского комитета по делам православной Церкви, духовенства и мирян во главе с уполномоченным в сане православного епископа. Комитет должен был защищать от церковных прещений и судебных кар со стороны патриаршего управления тех лиц из духовенства и мирян, которые "лояльны по отношению к советской власти"; наблюдать за деятельностью патриаршего управления и способствовать проведению государственных мероприятий, "не затрагивающих религиозного чувства православного человека"127. Сразу после вынесения приговора по делу московских священников из Петрограда в Москву приехала группа обновленцев — Введенский, Боярский, Белков и псаломщик Стадник. Родственники осужденных просили петроградских визитеров, пользовавшихся расположение властей, похлопотать о помиловании. 12 мая, вечером, петроградские отцы-посредники прямо из тех инстанций, где, по словам самого Введенского, "быть нельзя", появились в покоях Патриарха в сопровождении двух чекистов и вместо известия о помиловании сообщили, что добились разрешения на созыв Поместного Собора при условии, что Патриарх оставит престол. Патриарх в ответ заявил, что патриаршество его тяготит как крест. "Я с радостью приму, если грядущий Собор снимет с меня вообще патриаршество, а сейчас я передаю власть одному из старейших иерархов и отойду от управления Церковью"128. Священники из Петрограда предложили святителю Тихону передать епископу Антонину (Грановскому), который пребывал тогда на покое в Заиконоспасском монастыре, или епископу Леониду (Скобееву) канцелярию. Но Патриарх Тихон категорически отказался от предложенных ему кандитатур, согласившись назначить своим заместителем митрополита Вениамина или митрополита Агафангела. Срочно позвонили в Петроград и узнали, что митрополит Вениамин не может взять на себя заместительство. Прервав беседу, Патриарх Тихон вышел в соседнюю комнату и через несколько минут вынес оттуда письмо на имя председателя ВЦИК о передаче власти митрополиту Ярославскому Агафангелу из-за привлечения его, Патриарха Тихона, к гражданскому суду. А через день успешно выполнившие поручение ГПУ обновленцы напечатали в "Известиях" воззвание, осуждавшее "тех иерархов и тех пастырей, которые виновны в организации противодействия государственной власти по оказанию ею помощи голодающим и в ее других начинаниях на благо трудящихся. Мы считаем необходимым,— заявили провокаторы,— немедленный созыв Поместного Собора для суда над виновниками церковной разрухи, для решения вопроса об управлении Церковью и об установлении нормальных отношений между нею и советской властью"129. Под документом подписались епископ Антонин (Грановский), московские священники С. Калиновский, И. Борисов, В. Быков, священники из Петрограда В. Красницкий, А. Введенский, Ев. Белков, псаломщик С. Стадник и саратовские священники Русанов и Ледовский. 13 мая Патриарх Тихон направил митрополиту Агафангелу письмо, извещавшее о передаче ему "церковного правления впредь до созыва Собора. На это имеется согласие гражданской власти,— писал он,— а потому и благоволите прибыть в Москву без промедления"130. Письмо повез в Ярославль протоиерей Владимир Красницкий. Митрополит Агафангел готов был исполнить волю святителя Тихона, но по распоряжению ВЦИК его задержали в Ярославле. Патриарх между тем оставался под домашним арестом и без разрешения ГПУ к нему никого не пускали. Его отношения с другими архипастырями и оставшимися членами Синода и ВЦС были прерваны. Обновленцы, почувствовав себя хозяевами положения, извещают председателя ВЦИК о создании нового Высшего церковного управления (ВЦУ), "ввиду устранения Патриархом Тихоном себя от власти". 18 мая Введенский, Белков и Калиновский опять явились в покои святителя Тихона, требуя подписать составленное ими прошение о передаче им канцелярии Святейшего Патриарха, "дабы не продолжалась пагубная остановка в делах управления Церковью. По приезде Вашего заместителя он тотчас же вступит в отправление своих обязанностей. К работе канцелярии мы временно привлекаем, до окончательного сформирования управления под главенством Вашего заместителя, находящихся на свободе в Москве святителей"131. На самом деле обновленцы планировали, что ВЦУ возьмет на себя всю полноту власти в Церкви, потому что еще 15 мая от председателя ВЦИК М. И. Калинина они знали, что митрополита Агафангела в Москву не пустят. Святейший Патриарх уже хорошо представлял, с кем имеет дело, но после долгих уговоров посланники ГПУ все же увезли с собой документ с резолюцией Патриарха: "Поручается поименованным ниже лицам, то есть подписавшим заявление священникам, принять и передать высокопреосвященнейшему Агафангелу по приезде его в Москву синодские дела при участии секретаря Нумерова, а по Московской епархии — преосвященному Иннокентию, епископу Клинскому, а до его прибытия — преосвященному Леониду, епископу Верненскому, при участии столоначальника Невского"132. О том, как поступать "подписавшим заявление священникам" в случае, если митрополит Агафангел в Москву не приедет, Патриарх никаких распоряжений не сделал. И тогда находчивые авантюристы объявили резолюцию Патриарха об учреждении временной канцелярии актом передачи им церковной власти и, сговорившись с епископами Леонидом (Скобеевым) и Антонином (Грановским), объявили об образовании ВЦУ во главе с преосвященным Антонином. На другой день НКВД выдворило Патриарха Тихона из Троицкого подворья, определив в Донской монастырь под домашний арест, со строжайшей охраной и в полной изоляции от внешнего мира. Официальное постановление об этом было подписано Тучковым только 31 мая 1922 г. На Троицком подворье, в покоях первосвятителя-исповедника, в тот же день водворилось самочинное ВЦУ во главе с расколоучителем преосвященным Антонином (Грановским). Кто были они, верховоды раскола, учиненного в самую лютую для Русской Церкви годину? Епископ Антонин — уроженец Полтавской губернии, выпускник Киевской Духовной Академии. Он выделялся среди студентов блестящими успехами в учебе и честолюбием, из-за которого, как считали знавшие его люди, и надел на себя монашеский клобук. После окончания академии в 1891 г. он много лет преподавал в разных духовных школах, удивляя учеников и сослуживцев своими чудачествами. Одно время он служил смотрителем духовного училища в Москве и жил в Донском монастыре. В келье он завел медведя и не разлучался с ним, куда бы ни шел. Из Москвы его перевели в Тулу инспектором семинарии, где он сразу восстановил против себя студентов тем, что ночью врывался в спальни, делал обыски, рылся в бумагах и книгах. После Тулы Антонин преподавал в Холме и там отталкивал всех своей угрюмой жестокостью, душевным холодом. Митрополит Евлогий вспоминал, что вечерами Антонин уходил к себе и, не зажигая лампы, часами лежал в темноте и громко, так что слышно было за стенкой, стонал и охал, терзаемый неведомой душевной мукой. В начале века Антонин перебрался в Петербург, служил в Цензурном комитете и написал исследование о "Книге Варуха", посещал религиозно-философские собрания, где сблизился с В. В. Розановым, который прозвал его Левиафаном. Любопытную характеристику дал ему Александр Бенуа. "На меня,— пишет он,— особенно сильное впечатление произвел архимандрит Антонин из Александро-Невской лавры... Поражал громадный рост... прямо-таки демоническое лицо, пронизывающие глаза и черная, как смоль, не очень густая борода. Но не менее меня поразило и то, что стал изрекать этот иерей с непонятной откровенностью и прямо-таки цинизмом... Главной темой его беседы было общение полов и греховность этого общения, и вот Антонин не только не вдался в какое-либо превозношение аскетизма, а напротив, вовсе не отрицал неизбежность такого общения и всяких форм его ...Строгий тон и оттенок чего-то даже научного не покидали этого нашего неожиданного осведомителя"133. Хорошая богословский эрудиция и умение говорить ярко привлекли к нему внимание Петербургского митрополита Антония (Вадковского), и в 1903 г. Антонин был рукоположен во епископа Нарвского, став викарием Петербургской епархии. В революцию 1905 г. он отказался поминать за богослужением имя государя, а в "Новом времени" рассуждал о сочетании законодательной, исполнительной и судебной власти, как о земном подобии Божественной Троицы, за что и был уволен на покой, оказавшись в маленькой пустыни Петербургской епархии. Но в 1913 г. его назначили на Владикавказскую кафедру. Во Владикавказе у епископа Антонина вскоре обнаружилось белокровие, по болезни его опять уволили на покой, и он поселился в Богоявленском монастыре в Москве. Во время Поместного Собора заштатный архиерей ходил по Москве в рваном подряснике, при встрече со знакомыми жаловался на то, что его забыли, иногда даже ночевал на улице на скамейке. Епископ Антонин производил впечатление скорее человека не вполне здорового душевно, чем карьериста и приспособленца. Другой впавший в раскол архиерей, епископ Верненский Леонид (Скобеев), с грехом пополам закончив академическое образование (правда, до этого он получил медицинское, военное и юридическое), поражал сочетанием полной бездарности и честолюбивых притязаний. Рассказывали, что в бытность архимандритом он, служа в приходских церквах, вопреки уставу, украшал свою особу посохом. Ему было указано на то, что подобные вольности недопустимы, а он, рассердившись, возразил: "Еще чего! Мои сокурсники давно уже стали епископами, а мне не велят служить с посохом!" Без устали добивался он епископского рукоположения, и в 