С.С. ТАТИЩЕВ / ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ (32)

Весной 1864 года отпразднована в С.-Петербурге память двух исторических событий: 18-го марта — пятидесятилетия взятия Парижа русскими войсками в 1814 году — парадом и обедом в Зимнем дворце, к которому приглашены были все оставшиеся в живых участники славного боя, и 5-го мая — столетие основания императрицей Екатериной II Императорского воспитательного общества благородных девиц, пожалованием этому высшему женскому учебному заведению высочайшей грамоты с прописанием заслуг, принесенных им делу женского образования в России. По этому последнему случаю император Александр в теплых и задушевных выражениях изъявил свою признательность главному начальнику ведомства учреждений императрицы Марии, принцу Петру Георгиевичу Ольденбургскому: «Испытанная преданность престолу и отечеству, сердечное во всем участие, истинно христианское благодушие и чувство строгой справедливости — вот те высокие достоинства, которые и в новом звании руководят вами при решении каждого дела. В четыре последние года вы неусыпно трудились по устройству женских гимназий, пересмотру штатов, введению в институтах новых учебных курсов, рáвно по многим другим частным улучшениям. Теперь внимание ваше обращено на важный вопрос о коренном преобразовании хозяйства и отчетности вверенного вам ведомства. Обширные и многосложные эти занятия, поглощающие бóльшую часть вашего времени, не могли, однако, ослабить того святого чувства благоговения к памяти бабки нашей, императрицы Марии Федоровны, во имя коего вы вполне жертвуете всеми вашими досугами на непосредственное управление больницей, носящей имя высокой своей основательницы. Все сии заслуги внушают государыне императрице и мне чувства искреннего и душевного к вам уважения. Нам особенно отрадно выразить вам это чувство при настоящем празднике, так тесно связанном с воспоминанием о первой деятельности вашей на поприще воспитания юношества. Да будет признательность наша пред лицом целой России наградою вашему высочеству за подънятые труды, и да послужит оная для вас порукою неизменного моего благоволения». С 1857 года, то есть в продолжение семи лет, император Александр не выезжал из пределов России, если не считать трехдневной поездки его из Варшавы в Бреславль осенью 1859 года для свидания с принцем-регентом прусским. Весною 1864 года состояние здоровья императрицы Марии Александровны потребовало отправления ее на заграничные воды. Государь сопровождал больную супругу. 26-го мая их величества выехали из Царского Села по железной дороге и имели первый ночлег в Динабурге. На другой день император принимал витебских губернского и уездного предводителей дворянства и депутации от сельских обществ губерний Витебской и Ковенской. В передних рядах стояли крестьяне с медалями на Георгиевских и Анненских лентах — те, что во время польского восстания поголовно восстали на мятежников и подавили мятеж в своей местности. Многие из них были ранены в схватках с повстанцами. Они поднесли императору хлеб-соль и икону св. Александра Невского. Заметив одного безрукого крестьянина, государь спросил, в каком деле он лишился руки, и прибавил: «Нет ли еще раненых?» Таких оказалось несколько. Император с милостивым участием осведомился, хорошо ли залечены их раны, благодарил крестьян за верность и усердие и выразил надежду, что они и на будущее время пребудут такими же, какими были до сих пор. В Вильно их величества остановились всего на несколько минут. Государь выразил полное удовольствие главному начальнику края и обещал на возвратном пути провести день в Вильно и сделать там смотр войскам; представившихся ему военных и гражданских чинов благодарил за службу и преданность престолу и отечеству; из рук городского головы принял хлеб-соль. В Ковно встретил их величества наместник Царства Польского граф Берг, который вместе с генералом Муравьевым проводил их до самой границы. 29-го мая августейшие путешественники прибыли в Потсдам, где ждал их король Вильгельм прусский. В честь государя состоялся большой смотр. 31-го мая император и императрица достигли Дармштадта и, пробыв там два дня, отправились в Киссинген, где государь и государыня оставались целый месяц, проходя курс лечения водами. Из Киссингена император отвез императрицу в Швальбах, а сам, прогостив один день в замке Вильгельмсталь, близ Эйзенаха, у великого герцога Саксен-Веймарского и другой — у королевы прусской Августы в Бабельсберге, под Потсдамом, 8-го июля вечером приехал в Вильно и остановился в генерал-губернаторском дворце. Несмотря на поздний час, Муравьев имел в тот же вечер продолжительный словесный доклад у государя. Он подробно изложил ему состояние вверенного ему края, настаивая на необходимости настойчиво проводить меры, предпринятые для его обрусения, ни под каким видом не снимать военного положения и вообще отказаться от каких-либо снисхождений к полякам или помилований. Император Александр успокоил Муравьева, сказав, что вполне разделяет его взгляд на дело. На другой день он посетил православный Свято-Духов монастырь, где встречен митрополитом Иосифом, и при выходе из монастыря удостоил приемом губернаторов и других высших чинов Северо-Западного края, после чего обратился с милостивым словом к многочисленным депутациям крестьян, объясняя им их обязанности относительно правительства и закона. Польское дворянство и римско-католическое духовенство не были приняты государем. Смотр войскам произведен на поле, за Зеленым мостом. По окончании смотра император отсалютовал сопровождавшему его на коне Муравьеву и поздравил его с назначением шефом Пермского пехотного полка. Такой же смотр состоялся на следующий день в Динабурге. 