Меню
Назад » »

С.С. ТАТИЩЕВ / ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ (21)

Несколько дней спустя, 9-го декабря, императору представились уездные предводители с губернским предводителем графом П. П. Шуваловым во главе для принесения благодарности за посещение государем бала, данного петербургским дворянством по случаю бракосочетания великого князя Михаила Николаевича, и он воспользовался этим случаем, чтобы обратиться к ним со следующею речью: «Благодарю вас, господа, за вчерашний вечер, который доставил большое удовольствие мне и всей моей семье. Я вам очень благодарен. Мне приятно видеть вас у себя. Теперь нужно поговорить о предмете большой важности, должно подумать о деле, требующем полного внимания вашего. Генерал-губернатор собирал вас и объявил вам мое желание, мою твердую волю. Мне кажется, что правила, мною предначертанные, не стеснительны для обеих сторон. Пополнения и разъяснения, которые окажутся нужными, будут уже делом комитета под председательством вашим». Последние слова относились к губернскому предводителю, обращаясь к которому, государь прибавил: «Я уверен, что вы вашим усердием и заботливостью достигнете цели». «Я привык надеяться на все дворянство, — продолжал император, — и предоставил вашей губернии начать это дело. Знаю, что много будет труда, но я надеюсь на вас и поручаю вам это дело. Надеюсь, что вы примете в нем искреннее участие и обратите внимание ваше на класс людей, заслуживающий, чтобы положение его было правильно обеспечено. Нельзя было медлить долее; должно было заняться теперь же этим предметом, не откладывая его вдаль. Моя непременная воля, чтобы это было исполнено». Засим, обратясь к присутствовавшему при приеме петербургскому генерал-губернатору Игнатьеву, государь сказал: «Я прошу вас содействовать дворянам и руководить их; в случае затруднения помогать им», — и речь свою закончил так: «В данных вам основаниях возлагается на обязанность мирских обществ призрение престарелых и увечных, но это не выражено довольно ярко. Мое желание, чтобы воины, послужившие отечеству и уволенные при расформировании некоторых частей армии, как люди, пролившие кровь свою и получившие на службе увечья или доказавшие готовность свою пожертвовать собою для отечества, также были призрены теми обществами, которыми были сданы. Участь этих людей не менее заслуживает вашу заботливость, и потому прошу непременно об этом подумать. В имениях удельных и государственных на этот предмет обращено уже внимание, и участь этих людей отчасти уже устроена. Оставить этих людей на произвол судьбы невозможно, а потому и в этом отношении я полагаюсь на вас. Прощайте, господа, я твердо надеюсь на вас». Обращение государя к петербургским дворянам огласило предпринятое им великое преобразование во всеобщее сведение. Вслед за тем были обнародованы высочайшие рескрипты генерал-губернаторам виленскому и петербургскому. Из них вся Россия узнала, что упразднение крепостного состояния — вопрос бесповоротно решенный самодержавной волей. Русское образованное общество с восторгом встретило радостную весть. 28-го декабря в Москве 180 лиц, принадлежащих к разным сословиям, преимущественно писателей и ученых, сошлись, чтобы отпраздновать ее торжественным обедом в купеческом собрании. Первую речь на обеде произнес редактор-издатель «Русского Вестника» Катков, начав ее следующими словами: «Бывают эпохи, когда всякому чувствуется присутствие Промысла в жизни, когда в глубине души каждого слышатся явственно ответы настоящего на вопросы прошедшего, ответы, вносящие мир и благоволение в сердца людей, восстановляющие смысл, правду и равновесие в жизни; эпохи, когда силы мгновенно обновляются, когда люди с усиленным биением собственного сердца сливаются в общем деле и в общем чувстве. Благо поколениям, которым суждено жить в такие эпохи! Благодарение Богу: нам суждено жить в такую эпоху...» — «Да почиет благословение Божие, — заключил Катков речь свою, — на царе нашем и на всех его начинаниях! Да царствует он долго и долго да будет источником света и блага для нашей родины! Единодушно и единогласно, от полноты сердца всех и каждого, провозглашается тост за здравие государя императора!» Слова эти сопровождались оглушительным «ура!», долго не смолкавшим. После речей Станкевича о средствах обеспечить общее благо всех граждан в России, а в их взаимных отношениях несовместные начала заменить прочными началами справедливости и христианской любви, Катков снова поднял бокал «за того, кто призывает свою верную Россию на подвиг правды и добра»; Погодин пил за здоровье русского дворянства, профессор Московского университета Бабст — за процветание свободного труда, профессор Петербургского университета Кавелин — за успех славянского дела. Ряд речей завершил Кокорев, предложивший тост «в честь и славу тех людей, которые в чувствах истинной любви к государю будут содействовать нашему выходу из кривых и темных закоулков на открытый путь гражданственности!» По окончании обеда гости долго стояли перед портретом государя; раздавались восторженные крики «ура!» и перешли, наконец, в народный гимн, пропетый всеми присутствовавшими. Первым откликнулось на царский призыв нижегородское дворянство. 