Троицкие Листки (128)

564. Слово покаявшегося пьяницы «о многопотопном и прелестном пьянстве» Не богомудрое слово святоотеческое и не поучение благочестивого пастыря-проповедника предлагаем мы на сей раз читателям "Троицких Листков", а смиренное слово инока, который жил почти триста лет тому назад и сам был одержим когда-то пороком пьянства, но при помощи Божией покаялся, победил в себе эту гибельную страсть и написал поучение "О многопотопном и прелестном пьянстве", которое и предлагаем здесь в сокращении с переводом на современный язык. Поистине многопотопна и обольстительна эта страсть — пьянство, и многие, от нихже первый есмь аз, болезнуют этим недугом, совершенно в нем утопают, как тонет олово в воде. Ведь не для того дал нам Бог пищу и питие, чтобы мы предавались объядению и пьянству, а для подкрепления нашего тела и увеселения в приличное время. И сами-то мы не для того сотворены Создателем, чтобы упиваться и жить подобно свиньям, а для прославления Творца — нашего Благодетеля, в Троице славимого Бога. И как железо не на то нам дано, чтобы мы истребляли им друг друга, так и вино не для пьянства нам дано, а для подкрепления сил болезнующих, как и святому апостолу Тимофею разрешает великий и богогласный апостол Христов Павел вкушать вино стомаха ради (ради желудка) и частых его недугов. Как от малой трещины может потонуть большой корабль, так от малого небрежения и послабления самому себе приходит великая беда. Вводи корабль в тихое пристанище, пока не настала буря; так же берегись от пьянства, пока оно не сделало тебя своим рабом. А если не сумеешь уберечь себя, то поймешь зло, когда будет уже поздно, когда придет зима и у тебя не будет теплого крова, где бы ты мог главу приклонить. «Всяк пияница... обнищает и облечется враздранная», — говорит Соломон (Притч. 2; 21). Мы видим, что и бессловесные животные по природному влечению сами избегают вредных трав, а питаются полезными для них; будем же подражать им в том, что нам полезно и что вредно. Итак, внимай себе, человек: посреди сетей многих ходишь ты; сети скрыты врагом повсюду; смотри же внимательно, чтобы не быть добычей диавола. Нельзя разграбить дом, пока не связан крепкий его хозяин: так и диавол, чтобы расхитить душу человека, прежде старается связать и омрачить пьянством царя души — ум наш, а когда ум помрачен, тогда человек и сам не помнит, что делает. Поистине надо удивляться, как это мы любим то, что нам вредно, делаем то, что сами же осуждаем, и так обманываем себя со дня на день, с часу на час, до конца нашей жизни. Тогда как Христос предостерегает нас: «блюдитеся, да не отягчают сердца ваша объядением и пиянством» (Лк. 21; 34), и апостол Петр говорит: «бодрствуйте, зане супостат ваш диавол ходит, яко лев рыкая, иский кого поглотити» (1 Пет. 5; 8). А мы, предаваясь пьянству, как можем ожидать себе милости от Бога? Не знаю, за кого мне считать тебя, подобный мне пьяница, — за человека или за бессловесное животное? Считать ли тебя за человека? Но ты поступаешь подобно бессловесному. Считать ли тебя за скота? Но ты становишься хуже скота: скот так и сотворен неразумным животным, а ты — разумное Божие создание, а уподобляешься псам и свиньям и тем позоришь свое разумное достоинство. Ты делаешь себя посмешищем врага диавола. И зачем ты, о несчастный пьяница, сам себя убиваешь, сам себя отравляешь, а в будущей жизни готовишь себе вечную погибель? Если ты — разумное создание, то зачем живешь подобно скоту неразумному? Да если бы ты был и в самом деле скот, а не человек, то ведь и скот понимает, что ему полезно и что вредно: зачем же ты касаешься вредного? Но ты — владыка твари бессловесной: зачем же ты живешь хуже этой твари? Зачем ты лишаешь себя жизни вечной? Гнилой член отсекают, чтобы он не заразил всего тела: так должно отсекать и страсть, чтобы она не погубила нашу душу. Слышишь, что Господь говорит? Аз и Отец «приидем и обитель у него, (то есть в душе христианина) сотворим» (Ин. 14; 23). Зачем же ты пьянством затворяешь для Владыки вход в твою душу? Почто позволяешь врагу поселиться в твоей душе и, будучи храм Божий, бываешь сосудом диавола? Как дым отгоняет пчел, так и богомерзкое пьянство удаляет от нас милости милостивого нашего Бога. И как с закатом солнца наступает