10-го июля Александр Николаевич возвратился в Царское Село. Целый месяц государь провел в обычных занятиях в Красносельском лагере, а в середине августа съездил на три дня в Москву. Ко дню своих именин он спешил вернуться к императрице, ожидавшей его в замке Югенгейм, близ Дармштадта. Туда же к этому дню приехал и король прусский, чтобы провести его в кругу русской державной семьи. 30-го августа государь подписал три указа: первым, по случаю исполнившегося полустолетия с основания комитета о раненых, он назначил председателем этого комитета великого князя Константина Николаевича, «кровью запечатлевшего, — как сказано в высочайшем рескрипте, — доблестное служение свое престолу и отечеству»; вторым распространил на Царство Польское узаконенную в империи отмену телесных наказаний; третьим повелел преобразовать на новых началах учебную и воспитательную часть в Царстве Польском. Последнее преобразование было вторым трудом Николая Милютина по переустройству Привислинского края. Оно обнимало: начальные училища, женские гимназии, русскую гимназию в Варшаве с состоящими при ней женской прогимназией и начальной школой, главное Варшавское немецкое начальное училище и, сверх того, устанавливало в Царстве Польском десять учебных дирекций. «Признавая необходимым, — гласил рескрипт на имя наместника графа Берга, — по мере восстановления порядка в Царстве Польском продолжать и развивать те коренные преобразования, коим начало положено указом моим от 19-го февраля сего года, я желаю и твердо буду настаивать, чтобы преобразования сии совершались постоянно и неуклонно; ибо без полного обновления гражданского быта в царстве невозможно обеспечить в будущем правильное и прочное развитие сего края. В сих видах, мои особенные заботы устремлены, между прочим, на улучшение там системы народного образования. Никакая отрасль государственной деятельности не требует для достижения предложенной цели столь продолжительных и настойчивых усилий, как дело общественного воспитания, в коем добрые семена растут и зреют лишь вместе с новыми поколениями. Поэтому я нахожу нужным воспользоваться первыми днями возрождающегося порядка и спокойствия, чтобы возобновить прерванные смутами попечения мои о лучшем и правильнейшем устройстве учебной части в царстве. Общий о сем устав, утвержденный мною 8-го мая 1862 года, положил уже в основание всех тамошних учебных заведений нравственно-религиозное образование; для училищ высшего разряда принял преимущественно общее классическое обучение, не исключающее, впрочем, развития специальных познаний; доступ во все вообще учебные заведения открыл лицам всех состояний и вероисповеданий; наконец, значительно распространил число и состав училищ, особенно средних и высших, и обеспечил им большею частью достаточные для существования средства. Эти коренные основания устава 1862 года должны быть сохранены в точности и на будущее время. Принимая их за неизменную исходную точку, я признаю за благо при дальнейшем их развитии поставить к непременному руководству следующие главные основания: 1) С новым устройством сельского быта в Польше как в экономическом, так и в административном отношении возникает настоятельная надобность распространить и упрочить элементарное обучение между крестьянами. При таком лишь условии они вполне воспользуются благодеяниями нового закона и представят твердый оплот для охранения общественного мира и порядка. Из представленных сведений усмотрев с истинным удовольствием, что сами крестьяне почти повсеместно начинают ясно сознавать потребность в образовании, я с доверием возлагаю на вновь созданные сельские общества ближайшее попечение о распространении сельских школ и снабжении их нужными средствами, правительственным же местам и лицам, до коих сие касается, поручаю принять в этом важном деле самое деятельное участие. Не сомневаюсь, что при вашем личном содействии возникнет и устроится в самом непродолжительном времени надлежащее число сельских школ и, таким образом, восполнится один из существенных пробелов в прежних системах польского общественного воспитания. 2) Обучение женщин было также до сего времени предметом лишь некоторых, со стороны правительства, частных мер или недоконченных попыток. Необходимо принять общую в деле женского образования систему, сообразно с потребностями разных сословий, так как умственное и нравственное образование женского населения будет лучшим ручательством правильного развития грядущих поколений. Принимая в этом отношении, как и по другим отраслям народного воспитания, меры твердые, но последовательные и осторожные, я считаю полезным ныне же приступить, на первый раз, в главнейших городах царства к учреждению открытых женских училищ, столь успешно и благотворно уже действующих в империи и в самой Варшаве. 3) При устройстве учебных заведений, особенно средних и высших, собственно в отношении педагогическом, главной заботой правительства должно быть распространение в юношестве здравых познаний и развитие в нем любви к дельному труду и основательному научному образованию. Не дозволяя ни себе, ни кому бы то ни было превратить рассадники науки в орудие для достижения политических целей, учебные начальства должны иметь в виду одно лишь бескорыстное служение просвещению, постоянно улучшая систему общественного воспитания и возвышая в нем уровень преподавания. 