Троицкие Листки (65)

294. "В дом Господень пойдем!" Я возвращаю вам, братие, Владычни заповеди, читаю вам грамоту Христову. Если кто принесет в городскую церковь грамоту царя или князя его подданным, то не спрашивают о жизни принесшего грамоту: богат он или беден, грешен или праведен: слушают только чтение грамоты и заботятся, чтобы не проронить ни одного слова; если кто не дослышит какого слова, то спрашивает у слышавшего; если безчинный человек производит шум, то его удаляют, как негодного. Если так внимательно слушают грамоту земного князя, то тем более следует иметь внимание здесь, где сам Владыка Господь беседует. Поэтому молю вас, пришедших сюда, научайте неходящих и убеждайте их приходить в церковь. Вы уже вкусили сладости церковного учения, а они еще нет; «вкусите, - сказано, - и видите, яко благ Господь». Ты знаешь, что кто недостойного делает достойным, тот становится как уста Христовы. Так как я сказал это, то послушайте, я поучу вас о молитве: молитвою совершается всякое добро; если она исходит от умиленного сердца, то восходит к Богу, как благоухание. Поэтому Пророк и говорит: «да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою». Что же это значит: «да исправится молитва яко кадило?» Как фимиам благоухает, если будет на огне, так и молитва, если проистекает от горячего сердца, то восходит к Богу подобно благоуханию, — вот что хочет сказать Пророк. Уразумейте псаломскую песнь, если же не будете внимательны, то будете осуждены за то, что, имея учителя, не внимали ему. Захотели ли бы вы идти так далеко, как царица южская, пришедшая слушать мудрость Соломонову? «И се волю Соломона зде», не меня ради, ибо я грешник, но Евангельского ради проповедания и апостольского учения. Скажите мне, братие, если при восходе солнца кто-либо смежит очи свои, не желая видеть света солнечного, и скажет: "Лучше тьма, чем свет", — пожалеет ли кто такого человека? Не возненавидит ли скорее и отвергнет его? То же самое нужно сказать и об учении церковном; ибо «светом» в Писании называется Слово Божие, и свет Слова Божия более света видимого: ибо сей последний просвещает очи телесные, а тот — душевные. Потому пророк Давид говорил Богу: «светильник ногама моима закон Твой и свет стезям моим» (Пс. 118; 105), и Исаия: «людие, сидящие во тме, видиша свет велий» (Ис. 6;2). Итак, все вы, ходящие в церковь, побуждайте приходить неходящих. Никто не говори, что он занят другими делами, но помысли о тех званных на царскую вечерю, которые также отказывались под разными предлогами: иной говорил, что хочу испытать пару волов, а другой — что хочет посмотреть купленное село, а третий — что взял жену, — и, однако, разгневался на них царь. А вы неужели и одного часа не можете отделить для Господа? Спрошу я вас, а вы отвечайте мне, если бы я каждый день раздавал золото или серебро, или медь, или вино, не приходили ли бы вы сами без зову и не упреждали ли бы друг друга? А ныне я раздаю словеса Божий, сладчайшие паче меда, а вы лишаетесь их, не приходя в церковь. Поэтому я порицаю и укоряю неходящих в церковь, а вас, приходящих, благословляю и хвалю. И благословляю каждого из вас, приходящих сюда и вкушающих духовного меда — если имеете соседа или родственника, жену или детей, призывайте всех в церковь и поучайтесь душеполезным словесам, да и здесь богоугодно поживем, и вечных благ наследниками будем о Христе Иисусе. Аминь. (Из книги "Творения святого отца нашего Кирилла Туровского") Оглавление Не просыпайте, братие, праздничной утрени! И за обедней иногда бывает немного христиан, а за утреней — еще меньше. Что это значит? Далеко ходить в церковь? А как же некоторые христиане ходят за несколько сот верст помолиться? Чем дальше идешь, тем больше усердия покажешь. Когда идешь с тем, чтобы молиться, то и идя ты уже как бы молишься. В церкви стоя ты молишься, и на пути в церковь ты идя молишься. Или встать к утрени тяжело? Да, братие, вот это и есть главная причина, почему многие большей частью не ходят к утрени: им встать не хочется, им хочется спать для своего здоровья, а не хочется встать для вечного спасения. Но ведь грех спать, когда другие молятся! Юродивые девы и не спали всю. ночь, когда готовились встречать жениха, а не попали на пир брачный, как же войдут в Царствие Небесное те, которые всю ночь спят в воскресные и праздничные дни? Так, братие, во все воскресные и праздничные дни непременно надобно ходить к утрени. Кто не ходит в эти дни к утрени, тот показывает нерадение о своем вечном спасении. Тяжело иногда по непривычке встать к утрени, но зато тяжкий грех по лености не вставать. Далеко иному ходить в церковь Божию на молитву, но зато ему Царствие Небесное близко. Спать во время утрени, может быть, нужно для здоровья, но зато вставать к утрени необходимо для вечного спасения. Помни, брат, что звон колокольный, созывающий христиан в церковь, зовет тебя в Царствие Небесное! Аминь. (Из Поучений протоиерея Р. Путятина) Оглавление Лучше без обеда, чем без обедни «Марфа же молвяше о мнозе службе, ставши же рече: Господи, не брежеши ли, яко сестра моя едину мя остави служити? Рцы убо ей, да ми поможет» (Лк. 10; 40). У Марфы был настоящий праздник, когда посетил дом ее Иисус Христос, и она, желая получше угостить Его, все хлопотала, суетилась, и не только сама не слушала, чему Он учил, но и сестру свою Марию хотела отвлечь от слушания слова Божия, чтобы та помогла ей. Так проходят праздники Господни у многих из нас, братие. Вместо того чтобы идти в праздник в церковь помолиться Богу и послушать Слова Божия, многие дома остаются, хлопочут, суетятся, иногда сердятся, досадуют на других, чтобы ради праздника Господня приготовить обед получше. И не только сами остаются дома, но и других, домашних своих, служащих своих не пускают, чтобы они помогли им в приготовлении стола. Для праздника обед, конечно, нужен получше повседневного, но ты так распоряжайся, чтобы приготовление обеда не отвлекало тебя и других от церкви Божией. Говорят: нельзя, мне некогда, нужно обед приготовить. Некогда обед приготовить? Если действительно некогда, то лучше в праздник быть без праздничного обеда, чем без обедни. Праздник в том и состоит, чтобы в церкви Божией день этот Богу молиться и Слово Божие слушать. Многие думают и поступают наоборот: лучше готовы остаться без обедни, чем без обеда. Если ты ради праздника приготовишь обед хороший, а в церкви не побываешь и других не пустишь, то у тебя не будет праздника, ты погубишь праздник свой, праздник Господень променяешь на обед хороший. Да, грех тому и садиться за стол праздничный, кто в праздник не бывает за обедней. Не оставайтесь же, други, дома в праздники ради приготовления праздничного обеда; распоряжайтесь так, чтобы приготовление обеда не препятствовало вам быть в церкви за службами; лучше оставайтесь вовсе без праздничного обеда: но никогда не оставляйте обедни ради обеда; по крайней мере, если самим нельзя почему-либо идти, то других, домашних, отпускайте, посылайте в церковь Божию, чтобы они и за вас там Богу помолились и таким образом принесли бы из дома Господня к вам в дом праздник Господень. Аминь. Оглавление 295. Женские наряды и уборы «И вы, жены... да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1 Пет. 3; 3-4). «Желаю, чтобы... и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою, но добрыми делами...» (1 Тим. 2; 9-10). Доколе не согрешили прародители наши, Адам и Ева, дотоле не имели нужды в одежде, ибо не видели наготы своей; а когда согрешили, то увидели наготу свою и стали стыдиться, а потому и принуждены были искать, чем бы прикрыть свою наготу. «И отверзошася очи обема, и разумеша, яко нази быша; и сшиста листвие смоковное, и сотвориста себе препоясания» (Быт. 3; 7). А Бог, милосердствуя о них, сделал для «них ризы кожаны, и облече их» (21). Видишь ли, что начало одежды есть грех? Грех открыл им наготу их, которая потребовала прикрытия. Потому св. Андрей Критский и оплакивает это (в своем Великом каноне): «сшиваше ризы кожаны грех мне, обнаживый мя первыя боготканныя одежды». Отсюда видишь, как худо делают те люди, которые ищут украшения в одеждах и делают одежду не ради прикрытия наготы и согревания тела, но ради украшения и щегольства. Они поставляют себя в честь и украшение то, что свидетельствует о бесчестии и безобразии; они ищут похвалы в том, что обличает грех. Все животные как созданы от Бога, так и живут доныне, не нуждаются в прикрытии, довольствуются естественным одеянием. Один человек лишился этого за грех, и у них же заимствует одежду и ею прикрывается. И вот что странно, или — лучше — достойно всякого сожаления: он чужой кожей прикрывается и этим гордится, он ставит себе в честь то, что должно бы подавать ему, как бедному, скудному, нагому и лишенному, случай к смирению. Украшение в одежде есть доказательство нерадения о душе. Кто печется о телесном украшении, тому недосуг печься о душевном. «Идеже бо есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше» (Мф. 6; 21). Наряды щегольские показывают, что сердце желает суетной чести и славы, а это и закону Божию противно: «не любите мира, ни яже в мире» (1 Ин. 2; 15). «Горняя мудрствуйте, а не земная» (Кол. 3; 2). Наряды не обходятся без обиды ближнему, а потому и без оскорбления Самого Бога: ведь они не обходятся без затрат, а тратится то, что собирается, а часто и сдирается с подобных себе людей. Пусть имение нажито и праведным трудом, но ведь есть на свете нагая братия, есть трясущиеся от голода и мороза братия Христовы, есть в темнице за долги и оброки заключенные, есть лишившиеся домов своих от пожаров, есть и другие несчастливые: вот на кого следует употреблять излишек достатков своих! Но до нищих ли тому, у кого на сердце одно тщетное желание нарядов? Ему надо нарядить себя, жену, детей, даже слуг и коней, украсить самый дом свой! Еще хуже делают женщины, натирающие свои лица белилами и румянами. Судите сами: если бы художник написал хорошее изображение чьего-нибудь лица, а другой, неискусный, переправил бы это изображение по-своему, — всякий стал бы смеяться такому безумному делу, а художнику это было бы немалой обидой. Вот то же делают и те женщины, которые белят и румянят свои лица. Бог и Создатель наш, как премудрый живописец, дает каждому человеку весь состав тела и души, а вместе с тем и изображение лица. Но когда люди подкрашивают лица свои, то они переделывают дело рук Его святых, а через то оскорбляют Бога — Создателя своего и вместе с тем сами себя отдают разумным людям в посмеяние, а юным сердцам — в соблазн. Вот куда ведет украшение женских лиц! Такие переделывают дело Божие, как будто нехорошо соделанное, — а ведь об этом и помыслить страшно! И это делают те, которые исповедуют Христа, Сына Божия, за грехи наши распятого и умершего! О хитрость диавольская! Без поджога горит юная плоть, а тут от бесстыдных женщин еще получается пожар! Горе им: они огонь прилагают к огню! И как им не стыдно в народ выходить? Скажи, пожалуйста, ради чего ты с такой личиной в люди выходишь? Показать себя хочешь? Подлинно, ты показываешь себя, показываешь и то, что кроется в твоем сердце! И видят люди, но одни отворачиваются от тебя, как от страшилища, а другие обращают на тебя очи свои и «зачинают болезнь, и раждают беззаконие». Худо делают такие, но много хуже и на погибель себе делают те, которые в таком виде в самые храмы Божий, где святые и страшные Таины совершаются, где Сам Бог таинственно присутствует, дерзают входить. Таким бесстыдным женам приличествует такое Божие слово: «храм Мой храм молитвы наречется: вы же сотвористе его вертеп разбойником» (Мф. 21; 13). Скажи мне: зачем ты в это святое и священное место пришла? Скажешь: Богу молиться? Но разве в этих нарядах приходят на молитву? В молитве мы пред Богом стоим, с Богом беседуем, у Бога милости просим: такие ли наряды требуются здесь? Молитве приличны воздыхания, слезы, плач, коленопреклонения, биение в перси, а не украшение тела. Если ты и воздыхать, и плакать будешь, твои уборы обличат тебя и покажут твое лицемерие. Нет, ты пришла сюда себя показать, а не молиться! Смотри же, чтобы не выйти отсюда с еще более тяжким грехом. «Свято и страшно место сие: это — дом Божий!» Берегись в таком месте иметь сердце, исполненное нечистоты, и других соблазнять, — и не бесчести храма Божия, чтобы не испытать на себе Суда Божия! Помни: такая молитва есть прелесть, а не молитва, гордость и пышность, а не смирение; большее оскорбление милосердному Богу и прогневание Его, а не умилостивление: «еже (что) есть в человецех высоко, мерзость есть пред Богом» (Лк. 16; 15). А чтобы легче было оставить пристрастие к нарядам, примечай и рассуждай так: 1) Всякое излишество, всякая прихоть без оскорбления Богу не бывает. 2) Всякое добро, какое ни есть у нас, принадлежит Богу, а не нам; мы наги вышли из чрева матери и потому нищи и бедны сами по себе, а что имеем, — все от Бога нам дано. А потому и имение свое должны расходовать по воле давшего его Бога, а не по своим прихотям. Ты требуешь отчета у своего приказчика: куда и на что он твои деньги издержал. Потребует и у тебя отчета Господь в данном тебе от Него богатстве. Готови же Ему ответ. 3) Украшать тело, которое скоро в прах и землю обратится, и нерадеть об украшении бессмертной души добрыми делами — великое безумие. 4) Женщины особенно дадут ответ праведному Судье за соблазн: «горе бо человеку тому, имже соблазн приходит», глаголет Господь! (Мф. 18; 7) Страшно соблазнить и одного человека, ибо каждый человек искуплен Кровью Христовой, тем более соблазнять многих, за которых пролита Христова Кровь! А сколько таких, которые прельщаются притворной красотой и погибают! Знает это один Бог-Сердцеведец, Который будет судить нелицемерно и прельстивших, и прельстившихся! Внимай этому, жена: «всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым2 (2 Кор. 5; 10). 5) О, если бы женщины, называющие себя христианками, почаще взирали душевными очами на простое лицо Христово, которое за грехи и беззакония наши потерпело биение и оплевание и не имело вида, ниже доброты, они никогда не захотели бы украшать свое тело и лица свои на прельщение душ человеческих, которые Он искупил Своей смертью! Но, видно, забыли они это великое и страшное дело, когда только об одной суете помышляют! 6) Пусть же помнят они, что по лицу, ныне раскрашенному, будут некогда черви ходить и ползать, и тело, которое ныне благовонными мастями пахнет, будет издавать тогда смрад нестерпимый, а потом обратится в прах. 7) Как все эти женские суетные наряды Богу ненавистны, может всякий сам прочитать и видеть в третьей главе Книги пророка Исаии (особенно ст. 16—25). (Выписки из Творений святителя Тихона Задонского) Оглавление 296. Грех чернит, а добродетель украшает Нет ничего безрассуднее Греха,— говорит святитель Иоанн Златоуст, — нет ничего глупее его и безобразнее. Если бы какой живописец захотел изобразить его, то, мне кажется, — продолжает святитель, — он не погрешил бы, изобразив его под видом звероподобной, дышащей огнем, отвратительной черной женщины". Но — «касаяйся смолы» и сам «очернится», говорит Святое Писание (Сир. 13; 1), а потому и человек, во грехе пребывающий, носит в себе нечистоту греховную, и эта нечистота так помрачает богоподобный образ души его, что для людей, имеющих духовные очи, просвещенные благодатью, даже внешний вид грешника представляется мрачным, темным, нечистым. Вот что читаем мы в Житии преподобного Нифонта, епископа Констанции Кипрской. В молодости своей он вел такую порочную жизнь, что и других соблазнял своим дурным поведением. "Горе тебе, Нифонт, — говорил ему один добрый человек, — Ты живешь только телом, а душой давно умер, и только тень твоя ходит пред людьми!" Но в детстве он был скромным мальчиком, любил церковь Божию и отличался кротким нравом. И вот Господь восхотел обратить его на путь покаяния. Был у него друг по имени Никодим, однажды Нифонт приходит к нему, но друг как бы не узнает его. "Что ты смотришь на меня как будто на незнакомого человека?" — спрашивает его Нифонт. "Поверь мне, брат мой, — отвечает Никодим, — я никогда не видел тебя таким черным, как теперь: лицо у тебя — точно у безобразного эфиопа". Устрашился Нифонт; ему стыдно стало за свои грехи; он закрыл лицо свое рукой и задумчиво-печально пошел от друга домой. "Горе мне, грешнику! — так размышлял он дорогой. — Если я здесь, в этом мире, так мрачен душой и телом, то каким же явлюсь я на страшный Божий Суд? Как предстану пресветлому лицу Божию? Горе мне, беззаконному! Где ты, душа моя? Горе мне, горе! Что мне делать? Могу ли я спастись?" Так размышлял юноша, и это размышление было началом его покаяния и обращения к Богу. А когда человек очистит себя покаянием, тогда душа его просветляется, и ей возвращается та богоподобная красота, с какой вышел первозданный человек из рук своего Создателя — Бога. Вот что видел однажды преподобный Павел Препростый. Раз пришел он в один монастырь и, остановившись у дверей церковных, смотрел, кто в каком устроении душевном входил в церковь. Была вечерня, и все иноки входили с лицом светлым и душой просвещенной; вместе с каждым из братий шел радуясь и его Ангел хранитель. Но вот старец увидел одного инока, который шел с лицом темным и душой помраченной; его окружали бесы, из которых каждый влек его к себе, а Ангел хранитель его шел за ним издали, унылый и плачущий. Опечался и угодник Божий, увидев это: он горько заплакал о погибшем брате и от огорчения не пошел в церковь, а сел около дверей и плакал. Окончилась вечерня; стали выходить иноки из церкви. Все шли такими же, какими входили — осияваемые Божественным светом. Вот выходит и упомянутый брат, который был темен, и — о радость! —старец видит, что лицо этого брата сияет как лицо Ангела, и благодать Божия приосеняет его со всех сторон, Ангел хранитель его идет радостный, поддерживая брата под руку, а бесы издали рыдают и не смеют приблизиться. Возрадовался блаженный старец, увидев столь скорую перемену в устроении инока, и остановил его; рассказав всем, кто тут был, свое видение, он спросил брата о причине такой внезапной перемены. И смиренный инок вынужден был рассказать о себе вот что: "Я — великий грешник: много лет я жил в нечистоте греховной; когда пришел я сегодня в церковь Божию, то услышал читаемого св. пророка Исаию, а лучше сказать — Самого Бога, Который вещал через Пророка: «измыйтеся и чисти будете, отымите лукавство от душ ваших пред очима Моима, научитеся добро творити, и аще будут греси ваши яко багряное, яко снег убелю» (Ис. 1; 16-18). И вот я умилился душой; отверзлись мои очи душевные, познал я свое окаянство и погибельное устроение мое и, вздохнув из глубины души. сказал про себя: "Господи Боже! Ты пришел в мир грешников спасти; исполни же на мне самым делом то, что сейчас изрек Ты через Пророка Твоего: я обещаю с этого времени при помощи Твоей больше не грешить и отныне брошу все свои беззакония и буду служить Тебе, Владыко мой, чистой совестью: только Сам Ты прими меня, кающегося, и не отвергни к Тебе припадающего". С такими намерениями я вышел из церкви, — так заключил инок свой рассказ, — и дал себе твердое слово больше не грешить пред Богом". И все слышавшие этот рассказ прославили Бога, Который не отвергает никакого грешника, приходящего к Нему с покаянием. "Как «мудрость человека, - по слову Писания, - просвещает лице его» (Еккл. 8; 1), —говорит святитель Димитрий Ростовский, —так и Богоугодное житие соделывает лицо человека светлым и прекрасным. Таково было лицо Сифово, таково Моисеево, таково было лицо первомученика Стефана, сиявшее как лицо Ангела Божия. Как фонарь, в котором зажжена свеча, светится и светит во тьме ночной, а тот фонарь, в котором не горит свеча, сам темен и другим не светит, — так и человек: когда его душа горит любовью к Богу и ближнему и светит светом добрых дел, то и лицо его бывает светло-радостно и прекрасно: обитающая в нем благодать Божия сияет и на лице его. О преподобном Памве в житии его повествуется, что он по обилию благодати Божией, в нем обитавшей, еще во плоти был подобен небожителям, и, живя еще в главном теле, уже проявлял на своем лице образ райского нетления, и лицо его сияло славой благодати Божией, подобно тому как сияло некогда лицо пророка Божия Моисея. В Отечнике о нем есть такой рассказ. Три года преподобный Памва молился Богу. "Господи! — так говорил он. — Молюся Тебе, не прославляй меня на земле!" Но Бог, прославляющий Своих угодников, прославил его так, что братия не могли взирать на лицо его — так оно сияло благодатью Божией. Вот как святое и Богоугодное житие, — заключает святитель Димитрий, — может просветить лицо человека! Внутренняя, душевная красота проявляет себя и в красоте внешней, телесной. Вот почему, например, лицо праведной Сарры и в глубокой старости, когда ей было уже за восемьдесят лет, цвело красотой молодости!" Значит, живи чисто, воздержано, праведно, Богоугодно, и тогда сама старость не сможет обезобразить лица твоего; какой нетленной красотой сияет лицо того почтенного старца, который в страхе Божием провел всю свою многотрудную жизнь! Какой добрый, кроткий у него взор, — до того кроткий, что кажется, он не способен никогда и раздражиться! И в этом взоре светится простота и невинность детского возраста; все черты его лица дышат искренним радушием и любовью; его старческие морщины только внушают еще большее доверие к его опытной мудрости, а серебристые седины будто венец украшают его почтенную голову. Вот, думается, созревшая пшеница на ниве Божией: ей не страшна коса смертная, — для нее уже отверста житница небесная! Вот прошедшие нелегкую школу жизни дети Божий: им уже уготованы обители многие в доме Отца Небесного! Счастливы вы, старцы — Божий трудники: с честью покончив нелегкую работу дня трудового в вертограде Божием, потрудившись в своей жизни во славу Божию, на пользу ближних ваших, вы скоро будете позваны Домовладыкой Небесным в чертоги Его, чтобы насладиться нетленной вечери Божией со всеми Богу угодившими!