1920 г. был действительно рукоположен, а через год назначен епископом Верненским, но в свой епархиальный город не поехал, надеясь, что в Москве с карьерой повезет больше. Вскоре он примкнул к обновленцам, и в благодарность они сделали его "архиепископом Крутицким", но за полной неспособностью уже в июле 1922 г. Леонида перевели в Пензу, оттуда — в Орел, а в марте 1923 г. и вовсе отправили на покой. "Епископом Содомским и Гоморрским" называл его Патриарх Тихон, имея в виду его неблаговидное поведение. Среди обновленческих пресвитеров одним из самых пронырливых и крикливых был настоятель петербургской церкви во имя святых Захарии и Елисаветы протоиерей Александр Введенский, несомненно, человек образованный, но весьма поверхностный и чуждый духовной среде, что-то среднее между модным судейским оратором и опереточным актером. Он умел пустить пыль в глаза, быть обаятельным и расположить к себе доверчивых и добрых людей. Выпускник университета, он священствовал с 1914 г. Рассказывают, что когда новопоставленный иерей "начал читать текст Херувимской песни, молящиеся остолбенели от изумления не только потому, что отец Александр читал эту молитву... не тайно, а вслух, но и потому, что читал он ее с болезненной экзальтацией и с тем характерным "подвыванием", с которым часто читались декадентские стихи"134. В предреволюционные годы Александр Введенский был близок к протопресвитеру Георгию Шавельскому, и его проповеди тогда были умеренно либеральны, но после 1917 г. лейтмотивом своих витийств с амвона он избрал христианский социализм. Вернувшись в Петроград после захвата церковной власти, Введенский выступал в доме имени Урицкого, объясняя свою позицию: "Расшифруйте современный экономический термин "капиталист", передайте его евангельским речением. Это будет тот богач, который, по Христу, не наследует вечной жизни. Переведите слово "пролетариат" на евангельский язык, и это будут те меньшие, обойденные Лазари, спасти которых и пришел Господь. И Церковь теперь определенно должна стать на путь спасения этих обойденных меньших братий. Она должна осудить неправду капитализма с религиозной (не политической) точки зрения, вот почему наше обновленческое движение принимает религиозно-нравственную правду октябрьского социального переворота... Мы всем открыто говорим: нельзя идти против власти трудового народа"135. Неприязнь, которую испытывали к Введенскому многие из православных, доходила до того, что в номере его автомобиля 999 видели замаскированное апокалиптическое число "666". Известным деятелем обновленчества стал и протоиерей Владимир Красницкий, который еще десять лет назад был неприметным петербургским священником и членом "Союза русского народа". Еще студентом духовной академии он написал доклад на тему "Социализм от дьявола", а в 1917–1918 гг. печатал в "Петроградских епархиальных ведомостях" статьи, призывая истреблять большевиков. Похоже, что в обновленчество он пошел, "спасая живот", и скоро превзошел всех своим цинизмом. В Москве на первый план вышел обновленец С. Калиновский. Выпускник гимназии, в 1905 г. он пытался поступить в Московскую Духовную Академию, но на экзаменах выяснилось, что он не годится даже в первый класс семинарии и потому вынужден был отказаться от мечты о духовной карьере. Но когда началась война и нехватало полковых священников, Калиновский сумел добиться рукоположения. Он замещал приходского священника в московском храме, да так и остался на этом приходе, ни разу не выехав на фронт. Служил он, своевольничая, грубо нарушая устав, выдумывая всякие новшества в угоду экзальтированным, истеричным прихожанкам. В конце концов, митрополит Евсевий (Никольский), помогавший Патриарху в управлении Московской епархией, запретил Калиновскому священнослужение, но тот продолжал свои бесчинства в храме. Тогда митрополит Евсевий решил провести расследование, чтобы подвергнуть бунтовщика прещению. Но неожиданно в канцелярии Патриарха произвели обыск и агенты ГПУ забрали документы, подготовленные для церковного суда над Калиновским. Затем последовал арест Святейшего Патриарха и захват патриаршей канцелярии обновленцами, среди которых важную роль стал играть и сам Калиновский. Прошло еще несколько месяцев, и Калиновский, объявив себя безбожником, занялся антирелигиозной пропагандой, постоянно сетуя на низкую оплату его атеистических выступлений. Видным деятелем обновленчества стал и бывший обер-прокурор Синода В. Н. Львов, вольнослушатель Московской Духовной Академии. Депутат Государственной думы от партии октябристов он считался знатоком церковных вопросов,— доносчик и клеветник он требовал крови Патриарха и "чистки епископата". Примкнул к обновленчеству и профессор Б. Титлинов, один из самых яростных