Меню
Назад » »

С.С. ТАТИЩЕВ / ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ (48)

Особое совещание согласилось со всеми доводами министра, за исключением одного, постановив, что во всех начальных народных училищах преподавание должно происходить непременно на русском языке. В одобренном им проекте полагалось: поощрения и пособия со стороны правительства по мере средств оного назначать училищам, учреждаемым обществами, частными лицами и духовенством при наблюдении за всеми помянутыми училищами со стороны правительства и оставляя за последним учреждение казенных школ в тех только случаях, когда это будет признано нужным; для такого наблюдения и раздачи пособий учредить губернские и уездные училищные советы, в которых соединить участие всех ведомств и православного духовенства в заведовании начальными народными школами; подчинить этим советам как школы Министерства народного просвещения, так и Министерств государственных имуществ, внутренних дел, удельного, горного и духовного ведомств и все вообще воскресные школы. Особый сверхсметный кредит на пособия народным училищам исчислен на первый год в 100 000 рублей, на второй в 200 000, на третий и последующие в 300 000. По изъявлении на это согласия министром финансов, составлен окончательный проект положения о народных начальных училищах, доложенный государю в Совете министров и с высочайшего соизволения в июле 1863 года внесенный на рассмотрение в Государственный Совет. Между тем, некоторые их губернских дворянских собраний, а именно нижегородское и с.-петербургское, по поводу введения в действие положений о земских учреждениях выразили мысль, что народные школы следовало бы подчинить этим учреждениям. С мнением этим согласился главноуправляющий II отделением Собственной его величества канцелярии, барон Корф на заключение которого министр народного просвещения еще ранее представления в Государственный Совет, передал проект положения о начальных народных училищах. Барон Корф находил, что предложенные училищные советы, как губернские, так и уездные, будут лишь подобием и повторением существующих уже у нас многочисленных и разнородных местных комитетов и комиссий, общий характер которых составляет бюрократическое направление, т. е. форма, лишенная жизни в большей части случаев; что в членах училищных советов невозможно, по самому их положению, предполагать такое же знакомство с местными потребностями, как в представителях земства, и еще менее может быть речь о сравнении между теми и другими в отношении к средствам для устройства и поддержания народных училищ; что члены предложенных советов превосходили бы представителей земства лишь в отношении к педагогическим познаниям и опытности, но что недостаток этот легко устранить приглашением в заседания земских собраний по делам народного образования, на правах членов, лишь представителей учебного и духовного ведомств. По всем этим соображениям, заключал барон Корф, он признает, что земские учреждения представили бы более ручательств в успехе данного дела, нежели предложенные училищные советы. Тот же взгляд развивал и защищал в Государственном Совете один из предшественников Головнина, Ковалевский. Настаивая на предоставлении земским учреждениям попечения о народном образовании, бывший министр народного просвещения обусловливал мнение это необходимостью для русского общества принять деятельное участие в этом деле как для воспособления правительству в финансовом отношении, так и для того чтобы развить в нем самом начала хозяйственного самоуправления и возбудить энергию к общественным делам, уснувшую от беспрерывно и везде продолжавшейся над ним опеки, породившей в нем апатию и привычку все валить на правительство. «Если общество, — рассуждал Ковалевский, — будет призвано принять ближайшее участие в учреждении народных школ, то, естественно, ему же, в лице его представителей, земских учреждений, следует предоставить и наблюдение за ними, тем более что на такое наблюдение у самого правительства не хватит средств, не столько по недостатку агентов, сколько по существу дела». Государственный Совет в измененном согласно его указаниям проекте согласовал отчасти мнения составителей проекта с воззрениями барона Корфа и Е. П. Ковалевского. В положении, представленном на высочайшее утверждение, оставлены училищные советы, но состав их изменен. Уездный совет составлялся из членов от министерств: народного просвещения и внутренних дел, от православного духовного ведомства, из двух членов от уездного земского собрания и по одному от тех ведомств, которые содержат от себя начальные народные училища. Председателя уездный совет избирал сам из своей среды на два года. Совет губернский состоял, под председательством местного