Свт. Иннокентий Херсонский / Сборник слов и бесед Падение Адамово (4)

Беседа в пяток 4-й недели Великого поста. На слова из Бытия 3,14-15 И рече Господь Бог змию: яко сотворил еси сие, проклят ты от всех скотов и от всех зверей земных: на персех твоих и чреве ходити будеши, и землю снеси вся дни живота твоего: и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем тоя: той твою блюсти будет главу, и ты блюсти будеши его пяту (Быт. 3; 14-15) В прошедший раз мы видели, братие мои, как совершился допрос виновным прародителям нашим, как Вездесущий благоволил, яко един от нас, искать их в Едеме и вызвать из среды древ райских; как Всеведущий являлся, яко ничтоже ведый о происшедшем с ними, да не приведет их в смущение и предрасположит к искреннему исповеданию пред Ним греха своего, в надежде на помилование. Хотя прародители наши, по неразумию, от греха происшедшему, не употребили во благо сего благоснисхождения Божественного, но во всем этом, тем не менее, была бездна любви, великодушия и долготерпения к нам, недостойным. "Ибо много ли владык на земле, - вопрошает святитель Иоанн Златоуст, - кои сами приемлют труд расспрашивать подсудимых преступников? А здесь Царь неба и земли, Владыка Ангелов и Архангелов, оставив престол славы, ищет убегающего от Него грешника и предлагает столько вопросов там, где довольно бы сказать одно слово: ты - преступник, се казнь твоя! Во всем этом, - продолжает святитель Златоуст, - Господь подает пример, как нам должно поступать с виновными: не предаваться, то есть, безрассудно порывам гнева, позволять им говорить все, что могут, в свое оправдание, не оскорбляться, если они, по сродной грешнику наклонности к лукавству, сокрывают даже что-либо из дела, или представляют его не так, как оно было; вообще беседовать кротко, памятуя, что мы все таким же образом сами будем вопрошаемы и судимы в раю Господом. Между тем, судя по такому великодушию в допросе виновных, надлежало ожидать, что и змий-искуситель не осудится и не накажется - невыслушанный. Но его вовсе не спрашивают, а прямо подвергают казни: и рече Бог змию: яко сотворил еси сие, проклят ты от всех... зверей земных. Откуда сия неожиданная суровость? От внезапно воспламенившегося в Судии гнева, который (как бывает нередко между нами), заставил забыть безпристрастие и кротость? Всего менее. Ибо и при этом наказании мы увидим в Судии то же величественное спокойствие и благость, какие видели прежде. Если змий не вопрошается, то потому, что, яко животное неразумное, он сам по себе не мог ни замыслить зла, ни искушать кого-либо; искушал в змие и заставлял его клеветать и лгать дух злобы, который, достигнув своей цели, вышел теперь из него; после чего змий, как животное, сделался вовсе неспособным к ответу. Оставалось посему подвергнуть допросу не змия, а диавола, действовавшего в нем на пагубу человека; но и.он не вопрошается: почему?., потому, без сомнения, что Всеведущий не провидит в нем никакой надежды к обращению. В таком разе не для чего было, скажем словами Священного Писания, повергать бисер перед свиньями; оставалось токмо поразить нераскаянную гордыню казнью. Но как поразить?.. Человекоубийца во время искушения нисколько не был виден; он действовал не прямо, а из-под завесы; перед очами Евы был один простой змий с искушением; от змия, ни от кого более, производил, конечно, в своем уме искушение и Адам. Сообразно с сим и на предстоящем суде Божием дело сие будет оставлено в том виде, как оно происходило по внешности: главному виновнику зла попустят остаться невидимым во тьме, ему сродной; завеса, его сокрывшая, уцелеет, но не уцелеет за ней он, лукавый и всезлобный; слово суда и казни хотя произнесется, по-видимому, над одним змием чувственным, но, падая одной стороной на животное, в то же время - через него - будет всецело достигать духа злобы и поразит его смертельно в самую главу. Посему, для полного уразумения казни, изрекаемой теперь змию, надобно представлять себе в уме, что слова, к нему обращенные, относятся не к нему одному, а вместе с тем и к змию духовному, или диаволу. И рече... Бог змию: яко сотворил еси сие; поелику ты дерзнул восстать против человека, образа Моего и твоего повелителя, дерзнул клеветать перед ним на Меня Самого, и лживыми обещаниями увлек его к преступлению Моей заповеди, то проклят ты от всех скотов и от всех зверей земных, мирное царство коих унижено и посрамлено тобой навеки. Хотя невольно и одушевленный чуждою силою, но поелику ты взялся за то, что превыше тебя и представлял из себя в одно и то же время и клеветника и учителя, то отселе ты будешь последним из существ, движущихся по земле, и яко отребием всего живущего. У всех тварей отнимется часть совершенств, вследствие падения общего владыки вашего, но у тебя более всех, так что самые неразумные животные будут чуждаться тебя, как изверга: проклят ты от всех скотов и от всех зверей земных! Действительно, у всех прочих животных есть между собой взаимные сообщения и связи, нечто похожее на любовь и дружбу; у одного змия нет ни с кем подобного. Все живущее или преследует его, или бежит от него. На персех твоих и чреве ходити будеши, и землю снеси вся дни живота твоего, то есть ты не поднимешь более главы для льстивых собеседований и клевет на твоего Создателя; самый образ движения твоего покажет всем, что ты существо низринутое и отвергнутое. Не будешь более предлагать в пищу и плодов запрещенных, сам питаясь брением и гнилостью. Наказание сие показывает, что змий в первобытном состоянии имел некоторые качества, коих теперь нет в нем, - что он двигался и питался не так, как движется или, паче, пресмыкается и питается теперь. И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем тоя: той твою блюсти будет главу, и ты блюсти будеши его пяту, то есть, если примем пока слова сии в смысле только буквальном, как бы так говорил змию Господь: вместо неестественной близости, в которую нагло вошел ты с женой неопытной, отныне так сделаю Я: начнется между человеком и тобою вечное взаимное отвращение и брань. Все рожденное от жены будет враждебно змию, и всякое порождение змииное будет враждебно для человека. Не имея возможности сделать большого зла, ты будешь блюсти за пятою человеческою, чтобы ужалить ее; а человек будет сокрушать самую главу твою. Всегдашний опыт удивительным образом подтверждает все сие, братие мои. И все твари вышли, более или менее, из повиновения падшему человеку; некоторые сделались даже опасны для него, по своей силе и ярости; но ни к какому животному нет у человека такого естественного и непреодолимого отвращения, как к змию; один вид его уже возбуждает отвращение и страх; змий противен даже на картине. Все это тем примечательнее, что есть немало змей вовсе не ядовитых; есть змеи, отличающиеся красотой своего вида и своим убранством. С другой стороны, и змий ни от кого так не бежит, как от человека, хотя бы и не был преследуем. Особенно змий, как еще примечено древними, боится человека нагого, как бы памятуя первобытное состояние наше в раю. Так наказан змий! Наказан и змий чувственный, потому что был орудием, хотя и невольным, нашей погибели, наказан для того, чтобы служить отселе для всех видимых символом гнева Божия за лукавство и гордость. Любовь Отца Небесного поступила в сем случае по обычаю отцов земных, кои, в избытке горести, проклинают и преломляют тот меч или нож, коим отнята жизнь у их любимого сына. Но мы сказали, что в наказании змия чувственного заключались суд и казнь змия духовного - диавола. Каким образом? Тем, что под каждым словом, изрекаемым на змия, содержится острая и неотразимая стрела против диавола. Змий видимый низводится на последнюю степень в ряду живых тварей, делается предметом всеобщего отвращения и проклятия; змий духовный, диавол, вследствие настоящего - нового преступления его в Едеме - низвергнется теперь еще глубже, нежели чем когда упал низринутый некогда с неба. Проклятие всех новопроизведенных и подчиненных человеку тварей, обременив их на время, все, наконец, со всего искупленного вместе с человеком мира, перейдет на его главу, вследствие чего он, яко зло более нетерпимое, извергнут будет из светлого сонма облаженствованных тварей Божиих вон - в езеро огненное (Откр. 19; 20). Змию видимому суждено пресмыкаться по земле и питаться брением; змий духовный должен отселе пресмыкаться в преисподней, питаться грехами и тлением человеческим, - питаться и не насыщаться, поглощать, по-видимому, на время, устами смерти, некие жертвы, но с тем, чтобы в день воскресения паки возвратить все поглощенное великому Победителю смерти и ада. Глава змия видимого осуждена быть целью ударов чувственных; глава змия невидимого поставлена в цель ударов духовных. Диавол мнил через грех сроднить с собой навсегда весь род человеческий, и таким образом поработить его своему темному владычеству; но вместо покорства встретил жестокую брань со стороны человека. От семени той же жены, которую обольстил он, непрерывной чередой будут восставать дивные ратоборцы на его поражение. Авель поразит его невинностью и чистотой. Енох - постоянным хождением пред Богом, Ной - упованием, Авраам - верой, Моисей - кротостью и смирением, Давид - необыкновенным покаянием, Иеремия - слезами, Креститель - постом и уединением. Наконец, явится обетованное Семя Жены, явится второй Адам, Господь с небесе, и родившись именно от одной только Жены, без мужа, всеконечно сокрушит самую главу адского змия крестом, разрушив державу греха и смерти, которую мнил он основать на падении человека. Уразумел ли все это враг наш?.. Понял ли всю силу и лютость казни, его ожидающей? Едва ли... иначе не явился бы с такой наглостью для искушения второго Адама в пустыне Иорданской. Слишком много событий надлежало провидеть, дабы уразуметь вполне, что изрекалось теперь; и главнее всего надлежало предвидеть то, что, как чудо любви Божественной, выходило из всех пределов вероятия, то есть чтобы милосердие Божие к падшему человеку простерлось до того, что Сам Единородный Сын Божий, оставив славу, юже имеху Отца прежде мир не бысть (Ин. 17; 5), явится на земле в образе человека, соединит Свою судьбу с нашей судьбой, примет на Себя не только плоть, но и грехи наши, вознесет их с Собою на крест, претерпит смерть и сойдет в самый ад, дабы таким образом, возглавив Собою всяческая (Еф.1;10), соделаться владыкой не только жизни, но и смерти, самого ада. Мог ли, ослепленный гордостью и злобой Денница вместить в своем уме мысль о таковом чуде любви и смирения? Тем труднее было нашим прародителям войти тогда же разумением во всю глубину суда и казни над змием. Но в этом, на первый раз, не было и нужды. Произнесенное в слух их наказание коварного обольстителя, хотя бы сначала и не понятое ими вполне, - особенно с таинственной его стороны, -тем не менее достигало в отношении к ним своей цели. Предваряя собою их собственное наказание, оно долженствовало служить им в ободрение, показуя, что Господь дорожит ими и после их падения, и все еще продолжает взирать на них, яко на Свою собственность. Полагаемая Самим Богом вражда между человеком и искусителем давала знать прародителям нашим, что они не переданы в беззащитную жертву злой и враждебной силе, низринувшей их с высоты невинности и богоподобия, что, несмотря на постигшее их бедствие, у них осталась возможность восстать от своего падения, стать противу