Святитель Григорий Богослов / Песнопения таинственные (9)

Так сказало супружество; потом предстает девственность с печальным видом, в худой власянице, с изможденными членами, без обуви, иссохшая, с потупленными в землю глазами; едва отверзает уста со стыдливостью, между тем как ланиты багровеют от прилива честной крови; сдвигая с головы покрывало, оно закутывается им , молча. И я обращаюсь к нему с такими просительными словами: Дочь неба, исполненная внутренней славы, предстоящая уже в великом лике песнословящих горного Царя, хотя плоть и земля удерживают тебя здесь, — приди и изреки слово! Я сам буду твоим защитником. Ибо ты, богоданная царица, приходила уже ко мне, приходила; и о если бы посещала меня чаще, и была ко мне благосклонной! «Кто возводит меня против воли на сие место? Кто вовлекает в пустое состязание и словопрение, когда сгораю желанием служить в безмолвии Богу моему делами своими, посвящая Ему дневные труды, ночные песнопения, источники слез и святые очищения? Не в кругу людей мое могущество; я не оборотлива на словах, не хожу в народные собрания, не восхищаюсь приговорами благосклонных судей, которые мало и для немногих соблюдают правосудие, а всего чаще туда и сюда наклоняют весы справедливости. Предоставляю другим выгоды здешней жизни; а у меня один закон, одно помышление — проникнувшись любовью, преселяться отсюда к светодавцу Богу, царствующему в высших мирах. Желание же прочих благ, о которых высоко думают люди пустые, надмевающиеся суетным, которые скоро приобретаются и еще скорее гибнут, столько же занимает мое сердце, как и дым, или пар, или текучий воздух, или песок, воздымаемый и повсюду носимый ветрами, или след корабля на море. Не видит себе чести у людей, но имеет, хотя малую, вечно пребывающую славу на небесах, для меня желательнее, нежели всем обладать, но быть в удалении от Бога. Однако же прихожу в трепет и страх, чтобы кто из воспаривших и носящихся по эфирным пространствам на новооперившихся крылах девства, услышав эти рассуждения, не ринулся тотчас на землю. Потому и выступаю на среду подать помощь чадам своим при содействии Божьем, защитив правое слово. Прежде же всего скажу матери моей, что только прилично мне сказать». «Справедливо сказанное тобой в пользу супружеской жизни, и я соглашаюсь; начну с того, чем у тебя недавно окончено было слово, что супружество есть корень девственников. Действительно, оно корень и начало. Ибо кто из здравомыслящих будет отрекаться от своих родителей? Впрочем, не все же из сказанного тобой верно. Хотя ты и матерь, однако ж прими мудрое и разумное слово и касательно рождения выслушай тайны высокой мудрости, открытые мне в тайницах великого Бога». «Человек бывает отцом не целого человека, как говорят это, но только плоти и крови, — того, что есть в человеке гибнущего; душа же — дыхание Вседержителя Бога, приходя извне, образует плоть, как знает сие Соединивший их, Который вдохнул душу первоначально и соединил образ Свой с землей. Подтверждением слов моих [конец стр.171] служит собственная любовь твоя, которая неполна, потому что ты любишь в детях не душу, а одно тело, сокрушаешься, когда тело изнемогает, и радуешься, когда оно цветет. Отец и досточтимая матерь больше болезнуют сердцем о неважных телесных недостатках в детях, чем о важных пороках и великих недостатках душевных Ибо телу они родители, а душе — нет. Если я и называю тебя матерью, то относительно к худшей части. Почему же ты завидуешь детям в том, что они имеют лучшего Отца? Итак уступи добровольно великому Родителю людей, почтив девственность, которая дана тебе от Отца Бога. Так говорю тебе, как матери, и достаточно доселе мной сказанного». «А я, любезные чада всех Царя-Бога, вступаю как бы в общение с Богом и оставляю любовь к плоти из уважения к тому закону вожделенного согласия, который в древности, Сын бессмертного Отца, родившийся от несвязанного брачными узами, нетленный от неподлежащего разрушению Родителя, постановлял в то время, когда вводил в рай первого Адама, необязанного супружеством, потом, давая Закон, предписывал очищение народу, рождаемых очищал законом и храм почтил тем, что совершавшие в нем череду иереи соблюдали телесную чистоту. Свидетелем мне в этом великий отец Иоаннов, который не прежде, как в чистоте совершив Божие тайны, зачал возлюбленного сына, полученного им внутри