228. Не зазирай (не осуждай) чужой добродетели Ей, Господи Царю! Даруй мне зрети мои прегрешения, а не любоваться мнимыми моими добродетелями, даруй мне зрети добродетели моего ближнего и покрой от очей моих лукавых все немощи его! Так бы, друзья мои, молиться нам надобно на всякий день и час; тогда мы всех людей стали бы считать святее себя и праведнее. Укоряя себя за грехи свои бесчисленные, любуясь добродетелями ближнего, мы стали бы на всякий день и час прославлять Отца нашего Небесного, Который праведных любит и грешных милует, и всех зовет ко спасению гласом Своего милосердия... К несчастию, на деле бывает далеко не так... Не говорю уж о том, что не проходит, кажется, ни одного часа, чтобы мы не осудили ближнего за его немощь, за какое-нибудь его прегрешение, — это у нас уж дело обыкновенное, но бывает иногда еще хуже: находятся люди, которые готовы судить и осуждать самые добродетели ближних... Да, други мои, бывают на свете такие ненавистники добра, которые не только сами грешат, но желали бы, чтобы и все другие так же грешили, как и они; чтобы весь мир грешил заодно с ними, чтобы никто не колол им глаза своей доброй христианской жизнью... И вот, лишь только заметят такие люди, что человек не хочет заодно с ними идти по широкой дороге в погибель вечную, не хочет, например, в праздник Божий угощаться в корчемнице, а спешит в храм Божий, не хочет тратиться на гулянье, на пустые Удовольствия, а несет лишнюю копейку на свечу, на украшение храма Божия, подает ее бедному, нищему, убогому, — лишь заметят эти люди недобрые, как начинают уже поносить его: "Ханжа, лицемер, святоша! Спасаться вздумал, лучше других захотел быть... Вот мы тебе покажем, какой ты святой". И показывают. Он хочет Богу помолиться, а ему мешают; он хочет поговеть, с Самим Господом во Святых Таинах соединиться, а над ним смеются, его бранят: "Тебе работать не хочется — вот и задумал говеть, святоша этакий!.." И чтобы он ни задумал, во всем идут ему наперекор. Не правда ли, други мои, чем разнится рассуждение этих неразумных людей от безумных речей тех безбожников, которые еще при Соломоне рассуждали: «Уловим... праведнаго, яко непотребен нам есть, и противится делом нашым... Бысть нам на обличение помышлений наших»: тяжело нам и смотреть на него: он так не похож на нас, идет совсем другой дорогою... «и удаляется от путей наших, яко от нечистот... Досаждением и мукою истяжим (испытаем) его, да... искусим беззлобство его...» (Прем. 2; 12, 14-16, 19). Поистине сатанинское ожесточение сердца! Ведь сатана только и думает о том, как бы весь мир против Бога восстановить, а эти несчастные люди, сами того не зная, усердно ему помогают в том! А того и на мысль не приходит им, что, может быть, ради этого самого праведника, которого они готовы со света сжить, Бог милует и их самих, и не будь его, этого праведника, они сами давно погибли бы... Но праведен Господь и правы суды Его! Он нередко еще здесь, на земле, совершает суды Свои над такими споспешниками врага рода человеческого. Вот что рассказывает в своих записках один благочестивый писатель нашего времени. Два брата из крестьян жили в одном доме нераздельно, и оба были женаты. У старшего жена была здоровая, а у младшего больная; первая вела себя не так, как следовало бы истинной христианке, а вторая была очень набожна, скромна и часто говела и причащалась Святых Таин. По крестьянскому обычаю, они занимались хозяйством понедельно. Случилось так, что болезненная женщина, в очередь хозяйничания старшей невестки, вздумала приобщиться: она отговела, и после причастия, придя домой, безмолвно удалилась на печку, и там в раздумье сидела, ничем не занимаясь; а старшая между тем хлопотала по хозяйству. Бог весть с чего она вдруг начала упрекать свою невестку в праздности, потом бранить и, наконец, бес до того овладел ею, что в неистовстве своем она коснулась святыни... "Монашенка ты! — кричала она гневно на свою невестку, — то и знай, говеешь да причащаешься; молишься-молишься, а что от того добра? И больна ты завсегда, и слаба; а я так вот пятнадцать лет уже не бывала на исповеди и не причащалась, а видишь: что мне делается? здоровешенька! Дайка вот я тебя причащу, — вскрикнула она, наконец, запальчиво, — ты у меня будешь здорова!" И в исступлении своем несчастная, схватив ощепок лучины, бросилась на печку, чтоб поколотить причастницу, которая на все безумные слова ее ничего не говорила, а только молча плакала. Но едва только безумная женщина занесла ногу, чтобы ступить на первую ступеньку лестницы у палатей и печки, — вдруг вскрикнула и упала... На крик ее сбежались домашние и муж ее; подняли и положили