4) С этой целью, предоставляя польскому юношеству возможность обучаться на его природном языке, надлежит вместе с тем принять во внимание, что население царства состоит из лиц, принадлежащих к разным племенам и вероисповеданиям. Каждое из них должно быть ограждено от всякого насильственного посягательства, и в этих видах необходимо, между прочим, озаботиться об образовании отдельных для каждой народности училищ; а в школах общих, особенно же низших, ввести обучение на природном языке большинства населения, то есть или на польском, или на русском, или на немецком, или же на литовском, смотря по местности и происхождению жителей. Задача России в отношении к Царству Польскому должна заключаться в полном беспристрастии к составным стихиям тамошнего населения». Приложенные к рескрипту указы не исчерпывали, однако, всех преобразований учебной и воспитательной части в Царстве Польском. Наместнику предоставлялось представить в самом непродолжительном времени на высочайшее усмотрение предложения о «дальнейшем развитии и лучшем устройстве» всех средних и высших учебных заведений в крае. Имелось при этом в виду: преобразовать земледельческие училища; устроить правильные курсы для приготовления учителей начальных школ; специальные уездные училища обратить в семиклассные реальные гимназии, а общие уездные училища в прогимназии; одни в реальные, другие — в классические; Люблинский лицей преобразовать в гимназию, и всем вообще гимназиям в царстве дать основательное классическое направление; преобразовать Главную школу в Варшавский университет с предоставлением ему всех прав и преимуществ, дарованных общим уставом русских университетов; заняться окончательным устройством Александро-Мариинского девичьего института в Варшаве, а также институтов земледельческого и политехнического. «Даруя всем жителям царства, — так заключал государь рескрипт свой графу Бергу, — без различия состояний, происхождения и вероисповеданий, средства к основательному образованию молодого поколения, я надеюсь, что плодотворная научная деятельность предохранит впредь польское юношество от тех безрассудных увлечений, которые, составив несчастие столь многих людей, препятствовали доселе и преуспеянию целого края». Жалуя Милютину орден Белого Орла, император упомянул в грамоте, что награда эта даруется в ознаменование «особого благоволения и совершенной признательности за неутомимо ревностные и существенно полезные труды по составлению возложенных на вас нашим доверием и вполне сообразных с указаниями нашими проектов разных постановлений, относящихся к упрочению благосостояния Царства Польского». Из Югенгейма император и государыня навестили в Фридрихсгафене наследную принцессу Виртембергскую Ольгу Николаевну; затем государь ездил в Швальбах, чтобы посетить пользовавшуюся там водами императрицу французов, и 10-го сентября в сопровождении цесаревича Николая Александровича прибыл в Потсдам, где в продолжение трех дней участвовал в маневрах прусского гвардейского корпуса, происходивших в присутствии короля. Из Берлина наследник уехал в Копенгаген, а император возвратился к августейшей супруге в Дармштадт, заехав по пути к двоюродному брату великому герцогу Александру Веймарскому в Вильгельметаль. Из Дармштадта с.-петер­бургский военный генерал-губернатор получил следующую телеграмму от государя: «Возвестите обывателям столицы 101 пушечным выстрелом о помолвке наследника с принцессой датской Дагмарой. Мы уверены, что все наши верноподданные разделят нашу радость и вместе с нами призовут Божие благословение на юную чету». Лечение водами в Киссингене и Швальбахе хотя и улучшило состояние здоровья императрицы, но врачи настойчиво советовали ей провести зиму в теплом климате. 3-го октября посетил государя и государыню в Дармштадте король Вильгельм прусский, а 6-го они выехали чрез Мюльгаузен, Лион и Марсель в Ниццу, куда прибыли 10-го. Император французов принял все меры, чтобы в этом французском городе оказать русской царственной чете самый предупредительный прием: он предоставил в распоряжение государыни собственную яхту «L'Aigle», посланную в Виллафранку, а 15-го октября сам приехал в Ниццу, чтобы засвидетельствовать почтение государю и императрице. По отъезде Наполеона III император Александр выехал обратно в Россию, остановясь лишь на два дня в Потсдаме, по усиленной просьбе короля прусского. Вместе с ним возвратился в Петербург, после продолжительной отлучки за границей, и великий князь Константин Николаевич, снова вступивший в управление морским ведомством, а к новому году назначенный председателем Государственного Совета. Одобрив произведенные в его отсутствие новые законодательные работы Николая Милютина по преобразованию Царства Польского, государь, по возвращении, подписал указ об упразднении значительного числа римско-католических монастырей в этом крае. Правительственной мере предпослано обширное изложение причин: «Соблюдая заветы августейших наших предшественников, — читаем во введении к указу, — и следуя искреннейшим побуждениям нашего сердца, мы всегда охраняли законные права и неприкосновенность религий, исповедуемых нашими верными подданными. В сем случае мы лишь руководствовались теми непреложными началами веротерпимости, которые составляют одно из главных оснований отечественного законодательства и неразрывно связуются с коренными историческими преданиями православной церкви и русского народа. И в Царстве Польском, где большинство жителей принадлежит к церкви римско-католической, мы имели особливое попечение о благосостоянии сей церкви, сохраняя все ее учреждения в том виде, как они сложились самостоятельно в прежнее время. В 1861 и 1862 годах, даруя