епархиального архиерея, из начальника губернии, директора училищ и двух членов от губернского земского собрания. Постановления его сообщались для сведения попечителю учебного округа, а жалобы на его решения приносились Сенату по 1-му департаменту. «Во всегдашнем попечении о благе любезных наших верноподданных, — как сказано было в указе Сенату, — признавая хорошее устройство первоначальных училищ весьма важным способом к религиозно-нравственному образованию народа», — государь 14-го июля 1864 года утвердил положение о начальных народных училищах, провозглашавшее целью их утверждение в народе религиозных и нравственных понятий и распространение первоначальных полезных знаний. Действие положения распространялось на школы всех ведомств, в том числе и духовного, на те, что заведовались и содержались обществами и частными лицами, а равно и на воскресные школы. Предметами учебного курса начальных училищ определялись: Закон Божий (краткий катехизис и священная история); чтение по книгам гражданской и церковной печати; письмо; первые четыре действия арифметики и церковное пение там, где обучение ему будет возможно. Преподавание в начальных народных училищах имело совершаться повсеместно на русском языке. Положение 1864 года введено в губерниях, составляющих учебные округа: С.-Петербургский, за исключением губерний Витебской и Могилевской, Казанский, Харьковский и Одесский, а также в губерниях Черниговской и Полтавской, приписанных к Киевскому учебному округу. Не распространялось оно на шесть губерний Северо-Западного и три Юго-Западного края, потому что волнения, возбужденные в них польским восстанием, вынудили правительство принять еще ранее в этих местностях чрезвычайные меры по народному образованию. При первых известиях о проникновении мятежа в Литву и Белоруссию, в конце 1862 и в начале 1863 годов, Западный комитет приступил к обсуждению этого важного предмета. Он полагал, что надежнейшею опорою и пособником правительству в крае должно служить православное духовенство, «которое, — рассуждал он, — находится в самых близких, самых частых сношениях с народом, и посредством обучения и устройства школ оно может приобрести огромное влияние на народ, и именно то влияние, которое всегда нужно в интересах порядка и благоустройства, а в настоящее время особенно необходимо для борьбы с пропагандою, для поддержания православия и распространения истинных начал христианского учения, для усиления русского элемента, для поддержания и усиления преданности государю и любви к России». В этих видах комитет полагал поручить министру народного просвещения начертать, по соглашению с обер-прокурором Св. Синода и министрами внутренних дел и государственных имуществ, правила об устройстве сельских школ в западных губерниях, не исключая и белорусских, составленные преимущественно в видах предоставления наивозможно большего участия в этом деле правительству и православному духовенству и наивозможно меньшего — помещикам и латинскому духовенству. Утверждая положение Западного комитета, император Александр сделал на нем надпись: «Желаю, чтоб правила эти были составлены без всякого замедления». Временные правила для народных школ в шести северо-западных губерниях высочайше утверждены 23-го марта 1863 года. Для заведования народными школами в этих местностях учреждены особые дирекции в губернских городах и при них училищные советы из представителей разных ведомств, на обязанность которых возложено наблюдение за преподаванием в народных школах, попечение об открытии новых училищ, разрешение открывать их городским и сельским обществам, снабжение их учебными пособиями, назначение или утверждение учителей и учительниц, представление их к наградам и пособиям, с правом также в случае нужды представлять попечителю округа и подлежащему начальству о закрытии училища. Вместе с тем постановлено, чтобы преподавание в училищах производилось на русском языке, за исключением лишь Закона Божия, который детям римско-католического исповедания имел преподаваться на местном их наречии. По назначении в мае 1863 года М. Н. Муравьева главным начальником Северо-Западного края он взял в свои руки и энергично повел там дело народного образования. Уже к 1-му января 1864 года открыто 389 народных училищ при денежном пособии от казны, для чего генерал-губернатору отпущены значительные кредиты из Государственного казначейства. По его представлению прогимназия в Молодечно преобразована в учительскую семинарию для образования русских и православных народных учителей, сокращено число гимназий, с учреждением вместо них низших училищ, мужских и женских, разумеется, при полном исключении польского языка из преподавания и с повсеместною заменою его русским. Между