врага, сразиться с ним и победить его, заемля (заимствуя) для сего и силу и средства от Того, Кто является теперь не только Судией их, но и Отмстителем за них. Впоследствии, когда очи прародителей более очистятся слезами покаяния и просветлеют верой и упованием, без сомнения, открыто будет им и более, как о благословенном Семени Жены, так и о тлетворном семени змия; яснее ука-жется, кто враг их и Кто Искупитель, чем побеждать первого и как соединяться с последним. Но это не касается уже настоящего предмета нашего; нам должно теперь обратить внимание на другое. Итак, у всех нас есть враг, ужасный, непримиримый, который коварством своим погубил нас в Едеме, и теперь непрестанно употребляет все средства, чтобы никто из нас не восстал от сего падения, а, следуя его внушениям, продолжал низвергаться все глубже - в пропасть адскую. У всех нас есть и всемогущий Искупитель, Который спас нас от смерти вечной еще в Едеме, и тогда же, по беспримерному милосердию Своему, принял на Себя изгладить все следы падения и возвратить нам с лихвой наше первобытное совершенство. Далее - ни Искупитель, ни искуситель наш не могут действовать на нас без нас: Первый, несмотря на Свое всемогущество, не может преставить нас в рай, если мы будем противиться этому; последний, несмотря на всю злобу и хитрость его, не в состоянии увлечь нас во ад, если мы не будем содействовать тому. Посему от нас самих зависит благополучный или злополучный исход борьбы, за нас ведомой; прейти на небо или во ад, можно сказать, в нашей воле. Итак, что же мы делаем? кому помогаем? на чьей стороне остаемся?.. Увы, у нас множество споров, распрей и браней; а о великой брани между семенем жены и семенем змия, то есть между всеми нами и общим врагом нашим, многие из нас почти не ведают! Не ведают, что этот лютый дракон доселе непрестанно ходит по всему миру с темными клевретами своими, иский кого поглотити (1 Пет. 5; 8). Откуда это пагубное неведение?.. От собственного небрежения. Ибо Евангелие непрестанно возглашает о сей важной для всех нас истине. Другим она известна, но обращается ими не на пользу, а во вред себе и другим. Они ведают все, что Писание сказывает нам о злобном враге нашем, но не прилагают веры сказываемому. Можете судить, как должен быть доволен враг наш и как радоваться, находя между людьми такое неверие в самое бытие свое!.. Лучшего положения для себя не мог пожелать он сам. Ибо представляя его несуществующим, по тому самому нисколько не страшатся его и не берут мер противу козней его; а таким образом дают ему возможность действовать над собою, как ему угодно. Это воины, отдающиеся в плен без сражения! И действительно, посмотрите на тех людей, для коих дух злобы не существует! Для них не существует и Искупитель. Ибо для чего искать вождя, когда нет брани? Для них нет и заповеди с запрещенным древом: все позволено! Блюдитесь, братие мои, подобных лжеумствователей, мудрых токмо на злое, - на свою и чужую погибель; закрывайте слух от их душетленных бесед и возражений, дабы не пострадать подобно прародительнице нашей. Памятуйте непрестанно, что у всех нас брань не с плотию токмо и кровйю, не с соблазнами токмо мира видимого, а и с духами злобы поднебесными (Еф. 6; 12), и памятуя о сем, никогда не слагайте с себя того святого всеоружия, коим слово Божие облекает христианина на сражение с врагом нашего спасения, то есть, как говорит апостол Христов, станните убо препоясаны чресла ваша истиною, и оболкшеся в броня правды, и обувше нозе во уготование благовествования мира: над всеми же восприимше щит веры, в немже возможете вся стрелы лукаваго разжженныя угасити: и шлем спасения восприимите, имечь духовный, иже есть глагол Божий: всякою молитвою и молением молящеся на всяко время духом (Еф. 6; 14-18). Аминь. Оглавление Беседа в среду 5-й недели Великого поста На слова: «И жене рече: умножая умножу печали твоя и воздыхания твоя: в болезнех родиши чада, и к мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет» (Быт. 3: 16) Чем более размышляем мы, братие мои, о сказании Моисеевом касательно падения прародителей наших, тем сильнее убеждаемся, что в сем токмо святом сказании, несмотря на краткость его, содержится ключ к разрешению всех недоумений касательно настоящего бытия нашего на земле, к пояснению нынешнего состояния самой природы, нас окружающей. Ибо вообразим на время, что у нас нет подобного сказания; тогда мы не будем знать, как произошел мир и человек, что было потом с нашими прародителями, как они пали и увлекли за собой в бездну зла все, что от них зависело или могло зависеть в будущем; а без сего нельзя сказать совершенно удовлетворительно ни слова о настоящей судьбе рода человеческого и всего, что окружает нас; откуда, например, те бедствия, коими все мы окружены с младенчества до гроба, и для чего они? Откуда расстройство и беспорядок в природе, нас окружающей, которая, с одной стороны, является такой прекрасной, а с другой, представляет вид поля после великого сражения? Но когда воспоминаешь об Едеме и плоде запрещенном, о змие-искусителе и пагубной снеди, о смоковничном препоясании и грозном, но столь же милосердом суде Божием, то мрак, покрывающий судьбу земли и человека, рассеивается; узнаем, откуда зло в мире, за что и для чего страдает все живущее; и, вместо ропота и отчаяния, одушевляемся святым терпением и надеждой на Провидение. И были лжемудрецы, кои, отвергая сказание Моисея о первобытном человеке и его падении, думали еще показать этим свою мудрость! Что же возмогли дать они взамен свитка Моисеева? Нелепые мечты расстроенного воображения, кои могли казаться стоящими внимания только их суемудрым изобретателям. Но честь и благодарность