противников восстановления патриаршества. Были, конечно, среди обновленцев и более порядочные люди, например, петроградский священник А. И. Боярский на процессе по делу митрополита Вениамина давал показания в пользу обвиняемых, за что сам рисковал оказаться на скамье подсудимых. Истинным дирижером этой группировки был не епископ Антонин, даже не Александр Введенский, а чекист из ОГПУ Евгений Александрович Тучков. Обновленческие главари в своем кругу так и называли его — "игуменом", сам же он предпочитал именовать себя "советским обер-прокурором". Захватив патриаршее подворье, документацию и печати высших органов церковной власти, обновленческое ВЦУ лихорадочно пыталось заручиться поддержкой духовенства и мирян. 23 мая ВЦУ устроило первую встречу со священнослужителями и клириками Хамовнического района, но московское духовенство категорически отказалось признать самозванцев и поддержать их, тем не менее, раскольники не собирались идти на попятную. Сколотив немногочисленную группу единомышленников, они организовали издание журнала "Живая церковь", а вскоре так назвали и свою группу. Православный народ стал именовать обновленцев "живцами". В мае вышли два номера "Живой церкви" под редакцией Калиновского со статьями епископа Антонина, священников Введенского, Красницкого и В. Н. Львова. Бывший обер-прокурор советовал священникам прежде всего скинуть рясу, обстричь волосы и превратиться, таким образом, в "простых смертных"136. Смысл обновленческого движения журнал видел в освобождении духовенства "от мертвящего гнета монашества, оно должно получить в свои руки органы церковного управления и непременно получить свободный доступ к епископскому сану",— пишет Красницкий в № 2 "Живой церкви". Статья о монастырях под названием "Гнезда бездельников" появилась в следующем номере. 29 мая в Москве учредительное собрание "Живой церкви" открыто провозгласило пересмотр и изменение всех сторон церковной жизни. Подражая своим идейным вдохновителям, обновленцы избрали ЦК "Живой церкви" из 10 членов и президиум ЦК в составе Красницкого, Белкова и Соловьева. Но серьезное беспокойство у обновленческого ВЦУ вызывало поначалу отсутствие епископов среди его приверженцев. Чтобы исправить положение в этот же день преосвященные Антонин и Леонид рукоположили "во епископа Подольского протоиерея Иоанна Альбинского" без принятия им монашества. * * * Чрезвычайно энергичную деятельность развернули зачинщики раскола в Петрограде. У Введенского, некогда близкого к Петроградскому митрополиту, появляется надежда вовлечь в раскол самого митрополита Вениамина. Еще 25 мая он посетил священномученика Вениамина и предъявил ему удостоверение за подписью епископа Леонида, что он, "согласно резолюции Патриарха Тихона, является членом ВЦУ и командируется в Петроград и другие города по церковным делам". Ознакомившись с бумагой, митрополит Вениамин отказался признать удостоверение обновленческого ВЦУ, не увидев подписи Патриарха. Через день, за воскресной литургией, с амвонов петроградских церквей было зачитано послание митрополита Вениамина, в котором он анафематствовал взбунтовавшихся священников Александра Введенского и Евгения Белкова и всех присоединившихся к ним. "По учению Церкви,— говорится в этом послании,— епархия, почему-либо лишенная возможности получать распоряжения от своего Патриарха, управляется своим епископом, пребывающим в духовном единении с Патриархом... Епископом Петроградским является митрополит Петроградский, послушаясь ему, в единении с ним и вы будете в Церкви"137. На другой день после того, как в городских храмах было зачитано послание митрополита, в покои Петроградского владыки явились чекисты для ареста святителя, а Введенский — для принятия канцелярии. Не смутившись, он подошел к святителю под благословение. "Отец Александр,— спокойно сказал митрополит Вениамин,— мы же с вами не в Гефсиманском саду", и, не благословив раскольника, спокойно и ровно выслушал объявление о своем аресте. В обязанности управляющего Петроградской епархией вступил первый викарий правящего архиерея епископ Ямбургский Алексий (Симанский). Не нарушая канонов Церкви, не погрешив против ее догматического учения и предания, епископ Алексий пытался, однако, не обострять отношений с властями и обновленческим ВЦУ. 4 июня он обратился к петроградской пастве с посланием, пытаясь предотвратить "открытые выступления", которые "могут принести губительные последствия для всей Церкви... Мир имейте и любовь христианскую между собой и ко всем и успокойтесь в сознании, что я как архипастырь ваш стою на страже блага Церкви и уповаю с Божией помощью это благо охранить и дать мир, к которому так стремится душа христианская"138. Петроградские викарные архиереи по-разному отнеслись к проискам "живоцерковников". Епископ Лужский Артемий (Ильинский) безоговорочно признал обновленческое ВЦУ и подчинился ему. Епископ Кронштадтский Венедикт (Плотников) как верный помощник правящего архиерея самоотверженно защищал петроградскую паству от расхитителей стада Христова, но вскоре и его арестовали и заточили в "Кресты". В эту же тюрьму за твердость и стойкость в защите Церкви от обновленцев был брошен и епископ Иннокентий. В короткое время управления паствой епископ Алексий снискал широкую популярность у верующих. Его глубокие проповеди, благоговейные богослужения привлекали в храмы толпы людей. 