на лавку: она была без чувств, не могла ничего говорить, а только стонала и мрачно поводила глазами... В несколько минут ногу, которую занесла она, раздуло: нога забагровела и сделалась как бревно. Между тем глаза несчастной выкатились, а богохульный и неистовый язык вытянулся сам собою из гортани, распух, забагровел и повис... Часа через два после того, эта женщина в таких ужасных признаках карающей правды Божией испустила дух... Между тем младшая ее невестка, которую она так обидела, видя, что Бог страшно поразил несчастную, заливалась слезами, кланялась ей в ноги и горько приговаривала: "Если Бог покарал тебя за меня, прости; я тебя прощаю, и Бог да простит". Но, видно, Бог не услышал молитв ни ее, ни плачущего семейства. Так, с выкатившимися глазами, с высунувшимся языком, с чрезмерно распухшей ногой, и похоронили несчастную. Вот что значит укорять ближнего за его добрую жизнь; вот что значит смеяться над святой добродетелью! Берегись, брат возлюбленный, судить чужую добродетель, хотя бы и казалась она тебе подозрительной. Что тебе за дело: лицемерит или нет ближний твой, делая доброе дело? «Ты кто еси судяй чуждему рабу?» (Рим. 14; 4). Разве ты был у него на душе, что знаешь о его лицемерии? А что, если он не лицемерит, а служит Богу всем сердцем своим? К кому ты тогда приравняешь себя, осуждая брата за то, за что должен бы его любить и уважать? Ведь это дело — прямо диавольское! Да у тебя самого, может быть, нет и никакого добра, даже и лицемерного.. . Как же ты судишь добро ближнего? Сам добра не делаешь — другим делать не мешай; сам грешишь — других не заставляй грешить... Почти добродетель хотя в других, если не даешь ей места в своей душе... Не шути, не смейся никогда над добрым делом ближнего, хотя бы и казалось оно тебе странным, необычным. Избави тебя, Бог, от такого бесовского посмеяния! Убойся суда Божия и укори себя самого: "Брат мой делает по силе добро, а я, окаянный, что делаю?.. Какой ответ дам я своему Господу, когда явлюся на Его Страшный суд? Господи, Господи! Если уж не за мои добрые дела, коих вовсе нет у меня, но хотя за молитвы братий моих, рабов Твоих истинных, не оставь меня грешного, обрати на путь истинный!" И верь, друг мой, это смиренное самоосуждение услышит Господь; Он коснется твоего сердца грешного и зажжет в нем искру добра; тебе самому захочется бросить грех, тебя самого потянет к заповедям Божиим. "Вот, — скажешь ты, — брат мой исполняет же эти заповеди, отчего же мне не исполнять их? Попытаюсь начать: Бог не без милости; не все же грешить, не умирать же во грехах. Помоги, Господи!" Так подскажет тебе Ангел хранитель твой, и ты, Бог даст, бросишь грех — и покаешься, и начнешь жить по заповедям Божиим, и возлюбишь их всею душой. Верь святому Апостолу, который говорит, что эти «заповеди... тяжки не суть!» (1 Ин. 5; 3). И возблагодаришь ты Господа, что указал тебе добрый пример жизни спасительной в добродетели твоего ближнего. И возлюбишь ты сего ближнего, как своего наставника ко спасению, и оба пойдете вы по одному пути Божию. Помоги же вам, Господи, ревновать друг другу в делах спасительных, и сохрани вас, Милосердый Боже, от великого искушения шутить и смеяться над добродетелями ближнего!.. Оглавление 229. Без страха Божия от греха не удержишься Хорошо сказал царь Давид о грешнике: «Глаголет пребеззаконный согрешати в себе: несть страха Божия пред очима его» (Пс. 35; 2), как бы так говоря: почему пребеззаконный грешник замышляет преступать заповеди Божий, святые и спасительные, и решается на дела Богу противные? Потому, что нет страха Божия пред очами его. Почему сильный обижает слабого? Почему клятвопреступник во лжи клянется, дерзкий — досаждает, бесстыдный — сквернословит? Почему человек, будучи сам весь во грехах, осуждает других? Потому, что нет страха Божия пред очами их. Почему мздоимный судия судит неправо, почему ленивый всю жизнь проводит в небрежении, утопая в греховных удовольствиях, не помышляя о покаянии? Потому, что нет страха Божия пред очами их. Без страха Божия не удержишься от грехов, не исправишь своей жизни, как говорит тот же Давид: «несть бо им изменения, яко не убояшася Бога» (Пс. 54; 20). Не расстаются грешники со своими беззакониями, не хотят обратиться к добродетели, потому что Бога не боятся. Кто Бога не боится, тот готов на всякое зло: ему не страшно убить человека — он даже почитает это делом удальства и храбрости; украсть, ограбить кого — для него дело выгоды. Плотские скверные грехи он и в грех не ставит, считая их потребностью природы. Лукавство и хитрость он считает мудростью; он каждый грех готов считать добродетелью, делом обычным: самым бесстыдством он хвалится: «хвалим есть грешный в похотех души своея...» (Пс. 9; -4); чего следовало бы стыдиться, тем он утешается; о чем бы плакать, тому он радуется; чем бы гнушаться, того он желает; чего бы избегать всячески, того он усиленно ищет. Кто Бога не боится, тот есть человек греха. Он только о грехе и думает, греха желает, грехом услаждается, сам в себе возжигает греховный пламень, а беззаконные дела — собирает как сокровище: « ...