Устав преподобного Пахомия великого Устав Тавеннисиотского общежития (2)

10) Иноческое одеяние 61. Блаж. Иероним в предисловии к уставу и 81-м пункте устава называет следующие одежды, употреблявшиеся Тавеннисиотами: левитон, пояс, нарамник, кукуллий, милоть, мантийца, сандалии; в дорогу брали посох. О некоторых из сих одежд поминается и в правиле, данном от Ангела. 62. Левитон. Исподнего платья не было, следовал прямо левитон, который заменял собою и рубашку и наш подрясник. Устроился он на подобие мешка, с прорезами вверху для продевания рук, для которых, впрочем, приделывались и рукава в какую нибудь четверть длины, так что они доходили только до локтей. В длину левитон простирался до колен. 63. Пояс. Не из кожи; бл. Иероним прямо называет его холщёвым. Им опоясывали чресла и, когда была нужда (напр. при мытье платья) (п. 69) на него поддергивали левитон. 64. Нарамник, длинный плат или широковатая лента из холстины, которая, обходя шею, сходила на грудь и, здесь сделав крест, проходила под плечи, и затем окру-жала все тело на высоте груди. Это наш параман. 65. Кукуллий, или наглавник, похожий на детскую шапочку, к верху заостренный, к низу сходивший лишь до конца шеи и до плеч. На нем нашивался знак, показы-вавший монастырь и дом монастыря, к которому принадлежал носивший его брат (п. 99). Палладий (гл. 34) говорит, что на нем нашивалось также изображение пурпурного креста. Это наша камилавка с клобиком пли наметкою. 66. Милоть, козья кожа (у Палладия, белая), прикреплявшаяся как то к шее (п. 98), и спускавшаяся с плеч по спине до уровня с левитоном. У нас ей соответствуете ряса. 67. Мантийца, из холстины, застегивавшаяся на шее и покрывавшая плечи. Пр. Кассиан называет ее нешироким плащом, и противополагает развевающимся плащам светского тщеславия. У нас соответствует ей длинная мантия; но в иных обителях и у нас употребляется эта именно мантийца, только в келиях впрочем. 68. Даваемы были инокам также сандалии и посох, которые, однакоже, не всегда употребляемы были. Сандалии— это не коты или башмаки, а одни подошвы, привязывавшиеся вервями или ремнями к ноге и защищавшие лишь подошву. 69. Созомен говорит, что Тавеннисиоты отличались от других иноков не образом только монастырских порядков, но и одеждами, кои значением своим „располагали их к добродетели и побуждали душу презирать земное и взирать горе, дабы она удобнее могла перейти в селение небесное, когда отрешится от тела" (кн. 3, гл. 14). Пр. Кассиан тоже замечает, что одежды сих иноков не столько соответствовали потребностям тела, сколько указывали инокам на обязательные для них нравственные черты (кн 1. п. 4). 70. Левитон, у пр. Кассиана, коловий, которого рукава едва доходили до локтей, оставляя прочую часть рук голою, показывал, что у них отсечены все дела и обычаи мирские, а по Созомену, это означало, что их руки не должны быть готовы на обиду. Тоже, что он был полотняный, внушало, что они должны быть мертвы для всего земного (Еас. кн. 1, п. 5). 71. Поясом опоясывали они чресла свои (Лук. 12, 35), в подражание полагавшим начатки чина иноческого, в Ветхом Завете, Илие и Елиссею, а в Новом, св. Иоанну Предтече и в означение всегдашней готовности на брань мысленную, при трезвении и внимании себе (пр. Касс. кн. 1, п. 2). 72. Нарамником, по пр. Кассиану, аналавом, около шеи и груди стягивали ширящуюся одежду, для приспособления себя к неленостному совершению всякого дела и всякой работы, и к поднятию всякого труда (Касс. кн. 1, п. 6), и в означение, что им всегда надлежит быть готовыми на служение Богу (Созомен). Этим внушалось также теснее ограничивать себя в своих пожеланиях, чтоб тем беспрепятственнее и охотнее работать Господу. 73. Кукуллий напоминал, что они должны жить чисто и непорочно, подобно питающимся млеком детям (Созом.), и обязывал ко всегдашнему хранению детской невинности и простоты, чтобы возвратясь к детству о Христе, каждый из них мог нелицемерно петь: Господи, не вознесеся сердце мое, ниже вознесостеся очи мои, ниже ходих в великих, ниже дивных паче мене (Пс. 130, 1) (Касс. кн. 1, н. 4). 