тьма, так и тогда, когда мы отгоняем благодать Святого Духа от себя и удаляем Ангелов хранителей наших, мы становимся игрушкой и жилищем нашего древнего губителя — диавола. Когда я вспомню, что и такие праведники, как Ной и Лот. такой сильный муж, как Сампсон, будучи побеждены вином, подверглись поруганию: Ной — от собственного сына, Лот — от своих же дочерей, а Сампсон — от своей жены, то невольно задумываюсь и не знаю, что мне делать. Вижу, что сам от себя погибаю, и, однако, опять то же самое делаю, и что для меня вредно, то считаю за полезное; поистине должен я повторить, хотя и недостоин этого, слово великого Божия избранника, апостола Павла: «Не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю... не аз сие творю, но живый во мне грех» (Рим. 7; 19-20), и слово Соломоново: «бита мя, и не поболех, и поругашася ми, аз же не разумех» (Притч. 23; 35). Горе моему невоздержанию! Мысли мои непостоянны, как ветер, желание быть воздержным — как роса, мое твердое намерение — как паутина, ветром разрываемая, и сам я точно корабль, волнами отовсюду обуреваемый. Солнце ума моего не светло сияет во мне; говорю душе моей: взгляни на небо, прославь своего Творца! "Но как я взгляну? — отвечает она. — Свет очей моих помрачился и не может смотреть на небо; как воспою песнь Господу моему на земле чуждой — во прахе страстей? Мне только плакать прилично: лишилась я светлых праздников моих, не могу славословить Господа, во тьме и мраке пребываю. О, кто возвратит мне дни прежние, когда праздновала я пред Господом моим? Возврати мне, Господи, покой мой прежний, да просвещуся светом Твоим и прославлю пресвятое имя Твое; да одолею Амалика страстей моих и войду в землю обетованного покоя. Нет у меня дерзновения просить этого, вся я страстями осквернена, но без Твоей помощи не войти мне туда, Господи, если Ты Сам не поведешь меня воздержанием и огнеподобной теплой молитвой. И кто даст мне эти крылья благодатные —воздержание и молитву, чтобы мне полететь на них к блаженному покою и почить от страстей? Горе мне: мои праотцы невоздержанием лишились рая, а я невоздержанием лишаю сама себя вечного блаженства". Братие мои возлюбленные, вы, подобно мне страждущие недугом невоздержания, будем помнить внезапное посечение смертное, и Страшный Суд Божий, и грозное мучение; вспомним, на какую радость вечную зовет нас Господь: «ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его» (1 Кор. 2; 9). Ужели мы ради ничтожного земного удовольствия сами себя лишим такой благодати, и радости, и Божественного света? Итак, если хочешь быть силен разумом, то будь воздержан в пище и питии, полюби пост, как наставника во всех добродетелях, и тогда на опыте познаешь, что ты становишься свободным от плотских страстей, как бы от каких-нибудь тяжких уз. А если тебя все же будет тянуть к вину и без вина невкусна тебе покажется пища, то воздержись без пищи до вечера, проведи так весь день, вот и будет для тебя пища очень вкусной. Если же и при этом не пропадет желание выпить, то вспомни: кто из любителей вина получил от Бога милость и спасение? Мало того, даже еще и здесь, на земле, кто, проводя жизнь в пьянстве, приобрел честь и славу? Пьяницы не только не приобретают их, но и приобретенное теряют. И сколько людей погибло от пьянства, сколько умерло без покаяния: сколько таких, которые от него много бед понесли, много тяжких, неизлечимых болезней нажили, а некоторые и ума лишились, и попущением Божиим подверглись даже беснованию. Берегись же, чтобы и тебе не потерпеть чего-либо подобного. У диавола есть такой обычай: он склоняет нас употреблять водку и всякое опьяняющее питие сначала не для опьянения, а ради веселья, а потом мало-помалу доводит и до пьянства. А тогда мы уже становимся как бы его рабами: он тянет нас к вину как бы насильно, понуждая пить, распаляя жажду к опьяняющему напитку. И если мы до конца жизни останемся в рабстве у этой привычки, то все, конечно, погибнем — и телом, и душой. Вот почему будем, братие, всячески избегать водки, как злой губительницы наших душ и телес; будем помнить, что нет в ней никакой пользы, а только один вред, что сладость опьянения сменяется горечью, радость покрывается печалью. Будем лучше услаждаться вином духовным — жаждой ко всему