Святитель Афанасий (Сахаров), исповедник, епископ Ковровский / Cобрание писем епископа Афанасия (7)

Письмо 91277 Монахине Маргарите (Зуевой) 19 мая 1954г. Зубово-Полянский дом инвалидов † Христос воскресе, родная моя матушка! Пишу Вам с нового места, куда прибыл вчера. Теперь мой адрес: Мордовск[ая] АССР. Зубово-Полянский р-н. Дом инвалидов. Если Вы здоровы и свободны, то хотел бы видеть Вас и обо всем переговорить. Продуктов, которые надо варить, пока не присылайте. Я еще не выяснил, можно ли будет здесь варить и как это будет организовано? <...> Переезд прошел очень хорошо, спокойно, и, так как путь был недальний, то я уже жалею, что оставил там то, что мог бы довезти и о чем теперь приходится просить Вас. Пока пишу эту кратенькую записочку. Теперь я, кажется, могу более или менее беспрепятственно писать Вам. Господь да хранит Вас, моя родная. Беспокоюсь о Вашем здоровье. Всех моих друзей горячо и сердечно приветствую, на всех призываю Божие благословение. Спасайтесь о Господе. С любовию богомолец Ваш Е[пископ] А(фанасий]. Получил письмо от Наташи, но не могу ей написать, потерял ее адрес. В день именин получил посылочку от тети Жени и письмо от матери Фаины с дорогим подарком – травкой с могилки мамы. Горячо благодарю. Письмо 92278 Монахине Маргарите (Зуевой) 13 июня 1954 г. Зубово-Полянский дом инвалидов † Милость Божия буди с Вами, родная моя матушка! Приветствую Вас и всех, всех близких, друзей и знакомых с праздником Святой Троицы. Мысленно праздную вместе с вами и соуслаждаюсь вашим торжеством, вашими убранными зеленью храмами, келейками, комнатками. И мне мои друзья, ходившие в лес, сейчас пред обедом принесли березовых веточек и устроили около моей койки. Один литовец принес мне веночек, сшитый из дубовых листиков, как делают у них в Литве. Как мог, справил и праздничную службу. На вечерне читал с коленопреклонением три раза одну молитву Святой Троице, положенную на воскресной полунощнице. Утешился и сим немногим. Вспоминал наши служения в Троицком нашем храме. За время моего архиерейства я дважды в 25[-м] и 26 гг. служил у Троицы, еще два раза был за церковной службой в Кеми и в Енисейске, но не служил, семь раз совершал Троицкую службу келейно и 22 в узилищах сокращенно, иногда совсем без книг. Сколько лет не видел я полной Триоди!.. Скучаю очень... Но буди воля Господня. За все Ему слава, Он ведает, что делает. Удаляя от храма, Он утешает любовию со стороны друзей моих и заботников, со стороны христиан православных, иногда даже не знающих меня лично. За все слава Богу, и в скорбях нас утешающему. Скорбями было обставлено наше недавнее свидание с Вами. Но вместе сколько радости и утешения принесло оно. Я был умилен той поспешностью, с какою Вы, утружденная годами и болезнями старица, подвиглись в нелегкий путь. Я был растроган, что кума моя, забыв о своих личных неотложных делах, поспешила на свидание. Меня чрез- вычайно обрадовала Ваша юная спутница своей простотой и искренностью, своею готовностью бескорыстно и даже с лишениями, с потерею данного ей для отдыха отпуска, сопутствовать Вам, с любовию христианской послужить собратиям по вере. Имею основание полагать, что и сестры ее, так похожие по внешнему виду, сходны и по настроению христианскому. Дай Бог им и в пору поздних лет сохранить так же христиански настроенное сердце... Радуюсь за маму их, возрастившую таких деток. Как доехали вы, мои дорогие, обратно? Очень беспокоился. Не опоздала ли Лида на работу? У нас установилась жаркая погода. Днем изнываем от жары. <...> Сердечно приветствую всех вас, мои дорогие. Как доехала Мария Ивановна до дому? После Вашего отъезда 24 мая6 июня я послал письмо Фросе. <...> На всех призываю Божие благословение. Да хранит вас Господь, мои родные. Спасайтесь о Господе. С любовию богомолец Ваш Еп[ископ] А[фанасий] <...> Письмо 93279 Председателю Совета Министров СССР Г. М. Маленкову Июнь 1954 г. Зубово-Полянский дом инвалидов Председателю Совета Министров С.С.С.Р. Георгию Максимилиановичу Маленкову содержащегося в Зубово-Полянском доме инвалидов епископа Афанасия Григорьевича Сахарова ст. Потьма Мордовск[ой] АССР Заявление. Беру на себя смелость обратить Ваше внимание на величайшую несправедливость, жертвой которой являюсь и я. Мое заявление довольно обширно. В нем не мало подробностей, которые могут показаться не стоящими внимания, мелочными. Но из мелочей слагается жизнь, и те мелкие детали, о которых я упоминаю, являются характерными штрихами, без которых не будет ясна и правдива картина моего злосчастного положения. Мое заявление – это крик наболевшего сердца. Я обращаюсь к Вам прежде всего как к человеку и прошу Вас сердцем откликнуться на боль многих сердец, так как кроме меня в еще большей степени страдают мои близкие, повинные разве только в том, что в течение многих лет заботятся и беспокоятся обо мне. Вместе с тем я обращаюсь к Вам и как к главе Сов[етского] Правительства с просьбой оградить меня от посягательств на мою свободу и на мои права, как гражданина Сов[етского] Государства]. 7-Х1–43 г. я был арестован и по ст. 58,10–11 заочно вынесенным приговором ОСО при бывшем МГБ был осужден на 8 лет заключения, считая начало срока с 9-ХI-43 г. Никакого последующего поражения в правах никакого последующего ограничения в приговоре не было указано. Незадолго до окончания срока мне было предложено указать лиц, которые могли бы взять меня как инвалида на их иждивение. У меня нет личной семьи, у меня нет родных братьев или сестер. Но в жизни часто бывает, что чужие становятся ближе и роднее родных. На сделанный мне запрос я указал таких не родных, но близких мне лиц, которые в течение всего времени моего заключения заботились обо мне и теперь, в связи с окончанием моего срока, сделали соответствующие заявления и продолжают хлопотать о разрешении мне поселиться у них. Однако 9-ХI-51 г., когда я должен бы быть освобожденным и когда по здравой логике мне должны бы быть возвращены все гражданские права, я не был освобожден и до сих пор уже 33-й месяц не имею свободы. За эти месяцы сверхсрочного заключения я пережил, перестрадал, переволновался, расстроил нервы и потерял здоровья больше, чем за все годы моих предшествовавших заключений. Чтобы Вы могли составить хоть некоторое приблизительное представление, в какой тяжелой, угнетающей, нервной обстановке я находился, я укажу лишь немногие факты, иногда как будто не имевшие непосредственного отношения ко мне, но создававшие ту нездоровую атмосферу, в которой мне приходилось дышать. Что стоило одно то обстоятельство, что, несмотря на точно указанный в приговоре срок заключения, меня продолжали держать в заключении без указания каких-либо законных мотивов, в полной неизвестности280 о том, долго ли продлится такое состояние, какие перспективы ожидают меня в дальнейшем, какие еще произвольные меры могут быть применены ко мне? Правда, мне говорили, что меня задерживают в лагере в ожидании помещения в инвалидный дом, ибо правительство в гуманной заботе о том, чтобы я, старик-инвалид, по выходе из лагеря не оказался бесприютным и беспризорным, берет меня на свое полное обеспечение и помещает в дом инвалидов, который для меня и мне подобных будет построен на территории Мордов[ской] АССР. Но могло ли такое объясне- ние дать успокоение? Во 1-х, какая нужда непроизводительно тратить народные средства на мое содержание в инвалидном доме, когда мои близкие берут меня на их иждивение? А во 2-х, разве то, что кто-то почему-то не позаботился своевременно приготовить помещение для таких, как я, инвалидов, и что кто-то другой определил поместить меня в Зубово-Полянский дом инвалидов, которого в момент составления этого определения не существовало еще в природе, – разве это могло быть законным основанием годами держать под стражей вольного человека, разве это могло принести успокоение? И что стоила та внешняя обстановка, в которой пришлось мне быть по окончании срока, при во многих случаях сухо-формальном, черством, бессердечном, неосновательно придирчивом и неблагожелательном отношении многих из лаг-администрации и лиц надзорского состава. Меня по окончании срока не раз перебрасывали из барака в барак, с лагпункта на лагпункт со всеми прелестями этапного следования. Меня то держали в общих бараках на общих с заключенными основаниях, то сажали в запертую камеру с парашей и 1,5-часовой прогулкой. Здесь мне объявляли новое постановление того же ОСО «освободить из-под стражи и от высылки и поместить в дом инвалидов» и продолжали держать под замком. На мой вопрос к посетившему нас прокурору Дубравлага: «Почему меня и после недавно объявленного постановления: «Освободить из-под стражи» продолжают держать под стражей?» – я вместо ответа услышал сердитый окрик: «Почему вы с длинными волосами?» – «Я служитель культа. Нам разрешено и в заключении носить длинные волосы». – «Ничего не знаю. Все должны быть одинаково острижены»... За время моего сверхсрочного заключения то мне предоставлялось право свободного хождения по всей лагерной зоне, то меня сажали за вторую проволоку, и, когда мне нужно было из нашей зоны выйти в уборную, за мной приходил надзиратель и допрашивал, что я там делаю и почему долго задерживаюсь. Все лето 53 года я лишен был возможности дышать свежим воздухом, так как для нас, 120–130 инвалидов, была отгорожена прогулочная площадка размером всего 35 х 25 шагов, включая сюда и место, занимаемое уборной и мусорным ящиком. На площадке не было ни деревца, ни кустика, ни травинки. С утра и до вечера палило солнце, и небольшая тень была только около уборной. На нашу просьбу отгородить с северной стороны занимаемого нами барака узкую полоску, где можно бы было посидеть в тени, мы получили ответ: «Вы еще птичьего молока захотите!..» Временами я вместе с другими окончившими срок получал некоторые льготы, которые затем без всякого с нашей стороны повода у нас отнимались. Так с марта 52 [г.] с момента нашей изоляции на 18 ло от не окончивших срок у нас прекратились обыски. Но в сентябре того же года нас перебросили на 8 ло, и здесь регулярные обыски возобновились, причем они нередко были неосновательно придирчивы и грубы. Лично я почти не имею оснований жаловаться на производивших у меня обыски, но самый факт обыска у окончивших срок всегда чрезвычайно волновал меня, и один из обысков ближайшим образом был причиной происшедшего у меня в тот же день инсульта. С мая 52 года нам разрешили неограниченную переписку с нашими близкими. Но в