74. Милоть носили они в подражание пророку Илие и всем тем, о которых пишет Апостол: проидоша в милотех, в козиих кожах (Евр. И, 37); и в означение, что они, умертвив в себе всякое стремление плотских страстей, должны твердо стоять в добродетелях и не допускать, чтобы в теле их -оставалось что либо от жара юности и влечений прежней жизни (там же п. 8),— чтобы при взгляде на эту кожу, всегда иметь в памяти добродетели пророка Илии, мужественно противиться нечистым пожеланиям, и как чрез подражайте ему, так и в надежде, подобных же воздаяний ревностнее сохранять целомудрие (Созомен). 75. Мантийца изображала их смирение, бегание простора и пышности и всякой тщеславной показности (пр. Касс. кн. - 1, п. 7). 76. Сандалии давали разуметь, что если, живя в мире, не можем мы совершенно отрешиться от всякого попечения о своей плоти, то, по крайней мере, удовлетворяли бы потребностям телесным попечением легким, не допуская убийственным заботам века сего опутывать ног своих, чтоб таким образом свободнее было им тещи в след вони мира Христова (пр. Касс. кн. 1, п. 10). 77. Посох внушал инокам, что они никогда не должны ходить без оружия среди стольких псов страстей, лающих вокруг, и среди стольких невидимых зверей, — духов нечистых,—но всегда вооружаться знамением креста на отражение их, воодушевляясь к борьбе воспоминанием о страстях Господних и ревностью подражать им чрез самоумерщвление (пр. Касс. кн. 1, п. 9). 78. Не все всегда употреблялись одеяния. Во втором пункте устава говорится, что поступивший в обитель должен держать себя прилично и скромно, всегда имея милоть на плечах и левитон, аккуратно опрятанный. В 91-м пункте предписывается, чтобы никто не смел без кукуллия и милоти ходить в монастыре, ни входить в собрание церковное или трапезу. Пункт 101-й запрещает являться в собрание церковное или трапезу в сандалиях и ходить в мантийце в монастыре или на поле. Относительно мантийцы, 61-й пункт говорит, что никто не может брать ее на работу в поле, или ходить в пей по монастырю, после церковного собрания.—Из всех этих указаний выходит, что постоянными нескидными одеяниями были кукуллий, левитон, милоть, пояс и, вероятно, нарамник. И Ангел заповедал: „на ночь, они должны оставаться в льняных левитонах и препоясанные; без милоти не должны они ни есть, ни спать; наглавник же, по его повелению, не должны они были снимать и когда приступали к Божественным Тайнам." 79. Мантийца употреблялась только в собрании Церковном и, может быть, в трапезе. Сандалии выдавались только, когда надлежало идти в поде на работу. Это видно из того что но возвращении с работы, братия отдавали вторствующему по смотрителе, вместе с орудиями и сандалии, и тот слагал их в свое место. Вероятно также, что их употребляли, и когда отправлялись куда в путь. В это же время, конечно, и посох брался в руки; почему блаж. Иероним и назвал его товарищем в пути. 80. Все одежды были полотняные, и лето, и зиму. В 81-м пункте прямо запрещается иметь что либо шерстяное, или милоть из овечьей кожи с шерстью более мягкою. — Климат это позволял, дешевизна располагала, а возможность держать всегда одежду в чистоте, чрез частое ее вымывание, в напоминание о внутренней чистоте,—заставляла такую, а не другую избрать материю для одежды. 81. Раздаваемы были одежды, с ведома Аввы смотрителями (п. 81); и когда настояла необходимость в перемене какой одежды, смотритель дома получал ее в своем месте, тоже с ведома Аввы и вручал, кто нуждался (п. 111). 82. Полученные одеяния оставались на руках брата, и он не мог меняться ими с кем либо (п. 97); когда переводили его в другой дом, он брал их с собою,—и только их (п. 83). 83. Всякому брату вменялось в обязанность беречь данные ему вещи; и если кто оказывал в этом отношении небрежность, или по оплошности терял что, то нес за это положенную епитимию (п. 102. 