сердце его собра беззаконие себе...» (Пс. 40; 7). Как дикий конь, он порвал узду страха Божия и стремится туда, куда влечет его греховное пожелание, пока не упадет в ров погибели вечной. Кто Бога не боится — тот безбожник, он живет так, как будто не верует в Бога, не ждет Страшного суда Божия и вечной муки в геенне огненной. Для него все это — сказки; это поистине — сын погибели, раб и друг диавола, противник Божий, предтеча антихристов: как антихрист не захочет и слышать о Боге и воспротивится Ему, сам назовет себя богом; так и тот, кто Бога не боится, как бы не хочет знать Бога над собою, не слушает Его повелений, он сам себе — бог! Одним словом: где нет страха Божия, там всякое зло совершается, там всякая страсть, как говорит преподобный Дорофей. Как все реки текут в море, так в сердце, в коем нет страха Божия, стремятся все греховные пожелания, а за ними — и греховные дела. О, если бы люди грешные убоялись Господа Бога! Они не решались бы прогневлять Его, своего Судию праведного, своими беззакониями! Страх Божий — это узда, удерживающая грешника от пути его беззаконного, как сказано в Притчах: «страхом же Господним уклоняется всяк от зла» (Притч. 15; 27). Вот почему и Пророк Моисей, желая отвратить народ еврейский от грехопадений, заповедует ему иметь прежде всего страх Божий: «...да будет, — говорит, — страх Его в вас, да не согрешаете» (Исх. 20; 20). Страх Божий — путеводитель ко спасению и начаток любви к Богу, как говорит тот же Моисей: «И ныне, Израилю, что просит Господь Бог твой у тебе, точию еже боятися Господа Бога твоего, и ходити во всех путех Его, и любити Его и служити Господу Богу твоему от всего сердца твоего и от всея души твоея» (Втор. 10; 12). Вот видите, от страха Божия начинается спасение человеческое: кто боится Господа, тот ходит путем Его, хранит все заповеди Его, любит Его, ничего не жалеет для Него и служит Ему со всем усердием. Аврааму было сказано: «ныне бо познах, яко боишися ты Бога» (Быт. 22; 12). Знал Бог, испытующий сердца и утробы, что Авраам имеет страх Божий; но по-человечески сказал: «ныне бо познах» — ныне стало явно для всех, что ты боишься Бога. Почему? Потому что Авраам со всем усердием послушался Бога, повелевшего ему принести в жертву Исаака. А послушал он потому, что Бога любил больше, чем сына, и не только сына, но и больше, чем себя самого: он готов был сам себя лишить утехи и надежды, не щадил своей супруги Сарры, которая, конечно, неутешно стала бы оплакивать сына. Вот истинное Боголюбие! Кто любит Бога, тот и боится Его, и слушает Его, ничего — даже себя самого не щадит для Него, будучи готов умереть за Него, как говорится в тропаре мученицам: «Тебе, Жените мой, люблю, и Тебе ищущи страдальчествую и умираю за Тя...» А кто не любит Бога, тот не боится Его, не слушает Его, и не только жалеет чем-нибудь пожертвовать для Бога, но и Божие готов себе присвоить... Скажут: страх и любовь противоположны друг другу; сказано: «страх муку имать: бойся же не совершися в любви» (1 Ин. 4; 18). Люди, обыкновенно, не любят и бегут от того, чего боятся. Напротив, где любовь, там и страха нет: «Страха несть в любви, но совершенна любы (любовь) вон изгоняет страх» (1 Ин. 4; 18). Отвечаем на сие: есть страх мирской и плотской, и есть страх Божий, страх духовный. Страх плотской есть страх раба и невольника; страх духовный есть страх сыновний. Кто боится страхом мира сего, тот хотя и исполняет волю того, кого он боится, но делает это не из любви к нему, а только потому, что боится наказания. А кто боится страхом Божиим, тот исполняет волю любимого со всем усердием, из любви к Нему; он боится только того, как бы не оскорбить любимого, как бы не потерять Его расположения к себе, он боится Его, как сын отца, боится и в то же время любит! Для него утешительно с любовью соединять страх: как говорит Псалмопевец: «да возвеселится сердце мое боятися имене Твоего» (Пс. 85; 11). А слова святого Иоанна Богослова относятся к любви совершенной. "Есть два страха, — говорит преподобный Дорофей, — один страх первоначальный, другой — совершенный. Однако невозможно достигнуть совершенного страха иначе, как только первоначальным страхом. Начни с того, что делай добро, дабы избежать наказания, подобно рабу; потом станешь делать Добро для того, чтобы получить награду, как наемник; а затем Дойдешь до того, что будешь делать добро уже единственно из любви к Богу, как сын, и сподобишься услышать: «...