тем и главный начальник Юго-Западного края, со своей стороны, изыскивал способы к обрусению этого края путем образования. Учрежденный генерал-губернатором Анненковым с этою целью в Киеве особый комитет пришел к заключению, что правительство должно оказать помощь сельским и городским обществам в деле устройства церковно-приходских школ для обучения грамоте и Закону Божию, полагая по одной школе на каждый приход, с оставлением их в заведовании епархиального начальства. Народные же училища, устраиваемые Министерством народного просвещения и состоящие в его ведении, должны были бы быть, по мнению комитета, не простыми начальными школами, подобными приходским, а являться образцовыми в учебном отношении и стать для народа высшими училищами, в которых, сверх Закона Божия и объяснительного чтения, преподавались бы арифметика, в применении ее к быту поселян, сведения из географии и истории России, в особенности Западного края, и наконец, некоторые практические сведения по естествоведению и сельскому хозяйству. Таких высших народных училищ предполагалось устроить сначала по два, а затем довести их число до 10 на каждый уезд трех юго-западных губерний. Сверх того, комитет указывал на необходимость устройства низших народных училищ, мужских и женских, в городах, а равно учительских семинарий. Министр народного просвещения не уважил, однако, доводов киевского комитета, и в составленном в его совете и в марте 1866 года внесенном в Комитет министров проекте правил предложил распространить на Юго-Западный край правила о народных училищах, введенные за три года до того в Северо-Западном крае, в силу которых церковно-приходские школы, наравне со всеми прочими начальными народными училищами, подчинялись дирекции ведомства Министерства народного просвещения и состоящему при ней училищному совету, в котором православное духовное ведомство имело быть представлено одним только членом. Против такого предложения энергично выступил в Комитете министров обер-прокурор Св. Синода граф Д. А. Толстой. «Деятельность православного духовенства в Юго-Западном крае на поприще народного образования, — писал он в особом мнении, — не приводит к мысли о необходимости слияния церковно-приходских школ с народными, содержимыми Министерством народного просвещения. Заслуги духовенства в этом отношении неоспоримы. Оно приступило к повсеместному открытию школ без всяких пособий от казны, по большей части жертвуя для сего из собственных скудных средств, которыми и поныне ограничивается, не получая никакого на этот предмет пособия из Государственного казначейства. Несмотря на это, его бескорыстными и неутомимыми в продолжение многих лет трудами учреждены и поддерживаются до 3869 приходских школ в трех юго-западных губерниях, тогда как Министерство народного просвещения имеет в сем крае всего 51 школу, и все эти школы содержатся за счет казны. Доверие и сочувствие сельского населения к школам, заведенным духовенством, выразившееся особенно в последние годы, служит достаточным ручательством добросовестного ведения духовенством дела народного обучения. Столь благотворная деятельность духовенства не может не заслуживать полного одобрения и поощрения со стороны правительства и ни в каком случае не должна быть стесняема». Граф Толстой находил, что в Юго-Западном крае, — где высшие сословия составляют, за немногими исключениями, поляки, а среднего сословия вовсе нет и его место занимают евреи, — православное духовенство «одно всегда служило и служит единственным охранителем православно-народного духа и самым надежным оплотом против всяких чуждых влияний. Нет основания опасаться, что при существовании приходских школ влияние духовенства на народ достигнет крайних и вредных пределов. Пример многих государств Европы, в которых первоначальное образование народа лежит исключительно на духовенстве, без всяких вредных от сего последствий, может служить достаточным тому подтверждением. Тем менее приложима к православной церкви идея клерикализма: она находит себе удобную почву только в римско-католических государствах, при ультрамонтанских воззрениях и стремлениях латинского духовенства присвоить себе влияние на дела светские и государственные, что вовсе не в духе православного духовенства. Это последнее скорее можно упрекнуть в недостатке деятельности в своей собственной сфере, и посему, когда, к счастью, деятельность эта пробудилась, следует не стеснять, а поощрять и поддерживать ее. Православная церковь, охраняя и поддерживая чисто народные русские начала, в том же духе воспитывает и своих пастырей. Коренные начала, содержимые нашей церковью, неизменны и ее служители посему всегда будут иметь неоспоримое преимущество пред всякими другими учителями народа, которые