духовному и богоугодному и таким образом сначала будем бороться со своей мыслью греховной, как со злым врагом, а потом возрадуемся о победе над ним благодатью Господа нашего Иисуса Христа, Ему же слава со Отцем и со Святым Духом, ныне и присно, и в нескончаемые веки. Аминь. Оглавление 565. Слово о пьяницах Ничто так не противно Богу, как чревоугодие, которое навеки лишает человека Его святой благодати. Поэтому святой апостол Павел и говорит: «Яко во дни, благообразно да ходим, не козлогласовании и пиянствы» (Рим. 13; 13) и не многоядением, как бессловесные животные. Господь Бог ненавидит чревоугодников: Он не может пребывать в их душах, а воздержных любит и в их душах пребывает. В святом Иоанне Предтече ты найдешь и смирение, и чистоту, и любовь, и кротость, и все прочие добродетели, но более всего поражает нас строгость его жизни. Ибо где нет воздержания, там нет места и никакой другой добродетели. Послушай, каково было воздержание святого Иоанна: он не вкушал ни вина, никакого другого опьяняющего напитка и никакой другой пищи у него не было, кроме акрид и дикого меда, на вкус очень горького и неприятного. Он так постился, что Сам Иисус Христос сказал о нем так: «прииде бо Иоанн (Креститель) ни ядый, ни пияй» (Мф. 11; 18), а одежда его была из верблюжьего волоса и кожаный пояс — на чреслах его. А мы, грешные, только по имени называемся христианами, а на деле — хуже неверующих во Христа. Не так бы было удивительно, не столь было бы жаль, если бы такое бесчиние творили неверующие, потому что Бога они не знают и надежды на Него не имеют, а мы ведь христиане, нас Господь Бог призвал от смерти к жизни; все законы повелевают нам беречься чревоугодия и любить воздержание. И поистине достойно удивления, как это христиане смеют оскорблять своего Творца и угождать диаволу, от которого отреклись при Святом Крещении, как не стыдятся они пьянства и творят противное не только закону христианскому, но и простому здравому смыслу человеческому. Над ними смеются и неверующие, востанут, воистину востанут в день Суда Божия нечестивые турки и татары и обличат нас, христиан, в том, что они по одному слову своего пророка Магомета во всю свою жизнь не вкушают вина, а христиане вовсе не хотят слушать повеления Сына Божия, Иисуса Христа, Господа, Учителя и Спасителя своего, Который с любовью увещевает их быть трезвыми, говоря: «Внемлите же себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством... и найдет на вы внезапу день той» — день Страшного Суда Божия (Лк. 21; 34). Вот все мы называемся христианами, то есть учениками Христовыми, скажи же мне, христианин, какой господин полюбил бы раба пьяницу или какой учитель стал бы равнодушно смотреть на пьяницу ученика? Поэтому и твой Господь и Учитель, Иисус Христос, ненавидит пьянство и чревоугодие. Смотри же, несчастный человек, как мерзко и гнусно пьянство, подумай, что ты ведь только и отличаешься от скота тем, что получил от своего Творца разум и через то поставлен господином всей неразумной твари. Но если ты пьянством лишаешь себя разума, то сам уподобляешься скотам бессловесным. Да пьяница даже еще хуже и неразумнее скота: известно, что никакой скот не станет пить больше того, сколько ему нужно, хотя бы ты и принуждал его к тому побоями, а пьяница пьет без всякой меры и оскверняет свои уста. Не срамное ли это дело? А между тем пьяницы обыкновенно ни во что ставят свой порок и пьянство за грех даже не почитают, у них всегда есть разные оправдания и отговорки, они и слышать не хотят о том, что едва ли есть еще такой порок, который так разорял бы дома и влек за собой великий гнев Божий, как пьянство. Послушай, человече, как грозно вопиет об этом пророк Исайя: «горе... сикер» (крепкие напитки) гонящим, а о делах Божиих нерадящим — «вино бо сожжет я». Какое же горе? «Пленени быша... и множество бысть мертвых», то есть за пьянство Бог попустил войну и пленение, «и разшири ад душу свою и разверзе уста своя... и снидут славнии и велицыи и богати». Вот сколько бедствий постигает людей за пьянство: и мор, и голод, и война... Видишь, что пьяницы совсем неспособны делать добро: «вино пиют», о делах Господних нерадят, «и дел руку Его не помышляют» (Ис. 5; 11-12). Не о делах Божиих, а о своем чреве пекутся они. Они ни