жителям царства разные льготы и преимущества, мы распространили оные и на римско-католическое духовенство, вверив в то же время заботы о его нуждах особому высшему управлению из лиц, несомненно преданных римско-католической церкви. С тем большею скорбию усмотрели мы, что во время возникших вслед за тем в царстве волнений некоторая часть духовенства римско-католического не оказалась верной ни долгу пастырей, ни долгу подданных. Даже монахи, забыв заповеди Евангелия и презрев добровольно принесенные пред алтарем обеты иноческого звания, возбуждали кровопролитие, подстрекали к убийствам, оскверняли стены обителей, принимая в них святотатственные присяги на совершение злодеяний, а некоторые вступали сами в ряды мятежников и обагряли руки свои кровью невинных жертв. Сколь ни прискорбны для сердца нашего сии горестные явления, потрясающие самые основы религиозного и нравственного быта вверенного нам Всевышним Промыслом народа, они, тем не менее, не охлаждают заботливости нашей о благоустроении римско-католической церкви и духовенства в Царстве Польском. В сих видах мы повелели учредительному комитету составить и представить нам проекты штатов, которые обеспечили бы в Польше материальное положение приходского римско-католического духовенства, дабы не только уравнять, по возможности, выгоды, извлекаемые членами оного из бенефиции, но, в особенности, улучшить быт тех из приходских настоятелей, которые ныне, по крайней неверности или скудости дохода, наиболее стеснены в своих средствах. Но вместе с тем тяжелый опыт едва пройденных дней вынуждает нас принять действительные меры к ограждению общества от повторения явлений, подобных тем, которыми монашествующее сословие в царстве ознаменовало участие свое в последнем мятеже. Мы убедились в невозможности оставить монастыри царства в том исключительном состоянии, которое предоставлялось им доселе по особенному снисхождению правительства, тогда как в большей части римско-католических государств Европы давно уже приняты меры к подчинению иноков общему епархиальному начальству, к упразднению монастырей, не имеющих определенного каноническими правилами числа монахов или обнаруживших вредное направление, и к передаче в казенное заведование монастырских имений, управление коими увлекает духовенство от его прямого призвания. Находя, что и в Царстве Польском подобные меры необходимы для восстановления в римско-католических монастырях нарушенного благочиния, мы повелели учредить в Варшаве общую о монастырях комиссию из лиц, частью нами самими, частью наместником нашим назначенных. Комиссия эта тщательно рассмотрела вопрос о том, которые именно из обителей подлежат упразднению по малому в них числу иноков, а равно исследовала участие отдельных монастырей в действиях последнего мятежа». Согласно докладу этой комиссии постановлялось: упразднить те из римско-католических монастырей в Царстве Польском, мужских и женских, в которых нет определенного каноническими правилами числа монашествующих, а именно те, в которых менее восьми монахов или монахинь; равномерно закрыть все те монастыри, которые принимали явное и доказанное участие в мятежных против правительства действиях; монашествующим лицам упраздненных монастырей предоставить или продолжать монашескую жизнь по правилам своего ордена в других монастырях, коим для сего назначается добавочное от казны пособие, или отправиться за границу без права возвращения, с получением пособия на путевые расходы и пожизненной пенсии; в церквах закрытых монастырей богослужения не прекращать, но передать их в заведование епархиального начальства; сохранить и существовавшие при этих монастырях начальные училища, а также богадельни, больницы и богоугодные заведения, с передачей первых заведованию правительственной комиссии народного просвещения, остальных — комиссии внутренних и духовных дел; бывшие миссионерские семинарии соединить с семинариями епархиальными; все прочие монастыри подчинить епархиальному начальству; монастырские имущества отобрать в казну, с производством из их доходов содержания штатным монастырям, пенсий монахам и монахиням, удаленным за границу, содержания богоугодным заведениям и пособий начальным народным школам. В силу нового закона, упразднен 71 мужской монастырь с 304 монахами и 4 женских с 14 монахинями, как не достигающие определенного церковными канонами числа монашествующих в них; за соучастие же в мятеже закрыто 39 мужских монастырей с 674 монахами; сверх того, упразднены 4 униатские обители; затем осталось в Царстве Польском римско-католических монастырей 45 мужских с 657 монахами и 38 женских с 535 монахинями. 1864-й год, начало которого ознаменовано предоставлением земству права самому ведать свои хозяйственные нужды и пользы, завершился коренным преобразованием судебной части, совершенно видоизменившим условия отправления правосудия в России. Судебная реформа, подобно крестьянской, была завещана императору Александру II предыдущим царствованием. Сознавая крупные недостатки отечественного судоустройства и судопроизводства, император Николай поручил в сороковых годах главноуправлявшему II отделением своей канцелярии Д. Н. Блудову составить предложения об улучшении этой важной отрасли государственного управления. В 1850 и 1852 годах при означенном отделении образованы были комитеты для составления проектов уставов как гражданского, так и уголовного судопроизводства, которые, вскоре по вступлении на престол Александра Николаевича, были внесены Блудовым в Государственный Совет. В эти проекты включены уже некоторые изменения, соображенные, как