иногда могут увлекаться собственными воззрениями, не всегда полезными для правительства и государства. Ввиду этой пользы, приносимой пастырями церкви народному образованию, не усматривается основания к ограничению духовенства в отношении к церковно-приходским школам. Посему осуществление мысли о слиянии приходских школ с народными на самом деле будет равняться отторжению приходских школ из ведения духовенства. Новая организация народных школ на предложенных началах ставит духовенство в полную зависимость от училищных советов, в коих одинокое положение члена от епархиального ведомства будет лишено всякого самостоятельного значения, а сами советы подчинены непосредственно и исключительно попечителю учебного округа, который по делам этих училищ, превышающим его власть, входит с представлениями к министру народного просвещения. Ничтожное, вследствие такого устройства школ, участие духовенства в народном образовании, постоянный контроль над ним постороннего ведомства — неизбежно дадут духовенству повод думать о недоверии к нему правительства, ослабят его рвение к этому великому делу и поколеблют его нравственное значение в глазах простого народа. Поводом к предполагаемому слиянию выставляется опасение, что существующее раздвоение в устройстве училищ будет ослаблять их нравственное влияние и парализовать их деятельность. Такое ослабление влияния школ возможно лишь при различии религиозно-нравственного их направления, которое может быть и при единстве их устройства. Для достижения единства недостаточно одного соединения разнородных, часто противоречащих элементов. Единство управления не составляет еще единства направления, а этого-то последнего и следует достигнуть; оно может последовать и без предложенного слияния в управлении, если лица учебного ведомства будут вести обучение народа в строго-нравственном духе, как это постоянно делают духовные пастыри. Отдельное существование церковно-приходских школ нисколько не препятствует деятельности Министерства народного просвещения; напротив того, совместное существование оных как в ведомстве сего министерства, так и в православно-духовном, возбудит лишь полезное между ними соревнование». По всем этим соображениям обер-прокурор Синода не признавал целесообразным ни введение в Юго-Западном крае предложенных Министерством народного просвещения временных правил, ни распространение на него общего положения о народных училищах, по поводу которого, заметил граф Толстой, уже и в настоящее время возникают пререкания между представителями разных ведомств, как явствует из переписки в делах Синода, а равно и из прений в некоторых земских собраниях. Со своей стороны, он считал необходимым оставить в Юго-Западном крае церковно-приходские школы, заведенные духовенством, в его заведовании, и если министр народного просвещения будет настаивать на введении в этом крае временных правил, то действие их не распространять на церковно-приходские школы. В «особом» мнении граф Толстой выходил далеко за пределы обсуждавшегося в Комитете министров частного вопроса, который под пером его разрастался в общий государственный вопрос об отношениях церкви к государству и участии ее в направлении и руководстве народным образованием во всей империи. Заявлено оно было в заседании Комитета министров 5-го апреля 1866 года, т. е. на другой день после покушения Каракозова на жизнь императора. Под живым впечатлением этого события и обнаруженного дознанием печального настроения умов в среде учащейся молодежи, в значительном большинстве зараженной учениями неверия и грубого материализма в нравственной области и самого крайнего революционного анархизма в области политической, мысли, высказанные графом Толстым, вызвали императора Александра на глубокие размышления. Он решился поручить ему восстановить то единство в направлении между православным духовенством и учебным ведомством, пользу и необходимость которого, во имя высших потребностей государства, граф так убедительно доказывал, и назначил его министром народного просвещения с сохранением звания синодального обер-прокурора. На журнале Комитета министров государь 15-го апреля собственноручно написал: «Разделяю вполне особое мнение обер-прокурора Святейшего Синода, и так как он теперь назначен вместе с тем министром народного просвещения, то предоставляю ему впоследствии, если признает нужным, войти в Комитет с особым своим соображением по этому предмету». Обе эти должности граф Д. А. Толстой занимал почти до самого конца царствования, и в продолжение шестнадцати лет, неизменно пользуясь расположением и полным доверием государя, произвел существенные и многочисленные преобразования и перемены во всех отраслях учебного дела. В министерство графа