храма, — этого предвестника Христова. Конец же Закона — Христос для того в общение с человечеством вступил в девическом чреве, чтобы супружество преклонило к земле главу и чтобы оно уступило свое место, а явилось лучшее украшение. И смерть, через удоборазрушаемую плоть первородного вошедшая в рождаемых от влажного семени и подлежащих разрушению, приразилась к девствености и погибла, как огромная волна у прибрежного камня или напитанный водой пламень». «Сверх того, кто восхищается городами и бессильными законами, народными собраниями и волнениями? Кто восхищается борьбой, которую установило баснословие в память преждевременно умерших юношей? Кто хвалит воинство в битвах и обилие яств на пирах? Кто превозносит тщеславную мудрость, которая состоит в ловкости рук или в паутинах словах и тканях, сплетенных из рвущихся нитей и распадающихся в воздухе? Кто восхищается трудами садовника или бегом быстрого корабля под скорым ветром? Всему этому не супружество научило, но это малая часть первоначального наказания, какое постигло Адама, в этом прокрадывается злобный змий, стерегущий мою пяту. Но если и дары это супружества, то прочь от меня с ними. Они не спутники мне, потому что поспешаю отсюда в другую жизнь, а все эти здешние выгоды погибнут или ныне же, или вместе с непостоянным течением мира. И сама ты составляешь что-то текучее, переплываешь поток текучей жизни, едва ее касаясь и пробегая по чему-то бегущему». «Если восхищаешься мудрыми, потому что они от тебя родились, то представь и пороки негодных, для которых ты также составляешь корень. В тебе корень Каина, Содома и тех безрассудных, которых Христос рассеял при столпотворении, а также и тех, гордыню которых угасил небесный дождь, очистивший всю землю и все на ней дышащее. Кто вскормил ничем не вразумляющегося Фараона, дерзость Ахаава и самых тяжких царей ассирийских? Кто вскормил губителя и детоубийцу Ирода, в питие сладострастным движениям дочери давшего праведную кровь, или убийц Всецаря Христа, а также всех гонителей, какие были прежде, и после, и в настоящие времена, из последних же первое зло — этот ров Велиаров, ужасное могущество губителя душ Юлиана, который поражен свыше за то, что поклялся ратоборствовать против Христа, и Которого прах доселе еще не остыл, внушая великий ужас нечестивцам? Кто же перечислит всех лжецов, человекоубийц, коварных, клятвопреступников, похитителей собственности ближнего, осквернителей чуждого ложа, которых производило или произведет еще на свет супружество? Ибо всякому известно, что в какой мере больше праха, нежели золота, в такой же и порочные многочисленнее добродетельных, потому что те и другие идут неравными путями: путь порочных и низок, и скоропроходим, а добрые пробираются трудной стезею; и потому злые гораздо превосходят числом добрых». «Но если перестанешь восхищаться детьми и жизнь проводимую в общении с Божеством называть недостаточной, то заключим этим слово. Пользуйся сомнительной славой. Я нимало, нимало не завидую земной родительнице. Если же ты, получив в удел от Бога второстепенное место, простираешь взоры на первенство, то выговорю тебе справедливое, хотя и прискорбное для тебя слово». «Кто из людей прилагал свое попечение о том, чтобы зачать наилучшего сына? И что за искусство дать начало негодному сыну? Живописец с картины пишет другую не хуже подлинника; ваятель режет изваяния, подобные образцу; искусство выделывает из золота, что ни замыслит ум; земледелец от доброго семени пожинает добрый колос, и желание не остается не достигнувшим чаемого конца. А смертный, ни худой, ни добрый, не знает свойств своего порождения, что из него выйдет. И добрый не поручится в том, что произведет лучшего. Иной, будучи Павлом, произведет на свет сына-христоубийцу — беззаконного Анну, или Канафу или даже какого-нибудь Иуду. А иной, сам весь в грехе, как Иуда, но назовется родителем божественного Павла или Петра — несокрушимого камня, которому поверяются ключи. И того не знает отец, родит ли он любезного сына или дочь; но только восстание плоти угашает на супружеском ложе. От одного первородного произошли и завистливый Каин, и добродетельный Авель, приносящий благоугодную жертву. И злонравный Исав, и благонравный Иаков — Исааковы дети; и что всего замечательнее, близнецы и дети одного отца ни в чем не походят один на другого. А Соломон — сперва мудрец, потом стал самым порочным, последовав нравам злочестивых жен. Сила же Павлова велика в обоих случаях: и когда уничижал он Христа, и когда, свою пламенную ревность изменив в добрую любовь, стал всем Христа проповедовать. Что ж из всего этого припишем супружеству? По крайней мере я не припишу ничего, потому что у сопрягающихся не тот удается образ, который был им желателен. Кто забавляется игрой, от того зависит только бросить кости, а чтобы вышел чет или нечет, это делают не руки играющего, а случайные превращения костей; так и супружество, зачиная детей, не зарождает их благоразумными или худыми, но природа или наука наставляют их этому». «А если хочешь знать еще истинную причину, то совершеннейшие бывают совершенными потому, что образует их Дух или Слово. Ибо в человеке скрыта искра благочестия, как в некоторых камнях сила огня. Ударами железа извлекается свет из камней; так и Слово изводит из смертных сокрытое в них благочестие. Но худшие по большей части заимствуют это свойство от супружества, ибо оно в большем числе производит худых. И в этом преходящем мире у всех одинаковый гвоздь пригвождает плоть к земле и одинокий свинцовый груз гнетет душу к земле, одинаковое наследство достается всем рождающимся на земле». «Но перестанем говорить о детях; и ты не выставляй мне добрых, и я не буду указывать на худых. И по другим причинам сколько лучше жизнь чистая! Узнаешь это, если рассмотришь любовь к Богу и любовь к тяжелой плоти, также природу и двоякий предел мира. Ибо если хотя бы несколько очистишь глаза свои от гноя, которым покрываются они при сиянии света или от омрачения и в состоянии будешь открытым оком взирать на светлость нашего солнца, разрешать все чистым умом, то найдешь, что девственность, взятая во всей ее целости, есть такое приношение Богу, которое светлее золота и слоновой кости, что оно благоразумно, ясно как день, легкокрыло, высокошественно, легко, пресветло, превыше персти, не в земных юдолях, обитает в пространном небесном граде и вдали от плоти, одной рукой держится за нестареющуюся жизнь, а другой приемлет богатство и славу непрестающию, не уподобляется черепахе, которая под бременем своего костяного дома медленными шагами едва влачит свое влажное тело, не делится между Христом и владычествующею плотью, по закону земноводных, которые то держатся суши, то день и ночь остаются в водах, но устремляет к Богу всецелый ум, цветет же рождениями свыше, которые лучше земных чад, надеждой и чистыми помыслами, посылаемыми от Чистого. Напротив того, супружество или вовсе удаляется от Христа, по причине гибельных воспламенений плоти и всякого рода мирских забот, или слегка касается божественного. Как тот, кто смотрит вдруг на две головы, или на два лица, или видит на страницах вдвойне написанные буквы, не улавливает верно целого образа, хотя и желает, но одну часть объемлет, а другая убегает от слабого, рассеявшегося зрения: так слаба и любовь, если разделена между миром и Христом; а напротив, тверда, если устремлена к Единому. Человек, или обладая всецело Христом, не заботится о жене, или, дав в себе место любви земной, забывает о Христе. Случалось видеть, как каменотесец или выделывающий что-нибудь из дерева, если он человек умный и рассудительный, когда надобно обсечь по прямой черте, закрывает один глаз ресницами, а другим напрягает все зрение, совокупленное воедино, и верно определяет, где погрешило орудие. Так и любовь, сосредоточенная гораздо ближе, поставляет нас ко Христу, Который любит любящего, видит обращающего к Нему взоры, видит и выходит навстречу приближающемуся. Чем более кто любит, тем постояннее смотрит на любимого, и чем постояннее смотрит, тем крепче любит. Так образуется прекрасный круг». «И я, возлюбив Христа, оставила здешнюю жизнь, не могу обращать взоров на иные предметы. Меня удерживают сладостные узы, пленяя красотой, которая приводит в изумление всякую взирающую мысль, а во мне возникает пресветлый пламенник и всю меня делает прекрасной и светозарной. Ибо только любящий Христа в самой любви к возлюбленному черпает для себя красоту; и блажен, кто приемлет. Напротив, ты и в груди питаешь иную любовь и думаешь о себе много, будто бы более приближаешься к небу по причине, как говоришь, забот о детях, об имуществе или же о родителях, потому что сие легко. Но мудрая любовь не то