сказано во вступительной записке, «с непреложными началами юридической науки». Так, проведены в них начала отделения судебной части от административной, устности и гласности; в гражданском процессе отменена канцелярская тайна, допущено состязание сторон, предложено учреждение сословия присяжных поверенных; в уголовном процессе полиция устранена от производства следствия, обвинению противопоставлена равноправная защита, ослаблена теория формальных доказательств и судейскому убеждению открыт широкий простор. Но эти частные нововведения казались уже недостаточными, как не соответствующие духу и потребностям времени, и потому осенью 1861 г., по соглашению государственного секретаря Буткова с графом Блудовым, составлен всеподданнейший доклад, который, оставляя за Блудовым высшее наблюдение за общим ходом преобразования, предлагал возложить на особую комиссию при государственной канцелярии, «с прикомандированными к ней юристами», извлечь из прежних проектов «главные основные начала судебной реформы». Государь утвердил эти предложения, и новая комиссия усердно принялась за работу. В состав ее, под председательством В. П. Буткова, вошли, кроме чинов государственной канцелярии, представители Министерства юстиции и II отделения, а также юристы-эксперты из чиновников судебного ведомства. Программой комиссии служило высочайшее повеление, разрешавшее ее членам в трудах своих руководствоваться данными, добытыми «наукой и опытом европейских государств», сообразуясь с которыми, в несколько месяцев выработаны были основные положения преобразования судебной части в России. После рассмотрения в Государственном Совете они утверждены императором и обнародованы во всеобщее сведение 29-го сентября 1862 года. Сущность основных положений заключалась в следующем: отделение судебной власти от исполнительной, административной и законодательной вообще, и в частности: по гражданскому судопроизводству — отделение власти судебной от исполнительной, а по уголовному — отделение власти судебной от обвинительной; начало гласности в гражданском и уголовном процессах; несменяемость судей; образование самостоятельной мировой юстиции для маловажных дел, отдельно от общих судов; устройство особой обвинительной власти или прокурорского надзора; учреждение официальной адвокатуры или института присяжных поверенных; введение присяжных заседателей; отмена теории формальных доказательств в уголовном процессе; учреждение кассационного суда и введение нотариата. Составление судебных уставов на точном основании общих положений поручено особой комиссии под председательством государственного секретаря Буткова, в которую бóльшая часть экспертов-юристов вступила членами, равноправными с представителями правительственных ведомств. Состав ее был следующий: от государственной канцелярии: Плавский, Стояновский, Зарудный, Шубин, Есипович, Любимов, Вилинбахов и Желтухин; от II отделения: Бреверн, Бычков и Даневский; от Министерства юстиции: барон Врангель и юристы-эксперты; обер-прокурор общего собрания московских департаментов сената Буцковский, обер-секретарь того же общего собрания Победоносцев и московский губернский прокурор Ровинский. Порученный комиссии труд она окончила в один год, и уже осенью 1863 года изготовленные ею проекты уставов поступили на заключение II отделения и Министерства юстиции. Государственный Совет обсудил их в ряде заседаний в продолжение 1864 года, и 20-го ноября они получили силу закона приложением к ним высочайшей подписи. «По вступлении на прародительский престол, — возвещал император Александр в указе Правительствующему Сенату, — одним из первых наших желаний, всенародно возвещенных в манифесте 19-го марта 1856 года, было: «да правда и милость царствует в судах». С того времени среди других преобразований, вызванных потребностями народной жизни, мы не переставали заботиться о достижении упомянутой цели посредством лучшего устройства судебной части, и после многосторонних предварительных работ во II отделении Собственной нашей канцелярии 29-го сентября 1862 года утвердили и тогда же повелели обнародовать в общее сведение основные положения преобразования этой части. Составленные в развитие сих основных положений особо учрежденной нами комиссией проекты уставов ныне подробно обсуждены и исправлены Государственным Советом. Рассмотрев сии проекты, мы находим, что они вполне соответствуют желанию нашему водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных наших; возвысить судебную власть; дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе нашем то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем действий всех и каждого, от высшего до низшего». Повелев Сенату обнародовать высочайше утвержденные четыре устава: учреждения судебных установлений, судопроизводств уголовного и гражданского и о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, император Александр следующими словами заключил достопамятный указ: «Призывая благословение Всевышнего на успех этого великого дела, мы радостно выражаем надежду, что намерения наши осуществятся при ревностном содействии наших верноподданных, как каждого отдельно, в кругу личной его деятельности, так и в совокупном составе обществ, сословий и земства, ныне, по воле нашей, на новых началах образуемого».28 Приготовления к введению в действие земских учреждений производились по всему пространству России, всюду возбуждая живейшее сочувствие и участие. Выразителем этих чувств явилось московское дворянство в адресе на высочайшее имя, принятом в заседании дворянского собрания 11-го января 1865 года