Толстого университетский устав 1863 года оставался в своей силе, и только одна статья в нем подверглась изменению — та, что устанавливала, что по истечении 25 лет службы профессор сохранял свою кафедру не иначе, как если в пользу оставления ее за ним еще на пять лет выскажутся две трети голосов в совете университета. По представлению министра высочайше повелено баллотировку эту производить впредь простым большинством. Но, сознавая многие и важные неудобства, проистекающие от безусловной автономии, предоставленной уставом профессорской коллегии, граф Толстой в 1875 году испросил высочайшее соизволение на учреждение при Министерстве народного просвещения, под председательством статс-секретаря Делянова, комиссии для пересмотра университетского устава. Комиссия окончила возложенный на нее труд и выработала проект нового устава, который получил законодательное утверждение лишь в царствование императора Александра III. Периодически повторявшиеся беспорядки среди студентов вызвали необходимость усилить за ними надзор, и правилами 1867 года для всех высших учебных заведений, рассмотренными в Комитете министров и удостоившимися высочайшего утверждения, вменено полиции в обязанность извещать учебное начальство о проступках учащихся, совершаемых ими вне заведений, и вообще о всех действиях, навлекающих сомнение в их нравственной и политической благонадежности, а начальству учебных заведений — исполнять то же по отношению к полиции. Тогда же безусловно воспрещено устройство студентами концертов, спектаклей, чтений и других публичных собраний в пользу недостаточных товарищей, а деньги, выручаемые с таких собраний, устраиваемых посторонними лицами, предписано доставлять не непосредственно студентам, а учебному начальству для распределения пособий действительно нуждающимся и достойным помощи студентам. В видах единства действий и распоряжений установлено также, чтобы высшие учебные заведения сообщали друг другу действующие в них дисциплинарные и другие правила.21 В начале 1869 года император Александр по случаю исполнившегося полустолетия со дня основания С.-Петебургского университета, учредил в нем 100 стипендий, названных императорскими, и в милостивой грамоте на имя университета выразил надежду, «что ученое его сословие, проникнутое сознанием своих высоких обязанностей, будет по-прежнему утверждать в многочисленных своих слушателях знания, основанные на истине и добре, а пользующиеся его научным руководством со временем сами окажут услуги отечественному просвещению, государственной и общественной деятельности и, подобно достойнейшим из их предшественников, сослужат свою службу России».22 Но волнения среди студентов не прекращались. В марте того же 1869 года они распространились почти на все высшие учебные заведения в Петербурге и других городах, что вынудило правительство усугубить строгие меры к их обузданию. Меры эти были проектированы в особой комиссии из членов от разных ведомств под председательством товарища министра народного просвещения и затем рассмотрены в особом комитете из министров: военного, государственных имуществ, финансов, путей сообщения, народного просвещения и шефа жандармов, который, соглашаясь с комиссией в том, что главные начала ныне действующих дисциплинарных правил вообще соответствуют своей цели, нашел, что следует только привести их в большее однообразие, а равно и принять некоторые меры как для устранения наплыва в высшие учебные заведения людей, подающих мало надежды на успешное занятие науками, так и для предупреждения, по возможности, нарушения порядка со стороны тех, кои уже приняты в высшие учебные заведения.23 Между тем шло своим чередом преобразование высших учебных заведений. В 1867 году, с целью образования учителей для гимназий и средне-учебных заведений, основан в Петербурге императорский Историко-филоло­гический институт.24 В 1869 году польская варшавская Главная школа обращена в Русский университет,25 а Политехнический и Земледельческо-лесной институт в Новой Александрии — в Институт сельского хозяйства и лесоводства с преподаванием на русском языке.26 В 1874 году Нежинский лицей князя Безбородко преобразован в Историко-филологический институт, а Демидовский лицей в Ярославле — в лицей Юридический.27 В 1875 году для приготовления учителей древних языков основана в Лейпциге русская Филологическая семинария.28 Мысль об учреждении сибирского университета принадлежала лично императору Александру, возбудившему вопрос еще в первый год царствования. В 1875 году, назначая генерал-адъютанта Казнакова генерал-губернатором Западной Сибири, государь повелел ему: «подняв уровень общего образования, дать возможность сибирским уроженцам подготовлять из среды своей людей сведущих и