131, 147. 148). 84. Мыли одежды свои братия сами, всякий свои. Дли этого выходили на реку все по знаку, вслед за смотрителем; и мыли, молча и чинно (п. 68). Дома мыть одежды никому не позволялось (п. 134). И если кто был в отлучке, когда производилось мытье вообще всеми, того смотритель тоже посылал с другим братом на реку дли мытья платья своего (п. 69). 85. Возвратясь домой, сушили вымытое; если не успевало оно высохнуть в тот же день, вечером собирали и отдавали вторствующему, и тот слагал все в общую камеру. Досушивалось вымытое платье на другой день (п. 70). 86. Высушенное собирали, переминали (по нашему—катали), и опять отдавали вторствующему на руки до субботы, в которую, надо полагать, происходила смена одежд (п. 72). 87. В одном пункте (—67), замечено, что никто не мог мыть платья в Воскресение. Можно сделать наведение, что все одежды переменяемы были в субботу, мыты после Воскресения, может быть в понедельник, и отдаваемы в особую камеру на руки вторствующему по смотрителе до субботы. Видно, что не все одежды всегда на руках были у брата, которому принадлежат. 88. Количество одежд каждому назначалось небольшое: два левитона и третий потертый, как замечает блаж. Иероним, для спанья и работ, вероятно, в поле,—и два кукуллия; прочего же всего по одной вещи. Кроме же этого, никто ничего иметь не мог; и если каким либо образом оказывалось у кого что лишнее против этого, тот должен был без замедления и поперечения сдать то в общую рухлядную (п. 81, 192). Оглавление 11) Молитвословие 89. Ангел заповедал днем совершать 12 молитв, и столько же вечером и ночью, да 3 молитвы в 9-м часу. Это молитвословия, на которые, собирались все вместе в Церковь. Дневное было совершаемо в полдень (п. 24); вечернее—пред заходом солнца; ночное—в полночь; девятичасовное—в 9-м часу, по нашему в 3 пополудни. 90. Но сверх того, в уставе не раз поминается о 6-ти вечерних молитвах (п. 24. 121. 126), и в 155-м пункте прямо говорится, что эти молитвы совершаемы быть должны в каждом доме, по чину большого собрания т. е. таким же порядком, как совершают молитвословия в Церкви. Что эти молитвы совершаемы были по примеру большого собрания, об этом повторяется и в 186 пункте. —По домам совершаемо было еще и другое молитвословие утром, в час рассвета, как дает разуметь 20-й пункт, который повелевает: утром, по совершении в каждом доме молитв, братия не тотчас расходятся но своим келиям.— Эти две домашние молитвы, вероятно, присоединены к назначенным от Ангела, после великими Аввами. После вечерней отходили ко сну, а после утренней садились за работу. 91. Как для собрания на Церковное молитвословие, так и для совершения молитв по домам, был даваем знак в било. Ночью, может быть, кроме того, иначе как будили братий на молитву, как намекает пр. Кассиан кн. 2, п. 17. Для этого назначались особые недельные, которые для подавания знака принимали благословение у Аввы (п. 24). На них лежало и то, чтобы в Церкви все было в порядке. Ни одного шага не должны были они позволить кому либо сделать в противность требованиям благочиния (п. 143). 92. Как только услышан знак в било, всякий должен был тотчас выходить из келии и направляться к храму, читая что либо напамять из Писания с размышлением, пока дойдет до него (п. 3). Как прежде сего зова никто не должен был выходить из келии, так после него оставаться в ней, отговариваясь от бытия в Церкви на псалмопении и молитве, под каким либо предлогом (п. 141). Вошедши в Церковь, должно было двигаться к своему месту чинно, чтоб не подать кому соблазна (п. 4). 93. Судя по тому, что братий дома всегда сопровождал смотритель, надо полагать, что он с ними шел и в Церковь; — он впереди, как обычно, а за ним по своему порядку и братия. Вероятно также, что и в Церкви для братий всякого дома было свое место, и они становились по своему порядку, как и везде. Устав не поминает об этом; но это само собою наводится из того, как идут на работы, и как слушают поучения Аввы монастыря, как увидим. 