Троицкие Листки (77)

346. Почему умершие не приходят для свидания с живыми? Каждодневно приносятся христианской Церковью молитвы об упокоении душ усопших братии и сестер наших, и неоднократно в году совершаются общие о сем моления в так называемые родительские субботы, но никто из умерших не приходит на землю для свидания с нами. Посещаем мы и кладбища покойников для поминовений, но как приходим, так и отходим отсюда без привета и ответа! Что бы значило это? То ли, что мертвые не слышат молитв и воздыханий наших? Или в их сердце уже нет более прежней любви к нам? Или они заняты другим чем-либо важнейшим, так что им не до нас? Нет, братие, среди могильной тишины, неоглушаемой шумом житейских забот, слух мертвых должен быть гораздо тоньше, нежели у нас, живых, особенно на молитву, в их сердце более любви, чем у нас, ибо они и живут теперь одним умом и сердцем; не может быть у них и занятия важнее молитвы: молитва для них теперь тоже, что для нас воздух и пища. Что же мешает усопшим братиям нашим явиться к нам и провести среди нас хотя малое время? Из нас, вероятно, многие желали бы сего, особенно те, кои еще не осушили слез после потери присных и любезных сердцу своему. Думаем, что и из усопших немало таких, кои, чтобы доставить утешение оставшимся, весьма бы захотели придти в наш мир... И однако же никто, никто не приходит! Почему же это? Мы не ходим к ним потому, что не можем. Без сомнения, и они не приходят потому же , что не могут. В самом деле, для зрения духов и душ нужны не телесные очи, а вера. "Но если бы угодно было Господу, — скажете вы, — то премудрость Его нашла бы и дала бы умершим средство и способ сделаться для нас видимыми и приходить в сообщение с нами". Без сомнения, так, но потому самому, что сего способа не дано, явно, что это неугодно Богу, а поелику неугодно Богу, то должно полагать, что это было бы вредно для нас. В самом деле, немного думая, видишь, что пользы из сообщения живых с умершими было бы мало, а вред мог бы выходить великий. Какая польза? Утешение в разлуке, успокоение сетующим, несколько менее слез на могилу, несколько тише вздохи. Скажите сами, стоит ли из-за сего поднимать завесу вечности и нарушать безмолвие гробов? И кто еще знает, утешило ли бы нас это свидание с умершим? Не облились ли бы мы горчайшими слезами, узнав о его состоянии? Не отравило ли бы это всей жизни нашей? — Но, положим, что свидания с умершими всегда доставляли бы некоторое утешение. Думаете ли однако же, чтобы они были безвредны? Можно опасаться в сем случае за многое, опасаться за живых и за умерших. Всего вероятнее, во-первых, что многие из живых стали бы прибегать к гаданиям, суеверию, волшебствам, а это повело бы и к самым ужасным порокам нравственным. Такому злу именно подвергались некоторые из древних народов, у коих найдены были богопротивные средства сообщаться с миром духов, поэтому и Моисей под страхом смерти запретил израильтянам искать сего сообщения. Во-вторых, во что обратилось бы сообщение живых с мертвыми? Увы, и без сообщения с миром духов, можно быть заранее уверенным, что все это сообщение обращалось бы большею частью около предметов недушеполезных. Одни искали бы удовлетворения суетного любопытства о тайнах мира духовного, знание коих нисколько не назидает душу; другие изливали бы жалобы на свои обстоятельства, на свои недостатки, огорчения, земные неудачи; иные потребовали бы от умерших совета, как вести свои дела, выполнить то или другое предприятие. А как исправить свое сердце, как освободиться от страстей, как приготовиться к вечной жизни на небе — об этом, вероятно, спросили бы немногие, да и для чего спросили бы? Тоже, может быть, более из любопытства, с тем, чтобы завтра забыть то, о чем спрашивали ныне... Таким образом, нравственной пользы от сообщения с миром духов мы приобрели бы мало. А между тем, возможность сообщения с другим миром непрестанно нарушала бы правительное течение наших дел и занятий, наших мыслей и желаний. Задумали бы, например, какое-либо предприятие, — ждали, пока можно получить о нем мнение из другого мира. — И, кто знает, какое мнение? Мертвые не всеведущи, нередко они подавали бы совет не благой, а мы увлекались бы им... И о мертвых нельзя сказать, чтобы возможность сообщаться с нашим миром была для них безопасна. Трудно и представить, что бы они приобрели от сего? Знать, что и как бывает у нас в здешнем мире, они знают и без того. Видеть ничтожность и суету земных дел и помышлений, — это им виднее, нежели нам. Зачем же бы они приходили к нам? Доканчивать свои неоконченные дела? Это не их дело, иначе, что значила бы смерть? Между тем, не получая для себя пользы от нисхождения в наш мир, усопшие могли