6 июля в Петроград по поручению ВЦУ приезжает протоиерей В. Д. Красницкий и требует от владыки безоговорочного признания обновленческого ВЦУ. Епископ Алексий отвечает твердым "нет", и в тот же день подает в ВЦУ заявление об отказе от управления Петроградской епархией. В августе епископ Алексий был арестован и сослан на три года в Каракалинск. Через полгода, в январе 1923 г., вслед за ним в ссылку в Коми-Зырянский край был отправлен и пятый, младший викарий Петроградской епархии епископ Николай (Ярушевич), который занимал ту же позицию, что и епископ Алексий. Православный Петроград остался без канонических епископов. Арестованный митрополит Петроградский Вениамин (в миру Василий Павлович Казанский) родился в 1874 г., в Олонецкой губернии. В 1895 г., студентом 2 курса Петербургской Духовной Академии, был пострижен в монашество, через год его рукоположили в иеромонаха. По окончании академии в 1897 г. он начал преподавать в Рижской семинарии, потом был переведен инспектором в Холм. Митрополит Евлогий, тогдашний ректор семинарии в Холме, вспоминал впоследствии: "Это был молоденький, скромный, кроткий улыбающийся монах, а дело повел крепкой рукой и достигал добрых результатов, между нами установились дружественные отношения; с ним мы шли рука об руку, хороший он был человек139. В 1905 г. архимандрит Вениамин был назначен ректором Петербургской семинарии, а 24 января 1910 г. совершилась его хиротония во епископа Гдовского, четвертого викария Петербургской епархии. Потом он был третьим, вторым и первым викарием епархии. Митрополит Вениамин часто совершал богослужения в окраинных храмах столицы, проповедовал слово Божие нищему люду, простым рабочим, устраивал и читал воскресные лекции для рабочих. На Боровой улице, где было скопление притонов и злачных мест, располагалось общество в честь Пресвятой Богородицы, где митрополит Вениамин часто служил. На Рождество и Пасху епископ Вениамин совершал архиерейские богослужения на Путиловском и Обуховском заводах. Простой народ Петербурга предан был ему безмерно, любили его и гимназисты, которые знали владыку по службам в питерских гимназиях и училищах. Летом епископ Вениамин всегда совершал крестные ходы, особенно многолюдным был ежегодный крестный ход из Петербурга до Шлиссельбурга к древней Казанской иконе Божией Матери. После февральской революции владыка Вениамин голосами простых верующих был избран архиепископом Петроградским, а в канун Поместного Собора его возвели в сан митрополита. Пребывая на столь высоком престоле, митрополит Вениамин оставался человеком добрым и доступным каждому. Он был, вероятно, самым аполитичным во всем российском епископате, и поначалу встречал меньше препятствий в совершении своего архипастырского служения, чем другие архиереи. Выбор его в качестве очередной жертвы красного террора должен был запугать иерархов: если уж такой архиерей, как митрополит Вениамин, расстрелян как контрреволюционер, то какая же участь ожидает епископов, не скрывавших своей неприязни к новому режиму. Но выбор этот совершен был и не без Божия Промысла. Процесс открылся 29 мая в здании бывшего Дворянского собрания. На скамье подсудимых оказалось 86 человек. Среди обвиняемых, помимо митрополита Вениамина, были его викарий епископ Венедикт (Плотников), председатель правления петроградских приходов профессор Юрий Новицкий, заместитель председателя архимандрит Сергий (Шеин), в прошлом секретарь Поместного Собора; настоятели Казанского собора — протоиерей Николай Чуков и Исаакиевского собора — протоиерей Л. К. Богоявленский и Троицкого собора — протоиерей Михаил Чельцов, священники А. Н. Толстопятов, М. В. Тихомиров, П. П. Левитский; члены правления петроградских приходов Иван Ковшаров, известный канонист профессор В. Н. Бенешевич, преподаватели Духовной Академии и Богословского института, университетские профессора и студенты, церковные старосты. Судили женщин, и среди них фельдшерицу, которую обвиняли в "контрреволюционной истерике", судили крестьян, стариков, перса-магометанина, нечаянно оказавшегося возле храма, где проводилась конфискация. Вызванные