уже неси раб, но сын... и наследник Божий Иисус Христом» (Гал. 4; 7). Один брат спросил старца: "Что мне делать, отче, для того, чтобы бояться Бога?" Старец отвечал: "Иди, живи с человеком, боящимся Бога, и тем самым, что он боится Бога, научит он и тебя бояться Бога". Святой Златоуст поучает: "Если помыслим, что Бог везде присутствует, все слышит, все видит, не только то, что мы делаем, но и то, что таится в глубине наших сердец, — если так расположим себя, то мы будем бояться Его, и не решимся ни на какое грешное дело или слово, ни даже помышление. Ибо скажи мне; если бы ты всегда стоял близ Царя; не стоял ли бы ты со страхом? Как же ты, предстоя пред Богом, смеешься и не боишься, не трепещешь пред Ним? Не злоупотребляй Его долго терпением: Он долго терпит для того, чтобы привести тебя ко спасению. Прежде чем начать какое-либо дело или слово, помысли, что Бог тебя видит, что Он около тебя. Он — тут, ешь ли ты, или пьешь, спишь ли, гневаешься ли на кого, или крадешь... Что бы ты ни делал, помни, что Бог с тобою, — и никогда не согрешишь: ты будешь чувствовать, что предстоишь Царю Небесному". Так поучает святой Иоанн Златоуст. Будем же помнить, что страх Божий есть начало и основание жизни богоугодной. «Начало премудрости, — сказано в Писании, — страх Господень» (Притч. 9; 10), — премудрости не мирской, а духовной, о коей сказано: «благочестие есть премудрость» (Иов. 28; 28), — премудрости, которая всегда поучается в законе Господнем. А без страха Божия все клонится к падению и разрушению: «Аще кто не держится страха Господня со тщанием, вскоре превратится (развратится) дом его» (Сир. 27; 3). (Из "Летописи" святителя Димитрия, митрополита Московского) Оглавление 230. Дорожите, дети, благословением родительским! «Благословение отчее утверждает домы чад» (Сир. 3; 9). Преподобный отец наш Сергий в юности своей не раз говорил своим праведным родителям: "Отпустите меня с благословением, и я пойду в монастырь". — "Подожди, чадо, — отвечали ему родители, — сам видишь: мы стали стары и немощны, послужить нам некому, у братьев твоих немало заботы о своих семьях. Мы радуемся, что ты печешься о спасении своей души — это дело доброе, но ведь твоя благая часть не отнимется у тебя. Послужи нам немного, пока Господь возьмет нас к Себе, и тогда Бог благословит исполнить твое заветное желание". И благодатный сын повиновался. Без благословения родительского он не решился даже на такое святое дело, как монашеское житие. Вот как угодник Божий дорожил этим благословением! Дорожите и вы, дети, благословением родительским, если хотите, да благо вам будет и да долголетны будете на земли! Дорожите этим сокровищем, которого никто и никогда не может похитить у вас! С благословением родительским никакие беды и напасти не страшны будут вам; с ним и в счастье-довольстве вы не забудетесь. Недаром говорит мудрая пословица: "Родительское благословение со дна моря достанет, оно в огне не горит и в воде не тонет". В родительском благословении действует благословение Бога Самого. Сам Бог — Отец Небесный, сотворив наших праотцов, благословил их Своим Отеческим благословением (Быт. 1; 28) и определил, чтобы «благословение отчее» утверждало домы чад (Сир. 3; 9). И смотрите, читайте сами в Слове Божием, во Святой Библии, и в житиях святых угодников Божиих, как Бог всегда исполнял на детях благословение их родителей. Благословил Ной Сима и Иафета — и исполнилось на их потомстве его благословение: в потомстве Сима сохранилось для всего мира истинное Богопочтение, а потомки Иафета — европейские народы — и поныне, спустя несколько тысяч лет, распространяют свои владения по всей земле. Напротив, лишился Хам благословения родительского —и поныне его потомки, обитатели Африки, лишены Божия благословения и блуждают во тьме заблуждений... Знали это и помнили древние люди, и ценили родительское благословение дороже всякого наследства. Даже Исав, этот сластолюбец, так легкомысленно продавший брату свое первенство за чечевичную похлебку, и тот — прочтите в Библии, как горько-горько заплакал, когда узнал, что благословение первородства досталось не ему, а младшему брату! И «возопи, сказано, гласом велиим и горьким зело, и рече: благослови убо и мене, отче!» (Быт. 27; 34). И выплакал он себе, благословение, хотя и не то, какое потерял. Так дорожили в древние времена благословением родительским. Дорожат им и теперь добрые, послушные