С.С. ТАТИЩЕВ / ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ (55)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Вторая Восточная война 1877—1878 7-го апреля 1877 года император Александр выехал из Петербурга по Варшавской железной дороге. Его сопровождали: наследник, великий князь Николай Николаевич младший, князь Сергей Максимилианович Романовский и многочисленная свита. Царский поезд направлялся к юго-западу и к утру 10-го прибыл в Жмеринку. Там государь произвел смотр 5-й пехотной дивизии, входившей в состав мобилизованных войск. По окончании парада он собрал офицеров вокруг себя и сказал: «Мне жаль было пустить вас в дело и потому я медлил, доколе было возможно. Мне жаль было проливать вашу дорогую для меня кровь... Но раз честь России затронута, я убежден, что мы все, до последнего человека, сумеем постоять за нее. С Богом! Желаю вам полного успеха! До свидания!» То были первые слова, обращенные к войску и возвещавшие принятое государем решение: силою русского оружия освободить турецких христиан. В тот же день император смотрел в Бирзуле 31-ю пехотную и 9-ю кавалерийскую дивизии. «Перед отправлением вашим в поход, — сказал он офицерам, — я хочу вас напутствовать. Если придется вам сразиться с врагом, покажите себя в деле молодцами и поддержите старую славу ваших полков. Есть между вами молодые части, еще не бывшие в огне, но я надеюсь, что они не отстанут от старых и постараются сравняться с ними в боевых отличиях. Желаю вам возвратиться поскорее и со славою. Прощайте, господа!» К ночи государь прибыл в Тирасполь, куда выехал ему навстречу главнокомандующий действующей армиею, окруженный своим штабом. Произведя поутру смотр находившимся в этом городе войскам, император продолжал путь. В пограничной с Румыниею станции Унгены встретил его молдавский митрополит с духовенством, румынский префект и депутация от города Ясс. «Храни вас Бог, поддержите честь русского оружия!» — повторял Александр Николаевич офицерам частей, являвшихся ему на смотр по пути. В 11 часов вечера государь и его спутники достигли конечной цели путешествия — Кишинева, где была расположена главная квартира армии. На другой день, 12 апреля, император Александр, подписав манифест об объявлении войны Турции, отправился в собор. Долго молился он, стоя на коленях у иконостаса, затем сел на коня и выехал к войскам, собранным на скаковом поле. Там вручил он подлинный манифест преосвященному Павлу, епископу кишиневскому, который прочел его пред фронтом. В акте этом излагался весь ход дипломатических переговоров, имевших целью побудить Порту улучшить участь своих христианских подданных, и отказ ее исполнить требование, предъявленное ей от имени всех великих христианских держав. «Исчерпав до конца миролюбие наше, — так заключался манифест, — мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того требуют и чувство справедливости, и чувство собственного нашего достоинства. Турция отказом своим поставляет нас в необходимость обратиться к силе оружия. Глубоко проникнутые убеждением в правоте нашего дела, мы, в смиренном уповании на помощь и милосердие Всевышнего, объявляем всем нашим верноподданным, что наступает время, предусмотренное в тех словах наших, на которые единодушно отозвалась вся Россия. Мы выразили намерение действовать самостоятельно, когда мы сочтем это нужным и честь России того потребует. Ныне, призывая благословение Божие на доблестные войска наши, мы повелели им вступить в пределы Турции».89 Начался торжественный молебен. Государь, сойдя с коня, сам скомандовал: «Батальоны, на колени!» Коленопреклоненное войско с державным вождем своим во главе в благоговении внимало произнесенной преосвященным Павлом умилительной молитве о ниспослании русскому оружию победы и одоления над врагом. По возглашении многолетия, епископ окропил знамена святою водою. Подойдя к главнокомандующему, император крепко обнял его и поцеловал, потом снова сел на коня и пропустил войска церемониальным маршем. «Прощайте, до свидания! — говорил он проходившим мимо него полкам. — Возвращайтесь поскорее со славой! Поддержите честь русского оружия! Да хранит вас Всевышний!» Громкое «ура!» покрывало царские слова. С парада пехота отправилась на свои стоянки с музыкой и пением. Кавалерия прямо с плаца выступила в поход. Император остался в Кишиневе неделю, осматривая проходившие чрез этот город войска, походные госпитали и лазареты, всех ободряя своим участием, очаровывая милостивыми и ласковыми словами. Там получил он известия о щедрых пожертвованиях на военные надобности городских дум, дворянства и купечества обеих столиц, бессарабского дворянства и земства, а также письменное приветствие князя Карла Румынского «государю», который во все продолжение своего царствования принимал деятельное участие в национальном возрождении Румынии, августейшему потомку самодержавных монархов, которые столько раз оказывали Румынии во дни испытаний содействие своего могущества.90 17-го апреля, день рождения Александра Николаевича, отпраздновано богослужением в соборе, парадом и торжественным обедом, данным в честь его величества дворянством Бессарабской губернии в зале дворянского собрания. На обеде присутствовали: император, цесаревич, великий князь Владимир Александрович, к тому дню прибывший в Кишинев августейший главнокомандующий, блестящая свита государя, начальники частей и штаб действующей армии. Когда подали шампанское, император сказал, обращаясь к великому князю Николаю Николаевичу старшему: «Я душевно рад, что собственными моими глазами имел случай убедиться в отличном состоянии действующей армии и в том прекрасном направлении, которое ты сумел дать как твоему штабу, так и всем твоим многочисленным