имеет в виду, что легко». «Корабль мал, путь не далек, и не важно приобретение чего-либо тленного. Но для тебя это — бесконечное плавание; и ежели переедешь залив, то, собрав паруса, хвалишься мореходством по водам ионийским. Здесь всем движет дыхание ветра, и чем благопоспешнее ветер, тем плавание лучше. А если ветер и противен, небольшая беда — умереть в водах. Но плавание души отдаленно; для него нужен добрый ветер. А потому прихожу я в трепет и еще крепче держусь за Христа, и не только в бурю, но и во время тишины, ищу Его — мое чистое желание, ибо Христос — твердое прибежище любящим Его. Кто в нужде только обращает взоры к Божьей деснице, тот оставляет свою временную любовь, как скоро почтет себя ненуждающимся. Но если Христос свыше уязвит твое сердце и насквозь пронзит спасительной стрелой, то, рассмотрев каждую любовь порознь, узнаешь, насколько сладостнее быть уязвленным от Царя». «Что еще говоришь? Родители живут новой жизнью, видя вокруг себя попечительных о них сыновей; цветет супруга при попечительном муже и муж при заботливости супруги. У них общие радости, а скорби и заботы легче. Хромому же большая опора тот, у кого здоровые ноги». «Но для меня — те родители, которые научили добру, и те дети, которые мной обучены. Супругом же имею у себя единого Христа, Который преимущественно любит девственников, хотя и за всех стал человеком, за всех принял крест. С весельем взираю на Него, даже когда посылает мне скорби; радуюсь, что через печали делает меня легче, как золото, которое было смешано с прахом и потом очищено. И если целомудрие ограждается у тебя супружеством и брачными узами, то я хранителем его поставила не плоть, но Слово и любовь, которая, владея мной, отогнала всякую постороннюю привязанность, как лев отгоняет от себя слабейших зверей. У плоти с плотью одинаковые страсти; а потому и умеют они в ином угождать друг другу. У тебя стол обременен яствами; а меня насыщает небольшой кусок хлеба, каким великий Христос питал и тысячи в пустынях. У тебя искусством приготовленное питье; а мой напиток всегда обильно источают родники, реки и глубокие колодцы. У тебя лицо полное и одежды светлые; а мое убранство — нечесаные волосы и темная риза. Зато имею одежду, у которой бряцают золотые рясы, — это Христос, лучшее внутреннее украшение души моей. У тебя мягкое ложе; а мне постелью служит трава, древесные ветви и земля, смоченная слезами. Ты высоко ценишь золото; а для меня вожделеннее плоть. Ты неукротимее тельца; я потупляю в землю стыдливый взор. Ты надрываешься от смеха; у меня и улыбка никогда не появлялась на щеках. Ты жаждешь славы; а моя слава не на земле». «Но рассмотрев и увидев все это, посмотри еще, сколько в супружестве трудностей для служащих плоти. Жена покупает себе мужа, а что всего хуже, часто и недоброго. И у мужа жена купленная, и нередко ненавистная; это — такое зло, которое сам он на себя наложил и которого сложить не может. Ибо, если супруги добры, то и единодушны, потому что все у них общее; а если худы, то у них домашняя беда, непрекращаемая ссора. Положим, что они не худы и единодушны; но тяжкая доля постигала нередко и новобрачных. Ныне жених, а завтра мертвец; ныне брачное ложе, а завтра гроб; скорби перемешаны с радостями; веселая песнь незадолго бывает до сетования. Одним зажжен семейный очаг, а другим уже погашен. Одного малютка стал кликать отцом, а другой обесчадел внезапно, как ветвь, сбитая ветром. Сперва дева, потом супруга, а потом и вдова; и все это иногда в одну ночь и в один день. Срывает с себя кудри, отбрасывает далеко невестин наряд, слабыми руками терзает щеки, в горьких страданиях забывает девический стыд, зовет несчастного супруга; оплакивает опустевший дом, и жребий вдовства, и безвременное горе. Умолчу о болезнях деторождения, о ношении во чреве мертвого бремени, о жалком и не имеющем матери плоде, когда рождающая делается для него сперва гробом, а потом рожает; о смерти младенцев до их рождения, о чревоношении бесплодном; умолчу о произведении на свет недоношенных, скудоумных и уродов — об этом искажении человеческого рода, об этой игре плоти. Если кто взвесит это и посмотрит, куда потянут весы, то всякому благоразумному ясно откроется, что моя жизнь сильно тянет вверх, к царствующему в высших мирах Богу». «О постыдном же для нас не станем и говорить, потому что честные уста девственности обвыкли избегать, укоризн. Если же ты в укор богоподобной девственности укажешь на того, кто осрамил мой путь и нескверный Христов хитон покрыл позором, в греховном обольщении избрал первое из твоих благ и, бежав чистой, высокой жизни, вступил в поздний брак; то и я напомяну о гнусных изменах брачному ложу, когда беззаконно нарушают супружескую верность, поправ Божие угрозы. Ибо это — одно из губительнейших зол для смертных и поедает внутренность сильнее всепожирающего огня, тогда злоухищренный прелюбодей, приближаясь к чужому ложу, делает сомнительными и род, и узы любви. Но тебя не удерживают от брачных уз прелюбодеи и беззаконники. Вступает в брак и тот, кто не смыл еще с себя человеческой крови, вонзив в сердце врагу отмщающий за прелюбодеяние меч, и тот, кто едва избежал кинжала». «Меня же отвлечет ли от Христа какая-нибудь безумная страсть? Ужели малый камень преградит широкую реку? Это было бы и неприлично, и несправедливо. Гораздо лучше, если из многих воспаривших вверх некоторые и упадут (если позволено сказать такое, с трудом выговариваемое слово), нежели когда все останутся на земле из опасения, что крылья могут растаять и низринуть вниз. Ибо добрые — слава Христова; а порочные... да примет грех и стыд на свою безрассудную голову тот, кто бросил камень на небо! Дьявол прежде был ангелом; но после его падения не лишились своей славы небожители. И Иуда своим падением не нанес укоризны ученикам; напротив, он изринут из числа избранных, а одиннадцать апостолов пребыли совершенными. Одного погубило море, а другой, распустив белые ветрила, плывет, где видит перед собой гроб погибшего мореходца, или от одной гробницы отрешает корабль, чтоб у другой привязать корму». «Повелишь ли мне, матерь моя, оставить жизнь, стремящуюся горе, или положим конец слову, потому что верх на стороне дочери? Если чем могут похвалиться родившие меня, то это — моя похвала. Восхищаешься тем, что ты матерь девственности; какова же моя слава? Разве не знаешь, что все совершеннейшие, тобой перечисленные, хотя произошли от родителей, но праведнее и лучше родителей? И Христос, хотя Мариин Сын, но гораздо выше Марии, и не одной Марии, но всех обложенных плотью, а даже превыше и тех умов, которых покрывает в себе пространное небо. И из молодого семени вырос колос; а из песчинок образовался кусок драгоценного золота». «Но чтобы положить венец речи, пусть слово для обоих родов жизни, и безбрачной, и супружеской, приобретет какое-нибудь подобие, в котором бы ты увидела конец моего слова!» «Снег приличен зиме, а цветы — весенней поре, седина — морщинам, а сила — юношеским летам. Однако же и цветы бывают зимой, и снег показывается в весенние дни, и юность производит седины; а случалось видать и бодрую старость, и старика гораздо с большими силами, нежели едва расцветающего юношу. Так, хотя супружество имеет земное начало, а безбрачная жизнь уневещивает Всецарю Христу; однако же бывает, что и девственность низлагает на тяжелую землю, и супружеская жизнь приводит к небу. А потому, если бы стали винить: один супружество, а другой девственность, то оба сказали бы неправду». Но, друзья мои, и вы, родители, и вы, безбрачные юноши и девы, долго ли вам, уподобляясь презренной черепахе, или восьминогому раку, который ходит не прямо, или длинной змее, которая пресмыкается на чреве,, долго ли вам влачить жизнь, обремененную ужасной тяготою плоти? Послушаем, наконец, Христовых советов, отринув красоту, славу, богатство, род, счастье и все обольстительные порождения гибельного греха, уйдем отсюда, взойдем в легкую жизнь, очистимся, будем единодушны с небесными чистыми Силами, чтобы, вступив в сонм предстоящих великому Богу, с весельем воспеть праздничную песнь Царю! Как изринутые из светлого рая получили мыв удел супружество, и многотрудную землю, и все, что сопутствует погибшим; так через жизнь, не знающую житейских уз, взойдем опять в славу, к тому доброму райскому древу, которого лишились за безрассудство». Так говорило богоподобное девство. Судии, хотя и привязаны были более к супружеской жизни, однако же венчают главу девства. А Христос, воздающий награду обеим, поставит их подле Себя, одну по правую, другую — по левую руку. Но и то — великая слава! Оглавление Советы девственникам Твоя победа! Даже и тот, кто великий друг плоти, произнесет такой же суд. Впрочем, достославная дева, настолько рассудительная и благоразумная, приклони несколько слух к моим внушениям, позволь и мое слово вложить тебе в сердце! Самый лучший совет, который подает седина. Не уязвлялся мыслью, уносясь в порывах своих за облака. Часто падение поднимало с земли на высоту, а возвышение низлагало на землю. У Бога положен такой закон: благоволить к плачущим и обсекать крылья высокомерным. Не малыми мерами измеряй путь своей жизни. Ежели ты опередил возвращающегося назад или самого порочного, то не думай, что достиг уже предела добродетели. Превзойти не многим — еще не верх совершенства. Для тебя мерой должны быть заповедь и Бог. А ты далеко еще от Бога, хотя идешь и быстрее других. Имей в виду не то, сколь многих стал ты выше, не то, сколь многих остаешься еще ниже, и желай быть всех совершеннее. Выше тебя широкое небо; а ты высок между низкими. Слыхал я, что рыбам и луна, и солнце, и звезды представляются под водой, не потому, что они действительно там, но потому что рыбы, видя слабые отражения действительности, сими неясными изображениями услаждаются, как самими светилами; а настоящих небесных светил, никогда не выходя на поверхность седого моря, рыбы и не видывали; в противном случае и они, может быть, отличили бы, что такое свет и что такое игра света в воде. Так некоторые, поскольку не видали истинной высоты Царя, едва поднимутся несколько, уже думают, что стоят на самой высоте. Но ты, хотя иное приобрел, а иное надеешься приобрести, однако же непрестанно простирай взор вперед, восходи и к прочему по многим ступеням. Всего хуже — останавливаться. Спеши приобретать одно за другим, пока Христос не возведет тебя на последнюю ступень. Остерегайся, чтобы не поразили тебя нечаянно осмеяние и злой язык, который на совершенства твои изрыгает змеиный яд. Два пути у человека, и поругание бывает двоякое. Один путь худ; он приводит и к концу худому. Другой путь хорош; и конец его, как и естественно, вожделенный. Но осмеяние преследует человека на обоях путях. А если бы язык нападал только на тех, которые худы, что тогда было бы превосходнее его? Теперь же с одинаковой яростью нападает он на всех, на добрых и на злых. И ты будь осторожен и осмотрителен в обоих случаях. Страшись языка, который преследует беззаконников, чтобы избегать и самого порока, поражаемого языком; а языка, который у злого врага вооружен на добрых, столько же бойся, сколько вдавшийся в море утес боится ветра и разбивающейся о него волны. Никогда не делай ничего постыдного, хотя оно нравится многим, и не оставляй доброго дела, хотя оно и ненавистно порочным. Старайся поступать так, чтобы заслужить славу. А если она удаляется от тебя, не огорчайся ложной молвой, но благоразумно иди своим путем. Пусть другие лают понапрасну; они не сделают никакого вреда божественной любви, и зависть выплачет себе глаза. Убежав из Содома, спасшись от пепла сей жизни и от страшных угроз Божия огня, не озирайся на Содом; иначе отвердеешь вдруг в камень и останешься памятником греха и ужасной смерти. Ноги твои не на содомской уже земле; не медли же и на соседних равнинах, близких к огню, но как можно скорее спасайся в гору, чтобы не настиг тебя огненный дождь! Не робей слишком перед плотью, как будто она по природе своей неукротима. Не от Бога тот страх, который делает человека связанным. Не предавайся слишком и плотской неге, чтобы пресыщение, сверх чаяния твоего, не низринуло тебя со стремнины! Охотно иди по негладкой стезе. А если восходишь вверх, смотри, не скользок ли путь, чтобы, не падая, достигнуть тебе цели и пройти сквозь узкие врата. Там свет, и слава, и успокоение от всех бедствий. Если боишься того, что и малая искра зажигает солому, то ободрись надеждой: великий пламень прохладится дождем свыше. Молитвы, воздыхания, в слезах проводимые дни, и ночи без отдыха, и всецелая любовь к Царю — вот прекрасные врачевства целомудрия! При них никогда, превосходный мой, не поставишь ты в сердце своем кумира худшей любви, но будешь иметь непорочный ум, как храм великого Бога и лучезарности Духа. Дева, будь девственной и слухом, и очами, и языком, потому что через все вторгается грех. Слух напрягай для одних добрых вещаний, а для речей срамных и бесстыдных заграждай его дверью. Очи храни целомудренными в брачных чертогах, т.е. в веках твоих, и не уязвляй сердца похотливыми движениями. Уста держи заключенными, подобно нераскрывшимся чашечкам цветка, чтобы слово твое оставалось предметом желаний. Ноги, идущие быстро, ненадежные свидетели девства; и в самой походке бывает нечто блудническое. Уважай ветхий хитон, а не чело, сияющее от удовольствия, не прекрасные шелковые ткани. Пусть других украшает жемчуг, пусть у других блистают золотом члены; предоставь сие тем, у которых расцвечены лица, этим созданиям земных рук, чуждым небесного образа, этим гнусным изображениям, вывескам сладострастия, безмолвным обличителям, движущимся картинам, обнаруживающим тайны благоприятствующей ночи, этому блистательному безобразию, этим гробам, скрывающим в себе смрад! Но дальше отходи от них ты, невеста Царя Христа, которая славишься внутреннею красотой. Слей очи с очами и слово со словом, но только чистое — с чистыми; никогда же не сливай смеха со смехом и дерзости с дерзостью, ибо это доводит людей до гибельного поползновения. Избегай всякого мужчины, особенно ни одного не принимай в сотрудники домашней жизни. Поверь мне, чистая дева, что, хотя бы он был чище золота и тверже адаманта, но все — горькая вода из Мерры. Ибо опасность с двух сторон. Хотя ты полагаешься на собственную плоть; впрочем, кто поручится за члены живущих под одной кровлей? И у тебя не совсем чисты и нескверны глаз и ум, и мысль другого может скрывать в себе что-нибудь плотское и изгнать духа. Воспарив от земли, ты переселилась уже от плотского к духовному; для чего же, одобряя опять сожительство с плотью, бесчестишь священного Жениха, Который заботится о твоем образе? Смотри, чтобы Он не лишил тебя Своей любви за двоедушие, за то, что хромаешь на оба колена. Твой возлюбленный — Христос; посему удаляйся от всякого мужчины. Для чего находить нужным иметь помощником того, кто сам имеет нужду в помощнице? Коню любовен конь, оленю — олень, скворцу — скворец; чистому же дорог чистый. Но, впрочем, ты избегай злонамеренного советника, чтобы он, при всем твоем благоразумии, не обманул тебя. Он более всего враждует против мудрых; часто и доброе обращает во зло даже добрым. Ныне он свет, а после окажется тьмой. Внутри смерть, а сверху снедь. Привлекает сладостью и губит скрытным ядом. Нередко сводит он между собой людей близких по духу; приходит к нам в светлом образе, прикрывается честным наименованием христианской любви; а потом в сблизившихся изменяет сердечную любовь в плотскую и возжигает пламень или оставляет жалкие следы пламени. А если не останется в тебе и следов пламени, то всего скорее нанесешь удар тем, которые смотрят со стороны. Но и все мы готовы на грех; поток сам льется по скату. Но дом, одежда, стол, немощи довели тебя до этого позора, заставили избрать помощника дряхлой старости. Ты променяла золото на медь, если вместо светлой жизни приобрела малое и неприличное утешение. Если дашь мне кучи золота и янтаря, зеленеющие поля, тучные стада, великолепный дом и Алкиноеву трапезу, если вместо настоящей жизни дашь другую нестареющуюся; и тогда не соглашусь жить гнусно и через это лишиться Христа. Пусть у меня хлеб в скудость и вода в редкий напиток; пусть меня, как древле Адама и Еву, покрывают смоковные листья и домом мне служит расселина в камне или дупло в буке; жизнь моя проста и не лучше звериной; или, ходя по земле, как нищий и новый Лазарь, брошенный у ворот горделивца, влачу жалкую жизнь и болезненное тело; все это ныне, а там — пропасть и грозное воздаяние за все здешние наслаждения. У тебя пресыщение, а у меня скорбь — кратковременны; и потом все забыто. За гробом все станем одно, все — один прах. Там одно место рабам и царям; никому нет преимущества в преисподней. Поэтому и благами настоящими не пленяйся и скорбями здешней жизни не слишком занимай мысли. Вместе с наслаждениями оставишь и все скорби, и притом в скором времени. Ибо что продолжительно в однодневной жизни? Ты здесь странник и пришлец, пресмыкающийся по чуждой тебе земле. Отсюда восставит тебя Бог в отечество твое. Подвиги твои не долговременны; а награда выше трудов. И ты, мудрый советник Ионадав, убеждая любезных детей насладиться высочайшим для людей счастьем, предложил им такой закон и такое слово: «Вот, дети мои, получите от отца богатство, какого и мне не дал любезный отец, какого и всякому другому сыну не доставалось от отца; получите богатство, всегда постоянно сохраняющееся. Не стройте для членов своих описуемого местом дома, не возделывайте земли. Что вам пользы от винограда? Живите в шатрах; а уповающего и сладкого пития никогда, дети, никогда не вливайте в свою гортань. Живите для Бога и богатство свое полагайте в едином присноживущем Боге, Который всегда Сам Себе равен и ничем не возмущаем». Так говорил отец, и дети исполнили его заповедь (Иер. 35,6,7). А я знаю народ, вводимый в землю обетования. Впереди шел столп огненный облачный и влек его за собой по неведомой пустыне. Море расступалось перед ним, небо давало ему пишу, камень извел из себя воду, широко текущая река отступила назад, солнце замедлило бег своей колесницы; некто, простертыми руками знаменуя крест, воздвиг победный памятник, а вера связала острия мечей. А Илия питался воронами и престарелую сидонскую вдовицу накормил немногими каплями жизни; потому что в малом чванце не оскудевала мука, и глиняный сосуд всегда источал влажный елей в таком же количестве, в каком черпали руки страннолюбивой вдовицы. Еврейские юноши, желая свойственной им пищи, чтобы не оскверниться трапезой царя, с радостью взошли в ассирийский пламень и, прохладившись в нем, возвратились в свои дома. Даниил, брошенный на съедение ярым львам, когда распростер свои руки, не львов накормил, но сам от пророка принял в руки богопосланную пишу (Дан. 14,37). Божественного Иону из внутренностей своих изблевал морской зверь, три дня (какое великое чудо!) держав его в утробе; потому что пророка даже и в китову утробу сопровождала вера. Иоанну служили пищею акриды и дикие соты, одеждой — волосы высокошейных верблюдов, кровом — широкое небо и пустынным ложем — земля. Кто спас Феклу среди огня? Кто связал неукротимую силу кровожадных зверей? Какое великое чудо! Девственность усыпила зверей, и они не дерзнули своими зубами осквернить чистое девственное тело. Нет, не позабуду (это было бы и несправедливо) упомянуть о непорочной Сусанне, которая, хотя носила на себе супружеское иго, однако же имела столько любви к целомудрию, что, когда избегла беззаконнейших рук, но по несправедливому приговору судей обречена была на смерть, спасли ее от гибели мудрые рассуждения судьи, который, будучи юн духом, но сед разумом, связал словом своим развратных и беззаконных вавилонских старейшин. Сам выслушай Павла, с какой боролся он злобой, сколько понес трудов и мучительных беспокойств от друзей и от врагов, на море и на суше, как восходил до третьего неба, и весь мир заключил в вожделенные мрежи. Он скорбями своими восхищался более, нежели другой благоденствием. Добродетель всегда окружена бедствиями, как роза ненавистными и колючими шипами. Помня сие, и ты с лучшими надеждами блюди свою жизнь для Царя Христа в совершенной непорочности, и не позволяй вводить в обман нужде, которая всего скорее покоряет даже мудрых мужей. Почему и злокозненный враг, искушавший Христа-Царя, как скоро увидел Богочеловека алчущим, понадеялся, что чувствующего нужду уловит в свои сети, и повелевал превратить камни в снедь. Но он не уловил Бога, а тебе, человеку смертному, льстит, как богу. Ты же стремись к Богу и дальше гони от себя врага, всецело пребывая в Боге и выше плоти. Нехорошо, если, как в сомкнутом в кружок хороводе, одного держатся правой, а другого левой рукой, так и ты, вместе касаясь Божества и отделяясь от Него, половиной принадлежишь Христу, а половиной — плоти. Не хорошо, если, пускаясь в море на быстром и благоустроенном корабле, как скоро восстанет ветер и возмутит спокойные воды, задерживаешь скорое плавание якорем или прельщаешься пребыванием на суше и совершаешь свой путь по водам, уподобляясь одновременно и мореходцу и пешеходу. Нехорошо, если на жизнь твою кидается плоть — эта рыба прильпуша, останавливающая корабль на всем ходу. Но как поток воды, проходящий по узкой трубке, как скоро во внутренности округленного свинца скопится столько влаги, сколько может вместиться, начинает бить вверх, не удерживаясь в заключении, потому что он сильно нагнетаем сзади; так советую и тебе, запечатлев в груди своей любовь, нестись в высоту на сретение Христу или орошать какую-нибудь добрую и тучную ниву. Если же ты разливаешься и здесь и там, по глубоким пескам, или по камням, или по лугу, или по бороздам, то добрый твой поток, ничем не удерживаемый, погибнет без всякой пользы.