во что вменяют самые благодеяния Божии: омраченные вином, они подобны мертвецам, и даже хуже мертвецов, потому что свою жизнь называют благополучием и удовольствием. Но что это за жизнь — быть подобным скоту? Что за удовольствие — добровольно делаться безумным? Что пьяный, что безумный — одно и то же, потому что вино отнимает у человека ум, возбуждает в нем гнев и похоть блудную. Как «печь испытывает крепость лезвия закалкою, — говорит премудрый сын Сирахов, — так вино испытывает сердца гордых — пьянством» (Сир. 31; 30). «И не упивайтесь вином, — предупреждает святой апостол Павел, — от которого бывает распутство»(Еф. 5; 18). Вот почему еще в Ветхом Завете Господь Бог заповедал священникам и всему роду их не пить вина и никакого опьяняющего напитка под страхом смерти (Лев. 10; 9). Что еще сказать о вине? Сколько происходит от него разных тревог, ссор и драк, об этом говорит Соломон: «кому горе? кому молва? кому судове? кому горести и свары? кому сини (багровые) очи? не пребывающим ли в вине, и не назирающим ли, где пирове бывают?» (Притч. 23; 29-30). Послушай, скольких людей загубило пьянство! Аммон, сын царя Давида, на пиру у брата своего Авессалома был напоен допьяна и убит. Пьяный Олоферн убит в своей палатке Иудифью. Но зачем искать примеров тому в Писании? Каждый день можем видеть и около себя множество подобных примеров. Пьянство — это известная сеть диавола, который постоянно ею ловит людей и во ад низвергает. Известно также, что где царит пьянство, там нельзя никакой тайны укрыть; если хочешь узнать чью-нибудь тайну, то спроси у пьяного: он не только чужие тайны тебе расскажет, но и сам на себя что угодно наговорит. Пьяница лишает сам себя благодати Божией и вечного блаженства, навлекает на себя гнев Божий, и если не покается, то не избежать ему вечных мук, потому что через пьянство он отвращается от Бога и творит волю диавола. Ничто так не угодно диаволу, как пьянство и блуд: эти пороки — мать всякого зла, известно, что в пьяном виде люди много совершают преступлений и ради блудной страсти творятся злодеяния без числа. Пьянство не только душе вредит, но и телу причиняет многие болезни: от него происходят подагры и другие болезни в ногах, болезни головы и желудка, падучая болезнь и сухотка, повреждение ума и много других. Известно также, что больше людей гибнет от пьянства, нежели на войне. И как человеку быть здоровым, когда у него в голове, точно в котле, все перемешивается, а в желудке все киснет, бедная душа как в воде утопает? Подумай, несчастный, что за удовольствие тебе добровольно себя мучить и природу свою насиловать? Что за наслаждение — пить и напиваться, потом спать и снова с похмелья делаться пьяным? Подумай, можешь ли ты избежать разных грехов, будучи пьян, когда и само пьянство есть смертный грех? Пьяный человек теряет и образ Божий, по которому он сотворен. Подумай, на какие грехи ты неспособен в пьяном виде? Пьяный не пойдет и в церковь Божию, а если и придет, то каждый его сторонится, потому что от него исходит смрад, а своим кривляньем он многих соблазняет и наводит на грех. На другой день он встает с головной болью и внутренним жаром и, не дождавшись пока закончится служба Божия, он принимается опять пить, не только до обедни, но иногда и до заутрени. Помыслим, братие, о нашей немощи: если уж и в трезвом виде иногда не можем удержаться от греха, то что сказать, если через пьянство потеряем ум добровольно? Если случится трезвому человеку впасть в какой-нибудь смертный грех, то он еще может сокрушить свое сердце и принести покаяние, а пьяный никогда этого не может сделать, разве в будущей жизни, когда пробудится во тьме и в муках адских. Но тогда уже поздно будет. А сколько людей умирает от пьянства внезапной смертью! Один утонул, другой упал и расшибся, а тот умер прямо от вина. Убоимся же, братие, этого грозного Божия наказания! Не будем хуже несмысленных скотов! Скот знает меру и время, когда пить и есть, а ты не хочешь знать ни того, ни другого! Устыдись — не говорю уже людей, а скота несмысленного: видишь, и скот воздержнее тебя! А если видишь в себе этот порок, то моли Господа Бога, чтобы Он даровал тебе опомниться, и познать меру в пище и питии, чтобы ты полюбил пост и строгость христианской жизни, чтобы, распиная