дети. Идет ли боголюбивый юноша или девица спасать свою душу во святой обители — они прежде всего просят на то родительского благословения, на веки нерушимого. Желает ли добрый сын избрать себе подругу жизни — он и не подумает начинать такое важное дело без благословения родительского. Решается ли он вступить в какое-либо звание (духовное или светское), идти на службу царскую, заняться ли торговлей или каким-либо трудом праведным — он на все непременно просит родительского совета и благословения. А добрые православные родители, любящим сердцем благословляя детей своих, имеют святой обычай при этом вручать им и видимый знак своего и Божия благословения — святую икону Спасителя, или Пречистой Его Матери, или какого-либо святого угодника. И становится эта святая икона заветной святыней благочестивых детей на всю их жизнь; и не расстаются они с нею нигде и никогда. И случалось, что пули вражий, ударившись о святыню, благоговейно носимую на груди христолюбивого воина, отлетали без вреда для него, ибо Господь видит любовь и почтение добрых детей к родителям, и исполняет на них святое слово Свое: «да благо ти будет, и будеши долголетен на земли» (Еф. 6; 3). И видимо почивает на доме их Божие и родительское благословение. К несчастию, не все дети знают цену этого великого сокровища. Есть дети, которые ни во что ставят родительское благословение и за то лишаются Божия благословения. Вот поучительный рассказ из недавних времен, рассказ, свидетельствующий, как дети должны дорожить самым знамением родительского благословения — святой иконою, какова бы она ни была. Молодой человек, сын одной благочестивой помещицы, отправлялся на службу в Петербург. Мать при отъезде благословила его Ахтырской иконой Божией Матери. Икона была простая, без ризы, на вид невзврачная, темная, как обыкновенно эта икона пишется. Было уже лето, июль месяц, близко ко времени, когда чествуется Ахтырская икона Божией Матери. Путникам нужно было выбраться на большую дорогу, глухой степью, заросшей высокой травой и бурьяном. И вот юноша, оставшись в карете один, держа в руках икону, которую его мать подала ему в карету с напутственными словами и слезами и которую ему некуда было деть, предался мечтам о своем будущем: о роскошной жизни в Петербурге, о знакомстве со знатными особами, о блестящем обществе. Взглянув на образ, бывший у него в руках, — темный, невзрачный, — он подумал, что при такой обстановке, какая его ожидает, ему будет стыдно поставить у себя такую икону. И вот, не долго думая, он вышвырнул святой образ из кареты в густую, высокую траву и продолжал мечтать. Путешествие кончилось благополучно. Юноша приехал в Петербург и поступил на службу. Когда устроилась квартира, то дядька, размещая вещи, вспомнил про святой образ и спросил у барина — где он? Барин сказал, что он вышвырнул его еще в степи... Дядька пришел в ужас и тут же сказал, что не будет ему счастья без материнского благословения. "Материнская молитва со дна моря достанет, — сказал старик, — а кто ее не почитает, тот счастья век не знает". Барин успокоил дядьку, а сам развлекся и позабыл о своем поступке. Но ненадолго. Вскоре что-то приключилось ему весьма неприятное, и дядька не приминул напомнить ему о материнском благословении. Юноша промолчал, но с тех пор его поступок стал приходить ему на ум всякий раз, как только постигала его какая-нибудь неприятность. Он служил в Петербурге года два или три, служба шла для него весьма неудачно. Неприятности повторялись чаще и чаще; а дядька всякий раз твердил о материнском благословении. Наконец было получено известие о смерти матери, и юноша совершенно упал духом, потеряв возможность испросить у нее прощение и вторичное благословение. Тут-то дядька приступил к барину с настоятельными советами и увещеваниями бросить службу, ехать на родину и употребить все возможные средства к разысканию иконы. У самого юноши явилось сильное раскаяние; он вышел в отставку и поехал домой опять на долгих, опять на своих лошадях. Проехали уже степью несколько верст; вдруг лошади взбесились и понесли... карету опрокинули; барин вывалился, дядька и кучер тоже... Наконец лошади умаялись и остановились. Кучер и дядька по следу измятой травы нашли их стоящими и спокойно щиплющими траву. Барина в карете не оказалось. Кучер и дядька отправились искать барина... наконец нашли; но как?! Он лежал в обмороке, с окровавленным лицом, а под головою икона... та самая Ахтырская икона Божией Матери, которою мать благословила его, провожая в Петербург, и которую он так легкомысленно выбросил вон из экипажа! Дядька и кучер в изумлении пали на колени, а юноша, опамятовавшись