апреле 53 года, чрез несколько дней после объявления амнистии заключенным, у нас это право отняли, ограничив только двумя письмами в год. Это стеснение в переписке было особенно тяжело, так как причиняло величайшие страдания не только нам, но в еще большей мере нашим близким, которые привыкли уже получать от нас частые письма и теперь терялись в догадках, не получая от нас никаких вестей. Мысль о страданиях из-за меня моих близких угнетала меня более, чем мои личные злострадания. Кроме того, ведь я был не в уединении, а жил в окружении более чем 100 человек, таких же несчастных, как я, давно окончивших срок, которых ждут – не дождутся их родные, теряясь в догадках, почему долгожданные не едут к ним. Жены думают, что их мужья нашли новых подруг. Старики родители выплакали свои очи, теряя надежду увидеть в последний раз пред смертию своих сынов и умереть на их руках. Осиротелые дети, оставшиеся без отца, а иногда и без матери, в постоянных слезах ждут, когда же приедет их папа, чтобы отереть их сиротские слезы. А мы, ограниченные до крайнего минимума в переписке и по условиям лагерной цензуры (ведь нам запрещено было употреблять в письмах даже выражение «инвалидный дом»), мы не могли правдиво написать им о нашем положении. Чужие страдания, рассказы о которых волей-неволей мне приходилось слышать каждый день, не могли не причинять страданий и мне, ибо только совсем черствое сердце могло бы спокойно относиться к тому, что читали мои сотоварищи по несчастию в получаемых ими письмах и чем делились они со мной. Если бы Вы, гражданин Председатель, дали распоряжение лагерной цензуре представить Вам выписку хотя бы из части поступавших к нам писем, Вы получили бы потрясающий документ, и, я думаю, Вы взволновались бы более, чем волновался я. Тяжесть переживаний от той неправды, жертвой которой был я и от которой страдали мои близкие, увеличилась еще более, когда в прошлом году так решительно и всенародно были вскрыты и осуждены допускавшиеся ранее нарушения советской законности, так гневно за- клейменные советской общественностью, и когда справедливо и строго были наказаны прежние руководители карательных органов, те руководители, при которых и я, вопреки их собственным постановлениям: «освободить из-под стражи», – в течение многих месяцев задерживался в сверхсрочном заключении. Можно ли это рассматривать иначе, чем как предательскую деятельность с целью дискредитировать Советскую] власть и Советскую] законность. И в правительственных актах и в советской прессе высказывалось твердое убеждение, что бывшие заключенные, освобожденные по амнистии или по окончании срока, вернувшись в ряды свободных граждан, будут честно и добросовестно трудиться на благо родины. Поэтому давалось распоряжение, чтобы власти на местах оказывали всяческое содействие вышедшим из заключения и в получении работы и в устройстве их бытовой обстановки. А меня, как и моих сотоварищей по несчастию, не дав мне возможности проявить себя на свободе, заранее ошельмованного уже упраздненным ОСО при бывшем МГБ, по-прежнему продолжали держать под стражей. Можно ли было оставаться спокойным, можно ли было не волноваться? Можно ли было не страдать? Волновались и мои близкие, читая об амнистии не отбывшим еще срока заключения и теряя надежду увидеться с давно окончившим срок. Их волнения болезненно переживались и мной. И в такой чрезвычайно тяжелой, нервной обстановке мне пришлось прожить не один день, не один месяц, а более тридцати. В результате всего пережитого у меня на нервной почве развилась гипертония, в январе сего года у меня был первый инсульт. 18 мая текущего года я был этапирован из Дубравлага в Зубово-Полянский дом инвалидов. Конечно, здешнюю обстановку нельзя сравнить с лагерной. Здесь в некоторых отношениях бытовые условия почти как домашние. Но все же, сравнивая жизнь в доме инвалидов с лагерной, я могу сказать только, что это из двух зол меньшее. Уже самый факт принудительного вселения в дом инвалидов вопреки моему желанию, не считаясь с усиленными ходатайствами моих близких о разрешении мне поселиться у них, является насилием, грубым нарушением советских законов об охране личных прав советских граждан, о чем и Вы, гражданин Председатель, убедительно говорили в Ваших речах пред выборщиками и на заседании Верховного Совета. С 9-ХI-51 я считаю себя полноправным, свободным гражданином Сов[етского] Союза и со всею решительностью протестую против продолжающегося насилия и глумления и надо мной и над сов[етскими] законами. Во всяком случае с указанного числа мне должно быть предоставлено право свободно распоряжаться собой, а меня в принудитель ном порядке изолируют, как поступают с свободными гражданами только в случае их сумасшествия. Здесь, в инвалидном доме, конечно, больше свободы, чем в лагере. Но и здесь территория дома обнесена таким же, как в лагере, высоким забором, из-за которого мы не видим настоящих вольных людей. За зону чрез вахту мы можем выходить только с особого на каждый раз разрешения коменданта по предварительной накануне, а иногда и за два дня записи с точным указанием, куда и зачем выходим. Даже заключенные бесконвойные в отношении выхода из лагеря пользуются большей свободой, чем я. Теперь я не в