плоть свою с ее страстями и похотями, угодить Господу Богу и с Ним царствовать во веки. Аминь. (Составлено в конце XVII столетия архимандритом Гавриилом) Оглавление 566. Пчела, ужалив, умирает Не другому вредишь ты, человече, когда ближнему зло творишь, а себе самому. "Не видишь ли, — говорит святитель Иоанн Златоуст, — что пчела, ужалив, умирает? Через это насекомое Бог учит нас тому, чтобы мы не оскорбляли ближних: иначе мы сами подвергаем себя смертельной опасности в будущем: «душа же, сказано в Писании, согрешающая, та умрет» (Иез. 18; 20). Когда ты уязвляешь ближнего, то, может быть, и причиняешь ему некоторую боль, но сам ты, подобно пчеле, уже умираешь душой. Хотя Писание и похваляет пчелу, когда говорит: «коль делателъница есть... еяже трудов царие и простии во здравие употребляют» (Притч. 6; 8); однако ничто не может избавить ее от смерти, когда она уязвит кого-нибудь, и она непременно должна умереть. Если же и ее не спасает ее полезность, когда она делает зло, то тем паче не спасет нас. Мы ведь не тварь неразумная". То же говорит наш русский "златоуст", святитель Христов Тихон Задонский: "Сказывают, что когда пчела уязвит кого-нибудь своим жалом, то сама уже погибает. То же самое бывает и с христианином: не может он обидеть ближнего без того, чтобы не обидеть тем самым еще больше себя самого. Чем больнее уязвляет он другого, тем больнее уязвляет себя же самого. Когда он обижает ближнего, то этой обидой оскорбляет Бога Самого, потому что нарушает заповедь Божию, которая не велит никого обижать, но повелевает всех любить, всем добро творить. «Возлюбиши искренняго твоего, — говорит Господь, — яко сам себе» (Мф. 22; 39). Да, кто обижает ближнего, тот больше обижает самого себя, нежели ближнего. Почему? Потому что другому он вредит только телесно, а себе —душевно, другому уязвляет тело, а себе — душу. А чем дороже душа паче тела, тем больше обида и вред, причиненные душе, нежели вред, причиненный телу. Да и каким бы грехом ни грешил человек, он ранит свою душу и ей вредит. Согрешает ли человек против ближнего своего — он наносит рану своей же душе. Согрешает ли он без оскорбления ближнего — он своим грехом, как жалом, себя же уязвляет. А сатана, как непримиримый враг человека, всегда ищет и всячески тщится ввести человека в грех. Когда грешишь ты, человече, то сам себя отдаешь диаволу в обиду. Если ты гонишь человека, то знай, что тебя самого гонит на то диавол. Когда ты похищаешь добро у человека, то диавол уже похитил добро у твоей души. Когда ты прельщаешь и обманываешь человека, то тебя самого уже прельстил и обманул диавол. Когда клевещешь на человека, то ты уже отдал сам себя клевете диавольской. Если ты хулишь и насмехаешься над человеком, то ты уже отдал сам себя диаволу на поругание. Когда ты бьешь человека, то уже бьет твою душу диавол. Смеешься ли над человеком, — смеется над тобой самим диавол. Презираешь ли, уничижаешь ли человека, — тебя самого презирает и уничижает диавол. Так всякий грешник казнит сам себя. Самый грех и есть уже для него казнь за грех. Он уязвляет другого, но еще больнее уязвляет себя самого; он вредит другому, но еще больше вредит себе самому; бьет другого, но еще больнее бьет самого себя; отнимает у другого, но еще больше теряет сам; клевещет на другого, но еще больше будет оклеветан от диавола; осуждает другого, но тем самым осуждает себя самого; оскорбляя другого, оскорбляет самого себя; обманывает — и обманывается; смеется над другим — и сам делается через то посмешищем диавола. Словом, какое бы зло человек ни делал другому — еще больше зла он делает себе самому: ближнего он обижает телесно и временно, а себя — душевно и на веки вечные. Так всякий грешник меру, которой мерит ближнему своему, себе самому наполняет с преизбытком". Так поучает святитель Христов Тихон. "Поистине, — говорит святитель Иоанн Златоуст, — одним только лютым зверям свойственно обижать, когда еще никто их и не трогает; но и звери редко так делают; и они не причинят тебе вреда, не придут к тебе в дом, не укусят тебя, если ты сам не пойдешь к ним в пустыню, если не раздражишь их чем-нибудь. А ты, будучи человеком, существом разумным, будучи почтен такой властью, честью и славой, даже зверям не подражаешь и уязвляешь брата? Чем же ты можешь оправдаться? Не слышишь ли, что говорит Павел? «Почто не паче обидими есте? почто не паче лишени бываете?