и увидев святой образ, зарыдал горячими слезами, благодаря Господа за Его милость и вразумление. Он порешил идти домой пешком, неся в руках с честью святую икону. Потом он построил в своем имении церковь, которая и теперь там существует во славу Божией Матери и в честь святой иконы Ахтырской; а самую икону, покрыв дорогой ризой, поставил в церкви как храмовую, сказав, что он не достоин, чтобы этот чудотворный образ украшал жилище его, так тяжко согрешившего пред Господом и пред святою иконой Пресвятой Его Матери. Так вразумил Бог сего юношу, доброго сердцем, но легкомысленного, и научил его дорожить родительским благословением. Дорожите, дети, и вы этим сокровищем, если желаете, чтобы на вас почивало Божие благословение! Оглавление 231. Чему учит нас Христово Преображение? Просишь ты, чтобы я тебе еще предлагал о спасительных действиях Спасителя нашего Иисуса. Хорошо. Добро нам в том поучаться. Путники есмы, отечество наше не на земле; землю, как путь, переходим, и все земное на земле оставляем, и едиными душами отсюда отходим. Сего ради о сем да помышляем и печемся, что душе нашей полезно, и с нею неотлучно отходит, и в отечество входит. Спаситель наш, сказав апостолам, что Ему следует в Иерусалиме пострадать и умереть за спасение наше, за несколько времени прежде страдания, взял с Собою трех апостолов — Петра, Иакова и Иоанна — и возвел их на гору высокую, где перед ними преобразился: и просветилось лицо Его, яко солнце; ризы же Его были белы, яко свет; тут явились им в славе два пророка, Моисей и Илия, с Господом беседующие. Потом услышался глас из облака светла, осенившего их: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, о Немже благоволих: Того послушайте» (Мф. 17; 5). Апостолы, послышавше глас сей, пали ниц, и убоялися зело. Сим спасительным действием показал Господь апостолам, вопервых, что Он есть Отчее сияние, Бог и Господь, и Царь славы, хотя и покрылся смиренным человечества образом: видимым образом является, как человек, подобный прочим, но внутрь — Бог есть. Апостолы прежде видели славу Его от дел чудесных, но здесь увидели славу Его уже очами своими, когда показалось им лицо Его яко солнце, и ризы яко свет, как свидетельствуют: «и видехом славу Его, славу, яко Единородного от Отца» (Ин. 1; 14). Показывалась слава Христова от дел Его, которых никто, кроме Бога, не может творити. Но здесь явилась слава Его Божественная образом видимым, когда просветилось лицо Его Божественное как солнце, и ризы блистали как свет, о чем и глас Отчий свидетельствовал. Во-вторых, сим показал, что Он волею идет на страдание, о котором предсказывал. Познавшему, что Он есть Бог, Которому все возможно, удобно можно познать, что и страдание Его вольное есть. Ибо кто Бога может убедить к страданию, Бога, Который над всеми есть, и Которого слову и мановению все повинуется? Едина любовь и милосердие Его к нам, бедным, подвигло Его к тому. А тем самым увещевал апостолов, чтобы они, видевше Господа и Учителя своего страждуща, не соблазнились и не убоялись, и не отстали от Него, ведая, что Он волею будет страдать; какие бы это ни были страдания. Мог бы Он все злобное действие врагов Своих остановить, но не хочет; но все хочет страдать и терпеть, чтобы от сего человека погибший спасение получил. В-третьих, апостолы, как Спасителя увидели во славе, так и явившихся пророков, причастников той славы, видели. Отсюда видим, что в вечной жизни слава святых будет подобна славе Христовой: будут «подобны Ему... и узрят Его, якоже есть» (1 Ин. 3; 2). Здесь просветилось лицо Христово яко солнце: «тогда праведницы просветятся яко солнце в Царствии Отца их» (Мф. 13; 43), «Иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его» (Флп. 3; 21). Видим еще, коликая радость и сладость тамо будет. Петр таковую радость и сладость почувствовал в себе, видев славу Божию, что и с горы сходить не хотел, но хотел тамо и пребывать: «Отвещав же Петр рече (ко) Иисусовы: Господи, добро есть нам зде бытии» (Мф. 17; 4). Только часть некую славы Божией, и сколько могли видеть, видели, но в такую радость и сладость пришли: какая же радость и веселье будет там, где вся явится слава Божия, где узрят «Богa лицем к лицу!» (1 Кор. 13; 12)... Но кто хочет радости и славы оныя участником быть, тому надобно скорби и поношению Христову здесь сообщаться. «С Ним (Христом) страждем, да и с Ним прославимся» (Рим. 8; 17) «...