лагере, и, казалось бы, окончилась выдача посылок с просмотром их содержимого лагнадзором. Однако и здесь был случай, когда комендант потребовал вскрыть посылки в его присутствии и показать ему все содержимое. Правда, это был один случай, но где гарантии того, что подобное не повторится? В лагерях при различных опросах спрашивали только о последней судимости. Здесь требуют от меня сведения о всех прежних за всю жизнь. Когда я совершенно спокойно и корректно указал, что с окончанием срока заключения должны бы прекратиться подобные допросы, а если коменданту нужны таковые сведения, он может взять их из моего дела, – мне было сказано, что я груб и резок, и весьма прозрачно, предостерегающе, если не сказать, угрожающе, дано было понять, что моя дальнейшая судьба в значительной мере зависит от коменданта. Сейчас мы не ограничены в переписке. Но в первые же дни по прибытии сюда было сказано, что нам не следует писать письма на других языках, кроме русского, что мы не можем писать нашим друзьям, оставшимся в лагере, и что на конвертах обязательно должен быть обратный адрес, как это требовалось в лагере. Были случаи, когда письма, сданные нами для отправки на почту, возвращались нам только потому, что в обратном адресе стояли только инициалы, а не было полного имени и отчества отправителя. Все это заставляет думать, что закон об охране тайны переписки в отношении нас нарушается. По буквальному смыслу § 19 правил распорядка для домов инвалидов на свидание инвалидов с родными и знакомыми и даже незнакомыми никакого и ничьего разрешения не требуется. Вольные люди вольны встречаться, с кем пожелают. Только когда встреча предполагается на территории инвалидного дома, где в других случаях пребывание посторонних не допускается, только тогда требуется разрешение, но не на самое свидание, а на свидание в особом помещении по указанию директора дома или медицинского работника дома. Однако когда ко мне приехала старушка, бывшая членом нашей семьи, когда жива была моя мать, и теперь все время заботившаяся и продолжающая заботиться обо мне, комендант сначала совсем отказал мне в разрешении свидания с ней на том основании, что свидания находящимся в инвалидном доме разрешаются якобы только с ближайшими прямыми родственниками, которых он тут же перечислил. Позднее после целого допроса, учиненного мне: «Кто приехавшая, в каком родстве со мной, почему приехала, зачем приехала?» – было разрешено лишь кратковременное свидание, и бедная 70-летняя старушка после многих слез и огорчений и неприятных объяснений с комендантом в течении 5-дневного здесь пребывания получила всего два 2-х часовых свидания. Теперь, больше чем чрез месяц после приезда ко мне моей знакомой, выдвигается версия, якобы приезжавшая среди местного населения делала сборы для меня. Но ведь в разрешении свидания было отказано утром в первый день по приезде, когда приехавшая с раннего утра спешила ко мне и не могла и не имела времени заняться тем делом, которое ей ставится в вину. И при моих неоднократных разговорах с комендантом во время пребывания здесь моей знакомой в его речах не было и намека на что-либо подобное, что потом поставлено в вину приехавшей. Тогда у коменданта был один мотив: она не родственница, а только знакомая. Очевидно, новый мотив ограничения свидания создан post factum для оправдания комендантского незнакомства с текстом утвержденных высшей властью правил. В лагере было совершенно естественным, что я был под постоянным наблюдением лагадминистрации. Казалось бы, с выходом из лагеря положение должно измениться. Однако и в этом отношении мало перемены. Здесь я под постоянным наблюдением буквально в духе чеховского человека в футляре, – как бы чего не вышло! Прислали в инвалидный дом Сахарова. Он – архиерей!.. – Как бы чего не вышло! – и меня в первые же дни строго предупреждают, что мне здесь не позволят церковь устраивать, что мне не позволят вести религиозную пропаганду, хотя я не успел еще дать никакого повода к таким предупреждениям. Стало известно, что я получил бандеролью православный календарь издания Московской Патриархии, и меня уже допрашивают, что я буду с ним делать, кому буду давать? Как бы чего не вышло! Получил я сотовый мед. На беду в это время зашел один из начальников. «У вас церковью пахнет, ладан курили?» – «У меня нет ладана». – «Восковые свечи зажигали?» – «У меня нет свечей, а есть сотовый мед». Еще в лагере мы пять человек, не курящие, не ругающиеся, спокойные, уговорились проситься в одну комнату. Наше желание исполнено. Но одного из нас – еврея – уже расспрашивали, почему он пожелал жить с Сахаровым? Не по религиозным ли соображениям? Как бы чего не вышло. Нам с некоторого времени перестали привозить посылки с почты. Надо ходить за ними самим километра 1 ½ –2 и приносить на себе. Я попросил одного инвалида священника помочь мне. К кому естественнее всего было мне обратиться, как не к собрату. Он охотно два раза помогал мне. Но и его расспрашивали: «Почему он помогал Сахарову?» – и в третий раз не выпустили за вахту. Как бы чего не вышло! Мои силы слабеют, мне нужна усиленная медицинская помощь. А здесь в амбулатории часто не бывает даже основных лекарств281. После бывшего у меня инсульта чрезвычайно ослабело зрение. Мне нужны новые очки. Я живу здесь уже 3-й месяц и не могу обратиться за советом к окулисту. Нас, нуждающихся в его помощи, обнадеживают, что когда в инвалидном доме будет полный комплект инвалидов в 350 чел. (пока нас 167), тогда для нас будет приглашен окулист из Саранска или Тарбеева. А время идет, и зрение без надлежащей медицинской помощи все ухудшается. Все это и многое другое продолжает создавать и на новом месте такую же тяжелую, нездоровую, нервную обстановку, какая была уже причиной моего первого инсульта. Теперь я ежедневно в ожидании повторного. Ввиду изложенного я решаюсь просить Вас, гражданин Председатель, ни о милости, ни о снисхождении, а только о справедливости. Если в чем-либо была моя вина, она своевременно соответствующим образом была оценена и за нее было наложено соответствующее наказание, которое я полностью понес. Казалось бы, вина искуплена. А дважды за одну вину не карают. На мое несчастие, мой срок закончился в то время, когда прежние руководители карательных органов с очевидной целью дискредитировать советскую законность, грубо нарушив справедливость, учинили ничем не оправдываемое насилие в числе многих других и надо мной. Теперь нарушители советских законов справедливо наказаны. Только завершением торжества справедливости будет возвращение полной свободы и мне. Я знаю, что моя идеология, как верующего человека и служителя Церкви, не соответствует Советской идеологии. Радости об успехах атеизма не могут быть моими радостями. Но за религиозные убеждения советские законы не преследуют. В Советском Союзе – свобода совести. А политическим деятелем я никогда не был, ни в дореволюционное, ни в Советское время, никогда ни в каких политических организациях не участвовал, никаких политических выступлений не делал. Я горячо люблю Родину и все ее скорби и все ее радости – мои скорби и мои радости. 1. Теперь на старости лет я не думаю ни о какой и церковно-общественной деятельности. У меня одно желание – чтобы мне, 67-летнему больному старику, дана была возможность провести уже не долгий остаток моей жизни не среди чужих людей, не в холодной, официальной обстановке общежития, не в атмосфере постоянных подозрений, сыска, предупреждений, ущемлений, а в тесном небольшом кругу близких мне лиц, пользуясь их заботами и уходом, и чтобы на их руках, а не на больничной койке я мог спокойно умереть. 2. И потому я прошу Вас, гражданин Председатель, приняв во внимание мое более чем 32-х месячное сверхсрочное лишение свободы со всеми указанными осложнениями, сделать зависящее от Вас распоряжение, чтобы мне была возвращена полная свобода. Е[пископ] А(фанасий] Сахаров. Июнь 54 г. Письмо 94282 Монахине Маргарите (Зуевой) 17 июня 1954г. Зубово-Полянский дом инвалидов † Родная моя матушка! Только что собрался было отправлять Вам письмо, как получил Ваше, писанное в Троицу и с Троицкими цветочками. Спасибо, спасибо, родная. О грехах надо всегда памятовать, но никогда не надо унывать. Много у нас грехов, но милость Божия безмерна. Я теперь со дерзновением читаю на 3 часе слова 16-го псалма: «Услыши, Боже, правду мою»... ту правду мою, что, и согрешая, я не отступаю от Тебя, не обращаюсь к Богу чуждему, за словеса устен Твоих аз сохраних пути ЖЕСТОКИ... Дерзновенно уповайте и Вы на милость Божию. Ведь только ради Господа Вы всю жизнь свою служите больным, престарелым, узникам. Помните утешительное слово Христово: «понеже сотвористе единому сих братии Моих меньших, Мне сотвористе»283. <...> Еще раз прошу Вас приветствовать от меня всех Петушковских, Владимирских, Новгородских. Всех горячо благодарю за любовь, за заботы. Господь да хранит вас, мои дорогие. Письмо 95284 Монахине Маргарите и другим лицам 23 июня 1954 г. Зубово-Полянский дом инвалидов † Милость Божия буди с вами, родные мои: Матушка, Мария Ивановна, Фрося, Лида, тетя Катя и все, все друзи мои и знаемые мои! Приветствую вас с наступившим постом святых апостолов. Помоги вам Господь совершить его, как подобает. Приветствую и с приближающимся Боголюбовским праздником. Где в настоящее время святая икона? Она, кажется, была оставлена в сельской церкви? Есть ли там богослужение? Я слышал, что во всей Владимирской епархии менее 80 храмов?! Я по милости Божией чувствую себя вполне удовлетворительно. Грущу о многом, но... воля Господня. Слава Богу за все!.. Знаю, что наконец-то началось богослужение в нашем древнем соборе. Теперь могут православные Владимирцы лобызать наши святыни. В этом завидую вам. Вспоминаю мое служение в соборе нашем с низших ступеней клира – рипидоносца. Приведет ли когда Господь мне побывать в нашем соборном храме? Многократно повторяю, читая 50-й псалом: аще бы восхотел еси жертвы, дал бых убо... А в жертву надо отдать не то, что малоценно, а что особенно дорого. Моей отрадой было богослужение, служение у родных святынь, и именно это в жертву Господь избрал. Тяжела бывает для нас, грешных, рука Господня, – но... буди на все Его святая воля. Да не дерзнем возроптать на Него. Он ведает то, чего не знаем мы. Он и вздохи и слезы наши примет, как жертву, угодную Ему. Как о многом и о многих надо бы было спросить при свидании, но гак мимолетно было оно. Здравствует ли родительница Марии Ивановны? Приезжают ли к тете Кате на лето ее родственники? Как здоровье Анны Ивановны (сестры Марии Ивановны)? Не обижайтесь, родные мои, что не о многих вспоминаю в моих письмах. Всех молитвенно памятую. Третьего дня, 821 июня, получил Вашу посылочку. Спасибо, спасибо за все. Все хорошо. И длинный гребень я разрезал, и у меня вышло два прекрасных карманных гребешка. <...> Когда Вы путешествовали к преп. Сергию, не заезжали ли Вы к Александре] Титовне? Я ей послал письмо в первый же день по приезде на новое место – это было 619 мая, – до сих пор нет ответа. Здорова ли она? Благополучна ли? Господь да хранит вас всех. На всех призываю Божие благословение. Спасайтесь о Господе. С любовию благодарный богомолец Ваш Е(пископ] А[фанасий] Письмо 96285 Марии Николаевне Соколовой 24 июня 1954 г. Зубово-Полянский дом инвалидов † Милость Божия буди с Вами, родная моя Мария Николаевна. Приближается день Вашего Ангела. И тогда, когда я не имел возможности написать Вам, я всегда равноапостольной соименной Вам Мироносице молитвенно вспоминал Вас и многолетствовал Вам. Теперь я рад, что если и не усты к устом, но все же не мысленно только, а более реально при помощи трости и чернил могу приветствовать Вас. Сердечно поздравляю Вас с днем Ангела, молитвенно желаю здравия, спасения, всякого благополучия, – еще многие и многие годы служить Господу. Всех Ваших родных и близких поздравляю с дорогой именинницей. Особенно приветствую Вашу маму. Как здравствует она? С любовью вспоминаю духовных детей о. Алексея и о. Сергия286, потом ставших и моими. Хотелось бы знать обо всех. Сегодня именины Ольги Васильевны287. Передайте ей мое поздравление и сердечные пожелания всякого блага и душевного и телесного. Года два тому назад я получил письмецо от Юлии Васильевны288, но не имел возможности ответить, да и адрес позабыл. Я был очень утешен, что написанная Вами икона всех Русских святых, первая в этом роде, была на первом храмовом празднике в первом постоянном храме Всех Русских святых, созданном в дорогой для всех русских людей Троице-Сергиевской Лавре. Я даже сожалею, что тогда не пришла мне мысль о том, чтобы эту святую икону оставить там в качестве храмовой навсегда. Думаю, что там уже есть такая икона, и Вашей же рукой написанная. Но хотелось бы там оставить «первописанную», а не копию. Может быть, это и устроится. Я очень люблю эту св. икону и дорожу ей, но с радостью уступил бы ее для родной Лавры. Если Вы имеете какие-либо связи с Лаврой, я был бы только благодарен Вам, если бы Вы эту передачу устроили. Только я хотел бы, чтобы на обороте иконы была бы записана ее история, примерно в таком виде: «Сей Свитый образ Всех Святых, в земле Русской просияв- ших, первый в такой (композиции) по благословению и указанию Пр[еосвященного] Афанасия епископа Ковровского написан в граде Москве иконописцем Марией Николаевной Соколовой, в лето от сотворения мира 7442-е, от Рождества же по плоти Бога Слова 1934-е в январе-мае месяцах. Освящен сей образ Преосвященным] Афанасием после малой вечерни под неделю Всех Святых в земле Русской просиявших 27 мая – 10 июня того же года при служении в домовом храме иеромонаха Троице-Сергиевской Лавры Иеракса – в селении Лосино-Островском Московской области при участии хора Московской святителя Николая, что в Кленниках, церкви». Об этой надписи должны знать очень немногие, и после ее написания обратную сторону иконы надо будет обтянуть какой-либо материей. В надписи Вы проверьте точнее даты. Я не уверен, верно ли я вычислил день Пасхи в 34 г. Не нравится мне выражение: «в такой композиции». Вы, как иконописец, вероятно, знаете другое, более церковное слово, соответствующее слову композиция. Мне хочется оттенить в надписи, что икона, Вами написанная, первая с таким расположением святых. Раньше Вашей иконы Всех Русских святых, но в ином их расположении древняя икона Вам известна. Она издана частями в альбоме «Музея Петроградской Духовной Академии». Вторая в таком же роде незадолго до Вашей написана в Старой Руссе протоиер[еем] В. Пылае-вым. Теперь она в кабинете Патриарха. Еще одно замечание по поводу нашей иконы. Ее, кажется, надо будет дополнить двумя изображениями. Я слышал, будто в Алма-Ате хранится предание, что там был апостол Матвей, только я не знаю точно: евангелист или Матфий, избранный на место Иуды, и что в Желободе (в Ср[едней] Азии) хранится и весьма почитается могила праведного Иова. Это все надо хорошенько проверить. Я написал об этом в Ташкент преосвященному] Гурию289, только не уверен, что мое письмо дойдет, так как я не знал точного адреса. И если это верно, то и прав[едного] Иова, и св. Апостола надо изображать в лике небесных молитвенников о русской земле, около прор[ока] Илии и апостолов. Простите, родная моя, что с первым же письмом я обращаюсь к Вам с просьбами и поручениями. Но все, что касается нашего праздника и нашей иконы, мне очень дорого, и я спешу высказать мои пожелания, ибо не знаю, что породит грядущий день. И еще одну мысль хочу я Вам поведать и всем тем, с кем мы молились, мысль, которую я давно ношу. Вот Вы счастливы, что в день Вашего Ангела можете воспеть или прочитать полную службу Вашего небесного покровителя. А многим именинницам приходится ограничиваться одним общим тропарем. Надо этот недостаток восполнить... Вы все хорошо знаете наши церковные книги... Попробуйте подражать благочестивой Кассии, попробуйте, благословясь, взять на себя послушание церковного песнотворчества, попробуйте восхвалить святых жен, особенно Вам тезоименитых. С Божьей помощью и трудное будет нетрудным. Не думайте, что все надо будет делать совершенно заново. Вспомните широко распространенный в церковной гимнографии прием подобных, подобных не только в пении, но и в тексте. Сравните, например, каноны на повечериях в (предпразднства) Рождества и Крещения с канонами Страстной Седмицы и стихиры часов предрождественских и предкрещенских и Вел[икого] Пятка. Днесь висит на древе... Днесь раждается от Девы... Либо стихиры. Киими похвальными венцы увенчаем Петра и Павла...290 Киими похвальными венцы увенчаем Святителя, плотию в Мирех суща...291 И многое множество других... Если у Вас есть последняя редакция службы Всем Русским святым – рукописная, по которой мы служили в день освящения иконы – там много стихир подобных, в которых и слова заимствованы из древних стихир и к данному случаю. Вот в таком роде пусть попытаются, благословясь, и в первую очередь именинницы, восхвалят святых жен, коим нет службы в Минеях. Сначала составить хотя бы тропарь, кондак и молитвы. Только, чтобы это были не общие, а индивидуальные с житийными подробностями. А потом, может быть, составятся хотя бы три стихиры и канон. Моя заветная мечта – готовить материал для нового издания полных Великих Миней Служебных, куда были бы внесены все когда-либо и где-либо написанные и напечатанные службы и молитвословия. У меня много уже собрано и, кажется, сохраняется. Но нужно было бы и многое вновь составить. В частности, надо составить много служб святым женам. И я думаю, в этом деле могли бы потрудиться многие из Вас. Не налагаю я на Вас послушания, но хотел бы, чтобы Вы сами на себя приняли такое послушание. Сообщите эту мысль мою и другим церковным женам, например, духовным детям о. Андрея, Саввинским...292 А самой Вам, Мария Николаевна, я предложил бы вот какую работу. 22 июля многие храмы справляют престольный праздник, а полной праздничной службы нет на этот день. Не попробуете ли Вы составить такую службу, дополнив имеющуюся в Минее песнопениями недели и седмицы Мироносиц? Простите меня, мои родные, что первое письмо я начинаю с этих просьб и поручений. Давно и много я думал обо всем этом и спешу высказать, ибо не знаю – придется ли когда увидеться с Вами и буду ли иметь возможность более или менее беспрепятственно писать Вам. Передайте, пожалуйста, мой сердечный привет всем, кто помнит меня. 29-го поздравьте Симу. Не встречаете ли Зинаиду Моисеевну293? Где отец Сергий? Сообщите, пожалуйста, когда день кончины о. Алексея, Юлии Петровны и моей Анюты. Господь да хранит всех вас, мои дорогие. На всех призываю Божие благословение. Спасайтесь о Господе. С любовию богомолец Ваш Е(пископ] А[фанасий]. Для сегодняшней именинницы тоже дело есть. Святой княгине Ольге служба как малому святому. Надо бы дополнить песнопениями для полной праздничной службы. Еще одно дело до Вас, Мария Николаевна. Мой незаменимый друг, который все время заботится обо мне и хлопочет, чтобы меня отпустили к нему на иждивение, хотел бы приобрести точно такую икону Всех Русских святых, как моя, для собора в г. Романове-Борисоглебске, Ярославский] области, где он состоит старостой. И я просил бы Вас помочь ему в этом деле. Он недавно был у меня и хотел бы сам заехать к Вам, но я не знаю Ваш адрес. Я обещал ему сообщить Вам его адрес (через 0[льгу] А[лександровну]), чтобы Вы списались с ним. За ценою он не постоит. Вы не стесняйтесь в этом отношении. Он даже доставит Вам и доску от какой-либо обветшавшей иконы. Его адрес: г. Тутаев Ярославской] обл[асти], ул. Свердлова, дом № 21. Георгию Георгиевичу Седову. Письмо 97294 Александре Ивановне Бобковой 25 июня 1954 г. Зубово-Полянский дом инвалидов † Милость Божия буди с Вами, родная моя Шура! Услышит тя Господь в день печали, защитит тя Имя Бога Иаковля, послет ти помощь295. Не падайте духом, родная моя, не унывайте в скорбях, не ослабевайте в терпении, не раскаивайтесь в принятом Вами на себя послушании служить больной сестре, терпеливо сносите ее немощи и нетерпение. Спаситель близко, Он подле Вас, Он ни на минуту не оставляет Вас. Нам иногда кажется, что мы как будто оставлены Им. Но это только нам, немощным, так кажется... Он с нами всегда, он зрит наши страдания и за них венцы уготовляет. Просьбу молиться о Вас, о Вашей болящей сестре и о ее сыне посильно исполняю и паки прошу: терпите, не унывайте, на Бога уповайте. Ему скорби поведайте. Господь да хранит Вас, родная моя, да утешит и укрепит в терпении. Призываю на Вас Божие благословение. Спасайтесь о Господе. С любовию богомолец Ваш Е[пископ] А[фанасий] Письмо 98296 Нине Сергеевне Фиолетовой 25 июня 1954 г. Зубово-Полянский дом инвалидов † Милость Божия буди с Вами, родная моя Ниночка! Получил горестное сообщение о смерти Владимира Сергеевича. Всем сердцем разделяю скорбь Вашу, сиротка моя! Поплачьте, не плакать нам нельзя. Сам Спаситель прослезился у гроба Лазаря. Слезы облегчают скорбь. Поплачьте, но и утешьтесь. Плачьте о своем сиротстве, но утешьтесь тем, что кончились тяжелые страдания любимого Вами... Погорюйте, поскорбите, но возьмите себя в руки. Берегите себя для Верочки. Безмерная скорбь вредна и для душевного состояния, и для телесного здоровья. Еще раз повторяю: берегите себя для Верочки, чтобы не усугубить ее теперешнюю скорбь. Возверзи на Господа печаль твою297. С ним благо все, с Ним свет во тьме.298 Не унывайте... В молитве ищите подкрепления... Просите молитвенной помощи Ваших родителей. Как умею, молюсь и я о Вас, о Верочке, о почившем. Господь да хранит Вас, моя родная, и Ваше утешение – Верочку. Призываю на Вас Божие благословение. Спасайтесь о Господе. С любовию богомолец Ваш Е[пископ] А[фанасий] Письмо 99299 Ольге Александровне Остолоповой 24 июля 1954г. Зубово-Полянский дом инвалидов † Милость Божия буди с Вами, родная моя Ольга Александровна! Сердечно приветствую Вас с днем Вашего Ангела. Молитвами равноапостольной княгини да изольет Господь на Вас милости Свои, да укрепит Ваши старческие силы, да продлит Ваши годы. Глубоко благодарен Вам за телеграфное поздравление в мои именины. Спаси Вас Господи. Благодарю за обещанное содействие в переписке моих «Литургических опытов», о чем мне сообщила м. Маргарита. Может быть, по теперешним временам все это и не нужно, но мне оно дорого. Еще и еще многое, что, может быть, и не своевременно, но что хотелось бы мне исполнить и в чем нужна помощь церковных людей, в частности м[ечев]ских и подобных. Об этом я пишу подробнее Марии Николаевне в прилагаемом письме, которое прошу Вас при случае переслать ей, предварительно прочитав, ибо послушание, которое я даю, и Вас касается в части пополнения службы на сегодняшний день до полной праздничной со бдением. Простите, мои родные, что пытаюсь налагать на Вас всех бремя некое. Другое послушание от меня – не считать первое обязательным и срочным. Что Вы знаете об о. Сергии и как поминаете его? Сообщили ли Вам то, что должен был передать Вам недавно скончавшийся в Александрове мой приятель? Да хранит Вас Господь, родная моя. Васю, Таню и всех, всех сердечно приветствую, о всех молитвенно памятую. На всех призываю Божие благословение. Спасайтесь о Господе. С любовию богомолец Ваш Е[пископ] А[фанасий]. Как здравствует карабановский врач300? Где Федя с Шурой и Верой Романовной301? Письмо 100302 Монахине Маргарите (Зуевой) 7 августа 1954 г. Зубово-Полянский дом инвалидов † Милость Божия буди с Вами, родная моя матушка! Сердечно приветствую Вас и всех близких с праздниками преподобного Серафима и пророка Илии. Преподобный Серафим особенно близок нам. Он жил сравнительно недавно, и в наши дни, на нашей памяти прославлен. Мне же Господь привел и жить в местах, близких к тем, где подвизался он. Когда в 42 году мне не было позволено возвратиться в родные места, я хотел было поселиться в Мордовии. Но тогда и это мне не было разрешено. А чрез четыре года без моей просьбы привезли меня поближе к Сарову. Слава Богу за все. Пророк Илия, по откровению еще в 17–18 годах в Москве одному лицу высокой духовной жизни, – питатель для нашего времени, как был он питателем Сарептской вдовицы. Мне рассказывал †митр[опо-лит] Кирилл, что он узнал об этом от архиеп[ископа] Феодора, с которым он был в одной келлии в Таганке. Даниловцы, по словам преосвященного] Феодора, стали ежедневно поминать прор[ока] Илию и в голодные годы не видели недостатка. Стал поминать пророка и митр[ополит] Кирилл, и тоже у него никогда не было недостатка. А 20 июля совершенно неожиданно было получено столько передач, что шпана, носившая передачи и, конечно, с избытком получившая свою долю, сделала на дверях камеры, где были пр[еосвященные] Кирилл и Феодор, надпись: «продуктовый склад». По примеру митр[ополита] Кирилла и я ежедневно после обеденной трапезы читаю тропарь пророку, несколько измененный, как Вы найдете его в моих «Литургических опытах». Я крепко верю, что по предстательству пророка-питателя Господь неоскудно питает меня чрез добрых людей, которые являются для меня той малой мерой муки и тем малым сосудом елея, которые не оскудевали у вдовицы во все время глада, как сказал ей пророк. Верю, что по предстательству пророка Господь неоскудно пропитает и тех, кто во имя Христово питает других. <...> Ввиду всяких неудобств с приготовлением пищи без мяса, здешняя докторша посоветовала приобрести керосинку. Что же, это для меня не ново!.. В 22 году, когда во Владимирской] тюрьме не работало отопление, мне в передаче передали железную печку и трубы, и мы устроили ее в нашей 17[-й] камере, где я был с москвичами. С передачей даже мне передавали и дрова. Я очень жалею, что позабыл имя той доброй женщины и ее двух деток, мальчика и девочки, которые со Студеной горы привозили для меня дрова. Не знают ли Мария Ивановна или о. Иосиф?.. Тогда и воду мне ведрами передавали с передачей. И в 23 году я сам нагревал мою камеру в Таганке переданными мне керосинкой и примусом... <...> Сердечно приветствую всех, всех, всех, мои дорогие. О всех молитвенно памятую. Не прошу взаимных молитв, ибо знаю, что по любви вашей они и без просьбы возносятся вами. На всех призываю Божие благословение. Спасайтесь о Господе. С любовию богомолец Ваш Е[пископ] А[фанасий] <...>