Но вы (сами) обидите и лишаете, да еще братию?» (1 Кор. 6; 7-8). Видишь ли, что злополучие состоит в делании зла, а благополучие — в терпении от зла? В самом деле: скажи мне, если кто злословит начальников, если кто оскорбляет властителей, то кого он обижает, — себя или их? Очевидно: себя. Если же так, то, оскорбляя человека, не оскорбляешь ли ты через него Самого Христа? "Нисколько", — говоришь ты. Но что ты говоришь? Кто бросает камни в изображение царя, тот в кого бросает? Не в самого ли себя? Итак, если бросающий камни в царское изображение побивает самого себя, то оскорбляющий образ Христов — а человек и есть образ Божий — не обижает ли самого себя?" Вот рассуждение вселенского учителя, святителя Христова Иоанна Златоуста. Не то же ли свидетельствует и совесть наша? Вспомни, каждый человек, как тяжело, мучительно было у тебя на сердце, когда в первый раз оскорбил ты ближнего, хотя бы этот ближний и сам подал к тому повод? Не слышал ли ты в глубине души своей этого неподкупного судью-обличителя — свою совесть? Не говорила ли она тебе, по крайней мере в первые минуты: "Ах, зачем ты это сделал? Зачем так раздражился? Зачем вышел из себя? Разве нельзя было поправить дело без брани, без ссоры, без оскорбления ближнего? Согрешил ты пред Богом, согрешил пред братом, неправ ты и пред самим собой. Если уж ты забыл заповедь Божию, повелевающую любить ближнего, как себя самого, то хоть пожалел бы себя: ну, можешь ли ты быть теперь спокоен душой, когда знаешь, что брат немирен к тебе, что он всем может на тебя жаловаться. Какими глазами будешь ты теперь смотреть на добрых людей? Но суд людской не так страшен, как суд Божий: с какой совестью ты теперь станешь повторять молитву Господню: "и остави нам долги наша, как и мы оставляем должником нашим"? Как ты, преступник заповеди Божией, войдешь теперь в храм Божий, как возведешь очи к Отцу Небесному — ты, обидчик своего брата, непослушный сын Небесного Отца? Не отвратит ли Господь от тебя очей Своих милосердых? И как ты дерзнешь просить у Него прощения своих грехов и помилования, когда сам не захотел помиловать брата своего, снизойти к его немощи, немного потерпеть его? Слышишь, что Он, Господь наш, говорит, — и непреложно святое Божественное слово Его: «аще отпущаете человеком согрешения их, и Отец ваш Небесный отпустит вам согрешения ваша; аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешения ваша» (Мф. 6; 14-15). Вот что говорит нам совесть наша. Итак, если хочешь получить милость Божию, то поспеши примириться с обиженным тобой, вынь смертоносное жало из сердца твоего, приложи пластырь милосердия и любви к ближнему на рану твою, окажи любовь к обиженному тобой, и тогда — Бог милостив — исцелится недуг души твоей, успокоится встревоженная совесть твоя. А пока этого не сделаешь, не пойдет к Богу молитва твоя, не даст покоя тебе совесть твоя, не будет мира душе твоей. Вспомни ужасную судьбу первого на земле обидчика Каина: "стеня и трясыйся", до конца дней своих бродил он по земле, обагренной кровью братней; отверженный Богом, он всю жизнь мучился в чувстве отчаяния. Слава Богу, ты не убил, а только оскорбил брата своего, но ведь и словом можно так больно уязвить человека, что он, как смертельно раненый, будет томиться душой. Пожалей его, пойди к нему, скажи ему от любящего сердца: "Брат, прости меня, ради Христа! Я грубо оскорбил тебя, я виноват перед тобою. Помиримся, брат мой, забудем все, что было между нами. Пусть враг не смеется над нашими немощами. Брат мой милый, вынь из моего сердца эту стрелу вражью: измучился я душой, покоя нигде не нахожу с той минуты, как оскорбил тебя". И верь, друг мой, Бог увидит твое смирение, и расположит сердце братнее к примирению, и простит он тебя ради имени Христова, и заживет рана твоя сердечная, и оба вы увидите, сердцем почувствуете, как верно слово Богомудрого царя Давида: «Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе» (Пс. 132; 1). И еще крепче станет союз ваш о Господе, скрепленный опытным познанием как опасно нарушать его. Мир Божий да будет с вами! Аминь. Оглавление 567. От Бога не укроешься «Праведен