17-го декабря оно подписало всеподданнейший адрес, в котором выразило единодушное желание «принесть его императорскому величеству полную готовность исполнить его священную волю на основаниях, какие его величеству благоугодно будет указать». В ответ на этот адрес последовал на имя начальника Нижегородской губернии высочайший рескрипт одинакового содержания с рескриптом генерал-губернаторам виленскому и с.-петербургскому, в котором государь в самых милостивых выражениях благодарил нижегородских дворян за благой их почин в великом деле. «Поручаю вам, — писал он губернатору А. Н. Муравьеву, — объявить сему благородному сословию мое совершенное удовольствие за новое доказательство всегдашней готовности нижегородского дворянства содействовать исполнению намерений правительства, устремляемых ко благу общему. Мне в особенности было приятно видеть, что оно первое поспешило воспользоваться случаем дать пример сей готовности изъявлением усердного желания способствовать зависящими от него средствами предпринимаемому ныне важному и, как можно при благословении Всевышнего надеяться, равно полезному для всех в государстве состояний делу». Вслед за Нижним Новгородом высказалась и Москва. «Московское дворянство, — гласит адрес на высочайшее имя, состоявшийся 7-го января 1858 года, — постоянно движимое чувствами беспредельной любви и преданности к престолу и отечеству, во все времена принимало живейшее участие в достопамятных событиях России, утверждавших в империи славу и величие русского народа, и ныне, исполненное глубочайшей признательности к государю императору за всемилостивейшее его величества доверие, оказанное дворянскому сословию всей империи по предмету устройства быта помещичьих крестьян, изъявляет и со своей стороны полную готовность содействовать благим намерениям августейшего монарха и просит всемилостивейшего соизволения на открытие комитета для составления проекта правил, которые комитетом будут признаны общеполезными и удобными для местностей Московской губернии». Последняя оговорка усугубила неудовольствие государя за проявленную московским дворянством медленность, и в ответном рескрипте московскому генерал-губернатору, составленном в выражениях сухих и холодных, отклонено притязание москвичей о предоставлении их губернскому комитету права составить проект положения на основаниях, какие сам он признает общеполезными и удобными. Рескрипт требовал, чтобы проект положения для Московской губернии «был составлен на тех же главных началах, кои указаны дворянству других губерний, изъявившему прежде желание устроить и улучшить быт своих крестьян». С первых чисел марта и до октября стали поступать всеподданнейшие адреса от дворянств прочих губерний, в ответ на которые следовали высочайшие рескрипты, в следующем порядке: губернии — Самарская, Саратовская, Симбирская, Киевская, Подольская, Волынская, Орловская, Тверская, Астраханская, Новгородская, Казанская, Рязанская, Костромская, Екатеринославская, Тамбовская, Полтавская, Харьковская, Пензенская, Воронежская, Курская, Тульская, Псковская, Ярославская, Вологодская, Могилевская, Витебская, Таврическая, Херсонская, Черниговская, Минская, Смоленская; области — Бессарабская и войска Донского; губернии — Владимирская, Калужская, Оренбургская, Ставропольская, Пермская, Вятская и Олонецкая. К концу года 44 губернских комитета и две общие комиссии — одна для Северо-Западного, другая для Юго-Западного края — трудились уже над составлением проектов положений. Всюду открытие комитетов обставлено было торжественностью, приличествующей важности дела. Духовные пастыри говорили поучительные слова; начальники губерний и председатели комитетов, губернские предводители дворянства произносили прочувствованные речи; на дворянских обедах пили здоровье первоначальника великого преобразования, почтившего дворянство актом высочайшего к нему доверия. Со дня обнародования первого рескрипта генерал-адъютанту Назимову не предстояло более надобности окружать тайною существование Негласного Комитета. 8-го января 1858 года состоялось высочайшее повеление об учреждении в непосредственном ведении и под председательством государя «Главного Комитета по крестьянскому делу для рассмотрения постановлений и предположений о крепостном состоянии». Членами этого Комитета назначены все прежние члены Комитета Негласного, причем Брока заменил вскоре заместивший его во главе Министерства финансов Княжевич. Распоряжение это обнародовано сенатом при указе от 18-го февраля. Большинство в Главном Комитете продолжало не сочувствовать делу преобразования. Твердо и ясно выраженная и повсеместно обнародованная воля государя не допускала открытого сопротивления, но влиятельнейшие члены Комитета не уставали, по выражению одного из виднейших государственных деятелей этой эпохи, «пугать мнимыми опасностями, в их воображении развивавшимися, и чрез то причинять некоторое колебание и задержки в благих начинаниях». Они жаловались государю на великого князя Константина Николаевича за резкость высказанных им суждений. «Я склонен думать, — писало по этому поводу приближенное к нему лицо, — что эти господа действуют криводушно, парализуя усилия императора по всему, что относится до прогресса и цивилизации; но они ошибаются. Тем не менее они творят много зла». В то же время, противники освобождения представляли, что Министерство внутренних дел идет слишком быстро вперед, что необходимо умерить порывы старика Ланского, все более и более поддающегося влиянию ближайших своих сотрудников, ревностных поборников полного