Святитель Василий Великий / Догматические письма (1)

8. К кесарийским монахам (Показывает причины, по которым, удалившись от них, медлит своим возвращением; предостерегает от учения ариан и в опровержение возражений арианских объясняет, что Бог один по естеству, а не по числу, и что понятия подобного и неподобного не прилагаемы к Отцу и Сыну; также дает истинный смысл тем местам Писания, какие ариане приводили против единосущия Сына с Отцем; наконец, доказывает Божество Духа Святаго и заключает письмо умозрением о том, что Царство Небесное есть созерцание. (Писано в 360 г.) Неоднократно дивился и что у вас за расположение ко мне, и отчего такую силу имеет над вами моя малость, которая разве немного и не за многое чего-нибудь стоит, а может быть, и ничем не привлекательна; между тем вы обращаете ко мне слово, напоминая и дружбу, и отечество, пытаясь отеческим сердоболием снова обратить к себе, как будто какого беглеца. Признаюсь и не отрицаюсь, что стал я беглецом; но узнайте и причину, если желаете уже знать. Всего более пораженный тогда неожиданностью, подобно людям, которых вдруг поражает внезапный шум, не удержал я помыслов, но «удалихся бегая» (Пс. 54, 8) и довольно времени жил вдали от вас; а впоследствии овладели мною какая-то любовь к божественным догматам и желание любомудрствовать о них. Я говорил сам себе: «Как прийти мне в состояние, чтобы преодолеть живущий со мною грех? Кто будет для меня Лаваном, избавителем моим от Исава, и детоводителем к горнему любомудрию?». Но поелику, при помощи Божией, по мере сил достиг я цели, нашедши «сосуд избран» (Деян.9, 15) и глубокий кладезь, разумею уста Христовы — Григория, то немного, прошу вас, немного дайте мне времени. Прошу не потому, что возлюбил городскую жизнь (ибо не скрыто от меня, что лукавый подобными вещами вводит людей в обман), а потому, что обращение со святыми признаю всего более полезным. Ибо, сам рассуждая о божественных догматах, а чаще слушая рассуждающих, приобретаю навык к умозрениям, от которого трудно отказаться. И таково мое положение! А вы, о божественные и для меня паче всех любезные главы берегитесь филистимских пастырей, чтобы кто из них не загра. дил тайно ваших кладезей и не возмутил чистоты ведения касательно веры. Ибо у них всегда в попечении — не из Божественных Писаний научать души простые, а подрывать истину внешней мудростию. Кто вводит в нашу веру Нерожденное и Рожденное, кто учит, что всегда Сущий некогда не был, что Тот стал Отцем, Кто по естеству и всегда есть Отец, что Дух Святый невечен,—таковый не явный ли филистимлянин, завидующий овцам патриарха нашего, чтобы не пили они «воды» чистой, «текущий в живот вечный» (Ин. 4, 14), но навлекли на себя предреченное Пророком: «Мене оставиша Источника воды живы, и ископаша себе кладенцы сокрушеныя, иже не возмогут воды содержати» (Иер. 2, 13)? Должно исповедовать Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Свя-таго, как научили Божий словеса и уразумевшие их возвышенно. А укоряющим нас за троебожие да будет сказано, что исповедуем Бога единого не числом, а естеством. Ибо все, именуемое по числу единым, в действительности не едино и по естеству не просто: о Боге же всеми исповедуется, что Он прост и несложен. Следовательно, Бог един не числом. Сказанное же мною объясняется так. Говорим, что мир числом один, но не говорим, что он есть нечто единое по естеству и простое, потому что делим его на стихии, из которых состоит,— на огонь, воду, воздух и землю. Еще человек именуется по числу единым, ибо часто говорим: один человек, но и он, состоя из тела и души, не прост. Подобно и об Ангеле говорим, что он числом один, но не один по естеству и не прост, потому что ангельскую ипостась представляем себе сущностию, в которой есть святыня. Поэтому если все единое по числу не едино по естеству, то единое по естеству и простое не есть единое по числу. А Бога именуем единым по естеству. Как же они вводят у нас число, когда совершенно исключаем оное из сего блаженного и умного Естества? Ибо число — принадлежность количества, а количество сопряжено с телесным естеством; потому число - принадлежность телесного естества. А мы веруем, что Господь наш есть Создатель тел. Посему всякое число означает нечто такое, что получило в удел природу вещественную и ограниченную; а единичность и единство есть признак сущности простой и беспредельной. Поэтому кто Сына Божия или Духа Святаго исповедует как число или тварь, тот скрытным образом вводит вещественное или ограниченное число. Ограниченным же называю не только естество, обьемлемое местом, но и такое естество, которое объял Своим предведением Тот, Кто имел произвести его из небытия в бытие, и которое можно обымать познанием. Потому все святое, если естество его ограниченно и святость имеет приобретенную, и может допустить в себе порок. А Сын и Дух Святый — Источник святыни, из которого освящается всякая разумная тварь, по мере ее добродетели. Притом мы, по истинному учению, не называем Сына ни подобным, ни не подобным Отцу, ибо то и другое в отношении к Ним равно невозможно. Подобным и не подобным называется что-либо относительно к качествам, а Божество свободно от качественности. Исповедуя же тождество естества, и единосущие приемлем, и избегаем сложности, потому что в сущности Бог