ecи, Господи, и правы суди Твои!» (Пс. 118; 137), — так взывал богомудрый пророк Давид, с благоговением размышляя о дивных путях правды Божией, спасающей праведных и карающей грешных. От людей можно укрыться, а от Бога никуда не скроешься: очи Господни светлее солнца — видит Господь не только все наши дела, но и все сокровенные мысли сердечные, видит их раньше, чем появятся они в сердце человеческом. На себе изведал эту истину царственный мудрец: сколько тяжелых скорбей понес он за свой грех с Вирсавией и за смерть неповинного Урии! Сознавал свою вину пред Богом мудрый царь и смирялся, и в смиренном чувстве благодарил Господа за скорби свои, и взывал: «благо мне, яко смирил мя ecu, Господи, яко да научуся оправданием Твоим!» (Пс. 118; 71). И не один он, но и многие-многие грешники, познавая в постигающих их скорбях карающую руку Божию, смирялись пред Богом и, прославляя правду Божию, смиренно взывали к Богу: "Праведен еси, Господи, и правы суды Твои; благо нам, яко смирил еси нас, Господи Боже праведный!" Вот что поведал о себе один из таких смиренных грешников: "Оставшись после отца восемнадцати лет, я только и думал о том, как бы побольше скопить денег: возьмусь ли за дело, иду ли куда, лягу ли спать — у меня только и думы, что о деньгах: из-за них я и о Боге вовсе позабыл. Бывало, в воскресный день люди добрые идут в церковь Божию, а я, иной раз и не перекрестившись, бегу на базар. Напрасно покойница тетка меня бранила и добром уговаривал: "Эх, Семен, Семен! Люди у обедни стоят, еще и к "Достойно" не звонили, а ты уж успел водки хлебнуть: помолился бы сперва Богу, да тогда бы и выпил, а на базар-то успел бы сходить и после обедни. Ведь если не будешь просить Бога, да не благословит Он твоего труда. Как ты ни рвись, ни в чем успеха не будет: спустишь с рук и то, что теперь есть, и, может быть, дойдет до того, что и перекусить будет нечего. Попомни ты это мое слово!" И правду говорила покойница: за что ни возьмусь, все из рук у меня валится, ни в чем не было удачи. Но я решился во что бы то ни стало, какими бы то ни было способами нажить денег и разбогатеть. Худое стоит задумать, а враг и случай к тому подаст. Однажды я поехал сеять рожь, под вечер разложил огонь и лег отдохнуть, как вдруг слышу — кто-то едет. Приподнявшись, я увидел порядочно одетого человека, который слез с телеги и ласково спросил меня: "Скажи пожалуйста, земляк, как проехать в такое-то село?" — "А ты кто? — спросил я его. "Я, — говорит, — приказчик такого-то купца; еду в то село на ярмарку за разными товарами, да вот сбился с дороги, увидал твой огонек и заехал". Я хотел было идти показать ему дорогу, как враг начал нашептывать мне: "Вот тебе и богатство, само в руки лезет: едет на ярмарку, стало быть с деньгами, убей его и возьми их". С минуту подумал я, да и говорю: "Не советую, брат, тебе ехать в такую темень: кругом овраги да болота, пожалуй, опять собьешься с дороги, лучше останься со мной ночевать, а на заре я покажу тебе дорогу". Он согласился, отпряг лошадь и в своей же телеге скоро заснул. Но мне было не до сна: проклятая мысль мучила меня неотступно, но и совесть твердила мне, что убить человека — страшный грех, что у него, может быть, есть жена, детки, они осиротеют, да и власти узнают — накажут и в Сибирь сошлют. А браг свое шептал: "Кто узнает? Он приехал к тебе ночью, никто и не видал его". Не устоял я, окаянный: схватил топор и сразу убил несчастного... Дрожащими руками я отыскал деньги, взял их и спрятал. Потом запряг его лошадь в его же повозку, вывел ее на дорогу в то село, куда он ехал, а сам лег спать. Но сон бежал от меня: совесть страшно меня мучила, и я уже хотел было сейчас же ехать домой, чтобы во всем покаяться, но враг опять начал шептать: "Теперь уже сделанного не воротишь, а деньги у тебя — живи себе на них как хочется". И я послушался врага. На рассвете пошел я к ручью, вымылся и вернулся домой, как будто ничего и не было. На другой день разнесся слух, что на ярмарку лошадь привезла убитого человека, что ищут убийцу. Более полугода шли розыски, но меня не тронули, и дело предано было суду Божию. Суд Божий скоро и совершился надо мной. На ограбленные деньги построил я дом с лавочкой, но через два месяца нашла туча, ударил гром и все мое