многими скорбьмы подобает нам внити во Царствие Божие» (Деян. 14; 22). Видишь, что не только скорбьми, но и «многимы скорбьми внити туда подобает». В-четвертых, глас оный Отчий: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, о Немже благоволил: Того послушайте», — не только апостолов, но и нас всех касается. Тогда возглашал Бог из облака апостолам, но через них и к нам сей глас дошел; и к нам глаголет Бог: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, о Немже благоволих: Того послушайте!» Сколько раз читаем или слышим Евангелие Его святое, столько раз слышим глас Сына Божия, глаголющий к нам, Который не о чем ином поучает нас, как о спасительном пути, которым до славы оной Божией, на горе святой отчасти показанной, должно всякому идти, кто хочет получить оную. И кто слову Божию не внимает, тот не человеку не внимает, но Самому Богу; и кто слово Божие не слушает, и по слову Божию не живет, тот Бога не слушает, Который через слово Свое глаголет (т. III, 181). Послушаем же Сына Божия, как увещевает нас Небесный Отец, и, мирские прихоти оставивши, возьмем всяк крест свой, какой от Него наложен будет, и пойдем за Ним, да приведет нас к Небесному Своему Отцу; тако потечем, да постигнем; постраждем с Ним, да и с Ним прославимся; не постыдимся поношение Его носити, да и Он не постыдится нас, когда приидет во славе Своей. Да помянет нас Господь во Царствии Своем! (Из творений святителя Тихона, епископа Задонского) Тропарь праздника: Преобразился еси на горе, Христе Боже, показавый учеником Твоим славу Твою, якоже можаху: да возсияет и нам грешным свет Твой присносущный, молитвами Богородицы, Светодавче, слава Тебе! Кондак праздника: На горе преобразился еси, и якоже вмещаху (сколько могли), ученицы Твои славу Твою, Христе Боже, видеша; да, егда Тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное, мирови же проповедят, яко Ты еси воистинну Отчее сияние. Оглавление 232. Радость восходящей на небо Богоматери «Воставши же Мариамь... иде в горняя со тщанием...» (Лк.1; 39) Так Евангелист Лука описал путешествие Преблагословенной Девы Марии из Назарета во град Иудин. А если бы тому же Евангелисту довелось описывать преславное преставление Матери Божией, то он, наверное, написал бы не только: «иде в горняя со тщанием», но сказал бы еще, что Она летела, летела с такой скоростью, что опередила самих Херувимов, Ее провожающих. Почему так? — Да подумайте только: кто преходит? откуда и куда? Знаем мы, что все люди переходят на тот свет. А как не все мы одинаковы, то и свет тот не для всех одинаков. Много бед терпят праведные на сем свете; начиная с праведного Авеля и кончая теми, кто ныне праведно живет, не найдешь ни одного из праотцов, пророков, апостолов и святителей, которые всю жизнь провели бы счастливо и безбедно на земле. Ко всем праведным одинаково относится оное апостольское слово: «хотящий благочестно жити о Христе Иисусе, гоними будут» (2 Тим. 3; 12). Теперь посмотрите на грешников, начиная с Каиновых потомков и кончая нынешними: редкий из них несчастливо живет: кто лишен дневного пропитания, а у грешника нераскаянного всего вдоволь; кто разоряется, а он оттого еще богатеет. Это подтверждает и Царь Давид: «вскую грешных путь спеется?» — жалуется он. Таков сей мир, в коем живем. Таков сей берег, от которого отплываем. Для праведных он полон бед, а для грешников счастлив. Взглянем теперь на другой берег, к которому пристанем, — на тот свет, куда все пойдем. Великое блаженство уготовал там Бог для любящих Его! Помысли, если хочешь, великую славу царей, исчислил их бесчисленные богатства — все это ничто в сравнении с блаженством, для праведных уготованным. Представь себе человека, паче всех мудрейшего, паче всех краснейшего: но и мудрость самого Соломона против тамошней — невежество, и красота целомудренного Иосифа — одно безобразие, и сила Сампсонова — немощь. Подумай: что всего более услаждает в сем мире твои чувства? — Алмазы ли и жемчуга приятны твоим очам? Музыка ли утешает твой слух? Иноземные лакомства услаждают гортань или дорогие ароматы нравятся обонянию? Но все это против небесных сладостей — мерзость, белена, горечь и смрад! А грешникам грозит там страшная и ужасная беда: там огнь неугасающий, червь неусыпающий, плач неутешный и скрежет зубов... Все здешние беды против тамошних— только детские забавы! Итак, для праведных умереть — значит на сем берегу — в сей жизни — со всеми бедами разделаться, а там — со всяким блаженством познакомиться. Как же поэтому не желать им поскорее перейти туда? Да если бы и никаких бед в сей жизни они не терпели, — все равно они туда поспешали бы... А то — отсюда их гонят всякие беды, а туда зовет вечное блаженство, здесь им не дают простора на аршин для прожития, а там для них готовы целые круги небесные, в наследие им отведенные... Здесь праведника обижают и бьют, и суда не дают, а там ему Царство