управлениям и войскам. Уверен, что ты исполнишь свой долг. Пью за здоровье главнокомандующего и его славной действующей армии!» — «Ваше величество, — ответил великий князь, — от лица моей армии передаю вам, что мы исполним свой долг до последней капли крови. За здоровье государя императора, ура!» 19-го апреля император выехал из Кишинева, на другой день посетил в Одессе батареи, возведенные на берегу моря для обстреливания рейда, и смотрел на маневры миноносок; на третий, остановясь в Киеве, выслушал молебен в Печерской лавре и произвел смотр войскам; на четвертый к вечеру — прибыл в Москву. На вокзале Московско-Курской железной дороги его встретили за несколько минут до того прибывшие из Петербурга императрица и цесаревна. Царская семья ехала по ярко освещенным тысячами огней улицам первопрестольной столицы посреди несметного скопления умиленного и ликующего народа, оглашавшего ночь восторженными криками. Пред въездом в Кремль она, по обыкновению, остановилась у Иверской часовни и приложилась к чудотворной иконе Богоматери. Утром 23-го апреля государь принимал в Кремлевском дворце депутации московского дворянства и городской думы, поднесшие всеподданнейшие адреса. Выслушав их, государь произнес дрожащим от волнения голосом: «Шесть месяцев тому назад в этих самых стенах, посреди нашего древнего родного Кремля, я выразил вам мои надежды на мирный исход политических дел на Востоке. Я желал донельзя щадить дорогую русскую кровь; но старания мои не увенчались успехом. Богу угодно было решить дело иначе. Манифест мой, подписанный 12-го апреля в Кишиневе, возвестил в России, что минута, которую я предвидел, для нас настала, и вся Россия, как я ожидал, откликнулась на мой призыв. Москва первая подала в том пример и вполне оправдала мои надежды. Сегодня я счастлив, что могу вместе с государынею императрицею благодарить все сословия Москвы от глубины души за их истинные патриотические чувства, которые они доказали уже не одними словами, но делом. Могу сказать по совести, что их пожертвования превзошли мои ожидания. Да поможет нам Бог исполнить наш долг, и да будет Его благословение на наших славных войсках, идущих на бой за веру, царя и отечество!» Вслед за приемом депутаций состоялся высочайший выход с Красного крыльца в Успенский собор. Посетив Троицкую лавру и помолясь у раки преподобного Сергия, царственная чета 25-го апреля возвратилась в Петербург. Столица готовила царю торжественную и задушевную встречу. Войска были расставлены шпалерами по Невскому проспекту; генералы и офицеры гвардии собрались на Николаевском вокзале. Выйдя из вагона, государь обратился к ним со следующими словами: «Я привез вам, господа, поклон от главнокомандующего, который очень жалеет, что вы не с ним, но я еще надеюсь, что и вам удастся принять участие в походе, и уверен, что вы сумеете поддержать славу русской армии». Император прибавил, что великий князь Николай Николаевич старший находился уже в огне у Браилова, где пять турецких броненосцев обстреливали город, не причинив, впрочем, никакого вреда, и что войска действующей армии представились ему в самом блестящем состоянии, несмотря на дурные дороги и ненастную погоду. Петербургское дворянство и городское общество спешили также представить монарху сочувственные адреса. На приветствие городского головы и депутации от думы государь отвечал следующими словами: «Благодарю вас, господа, за выраженные вами чувства. Я был уверен, что после слов, сказанных мною в Москве, и моего манифеста вы проявите те чувства, которые мне отрадно видеть в вас. Вы знаете, что мною было сделано все от меня зависящее, чтобы дело решилось мирным путем, для избежания пролития дорогой мне русской крови и чтобы устранить замешательства промышленности. Всевышнему угодно было указать пути для достижения цели, и нам остается лишь уповать на милость Божию, чтобы цель наша была достигнута скорее. Выраженные вами чувства радуют меня тем более, что я вижу в них не одни лишь слова, но дело. Пожертвование ваше облегчит положение жертв, неизбежных в таком деле. Душевно благодарю вас и поручаю вам выразить мою благодарность всему городскому обществу». К этим словам императрица, пожелавшая также принять думскую депутацию, прибавила следующее: «Значительное пожертвование от города С.-Петербурга на военные потребности, предоставленное городскою думою в мое распоряжение, дает мне новый случай выразить мою сердечную благодарность. Я высоко ценю то чувство, которое руководило вами при назначении этого щедрого пожертвования. В чувствах ваших и в готовности на жертвы я никогда не сомневалась. От всей души благодарю вас и, в лице вашем, весь город». В тех же выражениях благодарили император и императрица петербургское дворянство за крупное пожертвование в пользу жен и детей, пострадавших от войны. В самый день отъезда государя в Кишинев, то есть за пять дней до обнародования манифеста об объявлении войны, канцлер возвестил великим державам о решении, принятом императором. В циркуляре его представителям России при иностранных дворах, как и в высочайшем манифесте, подробно изложен ход дипломатических переговоров и неуспешный их исход. «Отказ Порты и побуждения, на коих он основан, — писал князь Горчаков, — не оставляют никакой надежды на то, что она примет в уважение желания и советы Европы, и не дают никакого ручательства в том, что предложенные для улучшения участи христианского населения реформы будут введены; они делают невозможным мир с Черногорией и выполнение условий, которые могли бы привести к разоружению и умиротворению. При таких обстоятельствах попытки к примирению теряют всякую вероятность успеха и остается одно из двух: или допустить продолжение положения дел, признанного