С.С. ТАТИЩЕВ / ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ (65)

Из Александрово император Александр отправился в Ливадию, а император Вильгельм — на маневры в Данциг и Штеттин. Первым делом германского императора было послать князю Бисмарку в Гастейн им самим составленную собственноручную записку с подробным изложением свидания своего с племянником и разговоров с ним и сопровождавшими его министрами. Но, ознакомясь с тремя дополнительными меморандумами своего канцлера, он пришел в ужас от глубокого противоречия между образом мыслей Бисмарка и собственными его впечатлениями, вынесенными из Александрово. Доклады имперского канцлера дышали злобою и ненавистью к России, в постоянно возрастающем, страстном тоне повторяли все прежние его обвинения и настоятельно требовали присылки ему полномочий не только для заключения в Вене оборонительного союза с Австриею, но и для расширения его впоследствии в общеевропейскую коалицию против России. Император Вильгельм попытался отрезвить, образумить своего первого министра, доказав ему всю неосновательность его предложений. Свидание в Александрово, — писал он ему, — вполне выяснило ошибочность исходной их точки. В письме императора Александра не заключалось, в сущности, никакой угрозы и было лишь выражено опасение, как бы взаимные пререкания русской и германской печати не настроили враждебно одну страну против другой. «Это, — заметил старец-император, — так справедливо, как все, что только есть справедливого на свете, и вполне согласно с личным моим убеждением». Против этого зла приняты уже меры в России; должны быть приняты такие же и в Германии. Объяснения дяди успокоили племянника относительно значения мнений, выраженных германскими уполномоченными в балканских комиссиях. Те же объяснения оправдали самого Бисмарка в глазах русского государя. Он признает, он высоко ценит услуги, оказанные России Германиею в прошедшую войну и на Берлинском конгрессе. Более того: он по-прежнему считает соглашение «трех императоров» надежнейшим залогом мира и спокойствия Европы. То же думают его ближайшие и довереннейшие министры и советники: Адлерберг, Гирс, Милютин. Никто из них не помышляет о нападении на Германию, о войне с нею. Усиление русской армии имеет целью только защиту против европейской коалиции. Во всем этом Вильгельм I вполне убедился в Александрово, где для него «воссиял свет», которого он искал. Как же может он согласиться на требуемую Бисмарком коренную перемену политики, истекающую из совершенно противоположных предположений? «Вековое согласие, наследие славной памяти наших отцов» (Une entente séculaire, le legs de nos péres de glorieuse mémoire) — не сам ли Бисмарк занес эти выражения в ответное письмо русскому императору? Как же согласовать их с новою его политическою программою? Если для него слова эти только пустая, ничего не значащая фраза, то они запечатлены в сердце как императора Вильгельма, так и императора Александра, который дважды повторил их дяде в Александрово. Но всего более опечалило маститого старца внушение Бисмарка, что пока не составилась общеевропейская коалиция против России, надо продолжать с нею самые дружественные по виду сношения, другими словами — лицемерием прикрыть вероломство. Развив все эти доводы, император германский спрашивал своего канцлера: «Поставьте себя на мое место на одну минуту. Я нахожусь в присутствии личного друга, близкого родственника и союзника с целью прийти к соглашению относительно некоторых наскоро написанных и, конечно, неверно понятых мест в одном письме, и наше свидание приводит к удовлетворительному результату. Могу ли я в это самое время приступить к враждебной коалиции против этого государя, иначе сказать, действовать за его спиною в смысле, прямо противоположном тому, в котором я говорил с ним?» Вильгельм I не отрицал, что предвидимая Бисмарком опасность возможна в будущем, например, в случае перемены на русском престоле. Но теперь ее нет. Сам же Бисмарк предостерегал его от договоров без ясной определенной цели, имеющих в виду лишь отдаленные случайности. Связывать себе руки в предвидении таковых со стороны России — противно и политическим убеждениям и совести германского императора. Но отречься от Бисмарка, от заявлений, сделанных им австрийским императору и министру — также невозможно. Поэтому император Вильгельм соглашался разрешить ему поехать в Вену и там переговорить о несогласиях с Россией, могущих довести до разрыва с нею, как о «возможной случайности в будущем», даже обсудить те меры, которые придется тогда принять против нее сообща с Австриею. «Но, следуя внушениям моей совести, — заключил он, — я не позволяю вам подписать конвенцию, а и того менее — трактат». Письмо кончалось выражением надежды, что императору удастся согласовать, таким образом, свои виды с видами его канцлера. Он может с доверием взирать на будущее лишь в том случае, если будут продолжаться прежние дружественные отношения Пруссии и Германии к России, хотя ему и было очень больно пережить первую свою размолвку за семнадцать лет совместной работы с заслуженным своим канцлером.315 Бисмарка, конечно, не могло удовлетворить такое ограниченное полномочие. В своих предложениях графу Андраши он зашел слишком далеко, чтобы, проезжая через Вену, ограничиться разговором о весьма неопределенных и столь же отдаленных случайностях. Он обещал заключить в Вене самим же им предложенный союзный договор с Австро-Венгриею, и слово свое должен был сдержать во что бы ни стало. В противном случае единственный исход для него из унизительного положения — отставка. В этом смысле объяснился он в четвертом своем докладе императору и в телеграмме к фельдмаршалу Мантейфелю. Вильгельм I не устоял против этой угрозы и по возвращении в Берлин готов уже был дать требуемое разрешение, как вдруг его осенила мысль: нельзя ли включить и Россию в предложенную союзную конвенцию с Австриею? «Важный факт, — писал он по этому поводу канцлеру, — припомнился мне в связи с переговорами, которые вы поведете в Вене. Это — конвенция, заключенная в С.-Петербурге в 1873 году, подписанная только двумя фельдмаршалами, Мольтке и Барятинским, и ратифицированная императором Александром и мною, которую вы отказались подписать. Обстоятельство, подтверждающее причины, по которым вы тогда и так часто потом восставали против обязательных конвенций при условиях, когда, как и ныне, не имелось в виду положительной цели, вследствие чего я с большим трудом согласился подписать с.-петербургскую конвенцию. Как же вы хотите заключить конвенцию, не предупредив об отмене той, что была заключена в Петербурге? Обе считаются оборонительными конвенциями. В настоящее время с.-петербург­ская конвенция обязывает Пруссию и Россию оказывать друг другу помощь в случае нападения на одну из них. Предложенная конвенция должна заключать то же условие, но против России. Как согласовать обе между собою? Поэтому мне кажется, что мысль Бюлова выпустить слова «против России» дает нам повод включить Россию в новую конвенцию и тем исполнить конвенцию с.-петербургскую».316 Об этих сомнениях императора доносил князю Бисмарку и вице-канцлер империи граф Штольберг, предполагавший, что они-то и служили главным препятствием к согласию Вильгельма I на союзный договор с Австро-Венг­риею, так как наводили на мысль о «предательстве».317 Но на Бисмарка доводы эти не подействовали. За петербургской конвенцией 1873 года он не признавал никакого обязательного значения ни для Пруссии, ни для Германии, вовсе не считая ее официальным актом, потому что хотя она и была подписана уполномоченными государей и ратифицирована ими самими, но не была скреплена ни ответственным прусским министром, ни имперским канцлером. Как бы то ни было, непременным условием данного Бисмарку разрешения вести в Вене переговоры о союзе с Австро-Венгриею император Вильгельм поставил не только, чтобы в союзной конвенции Россия не была поименована, как общая противница договаривающихся сторон, но чтобы в той же конвенции заявлено было взаимное их обязательство соблюдать с Россиею мирные отношения, и оказание взаимной помощи — обусловлено нападением на одну из них.318 Кроме того, германский император требовал, чтобы ему было предоставлено написать императору Александру, что он вполне доволен переданными через Сабурова уверениями о миролюбии России, и — в доказательство своей честности и откровенности — предупредить племянника заблаговременно, что он намерен вступить в союзные обязательства с Австриею чисто оборонительного свойства. Утверждая под всеми этими условиями и ограничениями полномочия Бисмарку, старец-император был крайне расстроен и признался графу Штольбергу, что решение это стоит ему больших усилий над собою, но благоразумие требует следовать внушениям такого опытного и испытанного советника, каков имперский канцлер.319 Получив с таким трудом добытые полномочия, князь Бисмарк известил графа Андраши, что ему удалось наконец, преодолев все препятствия, созданные «расстоянием и противодействующим влиянием других кругов», добиться в принципе согласия своего государя с видами, которыми он руководствовался в совещаниях с австро-венгерским министром, и что он на другой же день выезжает в Вену для облечения их в форму союзного договора.320 Канцлер Германской империи прибыл в Вену 9-го сентября и пробыл там четыре дня. Правительство и двор приняли его с необычайными почестями. Восторженно приветствовали его австро-мадьярская печать и население австрийской столицы. После приема императором Францем-Иосифом в честь его дан был торжественный обед в замке. Австрийский император сам посетил его в гостинице и провел в беседе с ним более часа. Каждый день между Бисмарком и Андраши происходили оживленные совещания, в которых принимали участие нареченный преемник австро-венгерского министра иностранных дел, барон Гаймерле и германский посол в Вене князь Рейс. Бисмарк предложил заключение общей оборонительной союзной конвенции без обозначения противников, но предложение это было отклонено австрийскими дипломатами, соглашавшимися заключить ее против одной только России. Явно враждебное ей настроение австрийских правительственных кругов было делом рук самого Бисмарка, прямым последствием извета его на Россию, принесшего через два года ожидаемые плоды. Извету этому дали полную веру не только Андраши и предводимые им мадьяры, но и все те влиятельные при дворе и в армии лица, которые когда-то, не прощая Пруссии ее побед над Австрией и, как последствия их, лишения ее главенства в Германии и вытеснения ее из состава старого Германского Союза, долго лелеяли мысль об отыгрыше сначала в союзе со Второю империею во Франции, а по падении ее — в согласии с Россиею. Теперь эти самые устои старой Австрии, сохранившие немалую долю влияния на императора Франца-Иосифа, уже более не противились союзу с Германиею и сам глава их, эрцгерцог Альбрехт, некогда заклятый враг пруссаков и ревностный друг и сторонник России, признался Бисмарку, что радуется заключению такого союза, потому что «русские — интриганы, на которых никак нельзя положиться». Сам император Франц-Иосиф, если верить Бисмарку, оказался едва ли не более графа Андраши убежденным в необходимости и спасительности для своей монархии тесного единения с Германиею.321 Под впечатлением клеветы, взведенной Бисмарком на Россию, император Франц-Иосиф и ближайшие его советники считали одну Россию злейшим и непримиримым врагом Австрии, к тому же врагом коварным, скрывающим злобу и вражду под личиною лицемерной дружбы. Нападение со стороны России представлялось им единственною опасностью, грозящею их монархии, и немецкая помощь нужна была им только против нее одной. В случае столкновения с Италией они не сомневались, что управятся с нею собственными силами. Со времени Берлинского конгресса венский двор находился в полном согласии с Англиею по делам европейского Востока и дорожил установившимися на том же конгрессе дружественными отношениями с министерством Дюфора-Ваддингтона, руководившим судьбами Франции. Гласный союз с Германиею, хотя бы и оборонительный, но заключенный contra quousque, мог только расстроить эти отношения, поссорить Австро-Венгрию с Англиею и Франциею. По всем этим причинам Андраши и Гаймерле требовали, чтобы союзный договор был направлен против единственного общего обеим державам противника — России. Сам Бисмарк не хотел ничего иного, а потому едва ли долго противился настоятельному требованию венского двора, в смысле которого и был составлен проект конвенции между Германиею и Австро-Венгриею. Во вступлении перечислены были причины, побудившие монархов Германии и Австро-Венгрии связать себя взаимными обязательствами. Таких причин приведено три. Во-1-х, императоры германский и австрийский провозглашают непреложным своим долгом постоянно заботиться о безопасности своих империй и о спокойствии подданных; во-2-х, они заявляют, что цель эта будет всего лучше достигнута, если обе империи тесно сплотятся, подобно тому как они были соединены в прежнем Германском Союзе; в-3-х, они выражают мнение, что тесное совместное действие (Zusammengehen) Германии и Австро-Венгрии не будет угрозою никому, а напротив, послужит к утверждению мира Европы, основанного на постановлениях Берлинского конгресса. В силу всех этих соображений императоры германский и австрийский, торжественно обещая друг другу никогда и ни в каком направлении не придавать наступательного значения их чисто оборонительному договору, решили заключить «союз мира и взаимной защиты». Выработанная на совещаниях Бисмарка и Рейса с Андраши и Гаймерле союзная конвенция имела состоять из трех статей: Первая статья постановляла, что если, вопреки надеждам и желаниям Германии и Австро-Венгрии, на одну из них нападет Россия, то другая держава обязана оказать первой помощь всеми своими вооруженными силами и не заключать мира иначе, как сообща, на тождественных условиях. Вторая статья гласила, что если на одну из договаривающихся сторон произведет нападение какая-либо иная держава, кроме России, то другая сторона обязан лишь не поддерживать державы, нападающей на ее союзника, и соблюдать по отношению к последнему дружественный нейтралитет. Но если нападающую державу поддержит Россия, то обязательство взаимной помощи, установленное 1-ю статьею, вступает немедленно в силу, впредь до заключения мира, также сообща. Наконец, третья статья заявляла, что ввиду мирного значения договора и во избежание ложного его толкования, он будет сохраняться в строгой тайне и может быть сообщен посторонней державе только с общего согласия обеих договаривающихся сторон. Полагаясь на миролюбивые чувства, выраженные императором Александром при свидании в Александрово, Германия и Австро-Венгрия надеются, что вооружения России не угрожают им, а потому у них нет пока повода к сообщению ей настоящей конвенции. Но если надежда эта не оправдается, то они почтут «за долг чести» — доверительно предупредить императора Александра, что нападение на одну из держав будет признано ими за нападение, направленное против обеих.322 На совещаниях, происходивших в Вене между германским канцлером и австро-венгерскими министрами, не ограничились составлением проекта союзного договора, но были обсуждены все очередные вопросы по внешней политике, истекавшие из Берлинского трактата, и установлено согласное действие Германии и Австрии по каждому из них. Сверх того, обсуждался и рассматривался ряд других мер, направленных к теснейшему сближению двух соседних империй по торговле, промышленности, таможням, железным дорогам, юстиции, администрации, — но ни одна из них не была практически осуществлена.323 Продолжительное пребывание князя Бисмарка в Вене, торжественный прием, там ему оказанный, частые свидания и оживленные переговоры его с императором Францем-Иосифом и его министрами не могли укрыться от внимания всех европейских правительств, вызывая надежды в одних и опасения в других. С целью рассеять последние германский канцлер посетил всех послов великих держав при венском дворе, уверяя, что ни одной из них не угрожают тесные узы дружбы, завязавшиеся между Германиею и Австро-Венгриею. С особым ударением заявил он французскому послу, что австро-германское соглашение отнюдь не направлено против Франции. Единственный из дипломатических представителей великих держав, с которым не виделся Бисмарк, был русский посол, в то время отсутствовавший из Вены. Пред отъездом гостя император Франц-Иосиф утвердил своею подписью проект союзного договора, условленный между Бисмарком и Андраши, с тем что он будет формально заключен по утверждении его императором Вильгельмом. Прямо из Вены князь Бисмарк отправил в Баден-Баден, где находился император Вильгельм, все документы, относившиеся к переговорам его с графом Андраши, а именно: вступительный меморандум к конвенции, подписанный обоими министрами, протоколы их совещаний, наконец, составленный ими и уже утвержденный императором Францем-Иосифом проект союзного договора, настаивая на немедленном утверждении последнего германским императором. Сам же он 13-го сентября возвратился в Берлин. Там ждал его русский дипломат Сабуров, по высочайшему повелению прибывший из Ливадии, чтобы от имени русского правительства официально подтвердить германскому заявления императора Александра императору Вильгельму о желании России жить в мире с соседними империями и, ограничиваясь оборонительною политикою, основанною на постановлениях Берлинского трактата, тщательно поддерживать дружественную и союзную связь с двумя другими императорскими дворами. В ожидании известий из Баден-Бадена имперский канцлер принял своего киссингенского собеседника любезно, но сдержанно, сказав ему, что сам он по-прежнему расположен в пользу сохранения союза «трех императоров», но что Германия ни в каком случае не может быть соучастницею в такой политике, которая была бы направлена против Австро-Венгрии. Присылку Сабурова Бисмарк приписывал тому обстоятельству, что в России проведали о сущности тайных переговоров между Берлином и Веною и решились попытаться расстроить готовившееся между ними соглашение.324 Между тем император Вильгельм ясно увидел из присланных ему бумаг, что в Вене все его замечания и оговорки были оставлены без всякого внимания и что ни одно из поставленных им условий не было соблюдено. Поднесенный на его утверждение договор устанавливал союз Германии и Австро-Венгрии против одной только России, то есть как раз на том основании, которое император решительно отверг, как не вызываемое необходимостью и несогласное с союзными обязательствами, связывавшими его самого и Германию с императором Александром II и с Россией. Под первым впечатлением, произведенным на него этим актом, он, по видимому, твердо решился не утверждать его. «Германия и Австрия, — писал он своему канцлеру, — желают достижения одной и той же цели — безопасности от не вызванного ими нападения со стороны внешних врагов. Но ввиду особого упоминания о России как о таком враге я не могу согласиться на настоящие предложения, ни на немедленное заключение договора. После того как я снова протянул дружескую руку императору Александру, после устранения недоразумений в Александрово, могу ли я теперь заключить союз против него, хотя бы и оборонительного свойства, союз, в котором упомянут он один в качестве подразумеваемого зачинщика (agresseur), и сохранить это намерение от него в тайне? Я не способен на такой предательский поступок». Император отрицал, что такое значение ослабится от предложенного сообщения России факта австро-германского союза при первых признаках войны, справедливо замечая, что подобное предуведомление или придет слишком поздно, или вызовет в России еще большее раздражение, то сеть только подольет масла в огонь. Возражал он и против довода, что известие о союзе Германии с Австро-Венгриею даст русскому правительству силу совладать с внутренним движением, так как для этого нужно официально сообщить ему содержание союзного договора, а это прямо невозможно, коль скоро в договоре Россия выставлена единственным врагом обеих империй. Поэтому, чтобы сделать возможным сообщение договора России, необходимо выпустить из него упоминание о ней и противника обозначить лишь в общих выражениях. Подтвердив снова давнее свое желание, император Вильгельм решительно объявил, что не согласен утвердить союзный договор с Австриею в настоящем его виде, потому что в эту минуту не существует решительно ничего, что могло бы вызвать войну между Россиею с одной стороны и Германиею и Австро-Венгриею — с другой. Причины, побуждающие венский двор желать безотлагательного заключения договора, для него неубедительны. В Вене находят, что теперь самое для того удобное время, потому что при нынешнем министерстве Франция благоприятно расположена к обеим империям, которые находятся в дружественных отношениях с Англиею, и что положение это может измениться с переменою кабинета. Все это, по мнению Вильгельма I, вовсе не касается Германии, тем более что ввиду уважения, с которым Австрия относится к щекотливости Франции, и ее опасения охлаждения с Англией нельзя признать лишенным основания мнение графа Милютина о замышляемой этими тремя державами коалиции против России. Выход из дилеммы, в которой, по собственному выражению, император германский был поставлен между своею честью и совестью — со стороны России, и обязательством, уже принятым Бисмарком, — со стороны Австрии представлялся ему один: пригласить Россию приступить к австро-германскому союзному договору. «Что может быть проще, — спрашивал он своего канцлера, — как подтвердить в реальном, письменном договоре союз «трех императоров», который доселе существовал только на словах?» Для этого, по мнению Вильгельма I, нужно было задать чрез германского посла в Петербурге министру Гирсу вопрос: справедливо ли данное Сабуровым уверение, что Россия отныне будет следовать оборонительной политике, основанной на Берлинском трактате, и означает ли это одинаковую политику по отношению к Германии, как и к Австрии? По получении утвердительного ответа он должен быть передан в Вену, после чего Германия и Австро-Венгрия, сообщив императору Александру проект союзного между ними договора, предложат ему приступить к нему в качестве третьего участника. Разумеется, в тексте договора следует сделать соответственные изменения, совершенно исключив 2-ю статью как прямо направленную против России и обязав Австро-Венгрию давать Германии в случае войны с Францией ту же союзную помощь, какую обещает ей Германия в войне с Россией, так как, — утверждал император, — первая случайность «бесспорно возможнее и, конечно, вероятнее», чем нападение России на Австрию, а между тем, по глубокому убеждению его, Германия не в силах одна, без союзников, выдержать борьбу с Францией.325 Ввиду упорного сопротивления старца-императора князь Бисмарк прибегнул к решительной мере: он собрал в Берлине всех наличных министров имперских и прусских и, сообщив проект союзного договора с Австрией, убедил их в общем докладе императору Вильгельму выставить этот акт как государственную необходимость, а неутверждение его — как влекущее за собою отставку не только канцлера, но и всех его сотоварищей по кабинету. Решение это повез в Баден-Баден вице-канцлер граф Штольберг.326 Под таким сильным давлением, поддержанным увещаниями наследного принца, старец начал сдаваться. Он уже не отказывал в «условном» утверждении договора, но убедительно просил Бисмарка придать ему такой вид, в котором он мог бы быть сообщен русскому императору. «Снова спрашиваю вас, — убеждал он его, — что должны мы ответить, если по поводу сообщенного ему меморандума император Александр спросит: «Что же вы решили сделать в связи с этим меморандумом? Весьма вероятно, вы заключили соглашение. Пока я не ознакомлен с ним, я не могу принять решения, а потому покажите мне это соглашение». Но так как соглашение в его настоящем виде не может быть показано России, то мы должны отклонить предъявление его. Какое же впечатление произведет этот факт на императора Александра? Конечно, самое худшее!» Робко указывая на необходимость изменения 2-й статьи проекта договора, Вильгельм I повторил требование о включении в него условия, обязывающего Австрию помогать Германии против Франции на тех же основаниях, как Германия будет помогать ей против России.327 Но Бисмарк не допускал никаких изменений в акте, им составленном, предъявляя его императору как министерский ультиматум, который должен быть подписан как он есть. Он ни под каким видом не соглашался на сообщение русскому правительству текста союзного договора, а только — совершенно бессодержательного вступления к нему, умалчивавшего о самих условиях союза. Со своей стороны, Андраши предъявил два существенных возражения против желания императора Вильгельма заблаговременно известить императора Александра о намерении его вступить в союзные обязательства с Австро-Венгриею. Первое возражение было, что в предложенном сообщении русскому государю нельзя было бы обойти молчанием трактат, а второе — что о трактате этом говорилось бы как о еще не состоявшемся. Если, — рассуждал Андраши, — в письме императора Вильгельма к русскому императору будет определенно выражено намерение заключить союзный договор с Австриею, то в Петербурге тотчас же попросят сообщения самого текста, и это подаст петербургскому кабинету повод, прежде чем дело будет улажено между Берлином и Веною, начать переговоры втроем, от которых нельзя ожидать удовлетворительных результатов ни для Австрии, ни для Германии. Поэтому австро-мадьярский министр предлагал, чтобы после утверждения императором германским союзного договора с Австриею Вильгельм I сообщил императору Александру все содержание вступительного к договору меморандума, не упоминая вовсе о трактате, с присовокуплением, что состоявшееся австро-германское соглашение заключает в себе обязательство обоих правительств всякое нападение на одну из союзных держав считать за нападение на обе и что сам император Вильгельм придает ему именно такое значение. Он может также разъяснить, что соглашение это чисто оборонительное и не содержит ничего такого, что препятствовало бы России отвратить от себя всякое противное ей толкование, приступить к изложенным в меморандуме основным началам. Таким образом, по мнению графа Андраши, цель, предложенная германским императором, будет вполне достигнута, а именно, австро-германское соглашение станет известно России, но, с другой стороны, вовсе не будет заявлено о существовании более определенного обязательства и избегнется необходимость сообщения его. Сообщить же России о заключении формального договора Андраши считал положительно невозможным по многим причинам: во-1-х, потому что приступление России к настоящему его тексту немыслимо; во-2-х, потому что постановления его, относящиеся к Франции и Италии, стали бы тотчас же известны в этих странах и вызвали бы совершенно ненужные в настоящее время комбинации; в-3-х, потому что дело огласилось бы в парламентах и повело бы к крайне нежелательным рассуждениям. Он же предупреждал Бисмарка, что отклонение его предложения не позволило бы ему согласиться ни на какой другой способ доверительного сообщения русскому императору, хотя император Франц-Иосиф и объявил, что не будет непременно настаивать на содержании союзного договора в тайне после его заключения. Но чего Андраши не допускал ни под каким видом — это какого бы то ни было оглашения содержания или даже самого существования союзного австро-германского договора, прежде чем состоится утверждение его императором Вильгельмом. «Не желая предварять решение по этому предмету моего всемилостивейшего государя, — говорил он в заключение письма, — я предпочел бы вовсе отказаться от заключения соглашения и ни в каком случае не счел бы себя обязанным принимать какое-либо дальнейшее участие в переговорах на таком основании».328 Как ни горька была чаша, преподнесенная Бисмарком своему государю, император Вильгельм имел печальное мужество испить ее до дна. Десять дней противился он, то молил и плакал, то доходил до того, что на угрозу отставки Бисмарка отвечал угрозою своего отречения от престола. Все напрасно. В конце концов непреклонная воля железного канцлера взяла верх над тем, что он называл «сентиментальностью» восьмидесятилетнего старца. Терзаемый совестью, обливаясь слезами и громко повторяя, что он обесчестил себя своим решением и предательски поступил в отношении к своему другу, царю, император Вильгельм 23-го октября утвердил своею подписью проект союзного договора в том самом виде, в каком тот вышел из-под пера Бисмарка и Андраши. Извещая об этом имперского канцлера, наследный принц Фридрих-Вильгельм сообщал, что император глубоко несчастлив и что всякому ясно, как трудно было ему это решение при его чрезмерной добросовестности.329 Два дня спустя граф Андраши и князь Рейс подписали в Вене тайный союзный договор Германии с Австро-Венгриею — против России.330 Достигнув цели, Бисмарк, ссылаясь на болезненное состояние здоровья, потрясенного сильными волнениями последних дней, тотчас же отправился на отдых в поместье свое Варцин, не дожидаясь приезда из Баден-Бадена в Берлин императора Вильгельма. Там составил он письмо от имени своего государя к русскому императору для объяснения ему состоявшейся сделки с Австро-Венгрией, в том виде и пределах, в каких он допускал сообщение ее России. Вскоре по возвращении Вильгельма I в свою столицу тот беспрекословно переписал это письмо и послал его в Ливадию, где проводил осень 1879 года Александр II. «Мой дорогой племянник и друг, — писал германский император, — сердечная дружба, соединяющая нас столько лет и внушившая нам политику, основанную на этих чувствах, возлагает на меня обязанность писать вам в ту минуту, когда я препровождаю к вам меморандум, являющийся результатом словесных совещаний между князем Бисмарком и графом Андраши в Гастейне и Вене. Последний приехал в Гастейн, чтобы объяснить причины удаления его от дел, которыми он заведовал столь знаменательным образом, снискавшим ему доверие всей Европы. Совещания обоих канцлеров обратились именно на сношения Германии с Австрией, как они вытекают из событий, происшедших после 1848 года. Сила оружия присудила с тех пор Пруссии стать во главе объединенной Германии. Германский Союз был расторгнут, и Австрия перестала быть связанною договорами с преобразованною Германиею; но союз между Пруссиею, Австриею и государствами Германии живет в общественном мнении Германии, которое стремится заменить его нравственным единением обеих империй, в миролюбивом настроении которых усматривается залог сохранения мира в Европе. Я не говорю о мудрости, с которою вы так могущественно содействовали сохранению этого мира, несмотря на частые войны, театром коих Европа была за последние 26 лет. Отставка графа Андраши, лично поддерживавшего вышесказанное направление, могла иметь важные последствия, кто бы ни был его преемник, потому что доверие не переходит по наследству. Итак, оба канцлера решили сообща восполнить новым соглашением пробел, оставленный упразднением Германского Союза, который в продолжение полувека представлял союз Пруссии, Австрии и германских государств. Соглашение это изложено в прилагаемом при сем меморандуме. Мне приятно сказать, что начала, провозглашенные в этом важном документе, будут оценены вами и что вы приступите к ним для утверждения соглашения «трех императоров», которое с 1873 года оказало столь существенные услуги Европе. Я заметил не без удовольствия, что после нашего свидания в Александрово печать наших стран успокоилась; я нашел, однако, в одной московской газете статью, открыто говорящую о всеславянской войне против Германии как о деле решенном, а между тем генерал-губернатор не конфисковал эту газету, на что он имел полное право в силу предоставленных ему полномочий. Я боюсь нигилистической партии, которая заодно с панславизмом держит речи, враждебные соседним странам, дабы воспользоваться всякими столкновениями для своих разрушительных целей. Если бы этим революционным планам удалось давлением своим увлечь правительство или компрометировать его в его политических сношениях, то я не скрою от вас, мой дорогой племянник, что оно встретило бы солидарное противодействие в соседних странах. Угрожающие речи в связи со столь поразительным усилением вашей армии после успехов славной войны возбуждают тревогу во всей Европе, тогда как твердое выражение вашей миролюбивой воли могло бы успокоить тревогу и возвратить умы на правый путь. Вот что лежало у меня на сердце, мой дорогой племянник, и что я хотел сказать вам с известными вам откровенностью и доверием; но я должен еще прибавить выражение совершенно личного сожаления по поводу прискорбного совпадения между нашим дружеским свиданием и мерами, которые пришлось ускорить вследствие отставки графа Андраши и всех упомянутых выше обстоятельств. Вы знаете, что я имел величайшее удовольствие снова увидать императрицу и выразить ей словесно мои искреннейшие пожелания относительно ее здоровья, которое я нашел, благодарение Богу, лучше, чем ожидал.