образованных в числе по меньшей мере достаточном для удовлетворения нужд местного населения и, по ближайшем и всестороннем обсуждении этого предмета, повергнуть чрез Министерство народного просвещения на высочайшее воззрение соображения об учреждении общего для всей Сибири университета». Сначала предполагалось университет учредить в Омске, но ввиду ходатайств, поступивших от частных жертвователей, а также от разных сибирских обществ и учреждений, окончательно решено учредить этот рассадник просвещения в городе Томске.29 Ряд мероприятий по устройству высшего образования в России в царствование императора Александра II завершился учреждением в 1876 году в Петербурге Археологического института, назначением коего было приготовлять специалистов по русской старине для занятия мест в архивах правительственных и частных.30 Особенное внимание графа Толстого привлекало состояние средних учебных заведений. Устав 1864 года, разделявший гимназии и прогимназии на классические и реальные, хотя и восстановил в первых преподавание обоих древних языков, но новый министр находил эту реформу недостаточною и, будучи сам ревностным сторонником строго классической системы образования, считал необходимым ввести ее у нас во всей полноте и неприкосновенности. С этой целью он признавал нужным преподавание латинского и греческого языков не только ввести, но и усилить во всех гимназиях и прогимназиях без исключения с предоставлением права поступать в университет без экзамена только ученикам, окончившим в них полный курс. Бывшие реальные гимназии имели быть преобразованы в реальные училища, ученики которых по окончании курса не принимались бы в университеты. На этом главном основании предпринят был пересмотр устава гимназий и прогимназий сначала в ученом комитете и в совете министра народного просвещения, потом в особой высочайше учрежденной комиссии под председательством генерал-адъютанта графа Строганова, из членов Государственного Совета Валуева и Тройницкого, министра народного просвещения, членов его совета Постельса и Штейнмана и директора 3-й С.-Петербургской гимназии Лемониуса. На докладе Толстого, что комиссия эта пришла к единогласному заключению по всем предложенным на ее рассмотрение вопросам, государь надписал: «Весьма рад». Но, сознавая важность предложенного преобразования, долженствовавшего в корне изменить всю систему среднего образования в России, император повелел учредить особое присутствие для рассмотрения как предложенных комиссией изменений и дополнений в гимназическом уставе 1864 года, так и выработанных в Министерстве народного просвещения положений о земских и городских училищах и учительских институтах.31 Председателем особого присутствия назначен был граф С. Г. Строганов, а членами: наследник цесаревич, принц П. Г. Ольденбургский, генерал-адъютанты: Чевкин, граф Литке и граф Путятин, статс-секретари: граф Панин, Валуев, Головнин, князь Урусов, Грот и Тройницкий и министры: военный, финансов и народного просвещения. Впоследствии присоединен к ним действительный тайный советник Титов. Присутствию предоставлялось рассмотреть проекты графа Толстого на правах департамента Государственного Совета и заключение свое внести в общее его собрание. Вопрос о сравнительных достоинствах классической и реальной системы среднего образования давно разделял педагогический мир на два лагеря, которые вели между собою ожесточенную полемику в печати. Существенное это разногласие отразилось и на совещаниях особого присутствия, в среде которого возникли оживленные прения между сторонниками строго-классического преподавания в гимназиях и его противниками по главному вопросу: должны ли наряду с классическими существовать гимназии и реальные, дающие также право поступления без экзамена в университет? Министр народного просвещения заявил, что признает только одно общее образование — классическое, отвергает возможность всякого дуализма и не допускает, чтобы науки естественные могли иметь общеобразовательное значение. На этом основании он считает общеобразовательными средними учебными заведениями исключительно только классические гимназии с двумя древними языками, упраздняет реальные гимназии как устроенные на ошибочном основании и взамен их учреждает реальные училища нескольких родов, полагая ввести в них параллельно общее образование и специальные курсы. Против такого мнения министра высказались шесть членов особого присутствия: графы Литке и Панин, Чевкин, Милютин, Головнин и Грот. Признавая со своей стороны общеобразовательное значение древних языков, они не допускали, однако, чтобы такое значение присваивалось исключительно этим языкам, и находили, что признать общеобразовательными заведениями только одни классические гимназии