державами несовместным с их интересами и интересами Европы вообще, или же попытаться достигнуть, путем понуждения, того, чего единодушные усилия кабинетов не успели получить от Порты путем убеждения». Следовало сообщение, что русский император решился принять на себя совершение дела, к выполнению которого вместе с собою приглашал он все великие державы, и повелел своим войскам переступить границы Турции. «Возлагая на себя это бремя, — заключал циркуляр, — наш августейший монарх выполняет тем самым долг, налагаемый на него интересами России, мирное развитие которой задерживается постоянными смутами на Востоке. Его императорское величество сохраняет уверенность, что, с тем вместе, он действует соответственно чувствам и интересам Европы».91 11-го апреля русский поверенный в делах в Константинополе нотою известил Порту, что вследствие отказа ее подчиниться требованиям великих держав ему предписано порвать с нею дипломатические сношения и оставить Константинополь, в сопровождении всех чинов императорского посольства и русских консулов в Турции. К этому сообщению он присовокупил, что обязан, во исполнение высочайшего повеления, предупредить Порту, что на нее падет тяжкая ответственность в случае, если подвергнутся опасности не только русские подданные, но и вообще христиане, подданные султана или иностранных держав в какой бы то ни было местности Оттоманской империи. 12-го апреля князь Горчаков уведомил турецкого поверенного в делах в Петербурге о происшедшем разрыве и отправил к нему паспорта для выезда из России как его самого, так и прочих чинов оттоманского посольства. Наконец, 12-го мая Сенат обнародовал высочайшее повеление с изложением правил, которыми во все продолжение войны русские власти должны были руководствоваться в отношении как неприятеля и его подданных, так и нейтральных государств и их уроженцев. Правилами этими устанавливалось: 1) разрешение турецким подданным свободного проживания и мирных занятий в пределах России под защитою действующих законов; 2) дозволение турецким торговым судам, застигнутым объявлением войны в русских портах, свободно выходить в море в продолжение срока, достаточного для нагрузки товаров, не составляющих военной контрабанды; 3) право подданных нейтральных государств продолжать беспрепятственно торговые сношения с русскими портами и городами под условием соблюдения законов империи и начал международного права; 4) военные власти обязаны принимать все меры с целью обеспечить свободу законной торговли нейтральных государств, насколько она допускается условиями военных действий; 5) подтверждается сила декларации Парижского конгресса по морскому праву об отмене каперства, о праве нейтрального флага покрывать неприятельский груз и о нейтральных товарах, не подлежащих захвату под неприятельским флагом — за исключением военной контрабанды, а также об обязанности лишь действительной блокады неприятельского берега, причем постановления эти предписано применять ко всем нейтральным державам, не исключая и тех, которые, подобно Испании и Северо-Американским Соединенным Штатам, не присоединились к Парижской декларации 1856 года; 6) в точности определены предметы, составляющие военную контрабанду и подлежащие захвату на нейтральных судах, если они предназначены в неприятельский порт; 7) нейтральные суда, которые занимаются перевозкою неприятельских войск, неприятельских депеш и переписки, поставкою и подвозом неприятелю военных припасов, не только захватываются, но и конфискуются; 8) военное начальство обязывается не препятствовать судоходству и законной торговле на Дунае и его берегах, подвергая их лишь тем временным стеснениям, которые являются неизбежным последствием войны; 9) оно должно оказывать особенное покровительство сооружениям, работам и личному составу Европейской Дунайской комиссии; 10) оно обязано уважать постановления Женевской конвенции 1864 года относительно неприкосновенности неприятельских госпиталей, походных лазаретов и врачебного персонала под условием соблюдения взаимности со стороны неприятеля; 11) в силу петербургской декларации 29-го ноября 1868 года, воспрещается употребление разрывных снарядов весом менее 400 граммов; 12) ввиду смягчения бедствий войны и с целью согласовать, по мере возможности и под условием взаимности, военные действия с требованиями человеколюбия, военное начальство должно сообразоваться в своих распоряжениях с общим духом начал, заявленных брюссельскою конференциею 1874 года, насколько они применимы к Турции и к целям настоящей войны. Объявление Россиею войны Турции, давно уже казавшееся неизбежным, тем не менее произвело сильное впечатление в Европе. В ожидании его великие державы спешили возвратить в Константинополь своих послов. Англия заменила сэра Генри Эллиота — Лайярдом, Германия барона Вертера — князем Рейсом; прочие державы отправили на Босфор прежних своих представителей. Испуганная Порта обратилась к державам, подписавшим договор 1856 года, с просьбою, на основании VIII статьи этого договора, взять на себя посредничество между нею и Россиею, но просьба эта не была уважена, вследствие заявления князя Горчакова, что о мире теперь думать поздно, что прошло время для хитростей и фразеологии и что наступила пора для действия.92 Все европейские державы издали декларации о своем нейтралитете, которые сопровождались более или менее определенными пояснениями. Франция заявила, что единодушное чувство, одушевляющее как страну, так и ее представителей, дальнее расстояние ее от театра борьбы и главнейшие ее интересы побуждают ее держаться строгого невмешательства, от которого она отступит лишь в тот день, когда обстоятельства дозволят общему действию Европы подготовить и облегчить