94. Опаздывание в Церковь считалось нарушением законов иноческого жития; и опаздывавший подвергался епитимии. Опаздывавший днем подвергался ей, если опаздывал на одну молитву, а опаздывавший ночью, подвергался ей, если опаздывал, на три молитвы (п. 9. 10). На домашних же молитвах, всегда на одну молитву опаздывавший нес епитимию (п. 121). 95. Состав молитвословий был очень прост. Петы были псалмы, и между ними вставляемы неустные молитвы, который умно всякой совершал сам в себе, по тем мыслям и чувствам, к каким располагал пропетый псалом. Пел псалом недельный брат посреди Церкви. Во время пения псалма все сидели (пр. Касс. кн. 2, п. 1); по окончании псалма вставали и умно молились, стоя; потом преклоняли колена и падали ниц на короткое время; вставши, опять молились, стоя. Так повторялось 12 раз; и это—12 молитв, заповеданных Ангелом. Пение последнего 12-го псалма отличалось тем, что после каждого стиха прилагалось: аллилуйя, как по свидетельству пр. Кассиана, показал Ангел (там же—п. 6). Для этих аллилуиарных псалмов те только и брались псалмы, которые имели такую надпись (там же—п. 11). 96. Конец псалма показывал время вставания на молитву; преклонять колена и падать ниц, следовало вслед за братом, стоящим посреди и поющим. И вставать следовало вслед за тем, но как это не для всех видно, то для вставания давал знаке ударом руки о что нибудь Авва монастыря, после которого (удара) все должны были вставать разом (— п. 6 устава). Пр. Кассиан говорит, что колен во время молитвословия не преклоняли с вечера субботы до вечера воскресения, и во все дни Пятидесятницы, а молились между псалмами лишь стоя, с воздеянием рук (кн. 2, п. 12). 97. Пр. Кассиан замечает еще, что там не спешили петь, но и не растягивали,—равно разумную меру соблюдали и в умной молитве; чтоб растягиванием пения не навесть скуки, а протяжением молитвы не охладить молитвенного жара. Вся забота у них была о том, чтоб и пение было разумно, и молитва сердечна. Молитве умной, впрочем, давалось более внимания и времени (кн. 2, п. 7. 11). 98. Он же говорит, что не все 12-т псалмов припевал один брат, но была череда в пении: поющие переменялись, однакоже, нечасто, не более четырех раз. Какое множество братий ни собиралось бы в Церковь, более четырех братий никогда не назначалось для пения псалмов в собрании. Каждый пропевал по три псалма (кн. 2, п. 11). 99. Пение совершалось среди Церкви и всегда напамять. Так пел Ангел, по преподобному Кассиану, своим явлением и делом решивший недоумения относительно меры молитвословий (кн. 2, п. 6). Это было не трудно: ибо Псалтырь обязательно знали все напамять. 100. Для пения псалмов в общих собраниях назначаемы были недельные, а для домашних молитвословий не были назначаемы. Здесь пели псалмы братия по порядку в каком стояли, и каждый пропевал только по одному псалму и больше того петь не смел, без особого повеления смотрителя. Если случалось что кто либо при этом, по забывчивости, или рассеянию внимания, спутывался, то нес епитимию (п. 13. 14. 17. 127). 101. Пр. Кассиан замечает, что к псалмопению, в общих собраниях, было прилагаемо два чтения из Писания, в простые дни, одно из Ветхого, а другое из Нового За-вета; а в субботу и воскресение — оба чтения из Нового Завета,—одно из Апостола, а другое из Евангелия. Это же, говорит, делалось и во все дни Пятидесятницы (кн. 2, п. 6). И в уставе поминается про чтение на молитвословиях общих, без определения, что читалось (п. 13). Когда в уставе говорится, что недельные церковные, вступая в недельничание свое, требовали, если была нужда, книг, и им доставляли их,—эти книги, верно, были Евангелие, Апостол и Ветхозаветные Писания. Ибо никаких богослужебных книг не имелось. 102. Во время молитвословия соблюдалась глубокая тишина. Не только смеяться, но и говорить, и не только говорить, но и шептать, кашлять, зевать и под. запрещалось. Нарушители сего благочиния подвергались епитимии, как в церковных, так и в домовых молитвах (п. 7. 