здравой науке, которая, углубившись в исследование природы, не замедлила сама стать против лжеименной мудрости и показать всему свету, что бытописание Моисея превыше всякого сомнения, потому что написано не на одной хартии, а начертано неизгладимыми буквами на лице всей земли. Пожалев о сем печальном и уже почти прошедшем явлении, пойдем паки с благоговением за боговдохновенным вождем нашим и выслушаем из уст его, как, вслед за змием-искусителем, суд Божий коснулся и нас, кои так легкомысленно приложили слух к его обаянию. И жене рече: умножая умножу печали твоя... в болезнех родиши чада, и к мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет. Допрос начат был с мужа, а наказание начинается с жены. Почему так? Потому, конечно, что жена, как мы видели, первая открыла слух и сердце свои искусителю, и она же сделалась почти единственной причиной падения для своего мужа. Да не забывают сего жены, кто бы они ни были и как бы высоко ни стояли, и да прилагают попечение о том, чтобы скромностью, смирением и послушанием мужу вознаградить свое первобытное легкомыслие и кичливость! Умножая умножу печали твоя и воздыхания твоя. Они будут, как бы так сказано, у тебя и сами по себе (ибо как не печалиться и не воздыхать той, которая легкомыслием и предерзостью своею подвергла стольким бедствиям и себя, и мужа, и весь род человеческий?); но кроме сего явится у тебя еще множество таких скорбей и воздыханий, от коих муж твой будет свободен, от коих и ты, хотя и преступница заповеди, была бы свободна, если бы не показала себя в деле общего преступления такой самонадеянной и особенно усердной к общей погибели. Поелику такое, удвоенное, обуздание необходимо для твоей непомерной наклонности к чувственному, то наложу его Я Сам; и поелику наложу Я, то никто не в состоянии будет снять его с тебя. Чем бы ты ни была, как бы высоко ни стояла, печали и воздыхания всюду будут следовать за тобою: умножая умножу печали и воздыхания твоя! После сего как бы введения, изображается уже самое наказание жены, состоящее из двух видов: она осуждается, во-первых, на болезни рождения, во-вторых, на подчинение своему мужу. Рассмотрим каждое наказание порознь, ибо в том и другом найдем урок для нашего назидания. В болезнех родиши чада. Значит, до преступления заповеди, в состоянии невинности, чада рождались бы без болезни. Так и должно быть. Ибо прилично ли столь великому и священному действию, каково произведение на свет человека, сопряженным быть с болезнями и страданием? Только один грех, став на средине, мог произвести сие, заставив явиться скорбь и болезнь там, где бы надлежало быть одной чистой радости и святому веселью. Посему животные и доныне свободны от большей части мук чадорождения, как бы в показание того, что если человек столь подлежит им, то не по необходимому закону природы, а по особенному распоряжению о нем Промысла Божия. И поелику в сем случае действовало само правосудие Божие, но не без мудрого, конечно, намерения обратило в наказание жене то самое, что, в состоянии невинности, имело сопровождаться одним чистым удовольствием. Ибо Господь всеблагий, если наказует кого-либо, то наказует всегда так, чтобы наказуемый самым наказанием отводился от какого-либо зла и приводился к какому-либо добру. В настоящем случае, когда определялась судьба не одной Евы, а в лице ее и всех будущих дщерей человеческих, целой половины всего рода человеческого, тем паче имелось в виду не мщение какое-либо и не желание поразить как можно чувствительнее и преогорчить самую большую радость в жизни, а благо самой жены. Какое же благо, - спросит кто-либо? То, чтобы удержать на будущее время жену от поползновения к греху. При запрещенном древе, Ева, как мы видели, обнаружила крайнюю наклонность свою прельщаться внешним видом и увлекаться наслаждением чувственным. Если при взоре на красивое древо и сладкий плод она так потерялась и погибла, то что будет с ней при встрече с красотой одушевленной? И вот, в ограду ее целомудрия, без коего жена есть яко сосуд погублен, ставятся бессменные, неумолимые и неподкупные стражи-болезни чадорождения, да увлекаемая страстью она будет удерживаема представлением продолжительности бремяношения и мук рождения, кои ожидают ее за минутное услаждение плоти. Вместе с сим, посредством этого же самого наказания жены, будет достигнута у Промысла и другая, не менее важная цель в отношении ко всему роду человеческому, та цель, чтобы связать теснейшим союзом любви рождающих с рожденными от них. В самом деле, почему матери гораздо приверженнее к детям, нежели отцы? Потому, что дети достались им гораздо дороже, нежели отцам. Но, с другой стороны, что было причиной для нас печалей и болезней, то обыкновенно становится после того неприятным и отвратительным, так что мы не можем впоследствии и смотреть равнодушно на прежде бывший источник скорбей наших. Посему можно было опасаться, что и в сем случае умножение для жены болезней во время ее чревоношения и рождения произведет нечто подобное, и заставит жену, пожалуй, вовсе отвергнуть жизнь брачную, что было бы противно целям Самого Промысла о размножении на земле рода человеческого. Что же делает премудрость Божия для удаления сей противоположной крайности? Ничего более, как соединяет конец чадорождения с такой чистой душевной радостью, что жена, как говорит Сам Спаситель, не помнит уже в это время прежней скорби своей - за радость, яко родися человек в мир (Ин. 16; 21). Так умеет Промысл достигать Своих премудрых и всеблагих целей! С намерением, братие мои, медлим мы на сем предмете и входим в такие подробности, дабы дать женам случай вникнуть более в определение Божие о них и почерпнуть из него для себя и назидание, и утешение. Велики скорби жены! Дорого стоит ей младенец, коего лелеет она у груди своей! Стократ дороже, нежели его отцу и ее мужу! Но это не слепой какой-либо случай судьбы, а премудрое и пресвятое определение Божие. Посему-то никакая из жен не свободна от болезней рождения. В чертогах великолепных страдают так же, как и в последней хижине. Жены высшего звания и сана подлежат нередко даже большим опасностям и мукам при чадорождении, нежели жены простых людей; и это потому, что слишком искусственным образом жизни своей они слишком далеко уклоняются от простых законов природы, а нравами своими -от чистоты душевной, и таким образом сами для себя увеличивают тяжесть наказания Божия. Но как бы оно ни было тяжело, поелику от Бога, то всегда может служить на пользу душевную, если только мы не испортим дела с нашей стороны. Самая мысль, что они страдают по воле и непосредственному распоряжению Божию, должна служить великой отрадой для жен детородящих. Ибо не напрасно святой Давид предпочитал некогда впасть в руце Божий, нежели в руки человеческие. Среди болезней чадорождения вы, жены, находитесь именно в руках Божиих; но, находясь в руках Божиих, не отвращайте взоров своих от лица Божия. Простирайте руки ваши не столько к людям, слабым и часто не могущим подать вам никакой помощи, сколько к Богу, крепкому и живому. Если какая сила скорее может восполнить немощь природы и разрешить узы плоти, то сила веры и молитвы, для коей нет ничего невозможного. А чтобы самая молитва ваша была действительнее и богоприятнее, растворяйте ее духом веры и покаяния. Страданиями нашей плоти Господь всегда хочет изгнать какой-либо недуг из нашего сердца и духа. Посему искреннее раскаяние в прошедших грехах наших и твердый обет вести себя впредь богобоязненно, кротко и смиренно - есть самый действительнейший способ преклонить правду Божию на милость, вместе с чем сократятся и все страдания плоти. Посему нельзя довольно похвалить тех богобоязненных жен, кои, перед наступлением чадорождения, советуются не с одними врачами телесными, а приготовляют себя к грозной минуте молитвой и Таинствами Святой Церкви. Это, можно сказать, необходимость для каждой жены в таком положении, ибо кто может поручиться, чтобы час деторождения не обратился в час смерти для рождающей? Как же не приготовиться к такой опасности покаянием и причащением Святых Тайн? На это все невольно наводит страх, хотя и спасительный. Не скроем же и того, что может служить к великому ободрению и утешению для жен среди их страданий во время родов. Что это такое? То, что болезни рождения, когда они переносятся в духе веры и покаяния, суть самое действительное средство к изглаживанию вольных и невольных грехопадений. На это намекает уже сама природа, ибо после болезней рождения всякий раз очищается все тело жены. Но будет очищаться не одно тело, а и душа, коль скоро, страдая телом, не будут забывать при сем своей души. Сие-то самое, без сомнения, имел в виду апостол Павел, когда написал, что жена спасется... чадородия ради (1 Тим. 2; 15). Надобно токмо родить чад не по одной плоти, а и по духу, то есть рожденное не оставлять на произвол судьбы, или на попечение наемных приставников, а воспитывать самим в страхе Божием и повиновении уставам Святой Церкви. Ибо и апостол не сказал просто: спасется же чадородия ради (иначе у которой было бы более детей, та была бы потому и спасеннее других), а присовокупил: аще пребудет в вере и любви и во святыни с целомудрием (1 Тим. 2; 15). И в другом месте, похваляя вдовицу, похваляет не просто, а с условием: аще чада воспитала есть... аще скорбным утешение быстъ, аще всякому делу благу последовала есть (1 Тим. 5; 10). При таком только нраве и таком поведении жен обращается им во спасение и дело их чадорождения, яко весьма трудное и болезненное, но в то же время необходимое для рода человеческого. Ибо жена, скажем и это в утешение страждущих, заступает в сем случае место как бы Самого Творца, рождая из себя человека, который в первый раз произведен был непосредственно Самим Богом. Видите теперь, каково наказание Божие? Видите, как в нем открыт случай для жен к великой заслуге, к достижению самого спасения вечного? Что может быть важнее для нас сего последнего.? Итак, будем послушны и терпеливы: терпение и вера награждаются в сем случае еще здесь, на земле. Ибо если отец и мать в отношении к детям своим будут воодушевлены таким духом, какого требует Евангелие, то их дом будет не хуже рая, сделается даже, в некотором отношении, лучше его; ибо в рай прародители наши вошли невинные, а вышли из него грешниками, и распространили своим грехом клятву по всей земле, а в таком доме будет напротив: в него, путем рождения, будут входить грешники, ибо рожденное от плоти плоть есть (Ин. 3; 6), а из него, путем христианского воспитания, будут исходить праведники, и где ни будут жить, всюду станут распространять вокруг себя мир и благословение. Второй вид наказания, возложенного на жену за преступление заповеди, -взят из ее отношения к мужу: и к мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет. Ты, как бы так говорит Господь, почтена была от Меня равной с мужем честью; подобно ему украшена образом Моим; подобно ему поставлена владычицею рая; и хотя пришла позже его на свет, но получила то же самое, даже удостоилась произойти не из земли, как он, а из ребра его; довольно бы для тебя сей чести, довольно бы того, что предоставляла тебе собственная его любовь к тебе. Но ты не удовольствовалась всем этим и взяла на себя большее, тебе не принадлежащее; без его согласия вступила в беседу и приязнь со змием; без его одобрения вкусила от плода запрещенного и не только сама нарушила заповедь, но подала к тому же повод и мужу, и увлекла его в пропасть. Этого противозаконного господства твоего над супругом твоим не будет более. За присвоение того, что не принадлежало тебе, ты потеряешь большую часть и того, чем обладала по праву. В тебе останется прежняя привязанность к супругу: и к мужу твоему обращение твое; но в нем не будет уже прежнего благоснисхождения; при всех ласках и нежности его, ты невольно будешь всегда видеть в нем своего владыку: и той тобою обладати будет. Так обладати, что ты с воздыханием не раз вспомнишь о прежнем между вами равенстве; будешь нередко сознавать свое преимущество перед ним, но и в сем случае останешься в зависимости не только от его ума и воли, от самых прихотей; и сколько бы ни искала способа свергнуть тяжкое иго, никогда не найдешь его в той полноте, как бы хотелось: и той тобою обладати будет. Как ни грозны слова сии в отношении жен, но они нисколько, однако же, не уполномочивают мужей на тиранство над своими женами, и не означают того, чтобы последние отдавались им в совершенное подчинение и рабство. Нет, это было бы противно намерению Божию, равно как и благосостоянию рода человеческого. Ибо, что был бы за союз у мужа с женой, если бы первый только всегда повелевал, а последняя всегда только бы повиновалась? Тем паче, что было бы за семейство, если бы жена походила на невольницу? Где жена -раба, там нет истинной любви и мира, а только страх и принуждение. Посему-то мы не видим в семействе допотопных патриархов не только никакого рабства и так называемого заключения жен, но и многоженства. И после потопа жены праотцов пользуются еще немалое время своей свободой и влиянием на дела домашние. Хотя Сарра уважает, например, Авраама, господина того зовущи (1 Пет. 3; 6), как замечает апостол, но это господство Авраама состояло не в величавости перед женой и приказаниях, а в большей перед нею мудрости. Уже впоследствии, когда с усилением в роде человеческом греха и страстей и с постепенно большей потерей чистоты нравов, мужья, вместо закона взаимной любви к женам, начали следовать своему слепому произволу; тогда только жребий жен, смягчаемый дотоле любовью мужней, начал тяжелеть и преогорчеваться более и более, так что жена, наконец, из помощницы, хотя зависимой, но все еще близкой к мужу даже и по правам своим, ниспала в состояние безответной рабы и невольницы, и обратилась в жалкое орудие страстей. Как ни противозаконно и ни вредно для благосостояния рода человеческого такое уничижение жены, но яко благоприятствующее страстям, оно, с продолжением времени, успело распространиться в целом древнем мире, возымело силу не только обычая, но и закона, от коего до сих пор стенают, как известно, жены едва не у всех народов нехристианских. И кто бы вывел женский пол из сего злосчастного состояния, если бы не явилось на помощь Евангелие Христово? Философия, по обычаю своему, не смела сказать о сем ни одного слова. Только Евангелие, своим учением о воздержании и свободе духовной, изгнало, вместе с многоженством, уничижение женского пола, возвестив в слух всех, яко о Христе Иисусе несть мужеский пол, ни женский (Гал.3; 28), но вси едино и равны пред Богом. Только Евангелие внушило и поставило в обязанность мужьям любить своих жен, якоже и Христос возлюби Церковь и Себе предаде за ню (Еф. 5; 25). После сего жена уже не могла быть рабой мужа, как бы он ни был высок и важен. Не забывайте же сего, жены, и, лобызая Евангелие Христово, благодарите Виновника его не только за то, что Он Крестом Своим отверз вам, равно как и мужьям вашим, вход в рай потерянный и Царство Небесное, но и на земле снял с вас те поносные узы неволи и уничижения, в коих пол ваш стенал, без надежды, целые тысячелетия. Аминь. Оглавление Беседа в пяток 5-й недели Великого поста. На слова из Бытия 3, 17-19 И Адаму рече (Бог): яко послушал еси гласа жены твоея и ял еси от древа, егоже заповедах тебе сего единого не ясти, от него ял еси: проклята земля в делех твоих, в печалех снеси тую вся дни живота твоего: терния и волчцы возрастит тебе, и снеси траву селную: в поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возвратишися в землю, от неяже взят еси: яко земля еси, и в землю отъидеши (Быт. 3; 17-19). Вот и последняя часть приговора, на нас произнесенного! На нас, говорим, ибо что изрекалось прародителям нашим, то падало на всех нас, потому что в лице их заключался весь род человеческий. Как благословение и блаженство, имевшие последовать за сохранением заповеди Божией, достались бы каждому из нас, так и наказание за нарушение заповеди простерлось на всех и каждого. Это последнее для некоторых кажется несправедливым, но почему так кажется?.. Потому что не вникают в связь вещей, не хотят видеть, что весь род человеческий, по самому существу своему, составляет единое целое, и что он весь заключался в своем прародителе. Повредите чем-либо семя дерева, и все деревья, кои произойдут от сего семени, будут отзываться порчей. Для того, чтобы возыметь хорошее дерево, надобно уже вырастить его из других семян. Так и нам, чтобы не участвовать в греховной порче, коей подверглась природа человеческая в Адаме, надобно уже было бы произойти не от него, а от другого прародителя. Но кто же был бы этот другой прародитель?.. Такой же человек, как и Адам, только вновь сотворенный. И он, сообразно своему предназначению, должен бы был подлежать, как и Адам, опыту и искушению. Устоял ли бы он так же, как и настоящий прародитель наш?.. Нам, конечно, можно воображать, что новый прародитель не нарушил бы заповеди; но премудрость Божия, без сомнения, ясно провидела, что было бы и с сим новым прародителем; и если не произвела его на свет, то это - верный знак, что не предвидела в нем мужества и крепости большей, нежели какая обнаружилась в Адаме. Но обратимся от возможного к тому, что было на самом деле. Наказание для жены взято, как мы видели, из ее предназначения - рождать детей и отношений ее к своему мужу; наказание мужу взимается теперь частично из круга его будущих дел и занятий: в поте лица твоего снеси хлеб твой; частично из самого состава его тела: земля еси, и в землю отъидеши; и все это предваряется указанием на причину наказания, дабы Адам тотчас видел, что с ним, и преступником, поступают не по произволу, а по справедливости: яко послушал еси, и далее. Слова сии явно противоположны собственным словам Адама, коими думал он извинить грех свой пред Богом. Адам говорил: жена, юже Ты дал еси... та ми даде... и ядох (Быт. 3; 12); правосудие Божие в сем самом обстоятельстве находит вину Адамову; яко послушал еси гласа жены твоея и предпочел его гласу Божию, которого не надлежало менять ни на что, тем паче на безрассудные внушения своей жены. И... от древа, егоже заповедах тебе... единого неясти, от него ял еси; то есть не соблюл заповеди самой легкой, ибо трудно ли было не вкушать от единого древа, когда плоды всех прочих дерев, бесчисленных и совершеннейших, предоставлены были в твое полное употребление? Поелику ты со всех сторон показал во всем этом явное невнимание ко Мне, твоему Творцу и Благодетелю, и обнаружил в себе легкомыслие и неблагодарность, гордость и алчность, а вместе с сим неспособность быть тем, к чему Я тебя предназначил, то вот наказание твое: проклята земля в делех твоих, в печалех снеси тую вся дни живота твоего: терния и волчцы возрастит тебе, и снеси траву селную: в поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возврати-шися в землю, от неяже взят еси: яко земля еси, и в землю отъидеши. Очевидно, что здесь сколько слов, столько, можно сказать, разных стрел и молний; но эти молнии, как мы заметили прежде, полуугасшие, кои потеряли уже силу свою на главе змия. И как падают они теперь на прародителя нашего? Падают как бы мимоходом, то есть не останавливаются на Адаме, а, коснувшись его, уходят потом, как это бывает и с вещественной молнией, в землю. Проклята земля, - не Адам проклят, а земля; разность величайшая, показывающая, что в безднах любви и премудрости Божией обрелось уже средство спасти от проклятия самого человека. Что касается до земли, то проклятие ее не должно казаться несправедливостью, хотя земля, яко неодушевленная, и не участвовала в преступлении. Ибо ради кого получила она прежде благословение? Не сама по себе, ради своей какой-либо заслуги, а ради человека, своего обитателя и владыки. Ради него получила она благословение; ради него же теперь и лишается оного. Приметьте еще, как мудро ограничена сила проклятия! Земля проклинается не сама в себе, не в сущности и основных силах своих (тогда бы она сделалась совершенно ни к чему неспособной), а в делех человека, тою, то есть, стороной, которой она обращена к человеку и коей будет служить отселе к поддержанию его краткого бытия на ней. Такое проклятие земли, или, что то же, умаление и сокращение служебных для человека сил ее, было необходимо для самого человека. Ибо если бы земля осталась с прежним благословением, с прежним обилием и роскошью своих произведений, то какое обширное поле к злоупотреблению даров ее представилось бы для гордости и алчности человеческой! Человек-грешник, и без того наклонный к чувственности, находя всюду без труда удовлетворение своих прихотей, погряз бы от ног до главы в праздности, неге и сладострастии. И вот, земля лишается, так сказать, своего праздничного убранства, покрывается вместо него рубищами; и приведенная таким образом в уровень со злополучным состоянием человека делается такой, что, служа для необходимого поддержания его жизни, в то же время недостатками своими будет непрестанно напоминать ему о грехе его, их произведшем, и таким образом препровождать его к покаянию. Что же именно, спросишь, последовало с землею вследствие проклятия? Последовало истощение производительных сил, откуда скудость и несовершенство всех произведений земных; последовала даже как бы некая враждебность к человеку земли, по которой она, несмотря на все усилия человеческие, начнет производить нередко именно то, что ему противно, так что годы неурожая и глада отныне как бы чередой будут приходить в наказание человеку: терние и волчцы возрастит тебе! Терния и волчцы эти, без сомнения, не вновь творятся теперь; они были на земле и прежде, но были как малая часть в великом целом, и служили потому не к безобразию, а к полноте и совершенству целого, занимая малое и ненужное для прочего место. Теперь это терние, эти плевелы усилятся до того, что не дадут собою расти необходимому и совершеннейшему. Прежде они росли там, где были нужны, ибо есть живые твари, коим они могут служить в пищу, или на другое употребление; теперь будут расти именно для человека, среди поля, возделанного его руками: возрастит тебе... Ты посеешь пшеницу, а вместо нее явятся плевелы; посадишь розу, а из земли выйдет терние: терния и волчцы возрастит тебе! Итак, братие мои, когда будете на поле, не смотрите хладным и рассеянным взором на бедную ниву земледельца: на ней изображен суд всего рода человеческого! Когда увидите тощие и редкие класы (колосья), когда заметите, что на ниве более плевел, нежели жита или пшеницы, не ограничивайтесь одним сожалением о потерянных трудах земледельца, а перенеситесь мыслью к тому времени, с коего земля начала быть такой, по видимому неблагодарной к трудам человеческим. Увы, это не земли неблагодарность, а грозное веление самого неба! Земля сама тяготится своим неплодием, яко ей неестественным, но не может производить более, сколько производит, потому что грех и проклятие за него проникли недра ее глубже всех дождей и рос, и изгубили плодотворную силу ее. Поэтому если хотим, чтобы поля наши не оставляли без вознаграждения трудов наших, то не будем ограничиваться удобрением их только вещественным, а постараемся усердной молитвой и чистотой рук наших низвести на них первее всего благословение Божие. Снеси траву сеяную: будешь, то есть, по нужде употреблять в пищу то, что предназначено было точию для бессловесных, ибо в плодах древесных, коими прежде питался ты, уже окажется недостаток. В поте лица твоего снеси хлеб твой: не взимая его, как было прежде, почти готовый, из рук природы, а доставая трудами изнурительными, собирая по прошествии зимы и весны то, что посеяно было еще осенью, в прошедшем году, а нередко предоставляя собрать детям и даже чуждым то, что посеял сам. Этого пота и этого труда, на кои осужден прародитель наш, избавились, по-видимому, некоторые из нас, найдя возможность жить в совершенной праздности и питаться чужими трудами. Но много ли в сравнении с целым родом человеческим таких людей? И действительно ли счастливы они тем, что избежали по видимому наказания Божия? Увы, жить в праздности и питаться чужим трудом, когда он орошен потом, а может быть и слезами собратий наших, это для того, кто не погубил души и сердца, еще большая тягость и наказание, нежели трудиться самому!.. Если некоторые не чувствуют сего, то это самое нечувствие обнаруживает, что в них нет уже первобытного достоинства природы человеческой. И думаете ли, что этот неприметный для многих, но сам по себе крайне жалкий недостаток не влечет за собой наказания, ему свойственного? Нет, безжалостные к другим, бывают, сами того не замечая, еще безжалостнее к самим себе; среди праздности, неги и роскоши они наказуются в разных видах и губят сами себя. Чем? Тем, что делаются игралищем собственных безумных страстей. Взглянем теперь на последнюю часть наказания Адамова: дондеже отъидеши в землю, от неяже взят еси: яко земля еси, и в землю отъидеши. Человек и в состоянии невинности был земля, но сия земля проникнута была благодатным присутствием в человеке Духа Божия, закрыта и ограждена от всего враждебного и разрушительного образом Божиим; теперь, с потерей сего образа, с удалением Божественного Духа силы и жизни, человек падает под власть стихий, подчиняется наряду с неодушевленным веществом неумолимому закону тяжести земной, за коей не замедлят последовать слабость тела, болезни и разрушение. Вот, значит, где начало нашей смерти, братие мои, - в грехе! Доколе не было в мире греха, дотоле не было и смерти. Поелику же и грех вошел к нам, так сказать, не сам, а ввергнут диаволом, то первоначальный виновник смерти, как и всех зол в мире, есть диавол. Завистию же диаволею, - говорит Писание, - смерть вниде в мир (Прем. 2; 24). Посему-то он и называется у апостола Павла имущим державу смерти (Евр. 2; 14). Замечаем все это перед вами для того, что между мудрыми века сего есть некоторые как бы любители смерти, кои в ослеплении своего ума, отвергнув святое иго веры, думают и проповедуют, что смерть человеческая не есть наказание какое-либо, а дело природы, что тело наше, по необходимости, подлежит рано или поздно разрушению. Такие люди, очевидно, обманываются взглядом на нынешнее тело наше. В настоящем состоянии оно точно таково, что не может, с продолжением известного времени, не слабеть и не подлежать смерти; но это состояние не первобытное: тело наше было далеко не таково, как ныне, потому и не подлежало смерти. Сию-то самую, столь простую и несомненную истину забывают мнимые умники, и твердят о неизбежности для человека смерти; забывают и благость Божию, ибо если смерть не от греха, а от природы, то она от Бога. Но мог ли Бог сотворить смерть? Это совершенно недостойно ни Его величия, ни Его благости. И человек добрый, если бы на него возложено было сотворить мир, то не создал бы смерти. Ибо смерть, сама по себе, есть зло, и при том великое. Посему-то между людьми смертью наказывают только за самые нестерпимые грехи и преступления. Возможно ли, чтобы такому наказанию, без всякой вины, подвергнут был весь род человеческий? Но что наши злополучные прародители? Ответствуют ли чем-либо на суд и наказание Божие, их теперь постигающее? Нет, они приемлют то и другое молча и безответно; не только не слышно новых извинений, но и никаких просьб о прощении, или уменьшении казни. Откуда вдруг такое неожиданное безмолвие и преданность? От того, без сомнения, что в самом Лице и гласе Божием уже выражалась совершенная непреложность того, что было изрекаемо. С другой стороны, пробудившаяся совесть давала знать прародителям, что судьба их, после нарушения заповеди Божией, не может оставаться в прежнем виде, что грех и преступление непременно должны быть наказаны, и что благодушное принятие и перенесение сего наказания есть наилучшее средство к тому, чтобы заслужить милость и возвратить себе любовь Божию. Падем убо, братие мои, и мы в духе пред Судией и Господом нашим и, оставив все вопросы и размышления, скажем в простоте ума и сердца с Давидом: Праведен еси, Господи, и прави суди Твои! (Пс. 118; 137). Яже навел еси на нас, судом и правдою навел еси (Пс. 95; 10, 13), да потом и слезами, тернием и волчцами, исцелимся от пагубной наклонности к ядовитой сласти греха. Подаждь убо всем нам, о Всеблагий, духа веры и терпения, духа крепости и упования, да благодушно будем нести то, что возложила на нас не столько наказующая, сколько самым наказанием врачующая десница Твоя! Аминь.