восстановление мира.93 О решении своем объявить Порте войну император Александр известил императора Вильгельма собственноручным письмом. Германский император ответил на него выражением своей непоколебимой дружбы к государю, сердечного расположения к боевым своим товарищам русской армии, пожелания ей успехов, а также сочувствия делу освобождения турецких христиан. Отправление Рейса послом в Константинополь князь Бисмарк объяснил необходимостью охранять там интересы не только Германии, но и России, подданные которой, оставшиеся в Турции, вверены попечению германских дипломатических и консульских представителей.94 По поводу отъезда императора Александра в действующую армию немецкий канцлер выразил нашему послу в Берлине полное удовольствие и повторил уверения в дружественном и прямодушном расположении к России, но при этом случае высказал также надежду, что по одержании победы Россия покажет себя умеренною и великодушною к противнику, прибавив, что как только двор наш пожелает завести речь о мире, то Рейс может содействовать ему в том в Константинополе, разумеется, только с нашего согласия. Поступить иначе было бы со стороны Германии предательством. Задача ее, прежде всего, поддержать дружбу со старыми испытанными друзьями. «Положитесь, — говорил Бисмарк, — на наше полное прямодушие (notre loyauté complète), что бы вам и откуда бы ни внушали на этот счет».95 Австро-венгерскому правительству пришлось успокаивать общественное мнение, встревоженное вступлением русских войск в Турцию и войною, вспыхнувшею в ближайшем соседстве с Дунайскою монархиею. На запросы в палатах австрийские и венгерские министры отвечали, что венский двор употребил все усилия, чтобы русско-турецкая война не обратилась в общеевропейское столкновение, и что он сохранил за собою право повлиять на последствия войны и на окончательное устройство Востока в той мере, которая обусловливается географическим положением Австро-Венгрии и политическими ее интересами. В тех же видах граф Андраши обратился к правительствам русскому и турецкому с требованием не стеснять свободы плавания по Дунаю свыше того, что окажется безусловно необходимым для военных надобностей, и получил из Петербурга и Константинополя вполне удовлетворительные ответы. Еще ранее объявления войны и даже до подписания конвенций венский двор в пояснительной депеше на имя своего представителя в Петербурге так определял условия приведения в исполнение тайного своего уговора с Россией: «Факт войны, вспыхнувшей между Россиею и Портою, по нашему мнению, не вызовет еще введения в действие условленных между нами территориальных перемен. Но так же точно нам нельзя поставить исключительно в зависимость от распада Оттоманской империи приведение в исполнение обоюдных обязательств. Как, в самом деле, определить этот распад? Империя не разрушается в один день. Как же обозначить степень разложения, при котором падение станет осязательным? Одним оно представится при первом, другим — только при втором кризисе. Вывод тот, что осуществление нашего уговора зависит не от одного только факта войны, но и от земельных изменений, вызванных либо войною, либо разрушением Оттоманской империи. Такова была наша точка зрения в Рейхштадте; такова она и теперь».96 Впрочем, в Вене предпочитали, чтобы война привела к окончательному разрешению Восточного вопроса, другими словами — к предвиденному в Рейхштадте падению Оттоманского владычества в Европе, в случае которого Австро-Венгрия без всяких затруднений вступила бы в обладание выговоренным ею земельным вознаграждением в Боснии и Герцеговине. «Неужели вы думаете, — говорил граф Андраши русскому поверенному в делах, — что территориальное status quo ante еще возможно? Что черногорцы откажутся от расширения? Что румыны не потребуют вознаграждения? Что греки покинут Фессалию, в которую готовы уже вторгнуться. Император, ваш государь, один настолько велик, что может действовать с благородным бескорыстием. Все ему удивляются, но кто же дерзнет подражать ему? Что меня касается, то я уже давно предвижу конец Турции. Я, конечно, предпочел бы, чтобы она дошла до него сама, путем внутреннего разложения. Но коль скоро война началась, нужно, чтобы она привела к серьезному и прочному результату. Не честолюбия ради потребовали мы свою долю вознаграждения, а единственно для обеспечения интересов монархии, угрозою которым является образование новых государств в ее соседстве. Общественное мнение по сю, как и по ту сторону Лейты, не расположено в пользу земельных приобретений, но они-то и составляют главное побуждение моей политики и тех отношений, в которые Австро-Венгрия стала к России».97 С нескрываемыми досадою и раздражением относилась к России одна только Англия. Сент-джемский кабинет оспаривал заключение русского циркуляра о войне; он не соглашался с высказанным князем Горчаковым мнением, что ответ Порты на сообщенный ей лондонский протокол не оставил ни малейшей надежды на подчинение ее воле и требованиям христианских держав и делал невозможным заключение мира с Черногорией и взаимное разоружение. Еще менее допускали министры королевы Виктории, что, объявив войну Турции, Россия действовала в согласии с чувствами и интересами Европы. Лорд Дерби прямо выразил мысль, что, поступая таким образом Россия нарушает обязательство, наложенное на нее VIII статьей Парижского трактата. «Начав действовать против Турции за свой собственный счет, — писал он, — и прибегнув к оружию без предварительного совета со своими союзниками, русский император отделился от европейского соглашения, которое поддерживалось доселе, и в то же время отступил от правила, на которое сам торжественно изъявил согласие. Невозможно предвидеть все последствия такого поступка».98 Выслушав эти резкие замечания из уст великобританского посла, князь Горчаков отвечал, что, желая избежать раздражающей полемики; которая ни в каком случае не может повести к добру, он оставит английскую депешу без ответа.99 Но этим сообщением не ограничился лондонский двор. Узнав о предстоявшем отъезде в Петербург русского посла графа Шувалова, лорд Дерби вручил ему ноту, в которой, «во избежание недоразумений», перечислил те пункты, распространение на которые военных действий затронуло бы интересы Англии и повлекло бы за собою прекращение ее нейтралитета и вооруженное вмешательство в войну России с Турцией. То были: Суэцкий канал, Египет, Константинополь, Босфор и Дарданеллы, наконец, Персидский залив.100 Для успокоения общественного мнения Англии министр иностранных дел королевы требовал положительного ответа на свое сообщение.101 Желание его было исполнено. С высочайшего соизволения князь Горчаков поручил графу Шувалову передать лорду Дерби, что Россия не намерена ни блокировать, ни заграждать Суэцкого канала, ни угрожать ему каким бы то ни было образом, почитая его международным сооружением, важным для всемирной торговли; что хотя Египет и является составною частью Оттоманской империи, а египетские войска участвуют в войне против России, но ввиду того что в Египте замешаны европейские интересы и, в особенности, интересы Англии, Россия не включит эту страну в сферу своих военных операций; что, не предрешая хода и исхода войны, Россия признает во всяком случае, что участь Константинополя составляет вопрос, представляющий общий интерес, который может быть разрешен только общим соглашением, и что если возбудится вопрос о принадлежности этого города, то он не может принадлежать ни одной из европейских держав; что проливы, хотя оба берега их и принадлежат одному государю, являются истоком двух обширных морей, в которых заинтересованы все державы, а потому следует, при заключении мира разрешить этот вопрос с общего согласия на основаниях справедливых и действительно обеспеченных; что русское правительство не посягнет ни на Персидский залив, ни на какой-либо иной путь в Индию. Императорский кабинет, заявлял канцлер, вообще не распространит войну за пределы того, чего требует цель войны, громко и ясно возвещенная императором. Он будет уважать интересы Англии, доколе та станет соблюдать нейтралитет, в надежде, что и Англия примет во внимание интересы России, заключающиеся в том, чтобы положить конец бедственному состоянию турецких христиан и вызываемым им непрерывным кризисам, одинаково влияющим на внутреннее, как и на внешнее положение России. Улучшение их участи не противно ни одному из европейских интересов. Император Александр не положит оружия, пока цель эта не будет достигнута и обеспечена надлежащим образом.102 Так, все великие державы Запада заняли выжидательное положение к начинавшейся войне. Из христианских государств Балканского полуострова одна только Черногория выступила как деятельная союзница России. В самый день объявления войны князь Николай возобновил военные действия против турок. Румыния не последовала его примеру. Она, хотя и заключила с нами конвенцию о свободном пропуске русских войск чрез ее владения, но лишь после того, как обращение ее к великим державам о нарушении ее нейтралитета осталось без отклика. По вступлении русских войск в Румынию румынские войска не соединились с ними, но отступили и сосредоточились в западных областях княжества. Лишь после того, как Порта объявила Румынии войну, румынские палаты 10-го мая провозгласили княжество независимым, а князь Карл оказал главнокомандующему русской действующей армии, перенесшему свою главную квартиру в город Плоешти, почетный и радушный прием. Сербия и Греция не двинулись. Об удержании их в нейтральном положении усердно хлопотала английская дипломатия. В Белграде и в Афинах находили более выгодным и безопасным ждать, какой оборот примут события на театре войны, не без задней мысли воспользоваться ими со временем в смысле национальных вожделений. Впрочем, императорский кабинет не только не искал побудить правительства Румынии, Сербии и Греции к деятельному участию в войне, но даже предпочитал, чтобы они не участвовали в поединке России с Турцией. Князь Горчаков, усилиям которого не удалось предотвратить войну, лично ему несочувственную, полагал, что во избежание постороннего вмешательства в военных операциях следует ограничиться самым необходимым, не заходить слишком далеко, не давать войне разрастаться, словом, вести ее «умеренным образом». Целью войны, рассуждал он, должно быть понуждение султана к дарованию своим христианским подданным прав и преимуществ, выговоренных в их пользу Европою, отнюдь не распад Оттоманской империи и окончательное разрешение Восточного вопроса. Для этой цели достаточно русских сил, и всякое участие в войне христианских балканских государств может только затруднить ее достижение, не говоря уже об опасности вызвать вмешательство западных держав и таким образом зажечь пожар, который распространился бы за пределы Балканского полуострова и пламя которого охватило бы всю Европу, весь мир. Умеренный способ ведения войны русский канцлер считал единственным средством удержать страны Запада в состоянии нейтралитета, а для того чтобы сломить упорство Турции, две или три наши победы над турками представлялись ему вполне достаточными. Исходя из этих соображений, в советах императора Александра русская дипломатия настаивала и теперь, как в 1828 году, на том, чтобы задунайский поход предпринят был силами, которые большинство русских военачальников признавало далеко не отвечающими силам противника. Но, уступая убеждениям главнокомандующего действующею армиею и прочих призванных на совещание генералов, государь в бытность свою в Кишиневе повелел, в дополнение к произведенной в ноябре 1876 года мобилизации четырех корпусов, составляющих дунайскую армию, мобилизовать семь пехотных и две кавалерийские дивизии с их артиллерией и одну саперную бригаду, а в мае 1877 года мобилизована еще одна пехотная дивизия для подкрепления закавказских войск. Впрочем, и с этими силами предполагалось не переносить войны за Балканы, если только Порта станет просить мира ранее, чем будет предпринято это движение. В таком случае, по мнению князя Горчакова, мир мог бы состояться на следующих условиях: Болгария до Балкан будет возведена на степень вассального, но автономного княжества, за ручательством Европы; из нее будут удалены турецкие войска и чиновники, крепости будут срыты, установлено самоуправление и заведена народная милиция; южной Болгарии по ту сторону Балкан и всем прочим христианским областям Оттоманской империи державы выговорят наилучшие гарантии правильной администрации; Черногория и Сербия получат земельное приращение, определенное с общего согласия великих держав; Боснии и Герцеговине будут дарованы учреждения, признанные отвечающими их внутреннему положению и обеспечивающими им хорошее управление из туземцев, причем Австро-Венгрии предоставлен будет преобладающий голос в устройстве их участи; Сербия как и Болгария, останется в вассальном отношении к султану, но от держав будет зависеть настоять пред Портою на признании независимости Румынии; Россия не потребует для себя другого вознаграждения, кроме возвращения ей части Бессарабии до Дуная, отторгнутой от нее в 1856 году, и уступки Батума; вознаграждением Румынии может служить в таком случае или признание ее независимости, или, если она останется вассальною, — часть Добруджи; если Австро-Венгрия потребует вознаграждения и для себя, то Россия не воспротивится тому, чтобы она искала его в Боснии и Герцеговине. Эти условия мира и обязательство не переступать за Балканы, если Порта своевременно выразит на них согласие, были доверительно сообщены дворам берлинскому, венскому и лондонскому с предупреждением, что в случае отклонения их Портою Россия должна будет вести войну до тех пор, пока не вынудит Турцию к миру. Графу Шувалову поручено было заявить лорду Дерби, что цель России — положить конец смутам, столь часто повторяющимся на Востоке, с одной стороны, убедив турок в перевесе своих сил, так чтобы они впредь уже не смели вызывать ее на бой; а с другой — обеспечить турецких христиан, и в особенности болгар, от злоупотреблений турецкой администрации. Цель Англии — поддержать начало целости Оттоманской империи и неприкосновенность Константинополя и проливов. Обе эти цели петербургский кабинет не признавал несогласуемыми. От Англии зависит, утверждал он, воздействием на Порту и склонением ее к миру предупредить переход русских войск за Балканы и окончательный распад Оттоманской империи.103 Между тем военные действия открылись на обоих театрах войны в самый день ее объявления. 12-го апреля Дунайская армия перешла чрез Прут четырьмя колоннами под начальством генералов: барона Дризена, Ванновского, Радецкого и князя Шаховского, а передовой отряд полковника Струкова занял Барбошский мост на Серете, близ Галаца. В тот же день войска Кавказской армии вступили в Малую Азию, также в четырех колоннах, которыми начальствовали генералы: Лорис-Меликов, направившийся к Карсу, Тергукасов — к Баязету, Девель — к Ардагану и Оклобжио — к Батуму. Первые действия русских войск как в Европе, так и в Азии ознаменовались блестящими успехами. В продолжение мая Дунайская армия, заняв левый берег Нижнего Дуная, сосредоточилась в окрестностях Бухареста, кавалерия же расположилась вдоль по Дунаю от впадения в него Ольты до Килии. Главная квартира перенесена была в Плоешти. Прибывшая к Браилову осадная артиллерия открыла перестрелку с турецкою артиллериею, находившеюся по ту сторону Дуная. Удачными выстрелами ее затоплен турецкий броненосец. Другой неприятельский броненосец взорван с миноносного катера лейтенантами Дубасовым и Шестаковым. Минные заграждения устроены на Нижнем Дунае у Браилова, на Среднем — между Парашаном и Корабией. В Малой Азии крепости Ардаган и Баязет взяты приступом, после чего приступлено к стратегическому обложению Карса. Император Александр горел нетерпением быть личным свидетелем боевых подвигов доблестных своих войск. 21-го мая, в 11 часов вечера, он, сопровождаемый цесаревичем и великим князем Сергием Александровичем, выехал из Царского Села в действующую армию. В свите государя находились: канцлер князь Горчаков, министры: императорского двора и военный, шеф жандармов и несколько генерал-адъютантов, генерал-майоров свиты и флигель-адъютантов. Вечером 24-го мая царский поезд в Унгенах переступил за русскую границу. В Яссах встретили государя румынские первый министр Братиано и министр иностранных дел Когальничано и митрополит Алексий в полном облачении; в Браилове на другой день — августейший главнокомандующий, великие князья: Владимир Александрович и Николай Николаевич младший, начальники частей и главные чины штаба, а также генералы и офицеры, отличившиеся в делах с неприятелем и уже получившие Георгиевские кресты и другие боевые отличия. Обняв брата и поблагодарив военных чинов за проявленную храбрость, государь продолжал путь в Плоешти — главную квартиру действующей армии, куда и прибыл в тот же вечер. На следующий день приехал приветствовать государя в Плоешти князь Карл Румынский, вручивший ему почетный рапорт о состоянии румынских войск. Император принял его во дворе отведенного его величеству дома в цепи Гогенцоллернского ордена, окруженный всеми бывшими с