121). Пр. Кассиан говорит, что не смотря на то, что собирались на молитву сотни и тысячи, в Церкви так было тихо, что будто, кроме того, кто поет псалом, никого в ней нет (кн. 2, п. 10). 103. Всем заповедовалось держать себя в Церкви благочинно, внимая лишь себе и пению, и не позволялось взглянуть на других, чтоб подсмотреть, как кто молится (п. 7). 104. Если крайность какая заставляла иного выйти из Церкви, он не мог этого сделать, не испросив наперед позволения у смотрителя и Аввы (п. 11). 105. По окончании церковного молитвословия, все чинно выходили из Церкви, и направлялись в домы свои, или в трапезу, повторяя напамять что либо из Писания с размышлением. Останавливаться и заводить с кем либо беседу запрещалось (п. 28; пр. Касс. кн. 2, п. 15). 106. Порядок молитвословий в продолжение дня шел у них такой: в полночь, собравшись в Церковь, пели 12 псалмов и возвращались в свои келии далеко до рассвета; но спать не ложились, а продолжали бдеть в молитв и богомыслии, принося чрез то Богу свою частную жертву. Чтоб не одолевал сон, они брали в руки работу, напр., плетение или витие вервей из пальмовых ветвей, которое можно исполнять и в темноте. Так шло до рассвета. Утром, со-бирались на домашнюю молитву, после которой смотритель дома иногда (три раза в неделю) говорил им поучение. После этого, пересмотревши и вместе обсудивши, что говорил смотритель, если было поучение, братия расходились по келиям (п. 20), и садились за работу урочную, которую и совершали молча, богомысленно читая напамять псалмы или что либо из Писания, и не выходя никуда без крайней нужды и не заводя ни с кем бесед (Касс. кн. 2, п. 15). В полдень собирались на общую молитву и пели 12 дневных псалмов; после чего, в непостные дни следовала трапеза и по трапезе опять работа. В 9 часов,—наших 3,—собирались еще на общую молитву и совершали три молитвы; после чего, в постные дни следовала трапеза. Идя в трапезу, и возвращаясь и во время ее, богомысленного размышления по руководству Писания не прекращали. После стола сего до вечерни опять шла работа с тем же богомысленным занятием. Пред заходом солнца собирались и еще на общую молитву и пели 12 вечерних псалмов, после чего Авва обители, когда хотел или находил нужным, говорил поучение. Затем расходились по домам и, совершив 6 домашних молитв по образцу церковных, шли в келии спать,—и выходить уже без крайней нужды никто не мог (п. 126).—Таким образом, с минуты пробуждения у Тавеннисиотов, во весь день молитва сменялась работою и работа молитвою. Богомыслие же не пресекалось, что бы они ни делали. Это и есть то тайное в сердце поучение, о коем часто поминается в отеческих Писаниях. Пр. Кассиан свидетельствует, что иноки Египта и Фиваиды не ограничивались одним уставным молитвословием, но напрягались все время дня пребывать в умной молитве и Богомыслии (кн. 3, п. 1. 2). 107. В 142-м пункте устава говорится: будет ли брат плыть по реке в лодке, или будет в дороге и в поле, или на каком либо ином послушании вне обители, часов псалмопенгя и молитвы не должен пропускать. В житии пр. Феодора поминается, что когда приходилось ему выходить из монастыря с братьями, на несколько дней для собирания дров, или нарезывания ветвей, то у него там и псалмопение с молитвами шло, как обычно, и поучения к бра-тиям не прекращались. Так, конечно, поступали и все другие всегда, как случалось быть вне обители одному или многим, или всем (п. 189). Оглавление 12) Причащение Святых Христовых Таин 108. Богослужение субботы и воскресения имело некоторые особенности. В эти дни на дневную молитву собирались раньше, совершали приношение бескровной жертвы и все причащались св. Христовых Таин. Так повелено св. Ангелом в данном им пр. Пахомию правиле. 109. Приступали к святому Причащению все по порядку чинов, домов и братий. Причащающиеся снимали пояс и милоть и приступали только в кукуллие. Так повелел Ангел. 