добро сгорело дотла. Не прошло и двух лет после пожара, как на меня обрушилось новое тяжкое несчастье. Пошел я в лес проведать своих пчелок, да кстати там же зарезать барана к базарному дню (мои овцы там же паслись). Только что я зарезал его, как вдруг слышу вблизи отчаянный крик: "Кто в Бога верует, помогите!" Запачканный бараньей кровью, с ножом в руках, бросился я туда, откуда слышались крики, и увидал на дороге зарезанного человека — и больше никого. Я растерялся, не зная что делать, а между тем из соседних пасек прибежали еще три человека, схватили меня и стали вязать. Спрашиваю их: "За что?" А они говорят: "Убил человека, да еще спрашивает, за что?" Я уверял их, клялся, божился, что не убивал: они и слушать не хотели. "А нож-то у тебя зачем? А кровь-то откуда?" Я говорил, что резал сейчас барана, и просил их пойти к моей пасеке посмотреть на барана, они пошли, но каково же было мое удивление, когда ни барана, ни следов крови не оказалось! Напрасно я уверял, что барана, должно быть, унес зверь, а кровь слизали собаки: никто мне не поверил. Меня судили, наказали через палача, заклеймили и сослали в Сибирь, в каторжную работу. Два года томился я там, но не роптал, зная, что это совершился суд Божий за прежний мой грех. Через два года убийцы того человека были обнаружены, и меня, как невинного, возвратили на родину. Но и там меня ждало горе. Жена моя умерла, хозяйство, как выморочное, продано в мирскую пользу, куда ни покажусь — нигде меня не принимают, матери пугают мной маленьких ребяток, все зовут меня каторжником. Больно мне стало, очень больно, я впал в отчаяние и — страшно сказать — хотел наложить на себя руки. Однажды я взял уже веревку и пошел в лес, но Господь смиловался надо мной и послал мне избавителя. Меня нагнал наш сельский батюшка, священник. Поравнявшись со мной, он сказал мне: "Здорово, Семен! Куда Бог несет тебя?" Не знаю и сам почему, я растерялся от этих слов его и стоял, как школьник, которого поймали в шалости. "Куда придется", — говорю ему сквозь зубы. Батюшка знал мои скорбные обстоятельства и, увидев у меня в руках веревку, тотчас разгадал мою думу. "Ах Семен, Семен, — говорит, — кажется, у тебя нехорошие мысли бродят в голове. Раскройка мне всю истину, я твой пастырь и отец: авось, Бог даст, поможем горю". Я нехотя признался ему во всем. "О, избави тебя Бог, —сказал он, — спаси тебя Мать Пресвятая Богородица и все святые угодники Божии от такого страшного намерения! Да что за причина?" — "Горько, батюшка, жить на свете, — говорю, — своего дома нет, а никто не принимает, все от меня бегают, едва не плюют на меня". — "Ты говоришь: горько жить на свете, — сказал батюшка, — а разве во аде-то будет лучше? Ведь там муки будут вечные. Ты видел на картине Страшного Суда Божия Иуду-предателя, видел, где он? Вот там же будут души и всех отчаянных самоубийц: ведь и Иуда был тоже самоубийца. За самоубийцу и молиться нельзя: над ним, по уставу Церкви, ни погребения не поют, ни панихид не правят, а зароют в землю, как животное какое, и — конец. Вот ты говоришь, что тебе негде жить. А вспомни Спасителя нашего Господа Иисуса Христа: ведь и Он, безгрешный, не имел где главу приклонить, терпел поношение, заплевание, заушение и распят с разбойниками на кресте. Говорят, и ты терпишь невинно: что же делать? Может быть, Бог готовит тебе за эти скорби вечное блаженство". Эти слова служителя Божия согрели мое сердце, будто огнем, я пал перед ним на колени и сказал: "Нет, батюшка, я поделом страдаю; правда, не убивал я того человека, за которого меня обвинили, но я убил того приказчика, которого — помните? — лошадь привезла на ярмарку". Батюшка поднял меня, взял к себе в дом, угостил меня чем Бог послал и долго-долго беседовал со мной. Он утешал меня, уверял в милости Божией, читал примеры из житий святых, как Бог приемлет кающихся грешников, наконец, уже около полуночи, прочитал со мной вечерние молитвы: я и сказать вам не умею, как сладко молился я тогда. С того времени я и хожу по святым местам, оплакиваю тяжкие грехи мои и ищу себе тихого пристанища в какой-нибудь пустынной обители" ("Странник", 1860). Так заключил свой рассказ смирившийся грешник. Как не повторить слова царя Давида: «праведен ecu, Господи, и правы суды Твои!»