большинством 270 против 36 голосов, высказавшееся так: «Призванному вами, государь, к новой жизни земству, при полном его развитии, суждено навеки упрочить славу и крепость России». Но в том же адресе заключалась и просьба «довершить государственное здание созванием общего собрания выборных людей от земли русской для обсуждения нужд, общих всему государству», а также «второго собрания из представителей одного дворянского сословия». Адресу московского дворянства не дано дальнейшего движения. Сенат признал неправильными постановления собрания предводителей и депутатов относительно права участия некоторых дворян в делах губернского собрания, а постановления последнего лишенными законной силы. Но государь не пожелал оставить без ответа заявления московских дворян. «Мне известно, — писал он в обнародованном во всеобщее сведение рескрипте к министру внутренних дел, — что во время своих совещаний московское губернское дворянское собрание вошло в обсуждение предметов, прямому ведению его не подлежащих, и коснулось вопросов, относящихся до изменения существенных начал государственных в России учреждений. Благополучно совершившиеся в десятилетнее мое царствование и ныне по моим указаниям еще совершающиеся преобразования достаточно свидетельствуют о моей постоянной заботливости улучшать и совершенствовать, по мере возможности и в предопределенном мной порядке, разные отрасли государственного устройства. Право вчинения по главным частям этого постепенного совершенствования принадлежит исключительно мне и неразрывно сопряжено с самодержавной властью, Богом мне вверенной. Прошедшее в глазах всех моих верноподданных должно быть залогом будущего. Никому их них не предоставлено предупреждать мои непрерывные о благе России попечения и предрешать вопросы о существенных основаниях ее общих государственных учреждений. Ни одно сословие не имеет права говорить именем других сословий. Никто не призван принимать на себя передо мной ходатайство об общих пользах и нуждах государства. Подобные уклонения от установленного действующими узаконениями порядка могут только затруднять меня в исполнении моих предначертаний, ни в каком случае не способствуя достижению той цели, к которой они могут быть направлены. Я твердо уверен, что не буду встречать впредь таких затруднений со стороны русского дворянства, вековые заслуги которого пред престолом и отечеством мне всегда памятны и к которому мое доверие всегда было и ныне пребывает непоколебимым. Поручаю вам поставить о сем в известность всех генерал-губернаторов и губернаторов тех губерний, где учреждены дворянские собрания или имеют быть учреждены собрания земские». Между тем преобразовательная деятельность правительства продолжала идти прежним ускоренным ходом, и 6-го апреля издан новый закон, отменивший, в видах «предоставления отечественной печати возможных облечений», предварительную цензуру для книг и повременных изданий, установивший для них, независимо от судебного преследования за нарушение законов, систему административных взысканий «в случае замеченного в них вредного направления», и заведование делами цензуры и печати вообще сосредоточивший при Министерстве внутренних дел под высшим наблюдением министра во вновь учрежденном Главном управлении по делам печати. Незадолго до того прибывший в Петербург виленский генерал-губернатор Муравьев обратился к государю с просьбой уволить его от должности главного начальника Северо-Западного края, частью по расстроенному здоровью, частью по обострившимся отношениям своим к некоторым из министров, и особенно к министру внутренних дел. Император Александр принял отставку Муравьева, не скрыв от него, что, по дошедшим до государя сведениям, не все вызванные им в Литву русские чиновники, не исключая и губернаторов, оказались на высоте своего призвания, а что в числе мировых посредников немало людей с крайним направлением, вредно отражающимся на общественном порядке. Но в то же время высоко ценя заслуги Михаила Николаевича по усмирению мятежа и обрусению северо-западных областей, государь возвел его в графское достоинство и в самых признательных выражениях отозвался в рескрипте к нему о плодотворной его деятельности: «я призвал вас к управлению северо-западными губерниями в то трудное время, когда вероломный мятеж, вспыхнувший в Царстве Польском, распространялся в сих губерниях и уже успел поколебать в них основные начала правительственного и гражданского порядка. Несмотря на расстройство вашего здоровья, вследствие которого незадолго пред тем я должен был снизойти на просьбу вашу об увольнении вас от одновременного управления Министерством государственных имуществ, департаментом уделов и межевым корпусом, вы с примерным самоотвержением приняли на себя вверенные мною вам новые обязанности и при исполнении их оправдывали в полной мере мои ожидания. Мятеж подавлен; сила правительственной власти восстановлена; общественное спокойствие водворено и обеспечено рядом мер, принятых со свойственной вам неутомимой деятельностью, распорядительностью, знанием местных условий и непоколебимой твердостью. Вы обратили внимание на все отрасли управления во вверенном вам крае. Вы осуществили и упрочили предначертанное мною преобразование быта крестьянского населения, в огромном большинстве верного своему долгу и ныне снова ознаменовавшего глубокое сознание древнего неразрывного единства Западного края с Россией. Вы озаботились улучшением быта православного духовенства, восстановили в народной памяти вековые святыни православия, содействовали устройству и украшению православных храмов и, вместе с умножением числа народных училищ, положили начало преобразованию их в духе православия и русской народности. Подвиги ваши вполне мною оценены и приобрели вам то всеобщее сочувствие, которое столько раз и с разных сторон вам было засвидетельствовано». Преемником Муравьева в звании виленского генерал-губернатора назначен генерал-адъютант К. П. фон Кауфман. Император спешил окончить это дело перед отъездом в Ниццу, куда вызывали его тревожные известия о тяжкой болезни старшего сына, цесаревича Николая Александровича, принявшей в первые дни апреля безнадежный оборот. 