110. Литургию совершали сначала приглашаемые из сел иереи, или из других монастырей иеромонахи; но потом это оказалось неудобным, и пр. Кирилл в одном послании к Ливийским и Пентапольским епископам дает разуметь, что эти неудобства уже прекращены заведением своих освященных лиц. 111. Псалмопение, уместное в начале Литургии и певаемое антифонно, совершалось несколько отлично от псалмопения в простые дни, хотя не совсем ясно в чем состояло это отличие. В 17-м пункте говорится, что в день Господень, когда приносится бескровная жертва, никто из недельных не должен отсутствовать, но быть на своем месте и отвечать по порядку поющему; 18-й же пункт поясняет, что этот поющий есть кто либо из набольших. Отсюда можно заключить, что в эти дни пение начинали набольшие в монастыре,—Авва, смотрители, а им отвечали недельные братия (слич. еще п. 17). 112. Пр. Кассиан говорит, что в ночь на субботу, на Востоке, совершаемо было всенощное бдение, начинавшееся с вечера и кончавшееся к четвертому пению петухов. Было ли так и под воскресение, из слов его не видно. Ни о том, ни о другом ни в житии учредителей Тавеннисиотских порядков, ни в пунктах устава нет никакого намека. Впоследствии в обителях общежительных установился обычай совершать бдение только под воскресение, а потом и под большие праздники. Оглавление 13) Работы 113. За исключением времени, посвящаемого молитвословию, все остальное употреблялось преимущественно на работу. Пр. Кассиан свидетельствует, что у них не было ни одной минуты праздной, без дела: руки были заняты работою, а ум Богомыслием. „Равно, говорит, упражняя силы телесные и душевные, они уравнивали приобретения внешнего человека с пользами внутреннего" (кн. 2, п. 14). 114. Бл. Иероним, в предисловии к уставу, говорит: „братия одного мастерства помещаются в одном доме, под одним смотрителем. Например: которые ткут холст — в одном; которые делают рогожи—тоже в одном особом; портные, сапожники, плотники также помещаются в особых домах, под особыми смотрителями, которые ими правят, и каждую неделю дают отчет в работах Авве монастыря." 115. Смотритель дома, кроме умственных и нравственных качеств, конечно, и по мастерству был не из последних, чтобы мог заправлять и этим делом. Но самое производство работ было определено правилами. Была назначена мера изделиям, меньше или больше которой сработать равно считалось нехорошим делом,—первое по нерадению, второе—по тщеславию. 116. Самое обширное рукоделие было приготовление рогож, кошелей и вервей. Им более и занимается устав, ничего не говоря о других, так что о порядках производства их можно судить только по порядкам относительно рогожного дела. 117. Для рогож заготовлялись пальмовые ветви, из которых намоченных кто вил верви, кто делал кошели, кто сшивал или плел рогожи. 118. Заготовленные ветви хранились в особой камере, вероятно, на руках эконома и без него брать их никто не мог (п. 74). Они выдаваемы были недельному, назна-ченному исправлять все потребности но работам. 119. Вечером недельный узнавал от смотрителей домов, сколько куда нужно ветвей; соответственно тому получал их сам от того, у кого они на руках, намачивал их, и утром раздавал в каждый дом, сколько требовалось. Если утром оказывалось, что ветвей нужно больше, нежели сколько заготовлено, он брал их снова от блюдущего их, намачивал и относил их, куда следует (п. 26). Это последнее могло случиться только потому, что иногда, вечером, когда собирались сведения о числе потребных ветвей, иного брата не было дома по законным причинам (п. 145). 120. Намачивались ветви в определенном месте, которое все знали; но брать намоченных ветвей сам собою никто не мог; их всегда раздавал недельный распорядитель (п. 12. 124). 121. Мера работ для рогожников была такая: каждый должен был приготовить в день одну рогожу. Это видно из одного случая в жизни пр. Пахомия, когда он не похвалил брата, приготовившего в день две рогожи, когда следовало приготовить только одну. В 177 пункте устава говорится еще, что смотритель дома с вторствующим по нем должны свить из пальмовых ветвей верви по 25 оргий (локтей, аршин или больше того). По примеру их должны были сработать столько же и другие братия.