обещают... Как же ему не спешить туда? Но если все праведники из сей жизни как на крыльях орлиных летят, то что сказать о Матери Божией? Полна бед и горестей была Ее жизнь на земле; не говорю о Ее убожестве, о скитании с Младенцем Иисусом: из Вифлеема в Египет, из Египта в Назарет, — о Ее постоянных скорбях и тревогах за Сына. Довольно вспомнить только то, что Она перенесла во время страданий Господних. Ее Сына, точно злодея, связанного по городу водили: какими там Матерь за Ним стопами шла? Сына на позорище от главы до ног безпощадно били: какими очами там Матерь взирала на то? Сына, в поругание, тернием колючим венчали: какими словами Матерь сего бедного Царя приветствовала? Сына посреди двух злодеев, аки страшного злодея, повесили, желчью напоили, нам умирающим уже издевались: можно ли высказать словами, в каком жалостном положении Матерь стояла тогда у креста?!.. Один живописец, изображая смерть царской дочери, представил окружающих сродников в разных видах печали, а лицо самой царицы-матери завесил платком. Когда его спрашивали: для чего он так сделал? Он отвечал: как бы я ни изобразил скорбь матери по любимой дочери — все будет слабо, а потому под платком пусть каждый сам представляет себе ее печаль, как умеет! И нам никогда не изобразить страданий Матери Божией у креста — как бы мы ни старались это сделать. Довольно того, что начертал живописец Дух Святый чрез Симеона: «и Тебе же Самой душу пройдет оружие» (Лк. 2; 35). Не сказал: тело пройдет, но душу — так тяжка была Ее горесть. И с сим-то мечом, вонзенным в Ее душу, Богоматерь три дня носилась. И чем больше Она видела страданий Сына, тем глубже этот меч в Ее душу проникал. И хотя он изъят был Воскресением Сына, но и потом, до самого Ее преставления, Она не без скорбей пожила. Если много терпели ученики Христовы, то конечно еще больше терпела от иудеев Сама Матерь их Божественного Учителя. Довольно вспомнить злобный поступок оного Аффония, который самое тело Ее, к погребению несомое, хотел опрокинуть. Как же после всех этих бед и скорбей не идти Ей со тщанием в горние селения Божий? Но и этого мало. Слышала Она от Сына Своего, что и самый последний праведник просветится яко солнце в Царствии Его; ведала, что и рабов Своих паче царей земных ублажает Бог. А ведь Она была — первейшая праведница, великая страдалица, Она была — Матерь Божия! И вот надежда благ вечных воскрыляла Ее паче колесницы Илииной. К тому же: вспомним, в каком уничижении видела Она на земле Своего Сына? Он был тернием увенчан, в рубище одеян, оплеван, поруган, окровавлен, распят! Как же было не спешить Ей на небо, где Сын Ее теперь уже славою и честью венчан, где возседит Он одесную Отца как Царь и Владыка вселенной? На такое зрелище матери приятно и издалека посмотреть, тем паче возсесть одесную Сына, яко честнейшей Херувимов и Серафимов! Вот почему мы можем сказать и ныне о Ее преставлении: «воставши Мариамь, иде в горняя со тщанием!» А мы, слушатели, со тщанием ли пойдем от мира сего? Увы! Есть у нас тщание, но не на тот свет: мы со тщанием гоняемся за почестями, за богатством, за всякими удовольствиями; а о смерти и не думаем. Или нет: иногда думаем, только не о своей, а о чужой: "Вот такой-то скоро умрет — и очистит нам свое место!" Каково же будет после сего наше исхождение на тот свет? Если мир сей нам так сладок, то понятно, что смерть нам очень горька. О, если бы она только лишила нас сладостей мира сего! Но нет: она после сих сладостей приводит сластолюбцев в муку вечную. Думай же, честолюбец: приятно ли тебе будет пойти туда, где выставлен будешь на вечный стыд? Рассуждай, судия неправедный, хорошо ли тебе будет на том берегу, где давно на тебя приносится Богу жалоба: «доколе, Господи, не мстиши?» Смотри, ненасытное око! каково тебе будет там, где поместят тебя в тесных узилищах адовых? Вот почему нам неприятно, когда нас на тот свет зовут; вот почему «смерть грешников (называется) лютою!.. Итак, если желаем, чтобы наша смерть была для нас вожделенною, не будем любить мира, ни яже в мире. Если наше око лукавое засмотрится на чужое добро, обратим его к небу: пусть там выбирает себе, что хочет — в пресветлом пространстве небес! Тогда и смерти не будем бояться, —даже скучать станем по ней, повторяя псаломское слово: «Увы мне, яко пришелствие мое продолжися» (Пс. 119; 5); «когда прииду и явлюся лицу Божию?» (Пс. 41; 3). О Мати Божия, со тщанием в горняя прешедшая! Матерним Твоим к Сыну ходатайством обрати все тщание наше от земных к небесным, да со тщанием и востанем, и со тщанием пойдем в след Тебе в горняя Сына Твоего! Аминь. (Слово Георгия Конисского, архиепископа Белорусского)