4-го отправился в Ниццу великий князь Александр Александрович; 6-го вечером выехал сам государь, сопровождаемый великими князьями Владимиром и Алексеем. Путь до Ниццы совершен с неимоверной быстротой: в 85 часов. В Берлине ожидал государя на вокзале король Вильгельм, в Париже — император Наполеон. В Дижоне к царскому поезду присоединился другой, везший из Копенгагена принцессу-невесту цесаревича с августейшей матерью, королевой Луизой, и братом, наследным принцем датским. Августейшие путешественники прибыли в Ниццу 10-го апреля. В вилле Бермон, вокруг смертного одра юного страдальца, собралась вся царская семья: безутешные родители, принцесса Дагмара, братья и сестра. В ночь с 11-го на 12-е апреля чистая душа цесаревича Николая отлетела в горнюю обитель. В минуту кончины государь и императрица держали одну руку умирающего, другую — принцесса-невеста и любимый брат, великий князь Александр. Глубокой скорбью и истинно христианским смирением и покорностью пред горестным испытанием, ниспосланным свыше, проникнут высочайший манифест, известивший Россию о кончине царского первенца: «Всевышнему угодно было поразить нас страшным ударом. Любезнейший сын наш, государь наследник цесаревич и великий князь Николай Александрович скончался в городе Ницце сего апреля в 12-й день, после тяжких страданий. Болезнь, постигшая его императорское высочество еще в начале прошедшей зимы, во время совершаемого путешествия по Италии, не представлявшая, по-видимому, опасений за столь драгоценную нам жизнь, хотя медленно, но, казалось, уступала действию предпринятого лечения и влиянию южного климата, когда внезапно появившиеся признаки явной опасности побудили нас поспешить отъездом из России. В глубокой скорби нашей мы имели утешение свидеться с любезнейшим сыном нашим до его кончины, поразившей нас и весь дом наш ударом, тем более чувствительным и сильным, что печальному событию сему суждено было совершиться на чужбине, вдали от нашего отечества. Но, покоряясь безропотно Промыслу Божьему, мы молим Всемогущего Творца вселенной, да даст нам твердость и силу к перенесению глубокой горести, Его волею нам ниспосланной. В твердом убеждении, что верные наши подданные разделят с нами душевную скорбь нашу, мы в нем лишь находим утешение и призываем их к усердным вместе с нами молениям об упокоении души возлюбленного сына нашего, оставившего мир сей среди надежд, нами и всей Россией на него возложенных. Да осенит его десница Вышняя в мире лучшем, иде же несть болезни, ни печали! Лишившись первородного сына и прямого преемника нашего, ныне в Бозе почившего государя, наследника, цесаревича и великого князя Николая Александровича, мы, на точном основании закона о престолонаследии, провозглашаем второго сына нашего, его императорское высочество великого князя Александра Александровича наследником нашим и цесаревичем». Смертные останки цесаревича Николая перенесены на фрегат «Александр Невский», отплывший из Виллафранки в Кронштадт. 17-го апреля, в день рождения государя, он и императрица Мария Александровна оставили Ниццу и отправились в Дармштадт, в окрестностях которого, в замке Югенгейм, они в тесном семейном кругу, в состав которого пожелала войти и принцесса Дагмара, провели несколько дней, необходимых для восстановления сил императрицы, истощенных долговременным уходом за больным сыном и потрясением безвременною его кончиною. 9-го мая выехали они оттуда и 12-го прибыли в Царское Село. 25-го мая состоялось перенесение тела почившего цесаревича с фрегата «Александр Невский» в усыпальницу императорского дома, крепостной Петропавловский собор, а 28-го — предание его земле. На другой день государь принял в Зимнем дворце явившихся к нему с выражением соболезнования своих монархов чрезвычайных посланных и уполномоченных, представителей иностранных дворов, а также многочисленные депутации от всех сословий, прибывшие из разных губерний для присутствования при похоронах цесаревича Николая и принесения выражения верноподданнических чувств глубокой скорби о постигшей царскую семью и всю Россию утрате. К депутациям присоединились представители петербургского дворянства и городского общества. Император вышел к ним в сопровождении цесаревича Александра Александровича. «Я желал вас видеть, господа, — сказал он, — чтобы лично изъявить вам от себя и от имени императрицы нашу сердечную благодарность за участие всей семьи русской в нашем семейном горе. Единодушие, с которым все сословия выразили нам свое сочувствие, нас глубоко тронуло и было единственной для нас отрадой в это скорбное время. В единодушии этом наша сила, и пока оно будет существовать, нам нечего бояться ни внешних, ни внутренних врагов. Покойному сыну суждено было, во время путешествия его по России в 1863 году, быть свидетелем подобного же единодушия, вызванного тогда посягательством врагов наших на древнее достояние русских и на единство государства... Да сохранится единодушие это навсегда! Прошу вас, господа, перенести на теперешнего