вначале на суд как свидетели Н. А. Елачич, профессор Н. Ф. Огнев, протоиерей П. А. Кедринский были арестованы и посажены на скамью подсудимых. Митрополит Вениамин и его помощники обвинялись в том, что вели переговоры с советской властью в целях отмены или смягчения декрета об изъятии церковных ценностей и что состояли, как сказано было в обвинительном заключении, "в сговоре со всемирной буржуазией и русской эмиграцией", подстрекали верующих на сопротивление властям, распространяя копии заявления митрополита в Помгол, опубликованного в газетах. Вход в зал суда был, в основном, свободный, и когда привезли митрополита Вениамина, многотысячная толпа, запрудившая улицу, опустилась на колени с пением "Спаси, Господи, люди твоя!", а владыка благословил верную ему паству. Весь Петроград наблюдал за ходом процесса, и сведения из зала суда мгновенно разносились по городу, умножая всеобщую тревогу. Первым из обвиняемых допрашивали митрополита Вениамина. Он спокойно и твердо отказался признать себя виновным и повторил свои прежние заявления: что он считает необходимым добровольно отдать голодным все ценности, но не может благословить насильственное изъятие богослужебной утвари, постановления Карловацкого Собора ему неизвестны, а что касается обновленцев, то как митрополит он вправе отлучить Введенского и Белова, церковных бунтовщиков и самочинцев. Судьи настойчиво добивались от митрополита имена вдохновителей и редакторов заявления в Помгол. Ему внушали: отрекись от прежних заявлений, признай себя виновным, сделай шаг навстречу обвинителям и судьям — сохранишь жизнь, но митрополит Вениамин оставался тверд в своих показаниях. Духовная сила священномученика вызывала невольное уважение у судей, и они не задавали ему издевательских вопросов, как другим обвиняемым. Вслед за митрополитом Вениамином допрашивали председателя правления петроградских приходов Юрия Петровича Новицкого. Как профессиональный юрист, он отвечал на вопросы обстоятельно и точно, подробно рассказав о деятельности совета, в которой не было ничего противоправительственного. Зная, что ему грозит, он держался спокойно и ровно, виновным себя не признал. Иван Михайлович Ковшаров отвечал судьям резко и жестко. По поведению его на суде было видно, что он не надеялся избежать смертного приговора и заранее смирился со своей участью. С удивительным мужеством держался архимандрит Сергий. Драницын, один из обвинителей, вспоминал об удивительном бесстрашии архимандрита Сергия: "С каким нескрываемым отвращением и в то же время снисходительной жалостью он смотрел и говорил с нами, находящимися в составе суда. Страха смерти, тюрьмы для него, как, впрочем, и для многих из них, не существовало; серьезный был противник"140. Епископ Венедикт, как и все обвиняемые, виновным себя не признал, и обстоятельными и точными ответами на вопросы судей доказал необоснованность выдвинутых против него обвинений. При допросе настоятелей петроградских церквей священников Николая Чукова, Михаила Чельцова, Леонида Богоявленского, Зенкевича обвинители безуспешно пытались доказать, что священнослужители намеренно возбуждали верующих против мероприятий властей по изъятию ценностей. Главный свидетель обвинения Александр Введенский был в первый день суда ранен одной истеричной женщиной, бросившей в него булыжник при выходе из здания суда, выбивший ему зубы, поэтому допрос происходил у него на квартире. "Когда я кончил и поднялся, чтобы уходить,— вспоминал Драницын,— с удивлением увидел на стене, в головах, большой портрет митрополита Вениамина, на нем прочел: "Моему большому другу". Ничего не сказав, посмотрел на Введенского — он был смущен"141. Другой обновленческий священник А. Боярский давал ответы в пользу митрополита Вениамина и других обвиняемых, и поэтому скоро был устранен от участия в процессе. Зато Владимир Красницкий вполне угодил устроителям судилища. А. Валентинов, присутствовавший на процессе, вспоминал о его поведении при допросе: "Это был очевидный "судебный убийца", имевший своей задачей заполнить злостными инсинуациями и заведомо ложными обобщениями ту пустоту, которая зияла в деле на месте доказательств. Слова, исходившие из его змеевидных уст, были настоящей петлей, которую этот человек в рясе и с наперсным крестом, поочередно набрасывал на шею каждого из подсудимых. Ложь, сплетня, безответственные, но ядовитые характеристики, обвинения в контрреволюционных замыслах — все это было пущено в ход столпом "Живой церкви"142. По окончании допроса свидетелей начались прения сторон. Обвинитель Красиков, сам, как известно, павший впоследствии жертвой несправедливого приговора, пытался доказать, что обвиняемые — участники контрреволюционного общества, которым является "сама православная Церковь, с ее строго установленной иерархией, принципом подчинения низших духовных лиц высшим и с ее нескрываемыми контрреволюционными поползновениями"143. Из защитников первым взял слово профессор Жижиленко. Умный, квалифицированный адвокат, он с предельной ясностью доказал, что даже по советским законам в настоящем деле нет признака преступного контрреволюционного сообщества. Большое впечатление на публику произвела речь защитника митрополита Вениамина Гуровича. "Русское духовенство,— сказал он,— плоть от плоти и кость от кости русского народа... Вы можете уничтожить митрополита, но не в ваших силах отказать ему в мужестве и высоком благородстве мыслей и поступков... Непреложный закон исторический предостерегает вас, что на крови мучеников растет, крепнет и возвеличивается вера... Остановитесь над этим, подумайте, не творите мучеников..."144. Наконец, 4 июля трибунал предоставил последнее слово обвиняемым. Зал замер, и в тревожной тишине зазвучала мерная, ровная, достойная речь митрополита Вениамина: "Я старался по мере сил быть только пастырем душ человеческих. И теперь, стоя перед судом, я спокойно дожидаюсь его приговора, каков бы он ни был, хорошо помня слова апостола: Берегитесь, чтобы вам не пострадать как злодеям, а если кто из вас пострадает как христианин, то благодарите за это Бога (1 Пет. 4. 15–16)"145. Потом владыка заговорил об обстоятельствах дела, об отдельных пунктах обвинения, посвятив большую часть слова оправданию и защите некоторых обвиняемых. "Вы все говорили о других, трибуналу желательно узнать, что же вы скажете о самом себе?" — обратился к нему председатель суда. Святитель тихо произнес: "О себе? Что же я могу вам о себе еще сказать? Разве лишь одно: я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре: жизнь или смерть, но что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (при этом владыка широко перекрестился) и скажу: "Слава Тебе, Господи Боже, за все!"146. Благоговейная тишина в зале свидетельствовала о том потрясении, которое произвело на собравшихся спокойствие митрополита Вениамина перед грозившим ему смертным приговором. В среду, 5 июля, оглашен был приговор трибунала, но народ в зал не пустили, потому что боялись не получить одобрения присутствующих. Митрополит Вениамин, епископ Венедикт, архимандрит Сергий, протоиереи Н. Чуков, Л. Богоявленский, М. Чельцов, а также Ю. П. Новицкий, И. М. Ковшаров, Д. Ф. Огнев и Н. А. Елачич были приговорены к расстрелу, а большинство обвиняемых: Л. Н. Парийский, С. И. Бычков, А. В. Петровский, священник А. М. Толстопятов, С. Е. Соколов и другие — к разным срокам лишения свободы со строгой изоляцией. 22 человека, среди них профессор В. Н. Бенешевич, ученый с мировым именем, Павел Чельцов, Карабинов и еще некоторые были оправданы. В приговоре содержалось также требование о привлечении Патриарха Тихона к уголовной ответственности. В это же время обновленческое ВЦУ вынесло свой приговор по тому же делу — документ беспримерной в истории Церкви низости: "1) Бывшего Петроградского митрополита Вениамина, изобличенного в измене своему архипастырскому долгу... лишить священного сана и монашества; 2) председателей и членов правления приходов Петроградской епархии: Новицкого, Ковшарова, Елачича и Огнева, организовавших борьбу против государственной власти... отлучить от Церкви; 3) членов того же правления, священнослужителей: епископа Венедикта, протоиереев Богоявленского, Чукова, Чельцова, архимандрита Сергия, обличенных в соучастии в преступлениях вышеуказанных лиц, уволить от должности и лишить священного сана; 6) мирянина Парийского отлучить от святого причастия на пять лет; 7) мирян Королева, Соколова... отлучить от святого причастия на два года"147. 10 августа "Известия" сообщили о помиловании шести приговоренных к смертной казни: протоиереев Николая Чукова, Владимир Богоявленского, Михаила Чельцова, епископа Венедикта, профессора Огнева и Елачича — и о замене им расстрела долгосрочным тюремным заключением. В ночь с 12-го на 13-е августа митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Юрий Новицкий и Иван Ковшаров, обритые и одетые в лохмотья, были расстреляны. Сохранился текст предсмертного письма митрополита Вениамина одному из петроградских священников, который во многом дает представление о его духовном облике: "В детстве и отрочестве я зачитывался житиями святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел всей душой, что времена не те и не придется переживать, что они переживали. Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и от чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога... Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд... людскую неблагодарность, продажность... беспокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за самую Церковь.... Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы, и дать место благодати Божией... Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда... Нужно заключиться в пределы своей малой приходской церкви и быть в духовном единении с благодатным епископом. Нового поставления епископов таковыми признать не могу. Вам ваша пастырская совесть подскажет, что нужно делать. Конечно, вам оставаться в настоящее время должностным официальным лицом, благочинным, едва ли возможно. Вы должны быть таковым руководителем без официального положения"148. * * * В год расправы над митрополитом Вениамином ГПУ арестовало, заточило в тюрьмы и отправило в ссылку около половины епископов — почти всех, кто отказывался признать обновленческое ВЦУ, среди них были митрополиты Казанский Кирилл, Ярославский Агафангел, архиепископы Харьковский Нафанаил, Крутицкий Никандр, епископы Тамбовский Зиновий, Владивостокский Марк, многие викарные архиереи. В отдельных случаях против духовенства применялась трехлетняя административная высылка без суда, которая введена была декретом ВЦИК от 10 августа 1922 г. Уже к середине 1922 г. состоялся 231 судебный процесс по делам, сфабрикованным в связи с изъятием церковных ценностей. На скамье подсудимых оказались 732 человека, и многим из них вынесены были смертные приговоры. В конце 1922 г. оставшиеся в Москве члены Синода вынесли специальное постановление об обновленческом расколе, где говорилось, что викарии должны немедленно порвать всякое общение с правящим архиереем, если он признает ВЦУ и в этом случае, а также в случае, если правящий архиерей будет подвергнут тюремному заключению или ссылке, вступить в управление епархией со всеми правами правящего архиерея. Если в епархии вовсе не будет православного архиерея, то приходу разрешается окормляться у любого православного архиерея других епархий. Ни в коем случае не принимать участия в Соборе, так как он созывается незаконною церковною властью — ВЦУ. Со священниками, отпавшими от православия и признавшими ВЦУпрекратить всякое церковное общение и согласно апостольскому преданию и церковным правилам лучше вовсе не принимать таинств, чем принимать их от неправославных. "Живая церковь" — это церковь воров и разбойников. "Таковы Введенский, Красницкий, Белков и прочие, стоящие с ними у власти церковной. Они — церковь инквизиторов, ибо властелины ее укрепляются не словами любви и убеждения, а террором и насилием" 149. Между тем предстоятель Русской Церкви Патриарх Тихон с мая 1922 г. находился под домашним арестом сперва в Троицком подворье, а после захвата его обновленцами — в бывших казначейских покоях Донского монастыря. Около него оставался его келейник — Яков Полозов. День и ночь в покоях дежурили охранники из ГПУ, никого не пропуская к узнику. Выходить разрешалось лишь на крохотный, примыкавший к покоям отрезок монастырской стены, откуда Патриарх мог благословить православных, приносивших ему передачи, проверенные охраной. Святитель Тихон лишен был возможности совершать богослужения и приобщаться Святых Таин даже в домовой церкви. 3 апреля 1923 г. он подал прошение в Верховный суд РСФСР разрешить ему совершать богослужения в Донском монастыре хотя бы в последние дни Страстной и в первые святой Пасхи. Прошение было отклонено. С тревогой и болью о своей пастве следил святой Патриарх за церковной жизнью России. Антихристианская пропаганда становилась все более агрессивной. Борьбу с Церковью с 1922 г. возглавляла Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б) под председательством Е. Ярославского, секретарем ее был чекист Е. Тучков. Помимо организации репрессий против духовенства, комиссия руководила пропагандистскими кампаниями, устраивала в городах процессии, направляла беснующихся комсомольцев на разграбление и осквернение храмов, вдохновляла их на инсценировку шутовских богослужений и "судов над Богом". Как из рога изобилия на малограмотных, сбитых с толку людей обрушивались многочисленные тиражи антирелигиозных брошюр, например, только за январь-март 1923 г. появилось 27 новых названий. Средством усиления давления на Церковь служила новая инструкция о регистрации религиозных обществ, опубликованная в № 1–3 журнала "Революция и Церковь" за 1923 г. Согласно постановлению ВЦИК от 3 августа 1922 г. ни одно религиозное общество какого бы то ни было культа не могло действовать без регистрации в отделе управления губ- или облисполкома. Если устав общества, задачи его и методы деятельности противоречат Конституции РСФСР и ее законам, отдел управления отказывает в регистрации. Религиозные общества, не зарегистрировавшиеся в указанном порядке, считаются закрытыми.