значило бы идти совершенно вразлад с самыми положительными указаниями современной педагогической теории и практики. Во всех государствах Западной Европы, — утверждали они, — признаются два пути общего образования: классический, основывающийся на изучении древних языков и математики, и реальный — на изучении естественных наук, математики, отечественного и новых языков. Согласно этому существуют и два рода общеобразовательных заведений — классические гимназии и реальные училища в Пруссии, Саксонии, Виртемберге, Баварии, Бельгии, Швеции и Норвегии, наконец в Англии. Ввиду этих примеров, заимствованных из самых классических государств Европы, предложение графа Толстого, — заключали шесть членов, — об упразднении в России реальных гимназий и введении одного рода общеобразовательных заведений, классических гимназий, является совершенным анахронизмом; чтобы признать ошибочными педагогические основы русских реальных гимназий по уставу 1864 года и вообще не считать естественные науки общеобразовательными, нужно доказать предварительно, что ошибается вся Европа, как раз придерживающаяся противоположного мнения. Доводы эти, основанные главным образом на примере западноевропейских государств, граф Панин дополнил соображениями, почерпнутыми из особенностей русской жизни. С жаром восставал он против утверждения графа Толстого, что наука в настоящем ее развитии имеет основанием образование древних народов и что в этом образовании мы находим начало духовного развития в России и полезные поучения по всем почти предметам наук и, между прочим, важные источники для нашего канонического права и для изучения византийской юриспруденции и византийской истории, имеющих особенную для нас важность. «Конечно, — возражал граф Панин, — Европа восприняла свое образование от наук, зародившихся в Греции и в Риме, но христианство положило грань между древним миром; видоизменило воззрения на все вопросы как гражданской, так и частной жизни и, сверх того, наука во всех своих разветвлениях получила в новом мире развитие, совершенно неизвестное древним. Православная вера, исповедуемая в России, тем отличается от прочих христианских исповеданий, что у нас догматы и церковные обряды окончательно утверждены церковью и не подлежат обсуждению и исследованию светских людей, а потому изучение древних языков, со включением еврейского и сирийского в видах ознакомления с предметами религиозными, необходимо для духовных училищ, а отнюдь не для мирян, так как все потребное для их назидания имеется на русском и славянском языках, изучение же в подлиннике книг Священного Писания должно быть непременно герменевтическим и производиться под руководством духовных лиц, без чего книги эти могут подавать часто повод к опасным заблуждениям. Признавая высокое совершенство поэзии древних и пользу ее влияния на современные умы, граф Панин сомневался, однако, чтобы понимание ее было доступно на гимназическом уровне изучения. Философия греческая, по мнению его, хотя и являет в себе замечательные проблески человеческого ума, но отличается отвлеченностью и неопределенностью, во многом расходится с христианским мировоззрением и потому изучение ее в гимназиях не только не нужно, но и опасно, если преподаванию ее не будут намечены должные пределы. Древние историки оставили, за исключением одного, только отрывки; к тому же все они отличаются отсутствием критики и познаний, приобретенных во времена позднейшие, и для изучения древней истории в ее совокупности приходится прибегать к исследованиям историков новейших. Наконец, в изучении юриспруденции хотя и нельзя обойтись без римского права и его источников, но для применения этого права к русской жизни необходимо еще чаще обращаться к тому развитию, которое римское право получило в законодательстве современных народов; византийское же право имеет значение только для нашего права церковного. О математических науках и естествоведении граф Панин отозвался, что известно, какое развитие получили они в настоящее время и как они важны для преуспеяния промышленности и благосостояния каждого государства. С не меньшею силою восставали шесть членов и против рассуждения графа Толстого, что вопрос между древними языками и всяким другим способом обучения есть вопрос между нравственным и материалистическим направлением обучения и воспитания, а следовательно, и всего общества, и что надлежащее понимание учениками преподанного им из всех наук, кроме древних языков и математики, особенно из естествоведения, почти уходит из-под учительского контроля, почему здесь и возможно, с одной стороны, развитие крайнего самомнения, а с другой — образование самых превратных воззрений. Известно, что науки сами по себе, — доказывали они, — не имеют