—Вся ли тут денная работа для иных домов,— веревочников,— или это прибавка к рогоже для рогожников, из устава не видно. 122. Из некоторых обстоятельств жизни пр. Пахомия видно, что и все лица по монастырю, обязанные другими послушаниями в свободное время работали рогожи, или вили верви. После нощной молитвы, как замечалось, братия не спали, но проводили время в богомыслии и молитве, а чтоб удобнее бороться со сном, брали в руки работу. Эта нужда касается всех без исключения; но удобнейшею на этот случай работою не могла быть иная, как витие вервей. 123. Была ли в домах общая рабочая или работали по келиям, определительно сказать нельзя. Из иных пунктов устава можно заключить, что работали вместе, из других,— что по келиям. Может быть, иногда работали вместе, иногда по келиям. Что общая сборная, по домам, комната была это видно из того, что все собирались в доме на общую молитву и для слушания поучений смотрителя. Эта же комната могла быть и общею рабочею.— В 123-м пункте говорится: „никто не может без повеления смотрителя начать плесть вервь, или обносить в сосуде воду." Это дает мысль, что работа производилась у него на глазах. Эту же мысль подает и 146-й пункт, в коем говорится: кто кончить свою работу, спросить у смотрителя, что ему далее делать. Не было ли даже, вне келий, на дворе, какое либо место общее для рогожникове?—Ибо в житии пр. Пахомия поминается, что, возвратись, однажды, от посещения других монастырей, он сел с рогожниками и начал работать. Тут был один из мальчиков, который сказал ему, что он не так работает. Это обстоятельство сказывает, что работа происходила на дворе. 124. Сколько чего сработано в неделю, Авва поверил в конце недели. Рогожи слагались на паперти храма: их пересчитывали, равно пересчитывали и приготовленные верви. Количество всего вносилось в записную книгу, которая в Августе в общем собрании, подвергалась ревизии. При поверке Аввою присутствовали смотритель дома, кончившего недельничание, и смотритель дома, принимавшего ее; последний, вероятно, для выслушания замечаний, которые надлежало передать работающим (п. 27). 125. Изделия братий тщательно блюлись; и если кто из смотрящих за ними как нибудь портил, терял или затрачивал какое из них, то подвергался за то ответственности (п. 147). 126. Для всех работ и послушаний по монастырю, в саду, в огороде, в поле, недельный распорядитель, после утренних молитв испрашивает у Аввы распоряжений, и что тот прикажет, приводит то в исполнение (п. 25). 127. Устав подробно определяет тот случай, когда выходили на работу за монастырь всем домом, или даже всем братством монастыря. Отправлялись за монастырь или работать в поле, или нарезывать ветви, или собирать дрова, и еще какую то траву, которую солили и употребляли между прочим и во время этих самых отлучек из монастыря, продолжавшихся иногда неделю и две. Вот как уставе определяет весь ход дела при сем! 128. Когда дан знак выходить на работу, выходят все; смотритель дома идет впереди; никто не должен спрашивать, куда и для чего идут;—дома остаться могут только те, кому велит Авва (и. 58). 129. Когда все дома будут собираемы на одно какое дело, смотритель первого дома пусть предшествует всем, а прочие идут за ним по порядку домов и братий (п. 59). Вероятно, в это время нередко отправлялся с ними и Авва монастыря, как можно заключить из примера пр. Феодора. 130. Когда идут на работу, никто не может заходить вперед или выходить из порядка (п. 63. 130). Не должны они говорить между собою; но всякой пусть повторяет на память что либо из Писания и размышляет о том (п. 59). 131. Если встретится кто, и имеет нужду сказать что либо какому брату, к нему выходит привратник монастыря и служит посредником в сношениях его с братом. Если привратника не будет тут почему либо, то смотритель дома, или другой кто, кому это будет поручено, будет давать ответы встречающимся (п. 59). 132. Когда, пришедши на место, начнут работать, братия не должны говорить между собою ни о чем мирском; но пусть каждый, молча, рассуждает об известных ему местах Писания (п. 60). 133. Во время работы никто не может присесть без позволения набольшего (п. 62). 134. Когда придет время принятия пищи, им раздавал ее, без варева, недельный столовщик, следовавшей с ними; давал—также овощи, приправленные солью и уксусом как обыкновенно, готовят их в летнее время, чтоб сберегались на НЕСКОЛЬКО дней. Он же обносил всех водою по ряду, а сам собою никто не имел власти встать, почерпнуть воды и пить (п. 64. 80). 135. Положенные молитвословия совершались неопустительно в свое время, как сказано в правилах о молитвословии. Не были опускаемы и поучения, какие следовало говорить к братиям в установленные часы (п. 189). 136. По окончании работ, возвращаются в обитель в том же порядке, при таком же молчании и богомыслии (п. 65). 137. Когда придут в монастырь, в свои дома, орудия железные, если ими работали, и сандалии отдадут тому, кто второй после смотрителя дома, а тот внесет их в особую камеру и запрет (п. 66). 138. Если кому случалось занозить ногу, спицы никто не мог вынимать кроме смотрителя дома и вторствующего по нем, или того, кому это поручится (п. 95). Для этого имелся особый инструментик, который в каждом доме висел в том же поставце, где помещались и книги (п. 82). 139. Бывали и менее многолюдные посылки братий вне, на работы. Тогда с ними отправлялся кто нибудь из старших братий, в качестве набольшего и пользовался правами смотрителя. Он и поучения говорил братиям в определенные дни и часы; и суд производил. между ними, и когда происходила какая либо размолвка между ними, мирил их, восстановляя сердечное между всеми согласие (п. 189). 140. Из других работ в уставе поминается только о собирании фиников. Для этого выходят целым домом под надзором своего смотрителя. Поведение всех и здесь было верно такое же, как показано выше т. е. собирали молча, занимая ум Богомыслием. По окончании собирания, смотритель раздавал трудившимся по нескольку фиников; в монастыре же они все таки получали свою часть на ряду с другими братиями (п. 78). 141. Поминается еще о ходе дела в пекарне, именно: назначаемые для сего братия, когда приходит время месить муку, приходят в пекарню и месят муку молча, ни с кем ничего не говоря. Также и утром, когда переносят на досках хлебы в печь, подобное же должны соблюдать молчание: пусть в то и другое время размышляют о чем либо из Писания, пока кончат дело свое. Если что нужно, пусть не говорят о том, а дают знак тем, которые могут принесть, что требуется (п. 116). Когда кончат все дело, никто не должен оставаться в пекарне, кроме тех, кои необходимы дли наблюдения за печением и кому приказано будет. 142. Вообще же относительно работ, положено было законом—не обременять никого тяготою их. Пункт 179 устава говорит: „братия не должны быть понуждаемы представлять слишком много изделий, чтоб умеренный труд располагал к работе, а не отталкивал от нее." И Ангел повелел пр. Пахомию: „назначай труды соразмерно с силами каждого; труды тяжелые возлагай на тех, которые крепче силами, а малые и легкие назначай слабым." 143. Между тем и лености поблажки не давалось. Если кто жаловался на своего набольшего (смотрителя, должно быть), что и он обременяет его работою, то разбирали жалобу. Если она оказывалось справедливою, смотритель получал должное вразумление; если же она была несправедлива, а брат говорил так, по ропотливости и нежеланию трудиться, то его до пяти раз убеждали не роптать, ясно доказывая ему, что напрасно ропщет. Если и после этого оставался он таким же, то его считали одним из больных, отводили в больницу и там кормили, оставляя праздным, пока не возвратится к истине, устыдясь своего бездействия (п. 164).