бы получить вред от этого: с возвратом к прежним лицам и вещам, у многих оживали бы нечистые, земные привязанности. Таким образом, благо и наше, и усопших братий наших требовало, чтобы завеса, простертая между нашим и их миром, никогда не подымалась, чтобы мертвые и живые были вовсе разобщены на время. И велико ли это время? Десять, двадцать, много — тридцать лет... Не уезжают ли некоторые еще вживе на столько времени от родных и своих друзей? В сем отношении все мы, живые, похожи на людей, стоящих у великой и широкой реки в ожидании переправы: ладья, не могши вместить вдруг всех, непрестанно возвращается и берет по нескольку человек. Но возвращаются ли те, кои переправились через реку, за оставшимися? Никогда, они, обыкновенно, ожидают их к себе на противоположном берегу. Так, конечно, ожидают теперь и нас сродники и знакомые наши по ту сторону гроба. Мы молимся о упокоении их после плавания, а они, вероятно, приносят моления о нас, чтобы наше плавание к ним было благоотишно и безбедно. Имея в виду все это и тому подобное, не следует скучать от невозможности чувственного свидания с усопшими братиями нашими. С духами может быть и свидание духовное, а к такому свиданию открыты для нас все пути. Это — молитва за усопших и дела любви и благочестия, совершаемые для блага их. Такое свидание стократ лучше чувственного. Итак, пользуйся им, христианин, молись и благотвори за усопшего! А молясь за усопшего брата, готовься и сам к своему успению. Ибо долга ли и наша жизнь? — Как ни продолжай ее в мыслях, а чрез несколько лет надобно и тебе оставить этот мир и все, что в нем, оставить навсегда и идти в другой мир, идти не на день, не на год, а оставаться там до конца мира. Как не подумать о сем? Как не приготовиться к сему? Как не взять заблаговременно всех мер, чтобы этот важный и решительный переход из одного мира в другой был для тебя как можно безболезненнее и благополучнее? Но разве, спросишь, в моей власти сделать самую смерть тихой и безболезненной? В твоей, совершенно в твоей. Будет ли обольщать тебя пустой надеждой Святая Церковь? Но она каждый день заставляет тебя просить у Господа кончины мирной, непостыдной и безболезненной. Значит, такая кончина возможна для всякого, истинно просящего, о невозможном не было бы и прошения. Но мы вовсе не думаем о сем, поистине драгоценном, праве прошения, не думаем и о самой смерти; бояться смерти — боимся как нельзя более, плакать и рыдать у гроба,— плачем более язычников и неверующих; а готовиться к смерти, — это как бы не наше дело. Живем, — как бы нам никогда не умирать, оттого так и умираем? Как будто нам никогда не воскресать! Страх, стоны, вопли, ропот, отчаяние — вот наша смерть! О вере, о бессмертии, обителях в дому Отца Небесного, о соединении со святыми и с Господом — нет воспоминаний. Так ли бы надлежало умирать христианам? Для этого ли пострадал и воскрес для нас Господь наш? Для сего ли дано нам столько откровений, столько обетовании, столько таинств? Станем же против сего зла и опомнимся от нашего нечувствия. Будем всегда помнить, что дом наш — на небе, а на земле одно кратковременное помещение. (Из творений Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического) Оглавление 347. Любовь Небесного Пастыря «Аз есмь Пастырь добрый, Пастырь добрый душу свою полагает за овцы», — глаголет о Себе возлюбленный Господь наш Иисус Христос (Ин. 10; 11). Овцой заблудшей был весь род человеческий пред пришествием Спасителя, так что, казалось, весь он взывал к Богу устами пророка Давида: «Заблудил, яко овча погибшее: взыщи раба Твоего...» (Пс. 118; 176). И вот, когда Единородный Сын и Слово Божие, сошедши с высоты Своей Божественной славы, стал человеком, тогда Он, как добрый Пастырь, оставив девяносто девять овец — девять чинов Ангельских на Небеси, пришел на землю для взыскания сей единой заблудшей овцы. И чего Он не сделал, чего не понес для того, чтобы найти ее? Он и алкал, и жаждал, и трудился до пота кровавого, и распялся, и умер, чтобы найти Свою овцу заблудшую в самой утробе адской, куда загнало ее преслушание Божией заповеди. И смотрите, с какой ревностью, с какой любовью Он ее ищет! Во всей Евангельской истории не вижу я ни одного такого грешника, которого Иисус Христос не привлекал бы к Себе со всею кротостью, со всей любовию, без всякого гнева и понуждения. Чтобы привлечь к Себе мытаря Матфея, начальника мытарей Закхея и фарисеев, Он Сам напрашивался к ним в домы, соизволял разделить с ними трапезу, и тем, кто за это Его осуждал, Он обыкновенно говорил, что болящие имеют нужду во враче, то есть что грешники-то и нуждаются в Спасителе. Чтобы привлечь к Себе блудницу и подобных ей грешниц, Он не укорял их, не угрожал, а принимал, прощал и защищал. Когда привели к Нему женщину, уличенную в прелюбодеянии, Он один ее не осудил и с прощением отпустил. Не отрекся ли от Него Петр? Но и его Он привлек к покаянию не иным чем, как только Своим любящим взором: «Воззри Иисус на Петра. ..