освобождения крестьян с землею, Н. А. Милютина и заведующего делами вновь образованного при Министерстве внутренних дел «для предварительного обсуждения и обработки всех дел по вопросам, касающимся земского хозяйственного устройства в империи» Земского отдела, Я. А. Соловьева. Настояниям большинства Комитета удалось достигнуть того, что в пояснительном отношении к рескрипту на имя петербургского генерал-губернатора значительно видоизменены наставления, преподанные министром внутренних дел виленскому генерал-губернатору. В отношении к Игнатьеву не встречаются уже выражения, находившиеся в отношении к Назимову. Слова: «желание дворян, в видах улучшения быта крестьян, освободить их от крепостной зависимости» заменены: «стремлением дворян к улучшению и прочному устройству быта их крестьян»; вместо «проектов положений об освобождении крепостного сословия» поставлено: «проект положения для помещичьих крестьян». Но словами не ограничились изменения, внесенные Комитетом в пояснительное отношение министра внутренних дел к петербургскому генерал-губернатору; они коснулись и самого существа дела. По виленскому отношению крестьяне приобретали «права свободного состояния» по взносе ими «в продолжение переходного срока» выкупа за усадебную оседлость, «сумма коего не должна превышать ценности приобретаемой ими в собственность усадебной оседлости»; а по петербургскому: «права состояния крестьян, по окончательном их устройстве, и право собственности на усадьбу приобретаются не иначе, как с уплатой владельцу выкупа в продолжение определенного срока», причем размер выкупа определяется оценкой не одной усадебной земли и строений, но, сверх того, «промысловых выгод и местных удобств». Не менее существенные изменения внесены в отношение к генерал-адъютанту Игнатьеву по вопросам о разделе земли на господскую и крестьянскую, размере крестьянского надела, повинностях крестьян, об общинном владении землею и т. п. По мере обнародования высочайших рескриптов в ответ на адреса дворянства, издавались и пояснительные отношения министра внутренних дел, списывавшиеся с исправленного петербургского, а не виленского текста. Дополнением им служил ряд циркуляров, хотя и подписанных Ланским, но составленных в Комитете, чрез который, в силу высочайшего повеления, должны были отныне проходить все распоряжения Министерства внутренних дел по крестьянскому вопросу. В одном из этих циркуляров министр внутренних дел предупреждал, что в пояснительных его отношениях, «как в прежних, так и в настоящих», не должно искать подробной программы, обязательной для губернских комитетов; что мысли и предположения, им высказанные, следует принимать не как предрешения подлежащих их обсуждению вопросов, а лишь как советы, принять или не принять которые зависит от усмотрения комитетов. «Неизменным и неприкосновенным, — заключал министр, — должны остаться лишь главные начала сего устройства, в высочайших рескриптах указанные. В сих началах, то есть в обеспечении помещикам их собственности, а крестьянам прочной оседлости и надежных средств к жизни и к исполнению их обязанностей, заключается то незыблемое основание, на котором должно воздвигнуться и утвердиться предначинаемое великое дело». Между тем настоятельная потребность в положительной программе для занятий губернских комитетов стала ощущаться самими комитетами, состав которых был самый разнообразный. В них участвовали люди всех общественных положений и всех оттенков мнений, от мелкопоместных дворян до представителей знатнейших родов, от низших чиновников и субалтерн-офицеров до высших придворных, военных и гражданских званий, от лиц, едва умевших читать и писать, до профессоров и академиков, наконец, от ревностных защитников крепостного права до убежденных поборников полного и немедленного освобождения крестьян с землей. Возложенное на губернские комитеты дело затрагивало и материальные интересы дворянства, и политическое его значение; сверх того, оно было едва ли не первым в России опытом обсуждения в выборных собраниях государственного и общественного вопроса первостепенной важности. При таких условиях, когда естественно разгорались страсти, росло и распространялось всеобщее возбуждение. Министерство внутренних дел, сознавая необходимость преподать губернским комитетам единообразное наставление, составило «проект плана работ по устройству крестьянского быта». В этой программе, вышедшей из-под пера Я. А. Соловьева, ясно указана цель преобразования: освобождение крестьян с землей, и вместе с тем предрешены в пользу крестьян вопросы о повинностях, размере надела, выкупе усадебной оседлости, праве крестьян переходить на другие земли и в другие сословия, полной независимости их от помещиков в делах семейных, имущественных, хозяйственных и т. п.6 Внесенный Ланским на рассмотрение Главного Комитета министерский проект не был утвержден, и составление новой программы поручено члену Комитета генерал-адъютанту Ростовцеву — на иных основаниях, менее тягостных для помещиков и сохраняющих за ними, в известных пределах, пользование их вотчинными правами. Так, впервые деятельно выступил в крестьянском вопросе личный друг государя, многолетний его сотрудник по управлению военно-учебными заведениями, лицо, пользовавшееся полным его расположением и доверием, скоро затем поставленное им во главе всего дела. Не подлежит сомнению, что Александр Николаевич сам убедил Ростовцева принять более ревностное участие в трудах Главного Комитета и вообще изучить и обсудить крестьянский вопрос во всех подробностях. В это время Ростовцев довольно близко придерживался еще взглядов большинства своих сочленов по Главному Комитету, и это отразилось на первом труде его. Составленная им программа все дело передавала в руки губернских комитетов — не только составление положений о крестьянах, но и приведение их в действие. Применение положений к отдельным имениям и объявление их крестьянам предоставлялось самим владельцам имений, и, сверх того, на губернские же комитеты, уже после приведения новых положений в исполнение, возлагалось «начертание сельского устава, определяющего все подробности крестьянского быта». Таким образом, по программе занятия комитетов делились на три периода: составление положений; введение их в действие; начертание сельского устава. Для окончания работ первого периода определялся шестимесячный срок, в продолжение которого должно было быть составлено «Положение об улучшении быта помещичьих крестьян» каждой губернии, обнимающее нижеследующие предметы по однообразной для всех комитетов форме: 1) переход крестьян из крепостного состояния в срочно-обязанное; 2) сущность срочно-обязанного положения; 3) поземельные права помещиков; 4) усадебное устройство крестьян; 5) надел крестьян землею; 6) повинности крестьян; 7) устройство дворовых людей; 8) образование крестьянских обществ; 9) права и отношения помещиков; 10) порядок и способы исполнения. Большая часть этих вопросов была уже предрешена в программе и притом в смысле наиболее благоприятном для помещиков. Так, в высочайших рескриптах упоминалось лишь о предоставлении помещикам вотчинной полиции, а в пояснительных отношениях министра внутренних дел основное это начало развивалось следующим образом: «Крестьяне должны быть разделены на мирские общества, а заведование мирскими делами и мирская расправа предоставляется мирским сходам, составленным из крестьян, и мирским судам, под наблюдением и утверждением помещиков». В программе Ростовцева мирское общество называется сельским и указывается, что составлено оно должно быть из крестьян одного имения, с помещиком в качестве «начальника общества» во главе; о мирских же сходах и судах вовсе не упоминается. В этом звании помещику присваивались обширные права по сельскому благоустройству и порядку; внутреннему управлению; разбору взаимных жалоб и споров между крестьянами; отправлению крестьянами повинностей и надзору за правильным употреблением общественных капиталов, денежных и имущественных. Право собственности крестьян на усадьбы заменялось в программе потомственным пользованием, родом вечного польского чинша, а вместо упомянутого в рескриптах «надлежащего для обеспечения быта крестьян количества земли» губернские комитеты обязывались лишь определить «наименьший размер надела». Программу свою сам Ростовцев сводил к следующим двум главным положениям: 1) крестьянин делается лично свободным немедленно по утверждений положений, не ожидая, как предполагалось прежде, выкупа своей усадьбы, что отсрочило бы его освобождение на долгое время; 2) крестьянину предоставлено право бессрочного пользования усадьбой; выкуп же ее предоставлен ему в право, а не в обязанность, на неопределенный срок. Программа Ростовцева была принята Главным Комитетом, утверждена государем и, по высочайшему повелению, разослана министром внутренних дел во все губернские комитеты «для руководства». Одновременно состоялось распоряжение, ограничившее гласное обсуждение в печати крестьянского вопроса и способов его разрешения. Еще до обнародования ноябрьских рескриптов 1857 года, в тогдашних журналах отведено было широкое место изучению поземельных отношений, а после того как появились рескрипты, возгорелась оживленная полемика между органами печати, представителями противоположных направлений. Главный предмет спора составлял вопрос о личном и общинном землевладении. Первое отстаивал «Экономический Указатель» во имя начал, выработанных политической экономией на Западе; в пользу второго высказывались все прочие журналы, хотя с различных точек зрения. «Современник» признавал в нем отражение западной коммуны; орган славянофилов «Русская Беседа» рассматривал его как коренное историческое начало славянского быта. Последний журнал завел даже отдельное ежемесячное приложение под названием «Сельское благоустройство», специально посвященное крестьянскому вопросу, в котором передовыми бойцами за общину и освобождение с землею выступили Кошелев, Самарин, князь Черкасский; издаваемый Катковым «Русский Вестник» также открыл особый отдел для статей этого рода и в числе своих сотрудников имел Я. А. Соловьева, весьма незадолго до назначения его непременным членом Земского отдела. Защитниками дворянских интересов заведен свой орган, журнал «Землевладелец». Цензура снисходительно относилась к этому литературному движению и позволяла свободно высказывать всякие мнения, не исключая и самых крайних. Появление в двух книжках «Современника», еще ранее распространенной в рукописи, статьи профессора Кавелина изменило взгляд правительства на участие в деле повременной печати. В статье этой автор высказал довольно резкие суждения о русском государственном строе вообще и отношении верховной власти к разным сословиям, а этих последних между собою и приходил к следующим трем выводам: 1) крепостных следует освободить вполне, совершенно, из-под зависимости господ, потому что на беспристрастное разбирательство и решение процессов между помещиками и их крепостными долго нельзя еще рассчитывать, так как и после освобождения судебная и полицейская власть останется в руках дворян; 2) их следует освободить не только со всем принадлежащим им имуществом, но и непременно с землею в размере того надела, которым они теперь пользуются, и 3) освобождение должно совершиться не иначе, как с вознаграждением помещика путем выкупа. Статья Кавелина рассматривалась в Главном Комитете и была признана вредной и опасной. Пропустившему ее в печати попечителю петербургского учебного округа князю Щербатову сделан выговор; Кавелин отставлен от должности преподавателя наследнику русского права, а министр народного просвещения Ковалевский приглашен сделать по цензурному ведомству распоряжение о недопущении в печати статей, подобных статье Кавелина, основная мысль которой, по мнению Комитета, состоит в том, «что помещичьи крестьяне должны, вопреки главным началам, установленным высочайшими рескриптами касательно устройства быта крестьян, при освобождении их из крепостного состояния получить в полную собственность землю, которою они ныне пользуются». Несколько дней спустя составлен был и передан Ковалевскому к подписанию и исполнению следующий циркуляр: «Государь император, признавая необходимым, чтобы при настоящем положении крестьянского вопроса не были решительно допускаемы к напечатанию такие статьи, в какой бы форме они ни были, кои могут волновать умы и помещиков, и крестьян, рассевая между сими последними нелепые толки и суждения, изволил высочайше повелеть: ни в каком случае не отступать от духа и смысла правил, указанных уже по сему предмету его императорским величеством в минувшем январе. Его величеству угодно, чтобы с изданием ныне особой программы для занятий дворянских комитетов об улучшении быта помещичьих крестьян, цензура дозволяла к печатанию только те чисто ученые, теоретические, исторические и статистические статьи, где обсуживаются исключительно предметы сельского хозяйства и благоустройства, статьи, не противные духу и направлению означенной программы, не вдаваясь отнюдь в суждения будущего устройства крестьян в окончательном периоде предпринятого правительством преобразования. Вместе с тем его императорское величество изволит признать необходимым, чтобы цензура, разрешая печатание статей, написанных в пользу крестьянского сословия, не препятствовала печатать статьи в пользу помещиков, запрещая критику главных начал, в высочайших рескриптах и в означенной выше программе указанных, и вообще, сочинения, кои могут возбуждать одно сословие противу другого, но всегда обращая строгое внимание на дух и благонамеренность сочинения. Сверх того, государю императору благоугодно, чтобы в отдельных листках, продаваемых ныне на улицах и перекрестках, не было вовсе допускаемо суждений и статей, вообще до крестьянского вопроса относящихся, и чтобы было обращено особое строгое внимание на отдельные книжки, издаваемые для простого народа, дабы в них не было допущено не только ничего несогласного с постановленными для устройства крепостного сословия началами, но и ничего такого, что могло бы давать повод, хотя и намеками, к превратным толкованиям...» Эти цензурные распоряжения имели последствием почти полное прекращение дальнейшего обсуждения крестьянского вопроса в печати. Как при составлении программы для губернских комитетов, так и в прочих делах, подлежавших обсуждению Комитета, Ростовцев действовал в полном единомыслии с представителями большинства — председателем Орловым и министрами: юстиции — Паниным и государственных имуществ — Муравьевым. Всех их озабочивали последствия решенного государем преобразования: опасались волнений как среди недовольных помещиков, так и неудовлетворенных крестьян, и в этих видах считали необходимым прочно организовать губернские и уездные учреждения для заведования крестьянским делом; установить волостные и сельские власти, но, особенно, преобразовать и усилить земскую полицию. По уговору с Ланским решено было первое дело поручить министру юстиции, второе — министру государственных имуществ, третье — министру внутренних дел. Для совместного обсуждения этих важных предметов у трех министров происходили совещания в присутствии Ростовцева, который взял на себя составление проекта о повсеместном назначении, на время введения в действие новых положений, генерал-губернаторов с обширными полномочиями для поддержания общественного порядка и спокойствия. Составленные поименованными членами предложения были одобрены Главным Комитетом и, с высочайшего соизволения, препровождены министром внутренних дел на заключение начальников губерний, которые приглашались доставить в двухмесячный срок отзывы о возможности, способах и порядке применения помянутых «главных начал». Вскоре после того, а именно в середине июля, Главный Комитет выделил из себя особую комиссию из четырех членов, об учреждении которой состоялось следующее высочайшее повеление, определявшее эти «главные начала»: 1) предоставить каждому губернскому комитету об улучшении быта крестьян, по составлении проекта в комитете, избрать по своему усмотрению и прислать в С.-Петербург двух членов для представления высшему правительству всех тех сведений и объяснений, кои оно признает нужным иметь при окончательном обсуждении и рассмотрении каждого проекта; 2) из шести западных губерний командировать в свое время в Петербург по два члена не от губернских комитетов, но от общих комиссий: виленской и киевской; 3) о таком разрешении сообщить губернским комитетам по мере их старания и окончания работ; 4) для предварительного рассмотрения поступающих из губернских комитетов проектов положений образовать при Главном Комитете особую комиссию; 5) в состав этой комиссии назначить Ланского, Панина, Муравьева и Ростовцева; 6) управление делами комиссии поручить статс-секретарю Государственного Совета Жуковскому, под непосредственным ведением и надзором государственного секретаря; 7) предоставить комиссии, если она признает нужным, приглашать в свои заседания членов, губернскими комитетами командированных, и требовать от них все необходимые для комиссии сведения, объяснения и мнения; 8) порядок рассмотрения проектов учредить в комиссии по ее усмотрению и распоряжению; 9) работы, комиссией конченные, вносить на окончательное рассмотрение Главного Комитета, и 10) предоставить Главному Комитету право, если он признает нужным, приглашать и в свои заседания членов, командированных губернскими комитетами, и также требовать от них нужные сведения и объяснения. Таким образом, в продолжение первой половины 1858 года изменилось направление крестьянского дела в смысле охранительном, и взгляды большинства Главного Комитета, по-видимому, одержали верх над началами, усвоенными Министерством внутренних дел. Но последнее не унывало и старалось, по мере возможности, второстепенными распоряжениями снова направить дела на прежний путь. Не без его влияния и участия проведены меры, имевшие хотя косвенное, но все же весьма существенное значение для окончательного разрешения крестьянского вопроса. Незадолго до появления высочайшего рескрипта Назимову решено упразднение последних остатков военных поселений, и бывшие пахотные солдаты перечислены сначала в удельное ведомство, а потом в заведование Министерства государственных имуществ на правах свободных поселян. Летом 1858 года удельные крестьяне сравнены с прочими свободными сословиями во всех личных и имущественных правах, и к концу года как удельным, так и государственным крестьянам дозволено переходить из одного сословия в другое, без всякого ограничения. Наконец, в следующем 1859 году все права, предоставленные удельным крестьянам, распространены на крестьян государевых и дворцовых имений. Еще ранее при Министерстве финансов учреждена особая комиссия для составления соображений об устройстве крестьян фабричных и горнозаводских. Распоряжения эти состоялись по посторонним ведомствам, но и в сфере своей деятельности Министерство внутренних дел не упускало ни единого случая, чтобы расчищать путь к довершению предпринятого преобразования. Так, оно успело провести чрез Главный Комитет несколько предупредительных мер против злоупотреблений помещичьей властью: о воспрещении перечислять крестьян в дворовые; об ограничении, а вскоре и полном прекращении приема в рекруты крестьян мелкопоместных дворян; о предварительном опросе отпускаемых на волю без земли крепостных крестьян относительно согласия их воспользоваться свободой; о стеснении права помещиков высылать крестьян в Сибирь, переносить их усадьбы или переселять их на новые места. Целью всех этих мер было лишить помещиков способов к обезземелению крестьян. В доверительном циркуляре к губернским предводителям, одобренном государем, Ланской пригласил их внушить дворянам, без официальной огласки, «что, для собственной их пользы, весьма желательно, дабы усадебная оседлость крестьян оставалась в теперешнем их положении». Изменена была также форма купчих крепостей на недвижимые населенные имения, причем предписано заносить в них о продаже самих имений, т. е. сёл, деревень, угодий, а не людей, с припискою лишь, что при данном имении состоит по последней ревизии такое-то число крестьян и дворовых. Одним из главных доводов противников реформы было утверждение, что она не обойдется без волнений, которые могут перейти в общий бунт крестьян. В обществе и при дворе распространялись слухи о частых случаях беспорядков, вызванных неповиновением крестьян помещикам в ожидании воли. В действительности случаи эти были крайне редки: по сведениям Министерства внутренних дел, со дня обнародования высочайших рескриптов и по 12-ое июля 1858 года их было не более 70 на всем пространстве России, прекращенных внушениями начальства и полицейскими мерами, и только в девяти случаях пришлось прибегнуть к содействию военных команд. К тому же почти 10% этих беспорядков были вызваны распоряжениями помещиков о переселении крестьян. Данные эти, доводимые Ланским до сведения государя в еженедельных записках, содействовали успокоению опасений, которые пытались возбудить в уме его некоторые приближенные. К концу июля бóльшая часть членов Главного Комитета разъехалась из Петербурга. Выдвинутый на первый план доверием к нему императора, И. И. Ростовцев отправился в четырехмесячный отпуск за границу, чтобы там, в тиши уединения, вникнуть в дело, к участию в котором он призван был монаршей волей и к которому сам считал себя недостаточно подготовленным. Отсутствие главных комитетских деятелей побудило Ланского, минуя Главный Комитет, войти непосредственно с докладом к государю по важному недоразумению, возникшему в нижегородском губернском комитете. В среде его произошел раскол: большинство высказалось за личный выкуп крестьян; меньшинство, с председательствовавшим губернским предводителем, — против. Последнее, не желая присутствовать при постановлении, которое считало незаконным, вышло из состава комитета, а большинство решило продолжать свои занятия, избрав нового председателя. Государь утвердил представление министра, заключавшееся в следующем: 1) отстранить в губернских комитетах всякое суждение о выкупе личности; 2) все постановления нижегородского комитета со дня избрания нового председателя считать недействительными; 3) членам, участвовавшим в этих постановлениях, сделать выговор; 4) избранного председателя исключить из состава комитета, и 5) предписать губернатору вновь открыть комитет в законном его составе. Несколько дней спустя, ободренный согласием императора с его взглядами на нижегородское дело, Ланской решился представить государю составленное в Министерстве внутренних дел возражение на проект Ростовцева об учреждении временных генерал-губернаторов. На министерство это было возложено Главным Комитетом составление инструкций для последних, которых предполагалось облечь обширными полномочиями. В докладе Ланского выражалось мнение, что нельзя составить предложенную инструкцию без существенных изменений в общем административном порядке и даже в законах: самая мера признавалась нецелесообразною и положительно вредною, и все это было высказано в форме довольно резкой, в едком и задорном, чисто полемическом тоне. Содержание записки, а и того более встречавшиеся в ней обороты речи разгневали императора, который возвратил записку Ланскому испещренной пространными собственноручными замечаниями на полях, ярко характеризующими взгляд Александра Николаевича на предпринятое им преобразование и вообще задачи внутреннего управления, его цели и средства. На утверждение министра, что народ не только не сопротивляется, но вполне сочувствует намерениям правительства, государь возражал: «Все это так, пока народ находится в ожидании, но кто может поручиться, что когда новое положение будет приводиться в исполнение и народ увидит, что ожидание его, т. е. что свобода по его разумению, не сбылось, не настанет ли для него минута разочарования? Тогда уже будет поздно посылать отсюда особых лиц для усмирения. Надобно, чтобы они были уже на местах. Если Бог помилует и все останется спокойно, тогда можно будет отозвать всех временных генерал-губернаторов и все войдет опять в законную колею». Против успокоительных уверений записки, что не дóлжно опасаться важных затруднений, государь написал: «Напротив, того-то и дóлжно опасаться»; что крестьяне спокойно будут ожидать утверждения положений — «дай Бог! но этой уверенности, по всему до меня доходящему, я не имею»; что спокойствие народа тогда только надежно, когда оно есть плод удовлетворения законных потребностей и всеобщего довольства — «да, но, к несчастью, наше положение и административная организация еще далеки от этого». В особенности возмутило государя суждение, высказанное в записке, что можно обойтись без чрезвычайных мер, если только самые положения будут составлены в видах государственной пользы. «Какие же другие виды могут быть?» вопрошал он и, соглашаясь с мнением министра, что успех крестьянского дела будет зависеть от верного практического соглашения прав и выгод помещиков и крестьян, приписал: «совершенно так». Утверждение записки, что последствием учреждения генерал-губернаторов будет возбуждение в народе мысли, что правительство ему не доверяет, а это вызовет подобное же чувство недоверия народа к правительству, император опровергал самым категорическим образом: «В этом я вовсе не согласен, ибо мы не должны от себя скрывать, что Россия входит в новую, еще небывалую эру, и потому на будущее преступно было бы правительству смотреть, так сказать, сложа руки. Так, мы должны быть готовыми ко всему, и в этом случае предусмотрительность должна успокоить, а не тревожить. Эти все опасения возбуждены людьми, которые желали бы, чтобы правительство ничего не делало, дабы им легче было достигнуть их цели, то есть ниспровержения законного порядка». На замечание министра, что правительству нет надобности ставить себя в оборонительное положение и оно с полною верою в общее спокойствие может держаться законного способа действий, государь строго возразил: «Дело не в оборонительном положении, а в том, чтобы дать более власти местному начальству. Никогда и речи не было о незаконном способе действия, но в экстренных случаях должны быть принимаемы и экстренные меры. У нас, к сожалению, довольно было примеров пагубных последствий нераспорядительности местных властей, привыкших к одному формализму и совершенно теряющихся в подобных случаях». Доводы министра: что единоличная власть «генерал-губернаторов поведет за собою произвол, который даже в отдаленном крае, какова Сибирь, старались ограждать советами», — вызвали замечание: «По теории это прекрасно, но не на практике»; что в два предыдущие царствования каждый раз, когда возникала мысль о повсеместном учреждении генерал-губернаторов, мера эта была отвергаема — «это так, но не дóлжно забывать, что мы теперь находимся не в нормальном положении»; что несвойственно изменять иерархические отношения с той единственною целью, чтобы сделать возможной власть временную, и притом личную. — «Я тут ничего несвойственного не вижу; ибо дело идет о временном учреждении, долженствующем кончиться с окончательным введением нового устройства крестьян. Обыкновенный административный порядок этим не изменится, а учреждается только временно новая полицейская власть». Опасение министра о возникновении столкновений и пререканий между властями постоянными и чрезвычайными государь отвергал, заметив, что «столкновений и пререканий быть не должно, ибо в инструкции временным генерал-губернаторам должен быть положительно определен круг их действий». Другое опасение, что власть губернаторов упадет до низкого значения несамостоятельных чиновников, и они принуждены будут заботиться не столько об управлении губернией, сколько об угождении генерал-губерна­торам, — оспаривалось так: «С этим я также не согласен, ибо дело не в угождении, а в исполнении приказаний лиц, облеченных от меня особыми полномочиями». Власть генерал-губернаторов, — говорилось в записке, — не имеет никаких условий к усовершенствованию администрации. «Власть генерал-губернаторов, — разъяснял император — как я ее понимаю, должна быть основана совсем на других началах». Бóльшая часть доводов, изложенных в записке, представленной государю, служила лишь более или менее благовидными предлогами; истинный же повод к сопротивлению Министерства внутренних дел предложенной мере усмотрел государь в заключении министра, что власть генерал-губернаторов уничтожит начало, в силу которого предоставлялось губернским по крестьянским делам расправам, или присутствиям, — как они названы впоследствии — решать окончательно и без апелляций все споры между помещиками и крестьянами. Против этого места император начертал: «Слова эти, кажется, довольно объясняют дело». Далее министр находил, что и губернаторы имеют право обращаться к военному начальству с требованием содействия; государь же пояснял: «В этом и будет разница, ибо генерал-губернаторы должны будут сами действовать, а не обращаться с просьбой к военному начальству». Против общего заключения записки император написал: «Это собственно гражданский или канцелярский взгляд и вовсе несогласный с моим». Согласился только государь с мнением министра, что необходимо озаботиться возвышением власти губернаторов: «Этим и дóлжно заняться для будущего», замечал он, а против предложения предоставить губернаторские места наиболее способным из членов губернских комитетов, не стесняясь чинами, сделал надпись: «Весьма будет полезно». Зато все резче становились его замечания на заключительные представления министра. Министр: «Составление инструкции генерал-губернаторам преждевременно, так как не составлены еще крестьянские положения и не утверждены проектированные учреждения по крестьянским делам». Государь: «Это значит отложить ее до того, когда в ней не будет уже нужды или когда будет поздно». Министр: «Предполагается предоставить генерал-губернаторам для сохранения общественного порядка употреблять не одни только законные меры, но «все без разбора средства». Государь: «Не понимаю, как такая мысль может войти в голову человеку, знающему мой образ мыслей и мои желания». Министр: «Установление генерал-губернаторов будет преувеличивать опасность из желания придать себе новую важность и значение». Государь: «Надеюсь, что лица, которые будут для сего выбраны мною и облечены полным моим доверием, вполне его оправдают». Министр: «Генерал-губернаторов, если они будут учреждены, нельзя освободить от текущих и маловажных дел, ибо они, чтоб не уронить своей власти, обязаны будут принимать: прошения, жалобы, письма и т. п.» Государь: «Непременно дóлжно их от этого освободить. Жалобы, им приносимые, должны ими передаваться губернаторам». Министр: «При введении крестьянского положения следовало бы временно освободить губернатора от председательства во всех подвластных ему учреждениях». Государь: «Здесь предполагается именно то, что я хочу сделать для временных генерал-губер­наторов». Министр: «Следовало бы ассигновать особые суммы в распоряжение губернаторов на экстраординарные расходы». Государь: «Будет излишне с учреждением временных генерал-губернаторов». Министр, перечислив предложенные им меры к расширению власти губернаторов, прибавлял: все эти меры достаточны для поддержания порядка и повиновения. Государь: «Я их не считаю достаточными без учреждения временных генерал-губерна­торов». Министр: «В случае каких-либо особых местных затруднений всегда можно будет командировать уполномоченных и доверенных лиц». Государь: «Вот почему я желаю, чтобы подобные лица были уже на местах». Решение свое император выразил в следующем замечании: «Все сии соображения не изменяют моего убеждения в необходимости и пользе учреждения временных генерал-губернаторов», а общее впечатление, произведенное на него запиской в следующем обращении к Ланскому: «Я прочел все с большим вниманием и должен вам откровенно сказать, что записка эта сделала на меня весьма грустное впечатление. Она, верно, составлена не вами, а кем-нибудь из директоров департаментов или канцелярий, которым предполагаемое новое учреждение крепко не нравится, ибо должно ослабить их власть и то значение, которым они привыкли пользоваться и часто употреблять во зло».
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar