С.С. ТАТИЩЕВ / ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ (24)

Вскоре после того, 11-го февраля, состоялось назначение нового председателя редакционных комиссий. Выбор государя пал на министра юстиции графа В. Н. Панина. Весть о том произвела большую тревогу в среде членов этого учреждения. Панина считали за убежденного противника направления, восторжествовавшего в среде комиссий: ожидали, что под его руководством занятия их получат иной оборот. Но государь, назначая Панина преемником Ростовцева, положительнейшим образом выразил ему свою волю, чтобы ничего не было изменено в образе действий комиссий и предсмертная записка Иакова Ивановича служила им наставлением. «Помните всё, что вы мне говорили, — сказал он ему по этому поводу, — на выраженных условиях только вверяю я вам это дело. Ведите всё так, как было. Я всегда считал вас честным человеком, и мне в голову никогда не приходило, чтобы вы могли меня обмануть». Со своей стороны, Панин уверял великого князя Константина Николаевича, что каковы бы ни были его личные убеждения, он считает долгом верноподданного прежде всего подчинять их взгляду императора. «Если я, — пояснял он, — какими-либо путями, прямо или косвенно удостоверюсь, что государь смотрит на дело иначе, чем я, то я долгом считаю тотчас отступить от своих убеждений и действовать даже совершенно наперекор им и даже с большею энергиею, как если бы я руководствовался моими собственными убеждениями». Непреклонную решимость свою довести предпринятое дело до конца в том направлении, которое было дано ему трудами редакционных комиссий, государь с новою силою выразил в речи, произнесенной 21-го февраля при представлении в Зимнем дворце депутатов от 24 губернских комитетов второго призыва. Поблагодарив присутствовавших представителей трех литовских губерний за пример, который они подали, «вызвавшись первые на общее дело», император, обращаясь ко всем прочим членам, сказал: «Мне остается повторить вам, господа, то, что губернские предводители, находящиеся между вами, уже от меня слышали. Вам известно, как святое дело это близко моему сердцу. Уверен, что и вы считаете его святым. У меня две цели или, лучше сказать, одна: благо государства. Я убежден, что в том же самом заключается и ваша цель. Я хочу, чтоб улучшение быта крестьян было не на словах, а на деле, и чтоб переворот совершился без потрясений. Но для этого без некоторых пожертвований с вашей стороны обойтись невозможно. Я желаю, чтоб эти пожертвования были сколь возможно менее тягостны и обременительны для дворян. Для занятий ваших здесь составлена инструкция, которая определяет, в чем должна заключаться ваша прямая обязанность. Вы должны отвечать на вопросы, вам предложенные. Впрочем, если найдете нужным добавить к тому свои соображения, можете их выразить в отдельных мнениях, которые будут рассмотрены и доведены до моего сведения. Действуйте же единодушно к общей пользе. Мне известно, что носились нелепые слухи; они, вероятно, могли дойти до вас и здесь, будто я изменил свое доверие к дворянству. Это ложь и клевета, не обращайте на это внимания, а верьте мне. При самом начале обратился я к дворянству с полным доверием. Обращаясь теперь с тем же доверием к вам, я надеюсь, что вы на деле оправдаете мои ожидания. Министр внутренних дел и граф Панин, которого я назначил председателем редакционной комиссии, на место генерал-адъютанта Ростовцева, знают мысли мои и взгляд мой по этому вопросу. Они могут подробно передать их вам. Вы должны нам помочь, господа. С Богом же, принимайтесь за дело». Обратясь к графу Панину, государь добавил: «Рекомендую вам сотрудников ваших. Я уверен, что они будут добросовестно работать. Прошу вести это дело к известным результатам обдуманно и осторожно, только отнюдь не затягивая и не откладывая его в долгий ящик. Прощайте, господа, дай вам Бог успеха». Несколько дней спустя в одном из первых заседаний общего присутствия, происходивших в председательстве Панина, председатель объявил членам редакционных комиссий признательность государя «за их деятельность и постоянно успешные занятия, которыми они продолжают двигать работы». Впрочем, граф Панин несколько раз пытался видоизменить, насколько зависело от него, направление, завещанное Ростовцевым своим сотрудникам. Так, при самом вступлении в должность, представляя государю составленную Семеновым записку о порядке работ, основаниях сельского и уездного управлений и главных заключениях, к которым пришли редакционные комиссии при разработке крестьянского дела, он счел долгом представить и свои возражения на последние. Систему комиссий по вопросу об усадьбах крестьян Панин находил не вполне «буквальным» исполнением высочайших рескриптов, чем вызвал отметку государя: «Она основана на личных моих объяснениях с генерал-адъютантом Ростовцевым и, по-моему, вовсе не противоречит смыслу рескриптов». Панин находил, что полезною можно признать эту систему лишь в применении к добровольным соглашениям о выкупе (отметка государя: «Непременно!»); «но здесь, — рассуждал он, — как и во всех других вопросах, следует остерегаться ограничения оного такими мерами, кои могли бы иметь принудительный характер». Против этого места император надписал: «При будущем свидании я вам лично объясню мою мысль. Я ее считаю одною из главных основ всей работы», — а на верху самой записки: «Я прочел все и прошу вас обратить внимание на мои отметки, о которых мы переговорим при будущем докладе. Дайте мне только знать, когда у вас что наберется». В другой раз новый председатель представил на решение императора разногласие свое с большинством членов редакционных комиссий по одному из самых существенных пунктов будущего крестьянского положения: о предоставлении крестьянам их наделов из помещичьих земель в бессрочное пользование. Панин полагал, что хотя в рескриптах и постановлено, что крестьянам следует дать надел в пользование и, кроме того, земля не может быть отнята от крестьянина (высочайшая отметка: «Ни под каким видом») и что несправедливо было бы оставлять повинности без переоценки, но мысль эта, как не рассмотренная еще в Главном Комитете, не может быть признана окончательно утвержденною, а государь возразил: «Но я от нее не отойду». По этим соображениям Панин отвергал присовокупление комиссией к слову «пользование» — выражений: «в постоянное и бессрочное». Резолюция государя: «Вопрос этот предоставляю себе решить, когда он будет обсужден в Главном Комитете». Занятия редакционных комиссий пошли снова своим чередом, и с половины июля комиссии приступили к кодификации трудов своих. Государь настаивал на необходимости сколь можно скорее привести их к концу и окончательным сроком изготовления проектов положений назначил 10-е октября. В этот день комиссии были закрыты, членам их «за неутомимые и усердные их труды» объявлено высочайшее благоволение, а составленные ими проекты положений и разных дополнительных правил о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости — числом двадцать — внесены на рассмотрение Главного Комитета. Император Александр пожелал лично выразить царскую признательность труженикам великого дела. 1-го ноября все бывшие члены редакционных комиссий были приглашены в Зимний дворец. «Я желал вас видеть, господа, — сказал государь, — чтоб поблагодарить вас за ваши добросовестные труды, которые требовали больших усилий и большой деятельности. Работа ваша была огромная. Конечно, всякий человеческий труд должен иметь свои несовершенства. Вы сами это знаете; это очень хорошо знаю и я. Может быть, придется многое изменить; но во всяком случае вам принадлежит честь первого труда, и Россия будет вам благодарна, а потому я желал от души поблагодарить вас, господа. Я надеюсь, что потом каждый из вас, в своем круге, будет содействовать общему нам благу. Дело это слишком близко моему сердцу. Я уверен, что оно так же близко вам, как и мне. Еще раз благодарю вас от души. Вот и граф Панин, который заступил место Иакова Ивановича, не раз говорил мне о ваших добросовестных занятиях. (К графу Панину, пожав ему руку): Я и вас благодарю, граф. (Ко всем): Бог поможет нам кончить». За несколько дней до закрытия комиссий тяжкая болезнь постигла князя Орлова, лишив его возможности председательствовать в Главном Комитете в отсутствие государя, отправившегося в Варшаву для свидания с австрийским императором и принцем-регентом прусским, вследствие чего император назначил председательствующим в Комитете великого князя Константина Николаевича. Генерал-адмирал более года не принимал участия в трудах Комитета по крестьянскому делу. Осенью 1858 года он оставил Петербург и провел десять месяцев за границей, в Германии, Италии, Франции, после чего предпринял продолжительную поездку на Восток, в Грецию и Палестину. Как на причину его удаления неразлучный с ним А. В. Головнин указывает в письме к князю А. И. Барятинскому на придворные интриги, пытавшиеся поколебать доверие к нему государя. «Он крайне обескуражен и разбит, — читаем в одном из этих писем, — всем тем, что здесь говорят против него, и не хочет более заниматься общими государственными делами... Он хочет ограничить свою деятельность морскою службою, быть морским министром и ничего более». Три месяца спустя Головнин сообщал из Палермо в Тифлис: «Я думал, что путешествие генерал-адмирала остановит ход различных административных улучшений в Петербурге. В этом я разделял мнение многих лиц. Но оказывается, как мне пишут из Петербурга, что император показал себя много раз решившимся твердо продолжать идти по пути прогресса. Его величество доказал, что он действовал по своим задушевным убеждениям, что его твердость была непоколебима, что административное status quo стало более невозможным. Поняли, что великий князь не был подстрекателем в прогрессивных мерах; что он был не более, как помощник и слуга своего брата, который во время его отсутствия не меняет системы, хотя в общем он действует медленнее, чем того желали бы многие. Из этого следует, что препятствия для прогресса теперь не так легки, и уже не смеют осуждать монарха за те же стремления, за которые делали нападки на его брата». По возвращении в Петербург летом 1859 года великий князь Константин Николаевич был с обычною ласкою и приветливостью принят государем и, вступив в управление морским ведомством, занял прежнее место в Государственном Совете, в высшем финансовом комитете, в комитете о раскольниках, наконец, в Главном Комитете по крестьянскому делу. «Иное идет хорошо и легко, — писал он наместнику кавказскому, поздравляя его со взятием в плен Шамиля, — другое встречает бóльшие или меньшие препятствия. Но без борьбы ничего достигнуть нельзя, и я от нее не отказываюсь». Великий князь генерал-адмирал горячо сочувствовал направлению, приданному крестьянскому вопросу Ростовцевым и редакционными комиссиями. Сообща с великой княгиней Еленой Павловной всеми силами поддерживал он Н. А. Милютина и противодействовал проискам его многочисленных и влиятельных недоброжелателей. О назначении Константина Николаевича председателем Главного Комитета известила Милютина, как о победе, по поручению Елены Павловны фрейлина ее баронесса Раден, присовокупив: «Не правда ли, что я была права, утверждая, что нужно верить в особое Провидение для России и для нас всех». Великий князь обещал августейшей тетке пригласить к себе Милютина и переговорить с ним, как только ознакомится с положениями. Прочитав их, он так отозвался о труде редакционных комиссий: «Это памятник, который вечно послужит величайшею честью для комиссии, каково бы ни было мнение о нем» (C'est un monument qui a jamais fera le plus grand honneur a la commission, de quelque opinion qu'on puisse etre). В Главном Комитете далеко не все члены разделяли взгляд великого князя на новые положения. Вполне сочувствовали им и деятельно их поддерживали одни только Ланской, граф Блудов и Чевкин. Три члена: Муравьев, князь Долгоруков и Княжевич, желали внести в них существенные изменения. Их контрпроект, составленный директором департамента сельского хозяйства Валуевым, предлагал оставить за крестьянами на первое время существовавшие наделы, а окончательное разрешение устройства поземельных отношений между крестьянами и помещиками отсрочить до обмежевания и кадастрирования всех владельческих дач. Князь Гагарин, поддерживаемый графом Адлербергом, настаивал на освобождении крестьян с обязательным наделом не более как по одной десятине на душу и предоставлением затем крестьянам найма остальных земель по добровольным с помещиками соглашениям. Наконец, сам бывший председатель редакционных комиссий граф Панин выразил несогласие с их проектами по четырем важным статьям: о вотчинной полиции помещиков; об ограничении прав собственности помещиков на предоставленные крестьянам в пользование земли; о бессрочном пользовании крестьян этими землями; об определении размера высших и низших наделов. Рассмотрению проектов положений Главный Комитет посвятил более сорока заседаний, продолжавшихся каждое свыше шести и даже семи часов. Головнин так описывает их в письме к князю Барятинскому: «Прения были очень горячие. Нужно отдать справедливость великому князю-председателю, что все члены пользовались полною свободою выражать свои мнения, и нужно прибавить, что по своей молодости, по своим физическим силам, уму и памяти, которыми природа так счастливо наделила великого князя, и по прилежанию он оказался лучше знающим дело, чем все члены. Дело затянулось благодаря бесконечным прениям, большому разномыслию среди членов наиболее влиятельных, а в особенности, по моему мнению, потому, что секретарь комитета г. Бутков до сих пор не успел еще раскрыть, который из членов наиболее могуществен, а следовательно, не знает, в чью пользу привести в движение всю силу канцелярии, силу, которая имеет действительную власть у нас. Император, возвратившийся между тем из Варшавы, остается безмолвным и бесстрастным, и не позволяет догадываться, которому из различных мнений его величество симпатизирует. Вообще нужно сказать, что ведение императором всего этого дела делает ему величайшую честь». Наконец, великому князю удалось убедить графа Панина пристать к его мнению, к которому присоединился, уступая настояниям самого государя, и граф Адлерберг. Таким образом составилось большинство в пользу проектов редакционных комиссий, которые и были приняты Главным Комитетом. Последнее заседание этого Комитета, соединенное с Советом министров, происходило 26-го января 1861 года, под личным председательством государя. Александр Николаевич благодарил большинство членов, подавших голос за проект положений, и особенно великого князя Константина Николаевича, которого несколько раз обнял и поцеловал. О редакционных комиссиях он отозвался, что на них сильно нападали, но большею частью совершенно несправедливо, главным образом по незнанию дела, а труд их исполнен с большим знанием и большою добросовестностью. Затем император объявил, что, допустив при обсуждении этого дела для всех и каждого полную свободу выражать свое мнение, он уже не допустит никаких отмен, отлагательств и проволочек и хочет, чтобы дело было кончено непременно к 15-му февраля. «Этого, — сказал он, — я желаю, требую, повелеваю». Обращаясь преимущественно к министрам, государь поставил им на вид, что доселе они враждовали между собой, пререкаясь по крестьянскому делу, а некоторые даже противились его видам, и он давал им в этом отношении полную свободу, но теперь, когда его воля будет окончательно выражена, он требует от них полного согласия друг с другом, совершенного забвения личных мнений и безусловного добросовестного исполнения его повеления и утвержденного им положения, внушительно прибавив: «Вы должны помнить, что в России издает законы самодержавная власть». В заключение император объявил, что по окончании дела об упразднении крепостного права сословие крестьян не должно оставаться разделенным на разные ведомства, но образовать одно целое, каким и было прежде, подчиненное одним законам и общим в государстве властям. 28-го января принятые Главным Комитетом проекты положений внесены на обсуждение общего собрания Государственного Совета. Заседание это император Александр открыл следующей знаменательною речью: «Дело об освобождении крестьян, которое поступило на рассмотрение Государственного Совета, по важности своей я считаю жизненным для России вопросом, от которого будет зависеть развитие ее силы и могущества. Я уверен, что вы все, господа, столько же убеждены, как и я, в пользе и необходимости этой меры. У меня есть еще другое убеждение, а именно, что откладывать этого дела нельзя; почему я требую от Государственного Совета, чтобы оно было им кончено в первую половину февраля и могло быть объявлено к началу полевых работ; возлагаю это на прямую обязанность председательствующего в Государственном Совете. Повторяю — и это моя непременная воля, — чтоб дело это теперь же было кончено. Вот уже четыре года как оно длится и возбуждает различные опасения и ожидания как в помещиках, так и в крестьянах. Всякое дальнейшее промедление может быть пагубно для государства. Я не могу не удивляться и не радоваться, и уверен, что и вы все также радуетесь тому доверию и спокойствию, какое выказал наш добрый народ в этом деле. Хотя опасения дворянства до некоторой степени понятны, ибо они касаются самых близких и материальных интересов каждого, при всем том я не забываю и не забуду, что приступ к делу сделан был по вызову самого дворянства, и я счастлив, что мне суждено свидетельствовать об этом перед потомством. При личных моих разговорах с губернскими предводителями дворянства и во время путешествий моих по России, при приеме дворян, я не скрывал моего образа мыслей и взгляда на занимающий всех нас вопрос и говорил везде, что это преобразование не может совершиться без некоторых пожертвований с их стороны и что все старание мое заключается в том, чтобы пожертвования эти были сколь возможно менее обременительны и тягостны для дворянства. Я надеюсь, господа, что при рассмотрении проектов, представленных в Государственный Совет, вы убедитесь, что все, что можно было сделать для ограждения выгод помещиков, сделано; если же вы найдете нужным в чем-либо изменить или добавить представляемую работу, то я готов принять ваши замечания; но прошу только не забывать, что основанием всего дела должно быть улучшение быта крестьян — и улучшение не на словах только и не на бумаге, а на самом деле. Прежде чем приступить к подробному рассмотрению самого проекта, хочу изложить вкратце исторический ход этого дела. Вам известно происхождение крепостного права. Оно у нас прежде не существовало; право это установлено самодержавною властью, и только самодержавная власть может его уничтожить, а на это есть моя прямая воля. Предшественники мои чувствовали все зло крепостного права и постоянно стремились если не к прямому его уничтожению, то к постепенному ограничению произвола помещичьей власти. С этою целью при императоре Павле был издан закон о трехдневной барщине, при императоре Александре, в 1803 году, закон о свободных хлебопашцах, а при родителе моем, в 1842 году, указ об обязанных крестьянах. Оба последние закона были основаны на добровольных соглашениях, но, к сожалению, не имели успеха. Свободных хлебопашцев всего немного более 100000, а обязанных крестьян и того менее. Многие из вас, бывшие членами Совета при рассмотрении закона об обязанных поселянах, вероятно, припомнят те суждения, которые происходили в присутствии самого государя. Мысль была благая, и если бы исполнение закона не было обставлено, может быть и с умыслом, такими формами, которые останавливали его действие, то введение в исполнение этого закона тогда же во многом облегчило бы настоящее преобразование. Покойный мой родитель постоянно был занят мыслью об освобождении крестьян. Я, вполне ей сочувствуя, еще в 1856 году, перед коронацией, бывши в Москве, обратил внимание предводителей дворянства Московской губернии на необходимость заняться улучшением быта крепостных крестьян, присовокупив к тому, что крепостное право не может вечно продолжаться, и потому лучше, чтобы преобразование это совершилось сверху, чем снизу. Вскоре после того, в начале 1857 года, я учредил, под личным моим председательством, особый комитет, которому поручил заняться принятием мер к постепенному освобождению крестьян. В конце того же 1857 года поступило прошение от трех литовских губерний, просивших дозволения приступить прямо к освобождению крестьян. Я принял это прошение, разумеется, с радостью и отвечал рескриптом 20-го ноября 1857 года на имя генерал-губернатора Назимова. В этом рескрипте указаны главные начала, на коих должно совершиться преобразование; эти главные начала должны и теперь служить основанием ваших рассуждений. Мы желали, давая личную свободу крестьянам и признавая землю собственностью помещиков, не сделать из крестьян людей бездомных и потому вредных как для помещика, так и для государства. Эта мысль служила основанием работ, представленных теперь Государственному Совету Главным Комитетом. Мы хотели избежать того, что происходило за границею, где преобразование совершалось почти везде насильственным образом; пример этому, весьма дурной, мы видели в Австрии, а именно, в Галиции. Безземельное освобождение крестьян в Остзейских губерниях сделало из тамошних крестьян население весьма жалкое и только теперь, после 40 лет, нам едва удалось улучшить их быт, определив правильные их отношения к помещикам. То же было и в Царстве Польском, где свобода была дана Наполеоном без определения поземельных отношений, и где безземельное освобождение крестьян имело последствием, что власть помещиков сделалась для крестьян тяжелее, чем прежнее крепостное право. Это вынудило покойного родителя моего издать в 1846 году особые правила для определения отношений крестьян к помещикам и в Царстве Польском. Вслед за рескриптом, данным генерал-губернатору Назимову, начали поступать просьбы от дворянства других губерний, которым были даны ответы рескриптами на имя генерал-губернаторов и губернаторов, подобного же содержания с первым. В этих рескриптах заключались те же главные начала и основания и разрешалось приступить к делу на тех же указанных мною началах. Вследствие того были учреждены губернские комитеты, которым для облегчения их работ была дана особая программа. Когда, после данного на то срока, работы комитетов начали поступать сюда, я разрешил составить особые редакционные комиссии, которые должны были рассмотреть проекты губернских комитетов и сделать общую работу в систематическом порядке. Председателем этих комиссий был сначала генерал-адъютант Ростовцев, а по кончине его — граф Панин. Редакционные комиссии трудились в продолжение года и семи месяцев, и несмотря на все нарекания, может быть, отчасти и справедливые, которым комиссии подвергались, они окончили свою работу добросовестно и представили ее в Главный Комитет. Главный Комитет, под председательством моего брата, трудился с неутомимою деятельностью и усердием. Я считаю обязанностью благодарить всех членов Комитета, а брата моего в особенности, за их добросовестные труды в этом деле. Взгляды на представленную работу могут быть различны. Потому все различные мнения я выслушиваю охотно, но я вправе требовать от вас одного: чтобы вы, отложив все личные интересы, действовали не как помещики, а как государственные сановники, облеченные моим доверием. Приступая к этому важному делу, я не скрывал от себя всех тех затруднений, которые нас ожидали, и не скрываю их и теперь, но, твердо уповая на милость Божию и уверенный в святости этого дела, я надеюсь, что Бог нас не оставит и благословит нас кончить его для будущего благоденствия любезного нам отечества. Теперь, с Божиею помощью, приступим к самому делу». «Государственный Совет в общем собрании, — гласит журнал этого достопамятного заседания, — выслушав с глубочайшим благоговением слова его императорского величества и приняв к точному исполнению высочайшую его волю, в том же заседании приступил к подробному обсуждению первых 20-ти статей проектов общего положения о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости». Но выражения эти недостаточно передают глубокое впечатление, произведенное царскою речью на слушателей, о котором так отозвался Головнин в письме к фельдмаршалу князю Барятинскому: «Заседание Государственного Совета 28-го января останется памятным в истории России речью, которою государь осветил разбирательство Совета по проекту освобождения. Эта речь доказала глубокое знание, которым обладает император по отношению ко всему этому делу, доказала, насколько он имеет о нем ясное представление, и обнаружила тот рациональный план, которому он следовал с полною твердостью. Эта речь поставила государя бесконечно выше всех его министров и членов Совета. Он вырос безмерно, а они опустились. Отныне он приобрел себе бессмертие. Надо заметить, что эта речь не была разработана какою-либо канцелярией Совета, не была написана и прочитана, — нет, то была совершенно свободная импровизация, естественное представление мысли, которая давно созрела в голове». 19-го февраля рассмотренные и одобренные Государственным Советом положения о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости, были поднесены на высочайшее утверждение. В эту шестую годовщину своего воцарения, приложив к ним свою подпись, император Александр возвестил о совершенном преобразовании манифестом, который останется в русской истории вечным, незыблемым памятником его царственной мудрости и попечительной заботливости о благе Богом вверенного ему народа.9 «Божиим Провидением, — так начинается манифест, — и священным законом престолонаследия быв призваны на прародительский всероссийский престол, соответствие сему призванию, мы положили в сердце своем обет: обнимать нашею царскою любовью и попечением всех наших верноподданных, всякого звания и положения, от благородно-владеющего мечом на защиту отечества до скромно-работающего ремесленным орудием, от проходящего высшую службу государственную до проводящего на поле борозду сохою или плугом». Манифест напоминал о несостоятельности законоположения о крестьянах, потомственно укрепленных за помещиками, о неблагоприятных для благосостояния крестьян последствиях этого закрепощения, о недостаточности мер, принятых в три предыдущие царствования для их устранения. «Таким образом, — объявлял государь, — мы убедилась, что изменение положения крепостных людей на лучшее есть для нас завещание предшественников наших и жребий, чрез течение событий поданный нам рукою Провидения». Манифест излагал ход развития крестьянского дела, обращения царя к дворянству, труды губернских комитетов, составление положений, рассмотрение и утверждение их в высших государственных учреждениях — Главном Комитете и Государственном Совете. «В силу означенных новых положений, — говорил манифест, — крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обывателей». Следовало перечисление главных оснований преобразования: сохранение за помещиками права собственности на землю с предоставлением крестьянам в постоянное пользование, за установленные повинности, усадебной оседлости и полевого надела; переходное состояние, в продолжение которого крестьяне именуются временно-обязанными; право выкупа крестьянами усадеб и полей; полное освобождение в двухлетний срок дворовых людей; вновь установленный порядок общественного крестьянского управления. Манифест перечислял и новые учреждения для приведения в исполнение положений: губернские по крестьянским делам присутствия; мировые посредники; составление уставных грамот, определяющих взаимное отношение помещиков и крестьян. «Обращая внимание на неизбежные трудности предприемлемого преобразования, — продолжал манифест, — мы первое всего возлагаем упование на всеблагое Провидение Божие, покровительствующее России. Засим полагаемся на доблестную о благе общем ревность благородного дворянского сословия, которому не можем не изъявить от нас и от всего отечества заслуженной признательности за бескорыстное действование наших предначертаний. Россия не забудет, что оно, добровольно побуждаясь только уважением к достоинству человека и христианскою любовью к ближним, отказалось от упраздняемого ныне крепостного права и положило основание новой хозяйственной будущности крестьян. Ожидаем несомненно, что оно так же благородно употребит дальнейшее тщание к приведению в исполнение новых положений в добром порядке, в духе мира и доброжелательства, и что каждый владелец довершит в пределах своего имения великий гражданский подвиг всего сословия, устроив быт водворенных на его земле крестьян и его дворовых людей на выгодных для обеих сторон условиях, и тем даст сельскому населению добрый пример и поощрение к точному и добросовестному исполнению государственных постановлений». Выразив надежду, что взаимными добросовестными соглашениями разрешится бóль­шая часть затруднений, облегчится переход от старого порядка к новому и на будущее время упрочится взаимное доверие, доброе согласие и единодушное стремление к общей пользе, манифест обещал содействие правительства выкупу усадебных и полевых угодий крестьян посредством выдачи ссуд. Затем, обращаясь к крестьянам, император говорил: «Полагаемся и на здравый смысл нашего народа. Когда мысль правительства об упразднении крепостного права распространилась между неприготовленными к ней крестьянами, возникали было частные недоразумения. Некоторые думали о свободе и забывали об обязанностях. Но общий здравый смысл не поколебался в том убеждении, что и по естественному рассуждению свободно пользующийся благами общества взаимно должен служить благу общества исполнением некоторых обязанностей и, по закону христианскому, всякая душа должна повиноваться властям предержащим (Рим. 13:1), воздавать всем должное и, в особенности, кому должно, урок, дань, страх, честь (7), что законно приобретенные помещиками права не могут быть взяты от них без приличного вознаграждения или добровольной уступки, что было бы противно всякой справедливости пользоваться от помещиков землею и не нести за сие соответственной повинности». «И теперь с надеждою ожидаем, что крепостные люди, при открывающейся для них новой будущности, поймут и с благодарностью примут важное пожертвование, сделанное благородным дворянством для улучшения их быта. Они вразумятся, что, получая для себя более твердое основание собственности и бóльшую свободу располагать своим хозяйством, они становятся обязанными пред обществом и пред самими собою благотворность нового закона дополнить верным, благонамеренным и прилежным употреблением в дело дарованных им прав. Самый благотворный закон не может людей сделать благополучными, если они не потрудятся сами устроить свое благополучие, под покровительством закона. Довольство приобретается и увеличивается не иначе, как неослабным трудом, благоразумным употреблением сил и средств, строгою бережливостью и вообще честною, в страхе Божием, жизнью. Исполнители приготовительных действий к новому устройству крестьянского быта и самого введения в сие устройство употребят бдительное попечение, чтобы сие совершалось правильным, спокойным движением, с наблюдением удобности времен, дабы внимание земледельцев не было отвлечено от их необходимых земледельческих занятий. Пусть они тщательно возделывают землю и собирают плоды ее, чтобы потом из хорошо наполненной житницы взять семена для посева на земле постоянного пользования или на земле, приобретенной в собственность». Незабвенны заключительные слова манифеста: «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного». Манифест об освобождении крестьян объявлен Сенату 2-го марта и в воскресенье, 5-го числа того же месяца, обнародован во всеобщее сведение в Петербурге прочтением в церквах после обедни. На разводе в Михайловском манеже государь сам прочитал манифест, встреченный громогласным и долго несмолкавшим «ура!». В продолжение марта состоялось обнародование манифеста повсеместно, во всех концах России. В самый день подписания этого акта император Александр в рескрипте на имя великого князя Константина Николаевича изложил свой взгляд на значение величайшего из событий своего царствования. Выразив признательность августейшему брату и его сотрудникам, членам Главного Комитета, государь писал: «Будущее известно единому Богу, и окончательный успех предпринятого великого дела зависит от Его святой, всегда благостной воли, но мы можем ныне же со спокойною совестью сказать себе, что нами употреблены для совершения оного все бывшие во власти нашей средства, и со смирением уповать, что покровительствующее любезному нашему отечеству Провидение благословит исполнение наших намерений, коих чистота ему известна». В том же рескрипте государь объявил об учреждении, под непосредственным его ведением и председательством великого князя Константина Николаевича, Главного Комитета «для устройства сельского состояния для всей империи на общих и однообразных началах». 17-го апреля, в день своего рождения, император Александр пожелал ознаменовать совершенное преобразование установлением для всех лиц, участвовавших в трудах по освобождению крестьян, медали на Александровской ленте с изображением царя и надписью: «Благодарю». Тогда же он повторил выражение высочайшей признательности всем сотрудникам великого дела. В рескрипте министру внутренних дел, выразив радость о том, что новые законоположения приняты всеми сословиями с чувством преданности и доверия к престолу, всегда отличавшим любезный царскому сердцу народ русский, и принеся благодарение Небесному Промыслу за новый знак Его милости к царю и России, Александр Николаевич снова воздал должную справедливость деятельному содействию дворянства и поручил министру объявить особенное монаршее благоволение председателям и членам губернских комитетов и общих комиссий: «да перейдут в потомство имена верных мне в этом деле сподвижников». В другом рескрипте, на имя бывшего председателя редакционных комиссий графа Панина, государь в самых лестных выражениях отозвался о деятельности этого учреждения по составлению положений: «Сей важный труд исполнен комиссиями с особенным знанием дела и добросовестностью». «Занимаясь постоянно и неутомимо в продолжение года и семи месяцев, — продолжал рескрипт, — редакционные комиссии успели в это время рассмотреть подробно проекты всех губернских комитетов, составить общий свод их предложений, изложить в строгой последовательности и ясности свои соображения по всем вообще вопросам, касающимся будущего устройства крестьян и дворовых людей, выходящих из крепостной зависимости, собрать множество статистических данных и, наконец, после сей предварительной многосложной работы, предначертать проекты законоположений, обнимающие дело об улучшении состояния помещичьих крестьян и дворовых людей во всей его полноте. Совершенная редакционными комиссиями обширная работа облегчила окончательное рассмотрение сего дела как в Главном Комитете, так и в Государственном Совете. За столь ревностные и полезные труды мне приятно изъявить мое особое, вполне заслуженное благоволение всем вообще лицам, кои были призваны в состав редакционных комиссий. Проникнутые одним желанием быть полезными святому делу, ныне с благословения Всевышнего приведенному к окончанию, члены сих комиссий посвящали сему делу все свое время, все свои силы и способности, и, конечно, труды, ими подънятые, будут справедливо уважены и оценены отечеством. Я не сомневаюсь, что каждый из них, на службе и в частной жизни, будет и впредь, как это мною им устно выражено, содействовать по мере возможности дальнейшему успеху преобразования, предпринятого мною с твердым упованием на ревностное, единодушное стремление к общественному благу всех моих верноподданных. При сем случае не могу не вспомнить и об участии, которое принимал в трудах редакционных комиссий покойный председатель их, генерал-адъютант Иаков Иванович Ростовцев. Приступив к исполнению данного ему, по особой моей к нему доверенности, поручения, он с обыкновенным своим пламенным к службе усердием дал первоначальное направление работам комиссий, и под его председательством рассмотрены ими все важнейшие в деле вопросы. К искреннему прискорбию моему, смерть похитила его среди сих трудов в то время, когда он с новым напряжением посвящал им дни и ночи. Заслуги покойного Иакова Ивановича Ростовцева в столь важном для России деле навсегда будут памятны моему сердцу и, конечно, не будут забыты историею». Дополнением к рескрипту Панину служил рескрипт вдове Ростовцева, сообщавший ей о возведении ее, с нисходящим от Иакова Ивановича потомством, в графское Российской империи достоинство. «Уведомляя вас о том, — писал государь графине Вере Николаевне, — я с сим вместе повелел препроводить к вам медаль, установленную в воспоминание великого события уничтожения крепостной в отечестве нашем зависимости. На ней вы увидите изображенное на самом видном месте слово: «Благодарю». Сие слово обращается и к умершему супругу вашему, как бывшему одним из ревностнейших и славнейших в сем деле исполнителей моей воли. Такая медаль будет положена на гробницу его, а та, которая посылается к вам, да сохранится навсегда в семействе его и потомстве». К обычному заключению рескрипта: «пребываю благосклонный к вам» император собственноручно приписал: «и навсегда благодарный покойному мужу вашему, Александр». Так завершил император Александр II излияние царских милостей на сподвижников своих в великом деле, имена которых, по его пророческим словам, не забудет Россия. За царем же останется, с именем Освободителя, бессмертие в истории и вечная, благоговейная и благодарная память в потомстве как об одном из величайших монархов-благодетелей человечества.10