ним великими князьями и блестящею многочисленною свитою, по представлении которой государь и князь удалились в дом. Оставшись наедине с князем, Александр Николаевич сказал, что Румыния может ожидать от него только всего лучшего; что он долго надеялся на возможность предотвратить войну, но раз до нее дошло дело, то у него перед глазами одна цель: улучшение участи всех христиан Востока; что Румыния кое-чем обязана России в прошлом и что поэтому его вдвойне радует доброе согласие между его армиею и румынским населением. Князь Карл отвечал, что ждет от войны обеспечения независимости Румынии и возможности для его войска высоко поднять честь ее принятием участия в войне. Князь Карл присутствовал при джигитовке царского конвоя и завтракал у императора, который, прощаясь, снова подтвердил, что пребывание его в Румынии принесет стране полезные плоды и что он на другой же день посетит князя в Бухаресте, тем более что желает поскорее увидать княгиню Елизавету, о пребывании которой при русском дворе он сохранил самые приятные воспоминания. 27-го мая в полдень император Александр прибыл в Бухарест в сопровождении великих князей, канцлера и всей своей военной свиты. Князь и княгиня встретили его на вокзале железной дороги. Обойдя при звуках русского народного гимна почетный караул румынских войск, государь выслушал приветственную речь председателя палаты депутатов и бухарестского городского головы Россети, назвавшего его в ней «Освободителем Румынии», после чего последовало представление румынских министров и высших военных и гражданских чинов. Под руку с княгинею император направился к экипажу. Следование его по улицам румынской столицы было поистине триумфальным шествием. Румынский народ, веками привыкший видеть в русском царе — по характерному выражению князя Карла — «высшее олицетворение могущества и величия на земле», встречал его восторженными криками, усыпая путь его цветами. Во дворце состоялся фамильный завтрак для государя и великих князей. Свита завтракала за гофмаршальским столом; Когальничано провозгласил здоровье императора; князь Горчаков отвечал тостом за князя. Проводив дорогого гостя на вокзал, князь и княгиня отправили следующую телеграмму в Царское Село императрице Марии Александровне: «Сегодня мы имели счастье принять императора и великих князей. Пили за здоровье вашего величества и выражали самые горячие пожелания исполнению ваших задушевнейших желаний. Неиссякаемая доброта императора нас глубоко тронула, и вместе со всей страною мы почитаем этот прекрасный день за одно из наших счастливейших воспоминаний. Карл. Елизавета». Ответ государыни гласил: «Я крайне тронута вашею доброю памятью и благодарю вас за то, что вы приобщили меня ощущениям этого дня, о котором император также сохранит самое лучшее воспоминание. Поймите выражение и моей признательности за сочувствие, оказываемое вами деятельности нашего Общества попечения о раненых. Мария». В продолжение месяца, проведенного в Плоешти, Александр Николаевич часто принимал румынскую княжескую чету у себя и не раз сам посещал ее в Бухаресте. Августейший гость и хозяева вынесли из этих посещений самые приятные и радужные впечатления.104 Долго еще половодье на Дунае не дозволяло предпринять переправы чрез эту реку. Между тем, государя занимал пересмотр важных политических вопросов. По прибытии в армию он скоро убедился, что принятое в Петербурге решение не переступать за черту Балкан и удовольствоваться согласием Порты на разделение Болгарии на две области, из которых та, что расположена к северу от Балканской цепи, составила бы автономное княжество, а вторая осталась бы под непосредственною властью султана, — не отвечает побуждениям, вызвавшим войну, потому что при этих условиях пришлось бы оставить под турецким владычеством тех именно болгар, которые наиболее пострадали от насилия и произвола мусульман. В этом смысле поручено было русским послам объясниться с кабинетами берлинским, венским и лондонским, предупредив их, что по зрелом размышлении русский двор находит, что Болгария по обе стороны Балкан должна составить одну область, состоящую в вассальных отношениях к Порте, но пользующуюся полною самостоятельностью внутреннего управления.105 Князь Горчаков все-таки настоял на том, чтобы устранить деятельное участие в войне вооруженных сил Румынии. В разговорах своих с великим князем-главнокомандующим князь Карл выражал страстное желание приобщить свои молодые войска к освободительному подвигу русской армии, и Николай Николаевич был не прочь от принятия такого существенного подкрепления в 50 000 человек. Но по требованию канцлера он должен был поставить такие условия и в такой форме, которые заживо задели самолюбие румынского князя. В ноте, сообщенной бухарестскому правительству дипломатическою канцеляриею главнокомандующего еще до приезда государя в главную квартиру, было заявлено, что Россия не приглашает Румынию присоединить свои войска к ее армии по перенесении войны за Дунай; что она в них не нуждается, располагая сама более чем достаточными силами для достижения возвышенной цели войны; что к тому же безопасность Румынии не требует нападения ее на Турцию; но что, если в силу каких-нибудь других личных соображений, не высказываемых румынским правительством, оно почитает за долг чести принять участие в войне, то, возможно, это лишь под условием поставления румынских войск под верховное начальство главнокомандующего русскою армиею и действия их согласно его видам и по его приказаниям и распоряжениям.106 Князь Карл отвечал, что войска его пойдут в бой не иначе, как сосредоточенными под личным его начальством, а потому и было решено, что они ограничатся охраною левого берега Дуная и обстреливанием правого, не переходя за реку. Обстоятельство это не нарушило, впрочем, самых дружественных отношений, установившихся между князем Румынским и великим князем Николаем Николаевичем, заметившим ему по этому поводу, что «дипломатия вообще мешается в дела, до нее не касающиеся». Князю Милану, приехавшему в Плоешти в сопровождении своего первого министра Ристича, чтобы приветствовать русского императора, просто объявлено, чтобы Сербия не двигалась и не помышляла о каком-либо участии в войне. Местом перехода главных русских сил чрез Дунай, в глубочайшей тайне, избрана главнокомандующим Зимница, местечко, расположенное на левом берегу реки против лежащего на правом берегу болгарского города Систова. Дабы отвлечь внимание неприятеля от этого пункта, в ночь на 10-е июня передовой отряд 14-го корпуса успешно переправился чрез Нижний Дунай у Галаца и занял на турецком берегу высоты Буджака. В тот же день государь отправился в Галац, куда прибыл 10-го июня в пять часов утра. Первым вопросом его было: «Сколько жертв стоила эта переправа?» Узнав, что раненые офицеры и нижние чины отвезены в Галацкий госпиталь, император пожелал немедленно навестить их. С полными слез глазами утешал он увечных и страждущих воинов, благодарил за службу и за пролитую кровь; роздал им кресты и другие награды, щедро одаряя их и деньгами. С этого дня и до самого отъезда из армии посещение госпиталей и лазаретов сделалось главною заботою государя. Он являлся в них ангелом-утешителем, ободряя раненых, ласково беседуя с ними, расспрашивая о их желаниях и нуждах, осыпая выражениями царской милости как их, так и санитарный персонал, врачей и сестер милосердия, с неутомимым рвением совершая человеколюбивый свой подвиг. В Галаце и Браилове император Александр присутствовал при посадке на суда остальных частей 14-го корпуса, переправлявшихся на правый берег Дуная и скоро занявших без выстрела Мачин, Тульчу и Исакчу. По возвращении в Плоешти вечером того же 11-го июня император подписал воззвание на болгарском языке, которое войска наши, перешедшие Дунай, должны были распространить посреди христианского населения Болгарии. «Болгаре, — гласило оно, — мои войска перешли Дунай и вступают ныне на землю вашу, где уже не раз сражались они за облегчение бедственной участи христиан Балканского полуострова. Неуклонно следуя древнему историческому преданию, всегда черпая новые силы в заветном единомыслии всего православного русского народа, мои прародители успели в былые годы своим влиянием и оружием последовательно обеспечить участь сербов и румын и вызвали эти народы к новой политической жизни. Время и обстоятельства не изменили того сочувствия, которое Россия питала к единоверцам своим на Востоке. И ныне она с равным благоволением и любовью относится ко всем многочисленным членам великой христианской семьи на Востоке. На храброе войско мое, предводимое моим любезным братом, великим князем Николаем Николаевичем, повелениями моими возложено — оградить навеки вашу народность и утвердить за вами те священные права, без которых немыслимо мирное и правильное развитие вашей гражданской жизни. Права эти вы приобрели не силою вооруженного сопротивления, а дорогою ценою вековых страданий, ценою крови мучеников, в которой так долго тонули вы и ваши покорные предки. Жители страны Болгарской! Задача России — созидать, а не разрушать. Она призвана Всевышним Промыслом согласить и умиротворить все народности и все исповедания в тех частях Болгарии, где совместно живут люди разного происхождения и разной веры. Отныне русское оружие оградит от всякого насилия каждого христианина; ни один волос не спадет безнаказанно с его головы; ни одна крупица его имущества не будет без немедленного возмездия похищена у него мусульманином или кем другим. За каждое преступление беспощадно последует законное наказание. Жизнь, свобода, честь, имущество каждого христианина, к какой бы церкви он ни принадлежал, будут одинаково обеспечены. Но не месть будет руководить нами, а сознание строгой справедливости, стремление создать постепенно право и порядок там, где доселе господствовал лишь дикий произвол». Следовало обращение к мусульманам, живущим в Болгарии. Русская власть, — внушалось им, — не будет возмещать содеянных ими жестокостей и преступлений над согражданами-христианами, если только они чистосердечно признают суд Божий, над ними совершающийся, и безусловно покорятся русским властям. Под этим условием обещалось, что вера их останется неприкосновенною и будут охраняемы жизнь, достояние и честь как их, так и их семейств. Христиане Болгарии также приглашались явить пример христианской любви, забыть старые домашние распри, сплотиться вокруг русского знамени и, содействуя и всеми силами помогая успехам русского оружия, служить прочному возрождению болгарского края. Воззвание заключалось следующими словами: «По мере того как русские войска будут подвигаться во внутрь страны, турецкие власти будут заменяемы правильным управлением. К деятельному участию в нем будут немедленно призваны местные жители под высшим руководством мною установленной для сего власти, и новые болгарские дружины послужат ядром местной болгарской силы, предназначенной к охранению всеобщего порядка и безопасности. Готовностью честно служить своей родине, бескорыстием и беспристрастием в исполнении этого высокого служения — докажите вселенной, что вы достойны участи, которую Россия столько лет, с таким трудом и пожертвованиями для вас готовила! Слушайтесь русской власти, исполняйте в точности ее указания. В этом ваша сила и спасение. Смиренно молю Всевышнего, да дарует нам одоление над врагами христианства и да ниспошлет свыше благословение свое на правое дело.107 Александр».