способности делать человека нравственным или материалистом, внушать ему скромность или самомнение. Благодетельное или вредное влияние обучения зависит от способа его, от достоинств и недостатков учителя. Плохой учитель древних языков весьма легко может поселить в ученике отвращение ко всякому серьезному учению, а отличный преподаватель естественных наук воспользуется ими, чтобы развить в детях внимательность, наблюдательность, способность сравнивать и соображать. В подтверждение шесть членов приводили мнение, высказанное начальником Медико-хирургической академии: «При правильном способе преподавания реальных наук молодой ум развивается стройно и основательно, в постоянной работе синтеза и анализа, в наведениях и выводах, выходящих с непоколебимою, как законы природы, логическою постепенностью от простого к более важному и трудному предмету понимания. Реальные науки, воспитывая человека в понимании вечных, неизменных законов природы, при неистощимой изменяемости проявления их сил, служат прочнейшим и самым многосторонним средством для нравственного воспитания человека. Из методически научной проверки каждого неверно выведенного умозаключения, из неизбежной необходимости поправить его вырабатывается правдивость и стойкость; из постоянного сопоставления ограниченности, несовершенства и непрочности собственных сил с беспредельностью, совершенством и вечностью сил, управляющих и возобновляющих вселенную, слагается в молодой душе почва для религиозного верования». По поводу этого мнения граф Панин заметил: «что науки в надлежащем из развитии, конечно, способны к отвращению умов от опасных заблуждений, но только тогда, когда познания соединены с твердыми убеждениями в истинах веры и гражданских обязанностей; что средствами более действительными к предупреждению подобного зла следует признать наблюдение, чтобы преподаватели сами не распространяли подобных заблуждений и удерживали от них молодых людей; что сверх того составление хороших учебников и самый объем преподавания могут более всего содействовать тому, независимо от религиозного и нравственного образования». Шесть членов напоминали, что материалистическое учение никогда не достигало такого распространения и таких крайних пределов совершенного отрицания религии и всех вечных нравственных основ семейной, общественной и государственной жизни, как в течение XVIII столетия, особенно во время Французской революции; школа же в то время была одна — классическая. Точно так же и в продолжение XIX века религиозные и нравственные основания общественного и государственного строя подвергались самым сильным колебаниям в Италии, Испании и Франции, то есть именно в тех государствах, где не было вовсе реальных училищ. Могла ли бы, — спрашивали они, — известная часть нашей молодежи до такой степени увлечься самыми наивными материалистическими идеями, совершенно противоречащими точным выводам естественных наук, если бы у нас существовали такие же правильно устроенные реальные школы, как в Пруссии? Вооруженная такими познаниями молодежь наша не придала бы никакого значения тем фантастическим теориям, которые в виде вывода из естественных наук проникли к нам в некоторых плохих компиляциях по естествоведению. Исходя из этих соображений, меньшинство особого присутствия полагало, что учрежденные в России по уставу 1864 года реальные гимназии не только не должны быть упразднены, но что их следует поставить на ту степень правильного устройства, на которой находятся в настоящее время прусские реальные училища первого разряда. Оно осуждало намерение графа Толстого приноровить проектированные им реальные училища к специальным потребностям какой-либо промышленной деятельности, противополагая ему ту педагогическую истину, подтвержденную опытом образованнейших государств Европы, что школы, преследующие одновременно цели формальные, т. е. развитие способностей, и цели практические или утилитарные, т. е. сообщение специальных технических знаний, не в состоянии достигнуть ни тех, ни других. Шесть членов находили предложенные новые реальные училища с учебною программою, отстаиваемою графом Толстым, неудовлетворительными во всех отношениях и выражали мнение, что следует сохранить существующие реальные гимназии, устроив их наравне с классическими гимназиями с восьмилетним курсом и приготовительным классом, с более основательным преподаванием математики, естествоведения, отечественного и новых языков, со введением в них преподавания и латинского языка для тех из учеников, которые пожелают ему обучаться, открыв таковым свободный доступ на физико-математический и медицинский факультеты университетов и в Медико-хирургическую академию.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar