С.С. ТАТИЩЕВ / ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ (57)

26-го ноября государь отпраздновал в Парадиме георгиевский праздник. После обедни за завтраком он провозгласил обычный тост за своего «лучшего друга и старейшего кавалера Св. Георгия императора Вильгельма», за которым следовал другой тост: «за второго моего друга, императора австрийского». Потом, обращаясь к присутствовавшим за столом георгиевским кавалерам, государь сказал: «За ваше здоровье, господа! Мое сердечное спасибо за вашу службу. Дай Бог вам здоровья. Вы знаете, как вы все мне дороги». Тост за императора, за отсутствием, по болезни, главнокомандующего, произнес генерал-адъютант Непокойчицкий. Завтрак завершился последним тостом, предложенным его величеством: «Господа, за здоровье нашей армии!» Поражение, нанесенное турками на левом фланге, под Еленою, отряду генерала князя Святополка-Мирского 2-го, снова опечалило и встревожило государя. Неудача эта была последнею. Приближалась страстно желаемая, давно всеми нетерпеливо ожидаемая развязка. В штабе отряда обложения и главной нашей квартире давно уже имелись сведения, что, истощив весь запас продовольствия, Осман-паша решился на отчаянную попытку: прорваться чрез окружавшие его со всех сторон русские войска, чтобы открыть своей армии путь к Виддину или Софии. 27-го ноября стало известно намерение неприятеля ударить с этой целью на гренадер, расположенных на левом берегу Вида, о чем генерал-адъютант Тотлебен предупредил командира гренадерского корпуса генерала Ганецкого, сделав все нужные распоряжения о своевременном подкреплении его войсками соседних участков. 28-го ноября на рассвете великий князь-главнокомандующий протелеграфировал государю, что Осман-паша всеми своими силами напал на гренадерские дивизии. В девятом часу утра император выехал на позицию, сначала на Царский валик, откуда, около полудня, прибыл на Императорский редут между Радищевым и Тученицею. Но войска наши не находились уже на своих обычных местах. Великий князь Николай Николаевич повел их вперед и занял Плевну в тылу оставившей ее турецкой армии. Государь остался на редуте несколько часов в томительном ожидании исхода боя, кипевшего за Видом, раскаты которого доносились до него. Посланные им в разные стороны за сведениями флигель-адъютанты долго не возвращались. Но уже по утихнувшей пальбе можно было заключить, что сражение кончилось — и в нашу пользу. Лицо государя просияло. Подойдя к военному министру, он сказал, указывая на него окружавшим лицам: «Я говорю, что если мы здесь, если мы имеем сегодня этот успех, то этим мы ему обязаны. Я этого никогда не забуду». Прошло еще с полчаса времени. Наконец около четырех часов пополудни заметили всадника, скакавшего по направлению к Императорскому редуту и махавшего шапкою. То был помощник коменданта главной квартиры полковник Моравский. Завидев государя, он издали закричал: «Ваше императорское величество, Осман-паша сдался!» Государь быстрыми шагами подошел к нему навстречу. «Правда ли?» — переспросил он. «Ей-Богу так, ваше величество», — отвечал Моравский. — «Спасибо, молодец», — молвил император, подавая ему руку, и тут же поздравил Моравского флигель-адъютантом; потом снял фуражку и, с выступившими на глазах слезами, осенил себя крестным знамением. «Ура!» вырвалось из уст у всех присутствовавших. «Господа! — сказал государь, обращаясь к свите, — сегодняшним днем и тем, что мы здесь, мы обязаны Дмитрию Алексеевичу Милютину. Поздравляю вас, Дмитрий Алексеевич, с Георгиевским крестом 2-й степени». Пять минут спустя прискакал к редуту ординарец главнокомандующего, посланный с донесением о безусловной сдаче турецкой армии и ее вождя. Атака Осман-паши на гренадер была так стремительна, что турки, смяв нашу первую линию, ворвались в траншеи и овладели орудиями; но приспевшие на помощь войска второй линии выбили их оттуда и оттеснили за Вид. После пятичасового жаркого боя неприятель выкинул белый флаг. В три часа пополудни Осман-паша вручил свою саблю генералу Ганецкому. Трофеями победы были: пленных 40 пашей, 2000 офицеров и 44 000 нижних чинов, 84 пушки, множество оружия и снарядов, весь турецкий лагерь и обоз. Прежде чем покинуть редут, государь обратился снова к военному министру: «Дмитрий Алексеевич, — сказал он, — испрашиваю у вас, как у старшего из присутствующих георгиевских кавалеров, разрешение надеть Георгиевский темляк на саблю. Кажется, я это заслужил...» Министр молча низко поклонился государю. Свита снова крикнула, «ура!» По возвращении в Парадим император Александр сам возвестил своему конвою о полной победе над храбрым и упорным противником. Всеобщая радость превосходила всякое описание. Государь удалился в свою хату и, заперев двери на ключ, коленопреклоненный, долго молился. В тот же день вечером он отправил следующую телеграмму в Петербург императрице Марии Александровне: «Ура! Полная победа. Осман-паша сделал сегодня утром попытку прорваться сквозь наши линии по направлению к Виду, но был отброшен к занятой уже нами Плевне и вынужден сдаться без всяких условий со всею своею армиею. Тебе понятны моя радость и наполняющая мое сердце благодарность к Богу. Я только лишь в шесть часов вернулся с наших батарей. Желал бы, чтобы в большой церкви был отслужен благодарственный молебен. Александр». Тогда же протелеграфировал он князю Карлу Румынскому в ответ на его телеграмму: «Сердечно благодарю за поздравления. Результат полный, и я радуюсь блестящему участию, принятому в нем вашею армиею. Намерен быть завтра в Плевне, в полдень. Александр». На другой день среди неприятельского лагеря, на том месте, где стояла ставка Осман-паши, собрались все высшие чины армии русской и румынской, имея во главе великого князя Николая Николаевича и князя Карла. В половине первого туда же прибыл император Александр в коляске в сопровождении великого князя Сергия Александровича. Выйдя из экипажа, государь быстрыми шагами и с сияющей улыбкой на лице направился к брату, спешившему ему навстречу. Они сошлись и бросились в объятия друг другу. Расцеловав главнокомандующего, император собственноручно возложил на него Георгиевскую ленту. Затем его величество сам раздал награды главным его сподвижникам: генералам Тотлебену и Непокойчицкому — Георгия 2-й степени; князю Имеретинскому и Ганецкому — тот же орден 3-й степени, Левицкому — Георгиевский крест 4-й степени. Князю Румынскому пожалован орден Св. Андрея с мечами. Раздав ордена, император сел на коня и объехал собранные войска, поздравляя их с победой; отличившиеся части были удостоены особым монаршим вниманием. Молебствие с коленопреклонением отслужено тут же под открытым небом. При пении «Тебе Бога хвалим» раздался победный салют в сто один пушечный выстрел. По окончании молебна государь, на шпаге которого красовался уже георгиевский темляк, сказал великому князю Николаю Николаевичу: «Я надеюсь, что главнокомандующий не будет сердиться на меня за то, что я надел себе на шпагу георгиевский темляк на память о пережитом времени». Великий князь, с глазами, полными слез, обнял державного брата. Сопровождаемый главнокомандующим, князем Карлом и многочисленною и блестящею свитою, государь на коне въехал в Плевну и направился к церкви, на пороге которой встретило его болгарское духовенство в убогом облачении, но со свечами и хоругвями, крестом и святою водою. Приняв благословение от старшего протоиерея и выслушав приветствие его, император помолился в церкви, окруженный толпою болгарских жителей Плевны, громкими криками радости приветствовавших своего освободителя. В одном из лучших болгарских домов был приготовлен завтрак для государя и его свиты. Император находился еще за столом, когда на дворе раздалось: «браво! браво!» То был привет русских генералов и офицеров храброму предводителю плененной неприятельской армии, несмотря на рану, явившемуся, чтобы представиться верховному вождю русского воинства. Разговор императора Александра с Осман-пашою происходил чрез Драгомана. «Что вас побудило прорваться?» — спросил государь. Мушир отвечал, что поступил так, как обязан поступить солдат, дорожащий своим честным именем, что сделать эту попытку предписывал ему его воинский долг. «Отдаю полную дань уважения вашей доблестной храбрости, — молвил государь, — хотя она и была направлена против моей армии». Спросив пашу, знал ли он о взятии нами позиций, лежащих в его тылу Врацы, Правца, Этрополя и Орханиэ, а также много ли у него оставалось продовольствия, император получил в ответ, что после потери Горного Дубняка в продолжение 45 дней никакая весть извне не проникала в Плевну, и что продовольствия у Османа оставалось всего на пять дней, каковое и было выдано людям накануне вылазки. «В знак уважения к вашей храбрости, — сказал Александр Николаевич, отпуская Осман-пашу, — я возвращаю вам вашу саблю, которую вы можете носить и у нас в России, где, надеюсь, вы не будете иметь причины к какому-либо недовольству». 30-го ноября государь собрал у себя в Парадиме совещание для обсуждения дальнейших действий Дунайской армии. Генерал-адъютант Обручев, незадолго до того прибывший в главную квартиру действующей армии из-за Кавказа, указывал на опасность, грозившую зимницкой переправе от близости к ней турецкого корпуса Мегмет-Али, и полагал перенести мост далее, вверх по Дунаю, против Лом-Паланки, на высоте румынского города Краиова; тогда и армия могла бы свободно двинуться на Софию, вступив в связь с сербами, уже готовыми выступить в поход. Генерал-адъютант Тотлебен настаивал на необходимости сосредоточить главные силы на левом фланге и заняться осадой Рущука, по взятии которого с наступлением весны идти за Балканы. Последним говорил великий князь-главнокомандующий, развивший свой план немедленного зимнего перехода чрез Балканский хребет. Признавая всякое замедление нашего наступления выгодным только для неприятеля, Николай Николаевич полагал, невзирая на наступающую стужу, действовать наступательно, сначала правым флангом, а потом центром, оставляя левый фланг на месте, то есть «произвести стратегическое захождение налево». С этой целью войска, взявшие Плевну, предлагал он распределить следующим образом: 9-й корпус и 3-я гвардейская пехотная дивизия присоединяются к отряду генерала Гурко; 4-й корпус и 1-я кавалерийская дивизия двинуты на Шипку для подкрепления генерала Радецкого; гренадерский корпус, составлявший центральный резерв, направляется в Габрову. Первым должен перейти Балканы генерал Гурко, обойдя сильно укрепленные турецкие позиции у Араб-Конака, Златицы и Лютикова. Вслед за ним предстояло перевалить чрез Троянский проход генералу Карцеву с 3-ю пехотною дивизиею; наконец, генералу Радецкому надлежит совершить забалканский переход чрез соседние с Шипкою перевалы, после чего все наши силы продолжают наступление к Адрианополю. Смелый план великого князя был принят советом и утвержден государем. Осуществление его облегчалось блестящею победою, одержанною 30-го ноября под Мечкою Рущукским отрядом цесаревича над турецкою восточною армиею. Весть об этой победе несказанно обрадовала императора Александра, пожаловавшего за нее своему первенцу орден Св. Георгия 2-й степени. Великий князь Владимир Александрович еще ранее получил тот же орден 3-й степени за отражение нападения турок на вверенный ему 12-й корпус 14-го ноября. Ничто уже не задерживало государя в действующей армии, а важные дела внутренние и внешние настоятельно требовали скорейшего возвращения его в столицу. Отъезд был назначен на 3-е декабря. Накануне офицеры гвардейского почетного конвоя поднесли государю золотую саблю с надписью «За храбрость». Принимая ее из рук командира конвоя флигель-адъютанта Эльдена, император сказал офицерам, доложившим, что сабля эта будет заменена впоследствии другой, из чистого золота: «Благодарю вас, я очень доволен и этою саблею и другой мне не нужно. Буду ее постоянно носить. Искренно благодарю вас за эту дорогую память о вас и еще раз спасибо за службу. Теперь я должен через день расстаться с вами и пошлю вас служить к цесаревичу, но, надеюсь, до скорого свидания! Воображаю, как цесаревич вам обрадуется! А теперь поцелуйте меня все...» Перецеловав по очереди всех офицеров конвоя, государь присовокупил: «Больше полугода мы прожили вместе, время прошло незаметно... Прощайте, господа!» В тот же день, желая проститься с войсками, император назначил общий парад русским и румынским частям на той самой позиции, между Дольним Дубняком, Горным Метрополем и рекою Видом, где в день падения Плевны гренадеры грудью отразили отчаянный напор Осман-паши. Государь объехал войска и каждую часть благодарил отдельно за мужество и храбрость их в последнем сражении. 3-го декабря в 6½ часов утра в Парадиме рота почетного конвоя выстроилась у «дворца», как звали в императорской квартире убогий дом, занимаемый государем. Ровно через час его величество вышел на крыльцо, одетый в зимнее форменное пальто. Музыка заиграла Преображенский марш. Поздоровавшись с людьми, император сказал: «Еще благодарю за солдатскую службу при мне, а также за вашу боевую службу и, надеюсь, до свидания. Гг. офицеров еще раз благодарю за саблю и всем вышлю от себя по сабле». С этими словами государь сел в экипаж, быстро умчавший его по дороге в Брестовац, штаб-квартиру цесаревича, куда он прибыл в четыре часа пополудни. Встреченный наследником, государь нежно обнял его и сам надел на него Георгиевский крест 2-й степени и звезду. На другой день, 4-го, император прощался с войсками Рущукского отряда и милостиво благодарил их за службу и боевые подвиги. Император предложил цесаревичу сопровождать его в Петербург, сдав генерал-адъютанту Тотлебену начальство над вверенным ему отрядом. Но наследник не пожелал оставить армию прежде окончания войны. 5-го декабря он проводил державного родителя за Дунай и простился с ним в Петрошанах. Садясь в вагон, государь в последний раз обратился с прощальным словом к провожавшим его военным чинам: «Прощайте, господа, дай Бог, чтобы нам скорее победоносно кончить кампанию». К полудню он был уже в Бухаресте. В румынской столице ожидала государя торжественная встреча. Восторженно приветствовали его княгиня Елизавета, двор, правительство, палаты, войско и народ. Император оставил Бухарест в тот же вечер, отдав там прощальный приказ по войскам действующей армии: «Возвращаясь в свою столицу после более пятимесячного пребывания в войсках действующей армии, я обращаюсь с чувством естественной гордости и благоговения к воспоминаниям и воинским доблестям русских воинов, являющихся и в нынешнюю кампанию теми же героями, которыми всегда славилось наше оружие. Беспредельная преданность престолу и долгу чести и службы, неустрашимость и стойкость в бою, примерное самоотвержение в тяжелых испытаниях, неизбежных в военное время, искони отличавшие русского солдата, постоянно ему присущи и ныне. Мне отрадно было быть личным свидетелем неоднократных доказательств таковых достоинств горячо мною любимых войск моих. Расставаясь с ними ныне в твердом уповании на милосердие Всевышнего, Его благословение на дарование новых и окончательных побед над врагом, я твердо убежден, что для достижения их под сим благословением войска мои не знают преград». Следовало выражение царской признательности главнокомандующему, начальникам частей, всем чинам армии, от высших до низших, и перечисление совершенных ими боевых подвигов. Особая похвала выражена цесаревичу и состоявшему под его начальством Рущукскому отряду. «Благодарю всю армию, — так заключался приказ, — от всего сердца и молю Бога о ниспослании нам новых побед и успехов». Вся Россия вздохнула свободнее, узнав о падении Плевны и пленении Осман-паши со всею его армиею. С криками восторга, со слезами умиления, встречала она возвращавшегося из армии царственного подвижника. Императорский поезд шел на Унгены, Жмеринку, Белосток и Вильно. В Гатчину навстречу его величеству выехали великие князья Константин Николаевич и Николай Николаевич младший. В Петербурге на Варшавском вокзале встретили его великие княгини и княжны. Императрица, по нездоровью, не могла покинуть Зимнего дворца. Государь, сопровождаемый великими князьями Сергием Александровичем и Константином Константиновичем, прибыл в свою столицу 10-го декабря в 10 часов утра. В многочисленной толпе военных и гражданских чинов, собравшейся на вокзал, находились депутации городского общества и сословий купеческого и мещанского. Приняв от них адреса и хлеб-соль, император обратился к представителям города со следующими словами: «Благодарю вас, господа, за ваше сочувствие. Очень рад видеться с вами, особенно после того утешения, которое я имел в последние дни под Плевною и у моих детей. Многое нами сделано, но нам предстоит еще много впереди. Да поможет нам Бог привести к концу это святое дело». С вокзала государь отправился в Казанский собор и оттуда в Зимний дворец, где ждала его императрица. Тотчас же было отслужено в большой дворцовой церкви благодарственное молебствие. Задушевным адресом приветствовало возвращение царя в столицу петербургское дворянство: «С невыразимою радостью верное дворянство северной столицы вашего императорского величества имеет счастье приветствовать вас, государь, с благополучным возвращением под кров вашей царственной обители. С молитвою и благословениями следили мы за тем великим подвигом, который ежечасно совершали ваше императорское величество во все время долгого, достопамятного пребывания среди славного и доблестного войска вашего. Россия ценит этот подвиг и сохранит его навеки в своей памяти. Россия знает, с каким самоотвержением обрекли вы себя, государь, на все лишения трудного похода, с каким непоколебимым мужеством, неослабным терпением и неизменною кротостью переносили вы палящий зной полуденного лета и все тягости зимних непогод в первобытной стране, где палатка была вашим чертогом и убогая комната вашим дворцом. Россия знает, каким ангелом утешения являлись вы, государь, среди больных и раненых воинов, ободряя их милостивым словом теплого участия и облегчая их страдания с тою беспредельною добротою, которою преисполнено ваше любящее сердце. Россия знает, как спасительное присутствие ваше на месте военных действий воодушевляло войско, которое верило в своего царя, как царь верил в свое войско. С несокрушимою стойкостью и отвагою отражая беспрерывные натиски многочисленного врага, оно завершило ряд блестящих дел взятием с боя пред глазами вашего императорского величества мощной твердыни, сооруженной и защищаемой лучшим военачальником и лучшими войсками Оттоманской империи. Россия знает, государь, с каким смирением вы уклоняетесь от славы, предоставляя на свою долю одни лишения, труды и заботы. Но слава сама осенила главу вашу своим лучезарным венцом. От предгорий Балкан до берегов Невы благословенный путь ваш сопровождался немолчными криками восторга, и ваше императорское величество еще раз изведали всю глубину преданности и любви к вам русского народа и русских войск. С тою же преданностью, с тою же любовью предстоим мы перед вами, великий государь, и без лести во языце повергаем к державным стопам вашего императорского величества искреннейшее выражение сердечных и неизменных чувств с.-петербургского дворянства. Да благословит вас, государь, Господь Бог Всемогущий за славное окончание ознаменованной уже столь славными подвигами войны». На всеподданнейшем адресе петербургских дворян император начертал собственноручно: «Прочел с истинным удовольствием и благодарю от всего сердца». Два дня спустя по возвращении государя в столицу, 12-го декабря, торжественно отпразднована столетняя годовщина рождения императора Александра I. После панихиды в Петропавловском соборе государь возложил на гробницу Благословенного золотую медаль, выбитую по этому случаю. В залах Зимнего дворца происходил парад в присутствии депутаций от армий германской и австрийской. Обходя ряды, государь выразил войскам уверенность, что в случае если ход войны потребует и их участия, они, как и чины сопровождавшего его почетного конвоя, исполнят свой долг с честью и славою. Проходя мимо депутации русского и иностранного купечества, он выразил ей надежду на скорое и благополучное окончание тяжкой войны. В этот день Комитету о раненых присвоено название «Александровского», а один из ветеранов достопамятной эпохи, председатель Комитета министров генерал-адъютант П. Н. Игнатьев возведен с нисходящим потомством в графское Российской империи достоинство. Подобно той мере, что была принята по поводу двухсотлетия со дня рождения Петра Великого в 1872 году, и теперь государь явил свою милость отечественной печати, освободив ее органы от действия тяготевших над ними предостережений. Первопрестольная столица не отстала от Петербурга в выражении верноподданнических чувств и прислала депутации от московских дворян, земства и городской думы с адресами. Все они были приняты государем. Думскую депутацию он благодарил за выраженные чувства, сказав, что не сомневается, что Москва горячо примет к сердцу последние успехи русского оружия, но что еще много предстоит дела, для довершения которого надо надеяться на милость Всевышнего. На приветствие депутации от московского дворянства и земства император, принявший их в самый день Рождества Христова, отвечал так: «Благодарю вас, господа, за выражение чувств ваших. Чувства эти я давно знаю, в искренности их никогда не сомневался и твердо уверен, что они вовек останутся неизменными. Да поможет нам Господь со славою и честью довести до конца святое дело наше! Жалею, что вас несколько задержал. Желаю вам в радости с семьями вашими провести конец праздников. Вчера, под самое Рождество, получил я радостную весть от брата. Дело наше всем нам близко к сердцу; хочу с вами поделиться своею радостью». Государь прочитал вслух следующую телеграмму главнокомандующего Дунайскою армиею: «Имею счастье поздравить ваше величество с окончанием блистательного перехода чрез Балканы. Генерал Гурко после восьмидневной гигантской борьбы с горами, морозами, снегом, бурями и метелями перешел чрез Балканы, спустился в Софийскую долину и 19-го декабря после упорного боя у Ташкисена, продолжавшегося до 6 часов вечера, овладел этою укрепленною позициею. Ночью турки бросили все свои позиции, и 20-го декабря рано утром наши войска, заняв Араб-Конак, Шандорник и Дольные Колодцы, начали преследовать турок... Сам Гурко, дав наиболее утомленным войскам столь необходимый отдых, идет на Софию». 23-го декабря занята была София и отряд генерала Гурко вступил в связь с сербскою армиею. Военные приготовления Сербии начались с самого перехода нашего чрез Дунай, тотчас по возвращении князя Милана из Плоешти, где сербский князь в конце мая посетил императора Александра и главнокомандующего. Они несколько замедлились после неудач наших под Плевною, но возобновились тотчас по прибытии гвардии на театр войны и движения ее за Вид. Три дня по падении Плевны, 1-го декабря, Сербия объявила Турции войну и сербские войска, перейдя турецкую границу, обложили Ниш, 16-го взяли Пирот, а 24-го и самый Ниш. Весть о переходе генералом Гурко Балкан получена была государем накануне Рождества. За два дня до нового года он был обрадован известием о еще более решительном успехе. «Имею счастье поздравить ваше величество, — телеграфировал главнокомандующий, — с блистательною победою: сегодня, 28-го декабря, ровно через месяц после падения Плевны, взята в плен после упорного боя вся Шипкинская армия». Тотчас по переходе Балкан отрядом генерала Гурко, а именно 24-го декабря, генерал Карцев со своим отрядом форсировал Троянский перевал. Три дня спустя, 24-го, генерал Радецкий направил чрез Балканы для обхода турок с обоих флангов и действия в тыл неприятелю две колонны: левую генерала князя Святополка-Мирского и правую генерала Скобелева 2-го. Первая спустилась с гор 26-го декабря и 27-го выдержала жаркий бой со всеми силами неприятеля. Чтобы выручить ее из затруднительного положения, генерал Радецкий повел с горы Св. Николая атаку на турок с фронта. Лишь 28-го, по появлении правой колонны Скобелева в тылу неприятеля, турки выкинули парламентерский флаг. Главнокомандующий Вессель-паша сдался со всею своею двадцатипятитысячною армиею. Трофеями победы были: знамена, орудия, весь неприятельский лагерь. Последствием успешного перехода за Балканы наших главных сил были следующие распоряжения главнокомандующего, 31-го декабря перенесшего главную квартиру за Балканы, в Казанлык. От Софии отряд генерала Гурко двинут к Филиппополю, с приказанием по взятии этого города идти на Адрианополь чрез Хаскиой и Демотику; отряд генерала Карцева направлен на Чирпан; из Казанлыка передовой отряд генерала Скобелева 2-го и следовавший за ним гренадерский корпус пошли к Адрианополю прямым, ближайшим путем чрез Германлы и Мустафа-пашу, тогда как 8-й корпус Радецкого шел туда же чрез Эски-Загру и Ямболи; крайняя левая колонна генерала Делинсгаузена наступала через Твардицкий перевал и Сливно, охраняя левый фланг и тыл главных сил и вступая в связь с занимавшим Добруджу 14-м корпусом генерала Циммермана. Одновременно войскам Восточного отряда предписано произвести общее наступление к Рущуку, Разграду, Эски-Джуме и Осман-Базару. Стремительным и неудержимым потоком, окрыленные победою, войска наши быстро и безостановочно шли вперед. В трехдневном упорном бою под Филиппополем с 3-го по 5-е января Гурко разбил наголову и рассеял армию Сулейман-паши, разрезанную надвое, потерявшую 110 орудий, а Карцев занял Хаскиой. При приближении к Адрианополю авангарда передового отряда Скобелева под начальством генерала Струкова турки очистили укрепления, возведенные в этом городе, и поспешно отступили. Неприятель совершенно потерял голову. Турецкие батальоны клали оружие перед кавалерийскими разъездами, казаки забирали неприятельские орудия. Струков занял Адрианополь без выстрела 8-го января; 10-го вступил туда Скобелев, а 14-го прибыл по железной дороге из Германлы великий князь-главнокомандующий с главной квартирой. Сила сопротивления турок была сломлена. Порта молила о пощаде, о мире.110 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Перемирие в Андрианополе и мир в Сан-Стефано 1877—1878 В середине июля, беседуя в г. Беле с сопровождавшим его величество в походе английским военным агентом полковником Веллеслеем, государь поручить ему довести до сведения его правительства, что единственная цель нашей войны с Турциею — улучшение участи турецких христиан и что сам он всегда готов заключить мир на условиях, сообщенных сент-джемскому двору до начала военных действий, под условием, конечно, что Великобритания сохранит свой нейтралитет. Император повторил, что не имеет в виду земельных приобретений для России, за исключением участка Бессарабии, отторженного от нее в 1856 году, и нескольких местностей в Малой Азии. Временное занятие Болгарии необходимо, но русские войска не займут Константинополя только ради удовлетворения военной чести, а лишь в том случае, если это занятие вызвано будет ходом событий. Государь не откажется вступить в переговоры о мире, коль скоро со стороны султана последуют удовлетворительные предложения, но не допустит постороннего посредничества между Турциею и Россиею. Европа будет созвана на конференцию для окончательного утверждения мирных условий. Император далек от мысли угрожать в чем-либо интересам Великобритании в Константинополе, в Египте, на Суэцком канале или в Индии; нападение на последнюю он считает совершенно невозможным или безумием, если бы даже оно было возможно. Государь заявил своему собеседнику, что союз трех императоров заключен в видах сохранения мира и без всякой задней мысли об угрозе кому-либо; всего менее грозит он Англии, с которою его величество желает оставаться в самых дружественных отношениях. Император никогда не питал к ней враждебных чувств и не помышлял об оскорблении ее, хотя, конечно, если, по французскому выражению, искать «vidi á quatorze heures», то можно оскорбляться всем, чем угодно. В заключение государь сказал, что нынешняя политика Англии клонится лишь к поддержанию в турках упрямства и, следовательно, к продлению войны, но что если бы Англия произвела надлежащее давление на султана, то он перестал бы противиться миру, и таким образом положен был бы скорый конец войне, которую ощущает и о которой сожалеет вся Европа.111 Сент-джемский кабинет уполномочил полковника Веллеслея выразить императору Александру благодарность за высказанные им дружественные чувства к Англии и удовольствие по поводу слов его об отречении от широких земельных приобретений и о готовности вступить в переговоры о мире. Но как ни желала бы Англия содействовать скорейшему восстановлению мира, она лишена к тому возможности, потому, во-первых, что влияние ее на Порту вовсе не так сильно, как оно представляется русскому императору, а во-вторых, вследствие подъема духа, вызванного в Порте событиями на театре войны, конечно, не предрасположившими ее к таким уступкам, которыми могла бы удовлетвориться Россия.112 Действительно, по полученным в нашей главной квартире сведениям, ободренные неожиданными своими военными успехами в Азии и Европе, турки допускали мир не иначе, как на условии ограничения прав вассальной Румынии и водворения снова в Белградской крепости турецкого гарнизона.113 Разгром Плевны и сдача Осман-паши со всею его армиею разом рассеяли мечтания турок. Событие это произвело сильное впечатление в западноевропейских столицах, потрясающее — в Константинополе. В Берлине не только император, которому державный племянник сам телеграфировал с места боя о блестящей победе, его завершившей, но и отсутствующий имперский канцлер поручили статс-секретарю Бюлову поздравить от их имени русского посла с событием, которое Вильгельм I при свидании с Убри на парадном обеде во дворце назвал «счастливым для всех», после чего, не стесняясь присутствием турецкого посла, высоко, хотя и в молчании, поднял свой бокал в честь дорогого союзника и друга. Императрица Августа заметила послу, что теперь, когда так полно удовлетворена честь русского оружия, настало время приступить к переговорам о мире.114 Такое же впечатление произвела весть о падении Плевны и в Вене. Беспокойство и тревога, вызванные ею в парламентских кругах, не посвященных в тайну австро-русского соглашения, выразились в запросе делегаций графу Андраши: продолжает ли он считать всякое земельное приращение вредным для интересов монархии? В ответе своем министр иностранных дел отделался шуткою, заметив, что в предшествующие войны, веденные в соседстве с Австро-Венгриею, обыкновенно спрашивали, которую из своих провинций потеряет монархия Габсбургов после войны, тогда как теперь боязнь эта сменилась другою: уж не рискует ли Австрия приобрести какую-нибудь область? 115 Впрочем, в венских правительственных и военных кругах не считали возможным зимний поход за Балканы, а потому и отложили спокойно до весны принятие предложенных мер для введения австро-венгерских войск в Боснию и Герцеговину. В Лондоне, напротив, страх видеть русских в Константинополе, обуявший министров королевы Виктории, выразился в представлении, с которым сент-джемский двор тотчас же обратился к русскому. Напомнив о заявлении императорского кабинета, что овладение Константинополем не входит в намерения императора Александра и что, во всяком случае, участь этого города, как представляющая общеевропейский интерес, будет решена не иначе как с общего согласия Европы, лорд Дерби находил, что оно недостаточно для устранения нарождающейся опасности. По мнению его, занятия Константинополя русскими войсками, даже временного и вызванного исключительно военными надобностями, следовало бы все же избежать, так как в противном случае, для успокоения встревоженного общественного мнения великобританскому правительству придется прибегнуть к мерам предосторожности, которых оно до сих пор не принимало. Поэтому, желая уничтожить всякий повод к нарушению дружественных отношений Великобритании с Россиею, оно выражает «серьезную надежду», что если русские войска перейдут через Балканы, то не займут ни Константинополя, на Галлиполи. Сообщение заключалось уверением в готовности Англии при первом удобном случае предложить свое посредничество для восстановления мира между воюющими сторонами.116 Пленение Осман-паши со всею его армиею убедило султана в невозможности продолжать сопротивление. На другой день по получении о том известия в Константинополе, ссылаясь на бесцельность войны, Порта во имя человеколюбия обратилась к великим державам с просьбою положить ей конец и прекратить кровопролитие общим их посредничеством о мире.117 Но все они, не исключая и Англии, положительно отклонили эту просьбу. В середине ноября, в предвидении неминуемого и скорого падения Плевны, в нашей главной квартире были озабочены определением условий, на которых мог бы быть заключен мир с Турциею и которые отвечали бы тяжким жертвам, принесенным Россиею делу освобождения балканских ее соплеменников и единоверцев. Составление этих условий было возложено главнокомандующим на директора его дипломатической канцелярии А. И. Нелидова, который отвез свой проект в Бухарест для доклада проживавшему в этом городе во все времена кампании государственному канцлеру. По одобрении князем Горчаковым проект мирных условий был представлен на высочайшее утверждение, последовавшее в Парадиме под Плевною 27 ноября, накануне сражения, завершившегося сдачею Османа и его армии. Установленные таким образом условия мира состояли из 13 статей и обнимали совокупность политических вопросов, выдвинутых вперед событиями последних лет на Европейском Востоке. Содержание их было следующее: Болгария в пределах болгарской национальности и никак не меньших против тех, что были намечены константинопольскою конференциею, составит автономное княжество, платящее дань султану, но пользующееся христианским народным правлением, народною милициею, с выводом из ее пределов турецких войск. Черногория, Румыния и Сербия признаются независимыми от Турции и получают за счет ее земельное приращение. Боснии и Герцеговине даруется автономное управление с достаточными гарантиями, при ближайшем участии в определении их соседней с ними Австро-Венгрии. Такие же преобразования вводятся во всех прочих подвластных Турции областях с христианским населением. Порта вознаграждает Россию за военные издержки. Земельным вознаграждением служат: в Европе — прилегающий к Дунаю участок Бессарабии, отошедший к Молдавии по Парижскому договору 1856 года, и в Азии — крепости Ардаган, Карс, Баязет и Батум с их округами; кроме того — Добруджа, которую получает Румыния в обмен за участок Бессарабии. Независимо от земельного вознаграждения Порта уплачивает России вознаграждение денежное. Порта условится с Россиею об обеспечении прав и интересов России в проливах. В перечне мирных условий были точно обозначены пределы будущей Болгарии, а также новые границы, предложенные для Черногории, Румынии и Сербии, и определен двухлетний срок для временного занятия Болгарии русскими войсками. Проект мирных условий был сообщен государем на заключение императорам Вильгельму I и Францу-Иосифу при собственноручных письмах, с которыми отправлен из Парадима прямо в Вену и Берлин наш военный уполномоченный при императоре германском генерал-адъютант Рейтерн. Три дня спустя, уже после падения Плевны, император Александр повелел снова рассмотреть и обсудить их на военном совете в личном своем присутствии, на котором генерал-адъютант Обручев доложил мнение свое о безусловной необходимости, предваряя заключение мира с Турциею, занять Босфор и Дарданеллы. Составленная им по этому вопросу записка, основывавшая это мнение на военно-политических соображениях, была по высочайшему повелению передана в Министерство иностранных дел, но там осталась без последствий.118 Уезжая из армии, государь обещал главнокомандующему выслать ему из Петербурга, тотчас по получении ожидаемых ответов из Берлина и Вены, текст мирных условий и надлежащие полномочия для ведения переговоров с Турциею. По возвращении в Петербург присоединившегося к государю в Бухаресте канцлера пришлось разом ответить на два ждавшие его запроса великобританского правительства: первый, приведенный выше, о занятии Константинополя русскими войсками, и второй о том, расположен ли император Александр, ввиду выраженной Портою сент-джемскому двору готовности «просить мира» (to ask for peace), принять такое предложение и вступить с Турциею в мирные переговоры? 119 По первому вопросу государственной канцлер снова подтвердил, что теперь, как и до войны, император Александр не помышляет об овладении Константинополем; что участь этого города будет решена по соглашению с Европою и что, по убеждению государя, он ни в каком случае не может принадлежать ни одной из великих держав. Далее, князь Горчаков заявил, что война наша с Турциею, стоившая России тяжких жертв, должна быть завершена миром, который служил бы прочным ручательством за достижение цели войны: обеспечения участи турецких христиан, а потому государь и не может стеснять свободы своих военных операций, составляющей неотъемлемое право всякой воюющей стороны. Впрочем, замечал канцлер, он не понимает, каким образом пользование этим правом может грозить британским интересам после неоднократно уже данного, а ныне повторяемого обещания русского двора не посягать на них, и просил лорда Дерби определить яснее, в чем именно заключаются эти интересы и как могут угрожать им случайности войны, дабы изыскать сообща меры к согласованию этих интересов с интересами России, соблюдать и оберегать которые — долг русского императора.120 Относительно просьбы турок о мире канцлер ограничился заявлением великобританскому послу, что живейшее желание императора Александра — «прийти к миру» (d'arriver á la paix), но что для этого Порта должна обратиться к главнокомандующим русскими армиями в Европе или в Азии, которые сообщат ей условия, на которых может быть заключено перемирие.121 Самые эти условия, в ожидания отзыва о них императоров германского и австрийского, не были еще окончательно определены. В ответном письме государю Вильгельм I не высказался ни за, ни против, но венский двор медлил сообщением своего мнения, соображая меры для своевременного и, по возможности, беспрепятственного занятия давно намеченных Австро-Венгриею себе в добычу Боснии и Герцеговины. Между тем события на театре войны быстро следовали одно за другим и русские войска уже готовились переступить чрез Балканы, а потому нельзя было долее оставлять главнокомандующих нашими армиями без полномочий и точных наставлений. Предвидя возражения со стороны австро-венгерского правительства на составленную в Парадиме программу, решили сделать из нее краткое извлечение, опустив все подробности о земельном вознаграждении России в Европе и Азии и о новых границах Черногории, Румынии и Сербии и лишь в общих чертах перечислив основания будущего мира, от предварительного принятия которых Турциею поставлены в зависимость заключение перемирия и приостановка военных действий, под непременным условием немедленного очищения придунайских крепостей и Эрзерума и занятия русскими войсками важнейших стратегических пунктов на обоих театрах войны, по усмотрению великих князей-главнокомандующих. По занесении этих обязательств в формальный протокол, подписанный турецкими уполномоченными, последние приглашались отправиться в Севастополь или Одессу для дальнейших переговоров о предварительных условиях мира.122 Наставления эти, с приложением надлежащих полномочий, отправлены из Петербурга 21-го декабря с нарочными фельдъегерями в главные квартиры великих князей Николая и Михаила Николаевичей, в Болгарию и за Кавказ.