наследника моего те чувства, которые вы питали к покойному его брату. За его же чувства к вам я ручаюсь. Он любит вас так же горячо, как я вас люблю и как любил вас покойный. Молитесь Богу, чтобы он сохранил его нам для будущего благоденствия и славы России! Еще раз благодарю вас, господа, от души». К царскому приему допущены были, впервые после восстания, явившиеся в Петербург ко дню погребения высшие гражданские чины и члены нескольких знатных дворянских родов Царства Польского. Государь, в присутствии цесаревича Александра Александровича, удостоил последних следующего ответа на их верноподданнические заявления: «Я желал видеть вас, господа, чтобы поблагодарить за чувства, которые вы выразили мне при последних тяжких обстоятельствах. Хочу верить, что они искренни, и желаю, чтобы были разделяемы большинством ваших соотечественников, подданных моих в Царстве Польском. Чувства эти будут лучшим ручательством в том, что мы не подвергнемся уже тем испытаниям, чрез которые прошли в недавнее время. Я желаю, чтобы слова мои вы передали вашим заблужденным соотечественникам. Надеюсь, что вы будете содействовать образумлению их. При сем случае, не могу не припомнить те слова, поставляемые мне в укор, как бы оскорбление для Польши, которые я сказал в 1856 году в Варшаве, по прибытии туда в первый еще раз императором. Я был встречен тогда с увлечением и в Лазенковском дворце говорил вашим соотечественникам: «Оставьте мечтания!» (Point de reveries!) Если бы они последовали этому совету, то избавили бы ваше отечество от многих бедствий. Поэтому-то возвращаюсь к тем же прежним моим словам: оставьте мечтания! Я люблю одинаково всех моих верных подданных: русских, поляков, финляндцев, лифляндцев и других; они мне равно дороги; но никогда не допущу, чтобы дозволена была самая мысль о разъединении Царства Польского от России и самостоятельное без нее существование его. Оно создано русским императором и всем обязано России. Вот мой сын Александр, мой наследник. Он носит имя того императора, который некогда основал царство. Я надеюсь, что он будет достойно править своим наследием и что он не потерпит того, чего я не терпел. Еще раз благодарю вас за чувства, которые вы изъявили при последнем печальном событии». Два месяца спустя, 20-го июня, в большой церкви и Георгиевском зале Зимнего дворца совершилось торжество, о котором высочайший манифест так объявил России: «Когда Всемогущему Богу угодно было отозвать к Себе первородного сына нашего, блаженной памяти цесаревича и великого князя Николая Александровича, мы, манифестом от 12-го апреля сего года, возвестив всем нашим верноподданным о постигшей нас скорби, на основании коренных законов империи, провозгласили вместе с тем наследником нашим и цесаревичем второго, ныне старшего, сына нашего, великого князя Александра Александровича, достигшего уже теми же основными законами установленного совершеннолетия. В настоящий день его императорское высочество произнес торжественно, в присутствии нашем, присягу на служение нам и государству. Неисповедимое в судьбах своих Провидение указало торжественному обряду, совершенному за шесть лет пред сим оплакиваемым нами и всей Россией в Бозе почившим любезнейшим сыном нашим повториться при жизни нашей в лице его брата и законного преемника в наследовании нам. Призывая на него благословение Божие, мы с непоколебимой верой молим Всевышнего о его преуспеянии на стезе, Всемогущею волею ему ныне предначертанной: да ниспошлет ему мудрость и добродетель; да руководит его постоянно во всех делах; да сохранит его нам и любезному отечеству в утешение и радость! Всегда, при всех событиях, как радостных, так и горестных, разделяя с любезными нам верноподданными наполняющие сердце наше чувства, мы с душевным умилением видели горячее участие, принятое всей Россией в понесенной нами утрате первородного сына нашего, коему не суждено было, наследуя нам в великом деле правления государством, осуществить возлагавшиеся на него надежды. Скорбь наша была общая, семейная во всей России. Да будут же и ныне надежды наши общие и нераздельные; да присоединятся вновь в сей торжественный день празднования совершеннолетия нынешнего наследника цесаревича все верноподданные к молитвам нашим о ниспослании ему свыше благодати, силы и крепости на поднятие бремени, в будущем ему предлежащего; да обратятся на него общие любовь и преданность, столь искренно всеми выказанные к усопшему брату его! Твердо уверенные в сих чувствах, мы видим в них нераздельную связь между нами и любезными нашими верноподданными, в основание коей положена принесенная ими при восшествии нашем на прародительский престол присяга в верности нам и законному наследнику нашему». Тотчас по погребении цесаревича Николая государь назначил наследника атаманом всех казачьих войск и шефом л.-гв. атаманского казачьего и 3-го уланского смоленского полков и поселенного № 9 выборгского финского стрелкового батальона, а также зачислил его в л.-гв. Гусарский полк, л.-гв. в кавказские казачьи эскадроны собственного его величества конвоя, л.-гв. в казачий уральский дивизион и л.-гв. в донскую казачью батарею. По принесении присяги цесаревич Александр Александрович зачислен в гвардейский экипаж и во все полки и отдельные части гвардии, в которых сам государь состоял шефом и в которых новый наследник еще не числился. Тогда же возведен он в звание канцлера Александровского университета в Финляндии. Цесаревичу сохранен весь придворный штат усопшего брата в неизменном составе, и попечителем к его особе назначен генерал-адъютант граф Перовский.