и — исшед вон Петр плакася горько» (Лк. 22; 61, 62). Не веровал Его Воскресению Фома? Однако Он привел его к вере не укоризною, не гневом, а кротко повелев ему вложить руку в Свои ребра... Не предал ли Его Иуда? Но чего не сделал милосердный Господь для его вразумления! Не назвал Он его изменником, отступником, сребролюбцем, а сказал только, что знает его злое намерение. И притом — как сказал? Так, что никто посторонний не мог догадаться, о чем идет речь. Он умыл ноги Иуде, назвал его другом, попустил сему нечестивцу поцеловать Себя в ту самую минуту, когда тот изменнически предавал Его врагам на смерть... О, крайнее милосердие Твое, Иисусе Сладчайший! Воистину, Ты пришел, чтобы грешников спасти! Вот с какою любовию ищет сей добрый Пастырь Своих заблудших овец, — ищет и тебя, и меня, и всякого другого грешника. Та совесть, которая угрызает твое сердце, тот страх смерти и трепет муки вечной, который иногда тревожит твой ум, та болезнь, которая беспокоит тебя, та беда, которая грозит тебе, та Святая литургия, при которой ты присутствуешь, то Слово Божие, которое слышишь, — что все это, как не тайный глас милосердия Христова, Который ищет тебя, зовет тебя к покаянию: «Адаме, где еси? Овча» погибшее, где ты блуждаешь? Грешник, куда ты от Меня удалился? Душа заблудшая, где ты находишься? «Адаме, где еси?» Человече, «не веси ли яко благость Божия на покаяние тя ведет?» (Рим. 2; 4). Слышишь ли? Разумеешь ли? Милосердие Христово тебя ищет и призывает, а ты его не слушаешь и дальше убегаешь. Смотри же, что делает твой добрый Пастырь — Иисус Христос? Гневается ли Он? Нет. Он терпит и ждет тебя... И если, овча заблудшее, истинно покаявшись, к Нему возвратишься, то с какою радостию примет тебя сей добрый Пастырь! Он поднимет тебя на рамена Свои, то есть поможет тебе всею силою Своей благодати Божественной, Он приведет тебя в стадо Свое — в Святую Церковь Свою, Он примет тебя в объятия Своей любви. Одна только заблудшая овца вернулась в стадо и — смотрите, как радуется Пастырь! — Ангелы святые! Радуйтесь со Мною, — говорит Он, — «яко обретох овцу Мою погибшую» (Лк. 15; 6). Один только грешник кается на земле, и радостно торжествует весь Рай на Небе! «Радость бывает на небеси о едином грешнице кающемся». Почему такая радость? Что Богу из сего? Разве оттого приумножается Его бесконечная слава, Его блаженство? Нет. Так что же побуждает Бога так радоваться о покаянии единого грешника? — Ничто другое, как только Его милосердие. О, бесконечное милосердие! О, непостижимая благость! Боже многомилостивый! «Что есть человек, яко помниши его? Или сын человеч, яко посещавши его?» (Tic. 8; 5). Что такое человек? Не червь ли земной? Не прах ли, не земля ли? Он — ничто, и к нему ли являешь Ты толикую любовь, такое милосердие? О нем ли столько заботишься? Ведь он, неблагодарный, преступил Твою заповедь, он попрал закон Твой, он обесчестил Имя Твое, презрел Твои таинства... Он так долго жил в удалении от Тебя, и Ты не помнишь того, сколь многократно он согрешал пред Тобою! Ответствует на это Милосердный Бог: правда, человек — грешник, но он — создание рук Моих: «...живу Аз, не хощу смерти грешника, но еже обратитися ему и живу быти» (Иез. 33; 11). Знает Создатель Свое создание и терпит его немощи, прощает согрешения... Итак, утешься, кающийся грешниче, хотя ты и много грешил, но нет греха, побеждающего Божие милосердие. Ты согрешил, но если покаешься, то все твои грехи будут забыты, будут прощены. «Утешайте, утешайте люди Моя, глаголет Бог: священницы глаголите в сердцы Иерусалиму, яко разрешися грех его...» (Ис. 40; 1, 2). Как тает воск от огня, так тает и грех человеческий от теплоты Божия милосердия. Кажется, слышать грешнику о столь великом милосердии Божием не полезно: может случиться, что он еще больше станет грешить в надежде на сие милосердие. Ему полезнее было бы слышать о том, сколь велико Божие правосудие, быть может, тогда он устрашился бы сего правосудия и скорее покаялся. Но я больше боюсь Божия милосердия, нежели Его правосудия. Я больше трепещу Бога Милосердного, чем Правосудного. Когда Бог есть весь правда, весь — гнев, а я не каюсь, то я могу сказать, как мне обратиться к Богу, от гнева Которого трепещут и небо, и земля, и преисподняя. «Аще беззакония нарзиши, Господи, Господи, кто постоит?» (Пс. 129; 3). Но когда Бог есть весь милосердие, весь — любовь, а я не каюсь, — то какое мне будет извинение? Ведь я знаю, что Бог мною, грешным, не гнушается, что Он с любовью приемлет кающегося и прощает, — чем же мне оправдать свое нерадение? И вот, взирая на Божие милосердие и на свое ожесточение, трепещу и ужасаюсь... Велико Божие милосердие, но велико же и мое упорство в грехе! Чем все это может кончиться? Да тем, что Бог, наконец, от меня отступится, и сколь велико было ко мне Божие милосердие, столь же велико будет и мое вечное мучение... Горе нам, грешники, когда истощится Божие к нам долготерпение! Тихо и спокойно течет вода в ручье; задерживают ее сегодня, задерживают завтра, задерживают послезавтра, а между тем она все прибывает да прибывает... Наконец, она размывает плотину; дотоле тихая и спокойная, она становится бурной рекою, которая быстро разливается и затопляет поля, унося с собою и деревья, и животных... Вот также и Божие долготерпение: оно тихо и спокойно ожидает нашего покаяния. Ждет оно сегодня, ждет завтра и послезавтра. Наконец, оно истощается, и сколь велико было Божие долготерпение, столь же великий возгорится Божий гнев. И он наказует, умерщвляет, казнит грешников... Покайся же и обратись к своему доброму Пастырю, овча заблудшее! Восстани и прийди к Милосердному Отцу, блудный сыне! Уверяю тебя, что и тебя примет добрый Пастырь и чадолюбивый Отец, примет с любовью, с радостью, с распростертыми объятиями. Ручаюсь тебе, что Он простит все твои грехи, хотя бы ты имел грехи блудницы, мытаря, разбойника. Уверяю тебя в сем святою оною плотию, которую на Себя Слово Божие восприяло, когда человеком стало; теми слезами, которые малый Младенец в яслях вертепа Вифлеемского источал, тем млеком, которым Он от Матери Своей Девы питался, тем благодатным именем Иисус, которое толкуется "Спаситель". «Той бо спасет люди Своя от грех их!» Аминь. (Из "Слова " пред Рождеством Христовым святителя Илии Минятия) Оглавление 348. Святой Иосиф Обручник Имя Иосифа Обручника неразлучно с именем Пресвятой Девы Марии, потому что он был неразлучным спутником и хранителем Ее девства. А жизнь сего старца есть высокий пример жизни праведной и святой. Немного о нем сообщает нам Священная история и предание, но и этого достаточно, чтобы видеть, кто и каков был тот муж, коему обручена была Приснодева Мария. Иосиф происходил от царского рода Давида. Мать его была в супружестве за Илием. По смерти Илия, умершего бездетным, она соединилась узами брака с братом Илия Иаковом, который по закону должен был восстановить семя брата. От сего брака и родился Иосиф, и был по естеству сын Иакова, а по закону сын Илия. Оттого Евангелист Матфей назвал Иосифа сыном Иакова (Мф. 1; 16), а Евангелист Лука сыном Илия (Лк. 3; 23). По занятиям своим он принадлежал к числу ремесленников и был древоделом или, говоря просто, плотником; а по состоянию он был из числа людей убогих и едва имел ежедневное пропитание, снискиваемое трудами рук своих. До осмидесятилетнего возраста Иосиф жил как простой, но честный и добродетельный древодел. По преданию, записанному святителем Златоустом, он имел жену по имени Саломия, от которой у него были дети: Иаков, Симон, Иуда, Иосия, Эсфирь и Фамарь или Марфа. Евангелист называет его праведным: «Иосиф же, муж ея, праведен сый...» (Мф. 1; 19). Это название указует на его многие добродетели. По кончине жены своей Саломии, «он жил во вдовстве лета довольна, в чистоте провождая дни своя». Богу угодно было утаить пред диаволом тайну воплощения Сына Божия от Пречистой Девы Марии, покрыв девство Ея супружеством, дабы не узнал враг, что это та Дева, о которой предрек Исаия: «Се Дева во чреве зачнет Сына, и наречет имя Ему Еммануил» (Ис. 7; 14), и дабы, как выражается святой Иоанн Дамаскин, не стал наущать против Нее Ирода и воздвигать иудеев, наблюдавших за всеми девами: не родит ли какая-либо из них без мужа? И вот, как только Пресвятая Дева достигла совершеннолетия, иудеям пришло на мысль, что Она не может уже оставаться в храме, и священники, имевшие о Ней попечение, стали испрашивать волю Божию на то, как поступить с хранимою ими Девою. Тогда первосвященник Захария, отец Предтечи, взял древесные ветви от двенадцати старейшин, сродников Марии, возложил их на жертвенник и воззвал к Господу: "Господи, покажи того, с кем должна быть соединена сия Дева". И вот, ветвь Иосифа процвела, и вдовствующий 80-летний старец приходит из Назарета в Иерусалим и чрез законное обручение приемлет в свое попечение посвященную Богу Деву. С сего времени жизнь Иосифа неразрывно соединяется с жизнью Богоматери, и он является очевидным свидетелем чрезвычайных действий над Нею благодати Божией. Но вначале он не мог постигнуть еще тайны своего служения и, как человек, мыслил по-человечески. Когда Пресвятая Дева оказалась непраздною, праведный старец смутился и недоумевал: "Что делать? Обличить ли Деву или скрыть преступление? Но обличие повлечет за собою смертную казнь, потому что, по закону Моисееву, таковые каменем побиваются; а прикрытие будет явным знаком содеянного преступления. Что сотворю? Отпущу Деву тайно? Пусть идет, куда хочет. Или сам уйду от Нее, да не видят глаза мои такового посрамления." — Так волновалась чистая душа старца! С такими беспокойными мыслями отошел он ко сну. Но вот во сне является ему Ангел и от имени Господа вещает ему так: «Иосифе, сыне Давидов, не убойся прияти Мариам, жены твоея: рождшеебося в Ней, от Духа есть Свята. Родит же Сына, и наречеши имя Ему Иисус: Той бо спасет люди Своя от грех их» (Мф. 1; 20, 21). И с этой минуты Иосиф начинает служить обрученной ему Деве как раб своей госпоже, со страхом и благоговением. По обручении своем с Пресвятою Девою праведный старец удаляется с будущей Матерью Господа в галилейский город Назарет, и там дает Ей покойный приют в кругу своего скромного и убогого семейства. Между тем, от кесаря Августа исходит повеление «написати всю вселенную», то есть сделать подробное исчисление всем народам Римской империи. Вследствие сего каждый идет в свой отечественный город, чтобы записать в нем свое имя и заплатить известную дань. «Взыде же и Иосиф, — как повествует Евангелист Лука, — от Галилеи, из града Назарета во Иудею, во град Давидов, иже нарицается Вифлеем, зане быти ему от дому и отечества Давидова, написатися с Мариею обрученною ему женою, сущею непраздною» (Лк. 2; 4—5). Но Вифлеем, небольшой город, в то время был переполнен народом, собравшимся туда из разных мест по причине переписи; частные дома были заняты, общая гостиница тоже была полна. Иосиф едва находит никем не занятую пещеру и в ней дает пристанище не только себе и обрученной ему Деве, но и своим животным. Между тем, исполняются дни родить Неискусобрачной Деве, настает ночь, какой еще не было в мире, сбывается пророчество Исаии, и — рождается Богочеловек Иисус! — Праведный старец, по возложенному на него долгу отца, нарекает, как предсказал Ангел, имя новорожденному Младенцу, исполняет над Ним закон осмидневного обрезания, приносит в храм Первенца Марии для посвящения Его Господу и с удивлением внемлет пророчественным словам другого старца — праведного Симеона, который, «прием Отроча на руку свою», благословил Бога и назвал Младенца Иисуса спасением всех людей, «светом народов и славою Израиля» (Лк. 2; 25—39). Но вот новое явление Ангела и новое повеление Господа: «Востав, поими Отроча и Матерь Его, — вещает во сне Ангел Иосифу, — и бежи во Египет; и буди тамо, дондеже реку ти: хощет во Ирод искати Отрочате, да погубит е». (Мф. 2; 13). Праведный старец тотчас оставляет свое убежище в Вифлиеме и — в ту же ночь отходит с Отрочатем и Матерью Его в Египет. Везде, где ни появлялось сие Святое семейство, жестокость человеческая смягчалась, идольская крепость сокрушалась и — бесплодная пустыня доставляла им достаточную пищу. Иосиф был там до смерти Ирода и вызван был оттуда в землю израильскую явлением Ангела. Над Иудеей царствовал тогда старший сын Ирода — Архелай, не уступавший в злобе и коварстве своему отцу. Иосиф, наслышанный о его жестокостях, страшился идти туда. Снова является ему Ангел , и, по наставлению его, Иосиф отходит в Галилею и поселяется опять в Назарете. С сего времени Божество сокрывает от глаз человеческих это Святое семейство. Скромно проводят они дни свои в тишине и неизвестности. Отроча растет, укрепляется духом и исполняется премудрости (Лк. 2; 40). Мария заботится о Нем, как сердобольная Мать о возлюбленном сыне, а Иосиф, усердно исполняя долг отца, питает их от труда рук своих. Младенец Иисус повинуется Иосифу и Марии (Лк. 2; 51); Мария остается тою же кроткою и смиренною Девою, а Иосиф остается тем же простым и смиренным древоделом. Каждый год ходят они в Иерусалим на праздник Пасхи. Но очевидцу и свидетелю рождения Богочеловека не суждено было видеть страдания Его, смерти и Воскресения. Еще жил Иосиф тогда, когда двенадцатилетний Отрок Иисус удивил своей мудростью иерусалимских книжников и старейшин (Лк. 2; 42-50). Но далее уже не упоминается о нем в Евангельской истории. На браке Галилейском — только Иисус и Мария, на Голгофе Спаситель поручает Мать Свою Иоанну. Значит, Иосифа в то время уже не было. Предание говорит, что сей праведный старец жил сто десять лет. Следовательно, он умер незадолго до Крещения Спасителя и потому отошел еще к Ветхозаветным праведникам, но с радостною вестью, что желаемый Мессия пришел уже в мир! Память праведного Иосифа Обручника Святая Церковь чтит 26 декабря на другой день праздника Рождества Христова, а служба ему, купно с его святым сыном, апостолом Иаковом, братом Божиим, и Богоотцем Давидом, правится в первый воскресный день после сего праздника, именуемый «неделей по Рождестве Христовом», если сей воскресный день приходится в декабре. Оглавление 349. Любовь — закон жизни христианской. Поучение на Новый год Слава тебе, Господи! Вот мы дожили, по милости Твоей, и до Нового года. Слава Тебе, Многомилостивый, что не погубил Ты нас со беззакониями нашими, терпишь еще наши грехи! Оглянемся же, братие, теперь вокруг себя. Вот тут, в этом храме Божием, год тому назад стояли и молились вместе с нами — тот или другой наш прихожанин, та или другая прихожанка, а теперь их нет уже на свете, мы их зовем уже покойниками... Не судил им Бог дожить до сего дня, который мы называем Новым годом! Над их телами насыпаны могилы, а их души — на том свете. Может, очень может быть, что еще через год и многие из нас, здесь предстоящих ныне, уже не придут сюда встречать новый год, и их будут называть покойниками... Таков закон, Богом положенный, для нашей жизни на земле: «Земля еси и в землю отыдеши!» Но мы не смущаемся этим. Мы знаем, что и всякому творению Бог дал свои законы. Что такое Новый год? Это такое время, когда земля наша в своем пути около солнца завершает, заканчивает круг; когда снова у нас дни начинают прибывать, а ночи убывать, — вот закон, положенный Богом для нашей земли, и земля не может отступить от этого закона никогда. Но, братие мои! Как во всех небесных светилах, как в этих бесчисленных звездах, в этом солнце, в этой луне исполняется воля Божия, проявляется Божия сила, Божия премудрость и неизменный, вечный Божий закон, — так и для нашей жизни духовной есть такой же вечный, неизменный закон, который дал нам Господь наш Иисус Христос. Сей закон говорит каждому из нас: «люби Бога больше всего и ближнего — как себя самого». На сих двух заповедях, по слову Спасителя, утверждается весь закон и Пророки. Но тогда как вся тварь повинуется законам, от Бога ей данным, мы, люди, разумные создания Божий, мы повинуемся ли этому святому закону любви, который дан нам для нашего же вечного блаженства? Вот прожили мы еще один год, стали еще на один шаг ближе к вечности. Разумный хозяин или купец по окончании года, обыкновенно, берет свои записные книжки, подводит счет своим доходам и расходам и соображает, что доставило ему прибыль, что убыток, что ему удалось сделать хорошо, и в чем он потерпел неудачу. Возьмем же и мы с него добрый пример и сведем свои счеты. Спросим сами себя за прошедший год, за всю нашу прошедшую жизнь — любили ли мы Бога, служили ли Ему, помогали ли ближним нашим так, как велит Закон Божий, как позволяют силы наши? Не ленились ли мы ходить в церковь Божию, Богу молиться и Бога славить? О, если совесть упрекает нас в неисполнении сего закона, то с сего нового года будем служить Богу всею душой, а служа Ему, мы и сами себе послужим. Здесь, в церкви Божией, наш разум просвящается Словом Божиим, тут наше сердце согревается для всяких добрых дел, и выходим мы из церкви духом укрепленные в нуждах и скорбях утешенные, в счастии не гордые, а смиренные... Кто воскресный день до обеда провел в храме Божием и там насмотрелся на святые лики Спасителя, Матери Божией и святых Божиих, тому не захочется вскоре после того идти в какую-нибудь корчемницу, это постоянное жилище врага Божия диавола. В своей одежде, от которой еще пахнет благовонным кадилом церковным, он не решится сесть за один стол в этой смрадной корчме с несчастными неисправимыми пьяницами. Наслушавшись песнопений церковных, он не захочет осквернять свой слух пьяной бранью и песнями разгульными. Нет, он прямо из церкви придет домой, пообедает со своей семьей во славу Божию, чем Бог послал, отдохнет после недельного труда, возьмет с полочки под божницей Слово Божие или Жития святых, или другую какую книгу душеполезную, раскроет ее там, где прошлый раз остановился, и будет читать. На каждой странице найдет он себе тут поучение, как по-Божии жить, и утешение, и вразумление; и поведет беседу с домашними о "божественном", а потом примет гостя, человека доброго, или сам пойдет проведать добрых людей. Так пройдет у него праздник Господень. И сбережет он и здоровье свое, и доброе имя, и тот в поте лица заработанный грош, который отложен у него на всякий случай или бережется для деток своих. Этот грош не пойдет у него на ветер, как бывает у тех безрассудных людей, которые не знают другого счастья на свете, как только отуманить голову водкой и сделаться хуже скота. Спросим еще самих себя: любили ли мы ближних наших, служили ли им в прошлом году, как Богом заповедано? О, какой это важный вопрос, как необходимо его ставить каждому из нас в нынешний день! Самый близкий человек для мужа — жена, у них два тела, но одна душа. Семейная жизнь для любящих друг друга супругов — рай, а для нелюбящих — ад. К вам слово мое, молодые люди, желающие вступить в брачный союз! Прежде получше спросите самих себя: что сей союз принесет вам — рай или ад? И тогда только, по здравом рассуждении, решайтесь на этот великий жизненный шаг. А вы, которые уже связали себя перстнем любви и взаимной верности, не разрывайте сего союза, не скверните его ссорой, бранью, домашней неурядицей... Если и было у вас что-нибудь подобное в прошлом году, с сего дня живите в супружестве, как Бог вам велит. После жены ближайшие к нам люди — это наши дети, наши наследники. В наших руках их счастье, их будущая судьба. Научим их Закону Божию, с малых лет приучим к прилежному труду, к порядку, к чистоте, не подадим им соблазна пьянством, семейными раздорами, накажем их, если будет нужда, без жестокости, но и по всей строгости, дадим им способы к образованию, — вот, если все это сделаем, то мы исполним свой долг и можем ожидать от детей наших себе любви и утешения на старости лет. Но горе нам, если мы оставим их без присмотра, если научим их, вместо молитв, сквернословию и всякой брани, — горе, если дитя видело мать плачущей от побоев, а в отце — какогото ожесточенного злодея, горе, если дитя терпит и голод, и холод, а отец или мать, или же оба вместе, валяются пьяные в корчемнице! Ах, если бы нам в своем приходе, вокруг себя, никогда даже не слышать о таком позоре! После детей, ближе других к нам — наши родные, наши соседи, наше общество, всякий православный русский человек. Вот, сосед наш в несчастии, как не помочь ему? Он лежит больной в постели — как его не утешить? Он потерпел неудачу, потерю, убыток — как не поддержать его? Общество требует от тебя службы, оно выбрало тебя старшиной, старостой, — служи же ему верой и правдой, служи по чистой совести, поБожии, как Бог велит. Что следует платить казне и на общественные нужды, то давай охотно, без принуждения, не забывай и церкви Божией, не скупись для нее; если есть из чего, — то дай побольше, не ради людской похвалы, но от чистого сердца. О, если бы сей Новый год принес нам, православным христианам, побольше Божия благословения. Если бы у всех нас было одно сердце и одна душа! Если бы мы все познали свои заблуждения, все вместе совокупными усилиями вырвали у себя с корнем все, что доселе было у нас нехристианского, неразумного, недоброго, нечистого, грешного, если бы мы все одумались, остепенились, бросили бы пьянство, принялись каждый за свое дело, за свой труд по совести, — ведь тогда мы сделали бы рай из родной своей страны, Господь благословил бы нашу землю родную и все достояние наше... Пусть же, братья, с сего Нового года опустеют корчемницы навсегда, заведем вместо них читальни, вместо пустых речей в наших собраниях будем говорить о Божием Законе, о школе, о хозяйстве, о разных общественных нуждах и делах. Дай же, Госпожи, чтобы с нынешнего дня не было между нами ни одного пьяницы или распутного, ни одного обманщика или обидчика, чтобы мы прожили как сей, так и все будущие годы нашей жизни земной в правде и умеренности, в мире, любви и братском единении, как дети одного Небесного Отца, Которому честь и слава в бесконечные веки. Аминь! Оглавление 350. О достопоклоняемом имени Спасителя Любящий правду и боящийся Бога старообрядец! О, если бы сия мирная беседа нашла тебя и была бы тобою принята в мире! О, если бы совесть твоя услышала голос моей совести! Речет Господь: «иже аще речет брату своему, рака: повинен есть сонмищу; а иже речет, уроде: повинен есть геенне огненней» (Мф. 5; 22). Если так осуждается человек за укорительное слово против одного какого-нибудь человека, то как неизбежно должен быть осужден тот, кто произносит укоризны и даже хулы на Церковь Божию! Ты, конечно, знаешь, как жестоко поступают в сем некоторые из ваших. Подумай же с мирным и смиренным вниманием, со страхом ответа на Страшном Суде Божием, подумай, — имеешь ли ты причины укорять нас мнимыми нововведениями в Церковь и повреждением Богослужения? Так, вы жалуетесь, будто мы Господу нашему Иисусу Христу спасительное Его имя, нареченное от Бога, переменили. Что сие значит? Без сомнения то, что мы говорим и пишем "ИИСУС". А вы говорите и пишете "ИСУС". Но есть ли тут перемена самого имени? Не есть ли сие только разное произношение одного и того же имени, одно произносится сокращенно — ИСУС, а другое протяжно — ИИСУС? Не есть ли Он один вочеловечившийся Сын Божий и Спаситель наш? Не во единого ли Господа ИСУСА или ИИСУСА мы и вы веруем, не единому ли Господу ИСУСУ или ИИСУСУ мы и вы поклоняемся? Так на что же горько жаловаться, о чем же враждебно спорить, за что разделяться? Если хотите знать, какое из двух произношений одного имени древнее и правильнее, направимся к первоначальной священной древности. Святой евангелист Матфей первым написал спасительное имя Иисуса в своем Евангелии. Потом и другие Апостолы написали его в прочих священных книгах. Потом имя сие перешло в книги святых Отцов на том же языке, на котором писали и Апостолы, то есть на греческом. И так оно дошло на сем языке через все христианские столетия до нынешних времен. У греков нет того спора о написании и произношении сего имени, какой открылся в последние века у нас, в России. Следственно, у них сохранилось и то правописание и истинное произношение сего имени, которое передано от святых Апостолов и святых Отцов. А они пишут и произносят спасительное имя "ИИСУС". Защитники старины мнимой, а не подлинной, говорят, что у греков вера повреждена турками. Но какой рассудительный человек не видит, что выдумка сия не заслуживает ни малейшего доверия. Что турки желали бы, если бы возможно было, совсем истребить веру греков и сделать их магометанами, сие верно. Но какая туркам выгода, даже какая у них была возможность повреждать у греков правописание и произношение слов на языке, которого турки не знают, в книгах, которых они читать не умеют. Некогда и Россия была у татар в порабощении, а они также, как и турки — магометане и враги Христовы. Но вы, старообрядцы, не говорите, чтобы татары повредили в России книги церковные. Так должно рассуждать и о Греции под владычеством турок. Будь терпелив и великодушен, правдолюбивый старообрядец, дочитай или дослушай со вниманием, что я должен еще тебе сказать, а потом суди, прав ли я в том, что говорю тебе. Какое же из двух старославянских произношений спасительного имени есть точно древнее и правильное? Ответствую: то самое, которое мы приняли от греков, и которое одно и есть у них доныне—"ИИСУС". Если бы так было, скажешь ты, то откуда же могло взяться другое произношение — "ИСУС"? Ответствую: сокращение спасительного имени в устах многих могло произойти просто и безвинно. Вероятно и даже несомненно, что сие произошло частью от трудности произношения двух гласных букв вначале имени "ИИСУС", частью от скорости произношения всего имени — подобно тому, как от трудности и продолжительности произношения трех гласных букв в начале имени "Иоаким" произошло сокращение даже трех букв в одну, и теперь мы говорим "Аким". Ты можешь еще сказать: если бы так было, то произношение "ИСУС" было бы новее произношения "ИИСУС", но мы видим противное сему. И на сие нетрудно дать объяснение. Известно, что в старину имена писались большей частью сокращенно, посему в книгах сокращались большей частью гласные и писались "ИСУС", "ИСУСЪ", а сие не сказывало, как должно произносить полное имя. Произношению сему надлежало учиться понаслышке. Посему когда наслышкою вошло произношение сокращенное, то полное многими было забыто. Далее посему, когда в книгах исправленных по греческим подлинникам восстановилось полное правописание и произношение имени "ИИСУС", то древнее, но забытое произношение показалось новым и странным для тех, которые не приняли труда или не справились с греческими и старославянскими древними харатейными книгами. Скажешь: как же мы Теперь не видим таких книг? Но что, если и покажут тебе, ищущий истины старообрядец, хотя и одну из сих книг, которые брал во свидетельство Московский Собор, и укажут в ней то, что опровергает вашу мнимую старину и непреложно доказывает истинную церковную древность? Пойди в Императорскую библиотеку в Петербурге на Невском проспекте. Там есть одно харатейное Евангелие. Писец сей рукописи, диакон Григорий, в конце оной книги собственной рукой написал, что писал ее для Остромира, сродника князя Ярослава, начал писать в 6564, а закончил в 6565 году. Следственно, начало сей книги восходит почти к половине одиннадцатого столетия по Рождестве Христовом. Видишь, что это не средняя старина Стоглавого Собора, но первоначальная древность Российской Церкви. Все отличительные признаки древнего почерка и древнего текста подтверждают глубокую древность сей книги. Между тем, имя "ИИСУС" в оной книге изображается очень часто с двумя гласными, например, на листах: 25,26,27,28,29, 30,36,42,61,68,100, 109 и многих других. Дабы не вздумали изъяснить сие ошибкой писца, я указал многие места, где встречается имя "Иисуса" с двумя гласными. Если ты подлинно правдолюбив, то не бросишь сказанного мною просто без внимания, без разбора, но разберешь и рассудишь, правда ли то, что сказано. (Из книги "Беседы с называющими себя старообрядцами")