и Отец родил в сущности Бога и Сына. Ибо сим доказывается единосущие: в сущности Бог единосущен с Богом же в сущности. Правда, что и человек называется богом, как-то: «Аз рех: бози есте» (Пс.81, 6) , и бес наименован богом, как-то: «бози язык бесове» (Пс.95,5), но одни именуются так по благодати, а другие лживо. Единый же Бог в сущности есть Бог. А когда говорю: «единый», означаю святую и несозданную сущность Божию. Ибо слово «единый» говорится и о каком-нибудь человеке, и просто о естестве, в совокупности взятом; о каком-нибудь человеке, например, можешь сказать о Павле, что он один восхищен был до «третияго небесе» и слышал «неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати» (2Кор, 12, 2, 4): об естестве же, в совокупности взятом, когда, например, говорит Давид: «человек, яко трава дние его» (Пс.102, 15); потому что здесь означает он не какого-либо человека, но в совокупности взятое естество; ибо всякий человек привременен и смертен. Так, о естестве сказанным разумеем и следующее: «един (μονος) имеяй безсмертие» (1 Тим. 6, 16); и «единому (μονω) премудрому Богу» (Рим. 14, 26); и «никтоже благ, токмо един (εις) Бог» (Лк. 18, 19); ибо здесь слово «един» (εις) тождезначительно со словом «единственный» (μονος); и: «прострый» един (μονος;) «небо» (Иов 9, 8); и еще: «Господу Богу твоему поклонишися и Тому единому (μονω) послужиши» (Мф.4, 10); и: «несть Бог разве Мене» (Втор. 32, 39). Ибо слова «един» и «единствен» (εις και μονος) употребляются в Писании о Боге не в различии от Святаго Духа, а в отношении к недействительным богам, именуемым богами лживо, например: «Господь един (μονος) вождаше их, и не бе с ними бог чуждь» (Втор. 32, 12); и: «отвергоша сынове Израилевы Ваалима и дубравы Астарофа, и поработаша Господу единому» (μονω) (1Цар. 7, 4); и еще Павел говорит: «якоже суть бози мнози и господие мнози: но нам един (εις) Бог Отец, из Него же вся... и един (εις) Господь Иисус Христос, Имже вся» (1 Кор. 8, 5—6). Но спрашиваем здесь, почему, сказав: «един Бог», не удовольствовался сим речением (ибо сказали мы, что слова «единствен» и «един» (μονος και εις), употребленные о Боге, означают естество), но присовокупил: «Отец» и упомянул о Христе? Догадываюсь поэтому, что «сосуд избран» Павел почел теперь недостаточным проповедать единого Бога Сына и Бога Духа Святаго, что выразил речением: «един Бог», если чрез присовокупление: «Отец» — не укажет и Того, «из Негоже вся», а упоминанием о Господе не означит и Слова «Имже вся», и опять присовокуплением: «Иисус Христос» — не возвестит вочеловечения, не изобразит страдания, не откроет и воскресения. Ибо слова: «Иисус Христос» дают нам таковые понятия. Почему Господь не хочет, чтобы прежде страдания именовали Его Иисусом Христом, и повелевает ученикам: «да ни комуже рекут, яко Сей есть Иисус Христос» (Мф.16, 20)? Ибо предположено Им было — уже по совершении домостроительства, по воскресении из мертвых и по вознесении на небеса дозволить ученикам проповедать Его Иисусом Христом. Таково значение слов: «да знают Тебе единого истиннаго Бога, и Егоже послал еси Иисус Христа» (Ин. 17, 3), и: «веруйте в Бога и в Мя веруйте» (Ин. 14, 1). Так Дух Святый везде приводит в безопасность наше понятие, чтобы, приступая к одному, не теряли мы другого, углубляясь в богословие, не оставляли в пренебрежении домостроительства и по недостаточности в чем-либо не впали в нечестие. А те речения Божественного Писания, которые берут противники и, перетолковав согласно со своим разумением, выставляют против нас к умалению славы Единородного, разберем таким же образом, по мере сил, уяснив себе значение оных. И, во-первых, положим, что нам предложено следующее место: «Аз живу Отца ради» (Ин. 6, 57). Ибо это одна из стрел, какие бросают в небо толкующие это место нечестиво. Но здесь изречение, как думаю, именует не предвечную жизнь, ибо все живущее ради другого не может быть неточною жизнью, как нагреваемое другим не может быть истинною теплотою, а Христос и Бог наш сказал о Себе: «Аз еемь... живот» (Ин. 11, 25), но означает сию жизнь во плоти, совершившуюся в сем времени, какой жил Он Отца ради, ибо по Его изволению пришел в жизнь человеческую. И не сказал: «Я жил Отца ради», но говорит: «Аз живу Отца ради» (Ин. 6, 57), ясно указывая на настоящее время. Может же речение сие именовать и ту жизнь, какой Христос живет, имея в Себе Самом Слово Божие. И что таково подлинно значение сих слов, узнаем из присовокупленного. «И ядый Мя»...-, говорит Он,— «жив будет Мене ради» (ср.: Ин. 6, 54). Мы едим Его Плоть и пием Его Кровь, делаясь причастниками Слова и Премудрости, чрез Его вочеловечение и жизнь, подлежащую чувствам. А плотию и кровию наименовал Он все таинственное Свое Пришествие, означил также учение, состоящее из деятельного, естественного и богословского, которым душа питается и приуготовляется со временем к созерцанию Сущего. И таков, может быть, смысл сего изречения! И еще: «Отец Мой болий Мене есть» (Ин. 14, 28). И сим изречением пользуются неблагодарные твари, порождения лукавого. А я уверен, что и сими словами выражается единосущие Сына со Отцем. Ибо знаю, что сравнения в собственном смысле делаются между имеющими то же естество. Говорим, что Ангел Ангела больше, человек человека праведнее, птица птицы быстрее. Поэтому если сравнения делаются между принадлежащими к одному виду, а Отец называется большим Сына по сравнению, то Сын единосущен с Отцем. Но и другое понятие заключается в сем изречении. Ибо удивительно ли, что Отца исповедал большим Себя Тот, Кто есть Слово и стал плотию, когда показался Он умаленным и пред Ангелами по славе, и пред человеками по виду? Сказано: «умалил еси Его малым чим от Ангел» (Пс.8, 6); и: «видехом Его, и не имяше вида, ни доброты: но вид Его... умален паче всех человек» (ср.: Ис.53, 2—3). Все уже сие претерпел по великому Своему человеколюбию к твари, чтобы погибшую овцу спасти, и спасенную приобщить к стаду, и шедшего из Иерусалима во Иерихон и «впадшего в разбойники» (ср.: Лк. 10, 30) опять ввести здравым в его отечество. Ужели в укоризну Ему обратит еретик и ясли, чрез которые Сам Он, будучи бессловесным, воспитан Словом? Ужели станет указывать и нам нищету, потому что Сын тектонов не имел у Себя и малого ложа? Потому Сын меньше Отца, что ради тебя стал мертвецом, чтобы тебя избавить от мертвости и соделать участником небеснойжизни? Поэтому иной обвинит и врача за то, что наклоняется к ранам и обоняет зловоние, чтобы уврачевать страждущих.?! Для тебя не знает Он также о дне и часе Суда, хотя ничто не сокрыто от истинной Премудрости, потому что все Ею приведено в бытие; но и между людьми не найдешь человека, который бы не знал того, что сам сделал. Домостроительствует же так ради твоей немощи, чтобы согрешившие не впали в уныние от краткости срока под тем предлогом, что не оставлено им и времени к покаянию; и те, которые ведут долговременную брань с сопротивной силой, не оставили воинских рядов, по продолжительности времени. Поэтому приписываемым Себе неведением благоустрояет тех и других: одному за добрый подвиг сокращает время, а другому, по причине грехов, сберегает время на покаяние. Впрочем, в Евангелиях, причислив Себя к не знающим, по немощи, как сказано, многих, в Деяниях апостольских, беседуя наедине с совершенными, исключает Себя из не знающих, говоря: «несть ваше разумети времена и лета, яже Отец положи во Своей власти» (Деян.1, 7). И это пусть будет сказано мною, по нашему разумению сих слов, которое приобретаем с первого взгляда; но должно исследовать смысл сего изречения и с высшей уже точки зрения. Надобно толкнуть в дверь познания, тогда, может быть, и возбудим Домовладыку, Который просящим Его дает духовные хлебы, потому что мы усердствуем угостить тех, кто нам друзья и братия. Святые ученики Спасителя нашего, вступив уже за предел Умозрения, возможного человекам, и очистившись Словом, вопрошают о конце и желают познать крайнюю степень блаженства; и о сем-то отвечал Господь наш, что не знают того ни Он, ни Ангелы Его, именуя днем всякое точное постижение Божиих помышлении, а часом — умозрение о единстве и единичности, которых ведение присвоил Он единому Отцу. Поэтому, как догадываюсь сим выражается, что Бог знает о Себе, что такое Он есть, и не знает, что Он не есть. Ибо говорится, что Бог знает правду и мудрость, Сам будучи неточною Правдою и Премудростию, но не знает неправды и лукавства, потому что Сотворивший нас Бог не есть неправда и лукавство. Посему, если говорится, что Бог знает о Себе, что такое Он есть, и не знает, что такое Он не есть, а Господь наш относительно к понятию вочеловечение и к низшему учению есть не крайний еще предел вожделеваемого, то следует, что Спаситель наш не знал конца и крайнего предела блаженства. Но сказано, что не знают и Ангелы, то есть их умозрение и законы их служений — не крайний предел вожделеваемого, потому что и их ведение грубо в сравнении с познанием лицом к лицу. Знает же, сказано, един Отец, потому что Он есть конец и крайний предел блаженства. Ибо, когда познаем Бога не в зерцалах и не чрез что-либо постороннее, а приступим к Нему как к единственному и единому, тогда познаем и последний конец. Христово Царство, как говорят, есть всякое вещественное ведение, а Царство Бога и Отца — ведение невещественное и, как сказал бы иной, созерцание Самого Божества. Но Господь наш и Сам есть конец и крайний предел блаженства относительно к понятию Слово. Ибо что говорит в Евангелии? «И Аз воскрешу его в последний день» (ср.: Ин. 6, 40), воскресением называя переход от вещественного ведения к невещественному созерцанию, а последним днем именуя сие ведение, за которым нет другого. Ибо ум наш тогда воскреснет и воздвигнется в блаженную высоту, когда возможет созерцать единство и единичность Слова. Но поелику огрубевший ум наш связан перстию, примешан к брению и не может остановиться на голом созерцании, то, руководясь красотами, сродными его телу, представляет себе действование Творца и познает сие до времени по произведениям, чтобы таким образом, постепенно возрастая, возмог он некогда приступить и к Самому непокровенному Божеству. В этом же, думаю, разумении сказано следующее: « Отец Мой болий Мене есть» (Ин. 14, 28) и: «несть Мое дати, но имже уготовася от Отца» (Мф.20, 23). Ибо сие же означает и то, что Христос предаст Царство Богу и Отцу (см.: 1Кор.15, 24), будучи начатком, а не концом, по низшему, как сказал я, учению, уразумеваемому относительно к нам, а не относительно к Самому Сыну. А что сие так, видно из того, что в Деяниях апостольских на вопрос учеников: «когда устрояеши царствие Израилево?» говорит опять: «несть ваше разу мети времена и лета, яже Отец положи во Своей власти» (ср.: Деян. 1, 6—7), то есть не обложенным плотию и кровию принадлежит ведение такового Царствия, потому что созерцание сие «положи Отец во Своей власти». И властию называет состоящих под властию, а Своими именует тех, которыми не обладает неведение низших предметов. Времена же и лета разумей не чувственные, но представляй себе некие расстояния в ведении, производимые мысленным Солнцем. Ибо надобно, чтобы оная молитва нашего Владыки была приведена к своему концу, потому что молившийся есть Иисус. Дай им, «да и тии в Нас едино будут», как Я и Ты, Отче, «едино есма» (ср.: Ин. 17,21-22); потому что Бог, будучи един, когда бывает в каждом, всех соединяет, и число исчезает с пришествием Единицы. И я так выразумел сие изречение по вторичном его рассмотрении. А если кто скажет лучше или благочестиво исправит мое толкование, то пусть говорит и исправляет: Господь воздаст ему за меня. У нас не водворяется никакой зависти, потому что приступили мы к сему исследованию речений не из любопрительности или тщеславия, но ради пользы братий, чтобы не подать мысли, будто бы скудельные сосуды, содержащие в себе сокровище Божие, сокрушаются людьми каменносердыми и необрезанными (см.: Деян.7, 51), вооружившимися юродствующей мудростью. Еще у премудрого Соломона в Притчах созидается,—ибо сказано: «Господь созда мя» (Притч. 8, 22),— и именуется началом путей евангельских, ведущих нас к Царству Небесному, не тот, кто в сущности тварь, но Тот, Кто соделался Путем по домостроительству. Ибо сие выражают слова: «Стань» и «быть создану». Так стал Он Путем, и Дверию, и Пастырем, и Ангелом, и Овчатем, и еще Архиереем и Апостолом; потому что дается Ему то или другое имя в том или другом отношении. Что же скажет еще еретик о Боге непокорном и о соделавшемся за нас грехом? Ибо написано: «егда же покорит Ему всяческая, тогда и Сам Сын покорится Покоршему Ему всяческая» (1Кор.15,28). Не приходишь ли в страх, человек, что Бог наименован непокорным? Ибо твою непокорность признает собственной Своею, и, пока ты противоборствуешь добродетели, Себя именует непокорным. Так некогда сказал о Себе, что Он и гоним. Ибо говорит: «Савле, Савле, что Мя гониши?» (Деян.9, 4) — когда Савл спешил в Дамаск с намерением заключить в узы учеников Христовых. И еще именует Себя нагим, как скоро наготует один кто-нибудь из братий. Ибо говорит: «наг бех, и одеясте Мя» (ср.: Мф.25,36). И когда кто в темнице, о Себе говорит, что Сам Он заключен. Ибо Сам грехи наши подъял и болезни понес; одна же из наших немощей есть и непокорность, потому ее и понес. Посему и встречающиеся с нами несчастия Себе присвояет Господь, по общению с нами приемля на Себя наши страдания. Но и слова: «не может Сын творити о Себе ничесоже» (Ин. 5, 19) богоборцы толкуют к развращению слушающих. А по мне и сие изречение всего более возвещает, что Сын — того же естества с Отцем. Ибо если каждая из разумных тварей может делать нечто сама по себе, имея свободу преклоняться на худшее и лучшее, а Сын не может «творити» чего-либо о Себе, то Сын — не тварь. Если же не тварь, то единосущен с Отцем. И еще: ни одна из тварей не может делать всего, что хочет. Но Сын «на небеси и на земли, вся елика восхоте, сотвори» (Пс.113,11). Следовательно Сын — не тварь. И еще: все твари или состоят из противоположностей, или могут вмещать в себе противоположности. Но Сын — неточная Правда и невеществен. Следовательно, Сын – не тварь. А если не тварь, то единосущен с Отцем. И сего по мере сил наших сделанного нами исследования предложенных речений для нас достаточно. Теперь обратим уж слово к отрицающим Духа Святаго, «низлагающе всяко возношение их ума взимающееся на разум Божий» (ср.: 2Кор. 10, 4—5). Ты говоришь, что Дух Святый — тварь. Но всякая тварь рабственна Сотворшему. Ибо сказано: «всяческая работна Тебе» (Пс.118, 91). А если Дух рабствен, то и святость имеет приобретенную; все же, что имеет приобретенную святость, может допустить в себя порок. Но Дух Святый, будучи в сущности Свят, именуется Источником святыни. Следовательно, Дух Святый — не тварь. А если не тварь, то единосущен с Богом. Притом, скажи мне, как называешь рабом Того, Кто чрез Крещение освобождает тебя от рабства? Ибо сказано: «закон бо Духа жизни... свободил мя есть от закона греховнаго» (Рим. 8, 2). Но не осмеливайся выговорить, что сущность Его когда-либо изменяема; имеешь пред глазами природу сопротивной силы, которая, как молния, спала с небеси и отпала от истинной жизни, потому что имела приобретенную святость, и за злым намерением последовало в ней изменение; а таким образом отпав от единичности и сринув с себя ангельское достоинство, за нрав наименована диаволом; потому что в диаволе угас прежний и блаженный навык, а возгорелась эта сопротивная сила. Сверх того, если еретик называет Духа Святаго тварию, то вводит мысль, что естество Его ограниченно. Как же будет иметь место сказанное: «Дух Господень исполни вселенную» (Прем. 1, 7) и: «камо пойду от Духа Твоего» (Пс.138, 7)? Но видно, что он не исповедует Духа и простым по естеству, потому что именует единым по числу. А что едино по числу, все то, как сказал я, непросто. Если же Дух Святый не-прост, то состоит из сущности и святыни, а подобное ему сложно. И кто столько неразумен, чтобы назвать Духа Святаго сложным, а не простым, и по простоте единосущным Отцу и Сыну? Но если должно поступить словом далее и вникнуть в важнейшее, то из сего наипаче увидим Божескую силу Святаго Духа. В Писании находим поименованными три рода творений: од. но — первое — приведение из небытия в бытие; второе же — изменение из худшего в лучшее; и третие — воскресение из мертвых. Во всех сих творениях найдешь Святаго Духа содействующим Отцу и Сыну. Ибо возьми осуществление небес. Что говорит Давид? «Словом Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их» (Пс.32, 6). Человек вновь созидается чрез Крещение. Ибо «аще кто во Христе, нова тварь» (2Кор. 5,17). И что говорит Спаситель ученикам? «Шедше убо научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф. 28, 19). Видишь, что Святый Дух и здесь соприсущ со Отцем и Сыном? Что же скажешь и о воскресении из мертвых? Когда нас не станет, и возвратимся в персть свою, потому что мы — земля и в землю отыдем: «послет Духа Святаго, и созиждет, и обновит лице земли» (ср.: Пс.103, 30). Что святой Павел назвал воскресением, то Давид наименовал обновлением. Но еще послушаем восхищенного до третьего небеси. Что говорит он? Вы «храм живущаго в вас Святаго Духа» (1Кор. 6, 19). Всякий храм есть храм Божий. Если же мы — храм Духа Святаго, то Дух Святый есть Бог. Храм называется и Соломоновым, по имени соорудившего. А если и в этом смысле мы — храм Святаго Духа, то Святый Дух есть Бог. Ибо Кто все соорудил, тот есть Бог. Если же мы — храм Его, как поклоняемого и обитающего в нас, то будем исповедовать, что Он — Бог. Ибо «Господу Богу твоему поклонишися, и Тому единому послужиши» (Мф.4, 10). Если желали бы они избегнуть слова Бог, то пусть узнают, что означается сим именем. Ибо оттого, что все утвердил (τινημι), или все видит (νεαομαι), именуется Бог (Θεος). Поэтому если Богом называется, Кто все утвердил или все видит, а Дух знает все Божие, как дух в нас — все наше (см.: 1Кор. 2, 11), следует, что Дух Святый есть Бог. И еще: ежели меч Духа есть глагол Божий (см.: Еф. 6, 17), то Дух Святый есть Бог. Ибо меч есть Того, Чьим и глаголом называется. И если именуется десницей Отца, ибо «десница Господня сотвори силу» (Пс.117,16) и «десница Твоя, Господи... сокруши враги» (Исх.15,6); если Дух Святый есть перст Божий, по сказанному: «аще ли Аз о персте Божий изгоню бесы» (ср.: Лк.11, 20), что в другом Евангелии написано так: «аще ли Аз о Дусе Божий изгоню бесы» (ср.: Мф.12, 28), то Дух Святый — того же естества с Отцем и Сыном. На сей раз довольно сказано мною о поклоняемой и Святой Троице, потому что ныне и невозможно в обширнейшем виде исследовать учение о Ней. А вы, получив от моего смирения семена, возделайте в себе самих зрелый колос; потому что, как известно вам, в таких вещах требуем от вас и лихвы. Но верую Богу, что по чистоте жизни своей принесете плод и в тридесят, и в шестьдесят, и во сто. Ибо сказано: «блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф.5,8). И не иным чем, братия, почитайте Небесное Царство, как истинным разумением Сущего, которое в божественных Писаниях называется и блаженством. Ибо «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21). О внутреннем же человеке не иное что составляется, как умозрение. А из сего входит, что Царство Небесное есть созерцание. Теперь, как в зеркале, видим тени вещей, а впоследствии, освободившись от сего земного тела и облекшись в тело нетленное и бессмертное, увидим их первообразы. Увидим же, если жизнь свою управим по прямому пути и будем заботиться о правой вере, без чего никто не узрит Господа. Ибо сказано: «в злохудожну душу не внидет премуд. рость, ниже обитает в телеси повиннем греху» (Прем.1, 4) И никто не возражай мне так: «не зная того, что под ногами любомудрствуешь нам о бесплотной и вовсе невещественной сущности». Безрассудным признаю дозволять чувствам, чтобы невозбранно наполнялись свойственными им предметами, и один ум удерживать от свойственной ему деятельности. Ибо как чувство заведует чувственным, так ум — мысленным. Но должно вместе сказать и сие: «сотворивший нас Бог соделал естественные составления в нас познаний неизучаемыми. Ибо никто не учит зрение, как принимать впечатления от цветов или очертаний, слух — от звуков и голосов, обоняние — от запахов, благовонных или зловонных, вкус — от влаг и соков, осязание — от мягкого и жесткого или теплого и холодного. Никто не учит и ум, как постигать мысленное. И как чувства, если потерпят какой вред, имеют нужду в попечительности о них и тогда удобно исполняют свое дело; так и ум, обложенный плотию и наполненный плотскими представлениями, имеет нужду в вере и в правом житии, которые совершают «нози его, яко елени, и на высоких поставляют его» (ср.: Пс.17,34). Сие же самое советует и премудрый Соломон и иногда представляет нам в пример непостыдного делателя — муравья, и в его образе начертывает нам путь деятельности (см.: Притч. 6, 6), а иногда указывает на орудие мудрой пчелы, которым она строит соты, и в ее примере дает разуметь естественное умозрение, с которым соединяется и учение о Святой Троице, если «от... красоты созданий сравнително Рододелатель их познавается» (Прем. 13, 5). Но, возблагодарив Отца и Сына и Святаго Духа, положу конец письму, потому что, как говорит пословица, во всем хорошо знать меру. Оглавление 9. К Максиму Философу (Хвалит его за любовь к Богу и ближнему, дает свой суд о сочинениях Дионисия Александрийского и свое мнение о выражении «подобное по сущности». В заключение просит Максима посещать его или писать к нему. (Писано около 361 г.) Слова действительно суть изображения души. Поэтому и я узнал тебя из письма, сколько, как говорится, льва узнают по когтям; и порадовался, нашедши, что неленостно стремишься к первым и важнейшим из благ — разумею любовь к Богу и любовь к ближнему. А за признак одной любви беру твое благорасположение ко мне, за признак другой — ревность к познанию. Всякому же Христову ученику известно, что в сих двух благах заключается все. Что касается до сочинений Дионисия, которых просишь, то весьма многие доходили до меня, но теперь не имею у себя книг, потому и не послал. А мое мнение о них таково. Не все хвалю у Дионисия, иное же и вовсе отметаю, потому что, сколько мне известно, он почти первый снабдил людей семенами этого нечестия, которое столько наделало ныне шуму; говорю об учении аномеев. И причиной сему полагаю не лукавое его намерение, а сильное желание оспорить Савеллия. Обыкновенно уподобляю я его садовнику, который начинает выпрямлять кривизну молодого растения, а потом, не зная умеренности в разгибе, не останавливается на середине и перегибает стебель в противную сторону. Подобное нечто, нахожу я, было и с Дионисием. В сильной борьбе с нечестием Ливиянина чрезмерным своим ревнованием, сам того не примечая, вовлечен он в противоположное зло. Достаточно было бы доказать ему только, что Отец и Сын не одно и то же в подлежащем, и удовольствоваться такой победой над хульником. Но он, чтобы во всей очевидности и с избытком одержать верх, утверждает не только инаковость Ипостаси, но и равность сущности, постепенность могущества, различие славы, а от сего произошло, что одно зло обменял он на другое и сам уклоняет от правого учения. Таким образом далее разногласит с собою в своих сочинениях: то отвергает единосущие, потому что противник худо воспользовался сим понятием, когда отрицал Ипостаси, то принимает оное, когда защищается против своего соименника Сверх же сего и о Духе употребил он речения, всего менее приличные Духу,— исключает Его из поклоняемого Божества и сопричисляет к какому-то дольнему, тварному и служебному естеству. Такой-то сей Дионисий! Если же надобно и мне сказать собственное свое мнение, то выражение «подобное по сущности», когда соединено с сим понятие «безразличия», принимаю за выражение, ведущее к тому же понятию, как и слово «единосущное», по здравому разумению сего последнего. Это имея в мысли, и отцы никейские, наименовав сперва Единородного «Светом от Света, Богом истинным от Бога истиннаго» и подобными сему именами, по необходимому следствию присовокупляют и слово: «единосущный». Итак, невозможно представить себе какого-либо различия ни между светом и светом, ни между истиною и истиною, ни между сущностию Единородного и сущностию Отца. Почему, если кто приимет выражение сие по сказанному мною, то и я допускаю оное. А если кто от «подобного» отсекает безразличие, как сделано это в Константинополе, то речение сие для меня подозрительно, потому что унижает славу Единородного. Ибо привыкли мы нередко представлять себе подобие в изображениях, которые имеют слабое сходство со своими первообразами и далеко их ниже. Итак, поелику слово «единосущный», по моему мнению, менее может быть извращаемо в своем значении, то и сам я стою за сие слово. Но почему, наилучший мой, не приходишь ко мне, чтобы поговорить нам о подобных предметах при личном свидании и не доверять столь важных истин бездушным письменам, особливо и в других случаях не очень решаемся пускать в народ собственные свои мнения. И ты не отвечай мне, как отвечал Диоген Александру, что от тебя сюда столько же пути, сколько отсюда до тебя, потому что я своими недугами, почти как дерево, всегда удерживаюсь на одном месте, а при этом почитаю одним из первых благ жить в скрытности. Но ты и здоров, как сказывают, и притом сделался гражданином Вселенной; поэтому справедливо тебе будет приходить и сюда как в свою область. Ибо, хотя вам — людям деятельным — приличны многолюдство и города, где показываете свои доблестные деяния, однако же для созерцания и умственной деятельности, вводящей нас в общение с Богом, добрый содейственник — безмолвие, а безмолвие, скажу так с Самим подающим нам оное Богом, в обилии и без оскудения возделываем мы в пустыне. Если же непременно должно увиваться около сильных и ни во что ставить нас, лежащих на земле, то пиши о другом, и тем доставишь удовольствие. Оглавление 16. Против еретика Евномия (Высокомерие Евномия, с каким приписывал он себе уразумение Божия естества, пристыжает незнанием устройства и малейшего животного. (Писано в царствование Юлиана.) Кто говорит, что возможно обретение Сущего, тот, конечно, к познанию Сущего довел мысль свою каким-либо путем и последовательно и сперва упражнялся в постижении предметов удобопонятных и малых, а потом уже силу своего постижения простер и до лежащего за пределами всякого понятия. Поэтому кто хвалится, что приобрел знание Сущего, тот должен объяснить природу малейшего из видимых существ и сказать, какова природа муравья: воздухом ли и дыханием поддерживается в нем жизнь; разделено ли у него костями тело, скреплены ли составы жилами и связками, оболочкой ли мышц и желез сдерживается положение жил; простирается ли мозжечок по хребтовым позвонкам от верхней части головы до хвоста; тканью ли нервной плевы сообщает он силу стремления движимым членам; есть ли в нем печень и желчноприемный сосуд в печени; есть ли также почки, сердце бьющееся и крововозвратные жилы, плевы и грудобрюшни; гол ли он или покрыт волосами; однокопытен или имеет разделенные ступни; сколько времени живет и как муравьи рождаются один от другого; долго ли рождаемое бывает во чреве и отчего не все муравьи пешеходы и не все крылаты, но одни ходят по земле, а другие носятся по воздуху. Итак, кто хвалится ведением Сущего, тот пусть объяснит сперва природу муравья, а потом уже рассуждает о Силе, превосходящей всякий ум. А если не объял еще ты ведением и природу малейшего муравья, то как хвалишься, что представил умом непостижимую силу Божию? Оглавление 38. К Григорию, брату (Опасаясь, чтобы Григорий, подобно многим, не стал смешивать понятий «сущность» и «ипостась», объясняет различие сих понятий; потом доказывает, что в Троице одна сущность и три Ипостаси, в объяснение чего представляет подобие радуги. Наконец толкует, в каком смысле ап. Павел называет Сына образом Отчей ипостаси. (Писано в 369 или 370 г.)) Поскольку многие в таинственных догматах, не делая различия между сущностью вообще и понятием ипостасей, сбиваются на то же значение и думают, что нет различия сказать: «сущность» или «ипостась» (почему некоторым из употребляющих слова сии без разбора вздумалось утверждать, что как сущность одна, так и ипостась одна, и наоборот — признающие три ипостаси думают, что по сему исповеданию должно допустить и разделение сущностей на равное сему число), то по сей причине, чтобы и тебе не впасть во что-либо подобное, на память тебе вкратце составил я о сем слово. Итак, чтобы выразить в немногих словах, понятие упомянутых речений есть следующее. Одни именования, употребляемые о предметах многих и численно различных, имеют некое общее значение: таково, например, имя «человек». Ибо произнесший слово сие, означив этим именованием общую природу, не определил сим речением одного какого-нибудь человека, собственно означаемого сим именованием, потому что Петр не больше есть человек, как и Андрей, и Иоанн, и Иаков. Поэтому общность означаемого, подобно простирающаяся на всех подводимых под то же именование, имеет нужду в подразделении, через которое познаем не человека вообще, но Петра или Иоанна. Другие же именования имеют значение частное, под которым разумеется не общность природы в означаемом, но очертание какого-либо предмета по отличительному его свойству, не имеющее ни малой общности с однородным ему предметом: таково, например, имя Павел или Тимофей. Ибо такое речение нимало не относится к общему естеству, но изображает именами понятие о некоторых определенных предметах, отделив их от собирательного значения. Посему когда вдруг взяты двое или более, например: Павел, Силуан, Тимофей, тогда требуется составить понятие о сущности человека, потому что никто не даст иного понятия о сущности в Павле, иного в Силуане и иного в Тимофее, но какими словами обозначена сущность Павла, те же слова будут приличествовать и другим, ибо подведенные под одно понятие сущности между собою единосущны. Когда же, изучив общее, обратится кто к рассмотрению отличительного, чем одно отделяется от другого, тогда уже понятие, ведущее к познанию одного предмета, не будет во всем сходствовать с понятием другого предмета, хотя в некоторых чертах и найдется между ними нечто общее. Посему утверждаем так: именуемое собственно выражается речением «ипостась». Ибо выговоривший слово «человек» неопределенностью значения передал слуху какую-то обширную мысль, так что хотя из сего наименования видно естество, но не означается им подлежащий и собственно именуемый предмет. А выговоривший слово «Павел» в означенном этим наименованием предмете указал надлежащее естество. Итак, «ипостась» есть не понятие сущности неопределенное, по общности означаемого ни на чем не останавливающееся, но такое понятие, которое видимыми отличительными свойствами изображает и очертывает в каком-нибудь предмете общее и неопределенное. Так и Писанию обычно сие делать и во многих других случаях, и в истории Иова. Ибо приступая к повествованию о нем, сперва помянуло общее и изрекло: «человек», а потом отделяет тем, что составляет его особенность, в присовокуплении слова: «некий». Но оно прошло молчанием описание сущности, как бесполезные для предложенной цели слова; понятие же «некий» изображает свойственными чертами, именуя место, черты нрава и все те от внешности заимствованные признаки, которыми хотело отделить его от общего значения, чтобы описание лица, о котором повествуется, явственно было по всему: и по имени, и по месту, и по душевным свойствам, и по тому, что усматривается вне его. А если бы излагало оно понятие сущности, то при изъяснении естества не было бы никакого упоминания о сказанном, потому что понятие было бы то же, что и о Валдае савхейском, и о Софаре минейском, и о каждом из упомянутых там людей. Поэтому какое понятие приобрел ты о различии сущности и ипостаси в нас, перенеси оное и в божественные догматы — и не погрешишь. Что представляет тебе когда-либо мысль о существе Отца (ибо душа не может утверждаться на одной отдельной мысли, будучи уверена, что существо сие выше всякой мысли), то же представляй себе и о Сыне, а равно то же и о Духе Святом. Понятие несозданного и непостижимого есть одно и то же в рассуждении и Отца и Сына и Святого Духа. Не больше непостижим и не создан один, и не меньше другой. Но когда в Троице нужно по отличительным признакам составить себе неслитное различение, тогда к определению отличительного возьмем не вообще представляемое, каковы, например, несозданность, или недосязаемость никаким понятием, или что-нибудь подобное сему, но будем искать того одного, чем понятие о Каждом ясно и несмешанно отделится от представляемого вместе. Посему, кажется мне, хорошо будет раскрыть понятие сие так. Всякое благо, нисходящее к нам от Божией силы, называем действием все во всех производящей благодати, как говорит апостол: «Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (1 Кор. 12, 11). Но вникая, от одного ли Святого Духа восприяв начало, подаяние благ таким образом нисходит к достойным, опять по указанию Писаний веруем, что Единородный Бог есть начальник и виновник подаяния благ, открывающихся в нас по действию Духа. Ибо святое Писание учит нас о Единородном, что «Все чрез Него начало быть» (Ин. 1, 3), и «все Им стоит» (Кол. 1, 17). Итак, когда возведены мы к этой мысли, опять, пользуясь богодухновенным руководством, научаемся, что хотя одною Силою приводится все из небытия в бытие, однако же и Ею не безначально, но есть некая Сила нерожденно и безначательно сущая, и Она-то есть вина вины всех существ. Ибо от Отца Сын, Которым все получило бытие и с Которым всегда неразлучно умопредставляется и Дух Святой. Не может и помыслить о Сыне не предосияваемый Духом. Итак, поскольку Дух Святой, от Которого источается на тварь всякое подаяние благ, как соединен с Сыном, с Которым нераздельно представляется, так имеет бытие, зависимое от вины — Отца, от Которого и исходит, то отличительный признак ипостасного Его свойства есть тот, что по Сыне и с Сыном познается и от Отца имеет бытие. Сын же, Который Собою и вместе с Собою дает познавать Духа, исходящего от Отца, один единородно воссияв от нерожденного Света, по отличительным Своим признакам не имеет ничего общего с Отцом или с Духом Святым, но один познается по упомянутым признакам. А «сый над всеми Бог» один имеет тот преимущественный признак Своей ипостаси, что Он Отец и бытие Его не от какой-либо вины; а по сему опять признаку Он собственно и познается. По сей-то причине говорим, что в общем понятии сущности не слитны и не сообщи признаки, усматриваемые в Троице, какими выражается отличительное свойство Лиц, о Которых преподает нам вера, потому что каждое Лицо представляется нами отлично по собственным Его признакам, так что по упомянутым признакам познано различие ипостасей. А что касается до бесконечности, непостижимости, несозданности, необъемлемости местом и до всего подобного сему, то нет никакого различия в животворящем Естестве, разумею Отца, Сына и Духа Святого, но усматривается в Них некое непрерывное и нерасторгаемое общение. И в каких понятиях возможет кто представить себе величие одного из Лиц, исповедуемых во Святой Троице, с теми да приступает безразлично к созерцанию славы во Отце, Сыне и Духе Святом, не блуждая мыслью ни по какому промежутку между Отцом, Сыном и Святым Духом, потому что нет ничего между Ними вставного, ни чего-либо самостоятельного и отличного от Божия естества, так чтобы естество сие могло быть отделено Само от Себя вставкой постороннего, ни пустоты какого-либо ненаполняемого пространства, которая бы производила перерывы в единении Божией сущности с Самой Собою, разделяя непрерывное пустыми промежутками. Но кто представил в уме Отца, тот представил и Его в Нем Самом и вместе объял мыслью Сына. А кто имеет в мысли Сына, тот не отделяет от Сына и Духа, но относительно к порядку последовательно, относительно же к естеству соединенно напечатлевает в себе воедино слиянную веру в три Лица. И кто наименовал только Духа, тот в сем исповедании сообъемлет и Того, чей это Дух. Поскольку же Дух есть Христов (см. Рим. 8, 9) и Он от Бога, как говорит Павел (см. 1 Кор. 2, 12), то как взявшийся за один конец цепи влечет и другой ее конец, так, по слову пророка, «Открываю уста мои и вздыхаю, ибо заповедей Твоих жажду» (Пс.118, 131), привлекший Духа через Него привлекает вместе и Сына и Отца. И кто истинно приимет Сына, тот будет иметь Его в себе, обоюду низводящего и Отца Своего, и собственного Своего Духа. Ибо не может быть отсечен от Отца всегда во Отце Сущий, и никогда не отделится от собственного Духа все о Нем Производящий. А равно кто принял Отца, тот по действенности приял вместе и Сына и Духа. Ибо невозможно представить мысленно какого-либо сечения или разделения, так чтобы или Сын представляем был без Отца, или Дух отделяем от Сына, а напротив того, находим между Ними некое неизреченное и недомыслимое как общение, так и разделение; ни разность ипостасей не расторгает непрерывности естества, ни общность сущности не сливает отличительных признаков.