С.С. ТАТИЩЕВ / ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ (18)

Приемы, ученья и смотры, обеды, спектакли в продолжение четырех дней чередовались с совещаниями, происходившими между государями и их министрами. Положено потребовать от Наполеона гарантий, с целью сохранить мир Европы, поддержать расшатанные основы народного права и остановить успехи всеобщей революции. Но князю Горчакову удалось отклонить все, что могло придать этому решению характер вызывающий или просто враждебный Франции. Вызвавшись быть посредником между Веной и Берлином с одной стороны и Парижем — с другой, он мог писать Морни, что варшавское свидание было одинаково благоприятно для России и для Франции: для России, потому что убедились в невозможности распорядиться в чужую пользу ее вещественными силами; для Франции — ибо удостоверились, что единение с нею продолжает служить основанием русской политики и что никакая коалиция невозможна против нее, пока того не хочет Россия. Князь Александр Михайлович, увещевая Морни содействовать со своей стороны упрочению этого результата отказом Франции от солидарности с революцией, просил его не поступаться «принципами», замечая: «Без них нельзя создать ничего прочного. Между нами существует достаточно первостепенных интересов, чтобы служить нам общею связью. Мы принимаем в расчет требование времени, но Европа не находится в состоянии первобытного общества, когда все было tabula rasa, и мы твердо уверены, что отречение от понятий права, из которых истекают принципы, не есть условие ни прогресса, ни цивилизации в мало-мальски устойчивом деле». В том же смысле высказался министр и пред французским послом в Петербурге. Так выражалась русская дипломатия, но в наших военных кругах не считали Наполеона III расположенным последовать преподанным ему советам умеренности. Ожидали разрыва Австрии с Сардинией и опасались, как бы он не сопровождался восстанием Венгрии, которое распространилось бы на балканских христиан и на Галицию. Полагали, что обе морские державы будут поддерживать это движение сначала тайно, а потом и явно, вооруженной рукой. На этот случай считали необходимым принять некоторые военные меры, усилить войска, расположенные в Царстве Польском, увеличить артиллерию, вызвать несколько казачьих полков с Дона, заготовить провиант — все это невзирая на крайнее оскудение Государственного казначейства. Государь разделял этот взгляд, выраженный во всеподданнейшей записке наместника Царства Польского и главнокомандующего 1-й армией князя М. Д. Горчакова, и положил на ней следующую резолюцию: «Первые соображения (о мерах подготовительных) одобряю, но предоставляю себе решить, когда к ним приступить. Насчет же вторых (постановка армии на военную ногу), не дай Бог, чтобы нам нужно было к ним приступать, и надеюсь, что дипломатическими сношениями нам удастся отвратить опасения, о которых князь Горчаков упоминает, иначе будет повторение 1854 года»! 16 Варшавские совещания были прерваны горестным известием об опасном обороте, внезапно происшедшем в болезни вдовствующей императрицы. Император Александр тотчас оставил Варшаву, а гости его разъехались оттуда уже после его отъезда. Государь спешил к одру умирающей матери и прибыл в Царское Село 16-го октября. Три дня спустя, 18-го октября, императрица Александра Федоровна мирно опочила, окруженная всеми членами царской семьи, а 5-го ноября тело ее предано земле в Петропавловском соборе рядом с гробницей августейшего супруга императора Николая I. В духовном завещании своем покойная государыня посвятила несколько трогательных строк августейшим детям: «Если по смерти моего императора и несказанно любимого супруга я не пала под тяжестью нежданного несчастья, то только благодаря нежной заботливости, которою окружили меня в тягостные часы все мои дети, без исключения. Любовь их поддержала во мне жизнь, а в особенности постоянно бдительная попечительность и нежность возлюбленного сына моего императора Александра. Поддержанная святою любовью детей, я была в силах перенести жесточайшие удары судьбы и пережить супруга, жизнь которого была моею жизнью. От глубины сердца благодарю вас: тебя, дорогой сын мой Александр, тебя, нежно любимая невестка Мария, и вас всех, мои столь же любимые дети; ваша истинная, искренняя любовь поддержала жизнь мою. Да воздаст вам за это сторицею Небо, вам и всем вашим потомкам».17 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Присоединение Амура и Уссури и покорение Кавказа 1855—1865 С первых дней царствования императора Александра II внешняя политика русского двора, оставаясь выжидательною в Европе, явилась весьма деятельною на крайнем Востоке, благодаря энергии генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева и неуклонной твердости, с которой поддерживал его во всех начинаниях сам государь. Занятием устья Амура и заложением Николаевского поста в 1851 году положено начало водворению русского владычества в этой части побережья Восточного океана. Но долина Амура считалась еще принадлежащей Китаю, с согласия которого мы в 1854 году сплавили вниз по реке подкрепления людьми, оружием и снарядами для усиления войск, занимавших Камчатскую область и административный центр ее — Петропавловский порт. В следующем 1855 году Муравьевым сделано распоряжение о переводе из Петропавловска в устье Амура как всего гарнизона, так и местной нашей эскадры. Сам он прибыл в Николаевск и отдал такой приказ: «Войска, на устьях Амура сосредоточенные и мною распределенные, нигде от неприятеля не отступают, в плен не сдаются, а побеждают на своих местах или умирают, памятуя слова великого князя нашего Святослава: ту ляжем костьми, мертвии бо срама не имут». Тогда же, по распоряжению генерал-губернатора, сплавлены по Амуру первые русские переселенцы, крестьяне-земледельцы из Иркутской губернии и Забайкалья, и водворены в пяти поселках, расположенных вокруг Николаевска по обеим сторонам реки. Вступив на престол, Александр II подтвердил полномочия, данные Муравьеву императором Николаем для ведения переговоров с китайцами о разграничении обеих соседних империй, и вопреки выраженному канцлером графом Нессельроде опасению, что Китай едва ли согласится на земельные уступки без войны, признал необходимым, — как писал о том Муравьеву великий князь Константин Николаевич, — в видах развития Сибирского края, «утвердить за Россией весь левый берег Амура и получить право свободной торговли в северных областях Китайской империи». Первое из этих требований было предъявлено Муравьевым китайским уполномоченным, прибывшим к нему летом 1855 года в Мариинский пост на Амуре, но те отвечали уклончиво и условия наши переслали в Пекин. Муравьев, хотя и предпочитал мирный исход переговоров, пригрозил китайцам готовностью, в случае противодействия их свободному движению наших войск по Амуру, двинуться в Монголию и Манчжурию. Китайский трибунал, заведовавший внешними сношениями Небесной империи, в листе на имя русского сената жаловался на неукротимого генерал-губернатора, выставляя на вид, что, под предлогом защиты от английского флота, последний занял на реке Сунгари несколько городов и селений, «издавна платящих дань нашему государю». Находя, что генерал Муравьев «вовсе не заботится о поддержании двухсотлетнего дружественного согласия и твердого мира», трибунал просил «вразумить Муравьева». У нас, в Министерстве иностранных дел, все еще не считали возможным простирать наши требования далее испрошения согласия китайского правительства на свободное плавание по Амуру и учреждение нескольких станций для склада провианта и топлива. Прибыв весною 1856 года в Петербург, Муравьев успел убедить государя в важности приобретения для России Амурского края и Приморской области. Вследствие его представлений император повелел: снабдить его новыми полномочиями для продолжения с китайцами переговоров на предъявленных уже им условиях; плавание же по Амуру продолжать, предложив китайцам за требуемые земельные уступки несколько артиллерийских орудий; при этом воздерживаться, впрочем, от всяких насильственных мер, открытую силу употреблять лишь для освобождения русских из плена, в случае задержания их китайцами, и, действуя скорыми и решительными мерами, избегать продолжительной переписки и вообще всяких проволочек. Считая себя обойденным состоявшимся в день коронации производством младшего своего сверстника князя Барятинского в генералы от инфантерии, Н. Н. Муравьев просил об увольнении от службы, но государь отставки его не принял и велел передать ему чрез военного министра, чтобы он продолжал свою полезную деятельность. Муравьев сдался и из Москвы отправился в Иркутск. По его предложению, из вновь занятых земель образована Приморская область, подчиненная военному губернатору, имеющему пребывание в Николаевске, и обнимавшая прежнюю область Камчатскую и края Удский и Приамурский. По высочайшему повелению лишь административные дела, касавшиеся этих местностей, разрешались в Сибирском комитете, дела же политические обсуждались в особом Амурском комитете, где председательствовал сам государь, а в отсутствие его великий князь Константин Николаевич.18 Оставалось утвердить это приобретение заключением договора о границах с Китаем. С таковою целью в начале 1857 года отправлен в Китай вице-адмирал граф Путятин, заключивший в самый разгар последней Восточной войны в Симоде выгодный торговый трактат с Японией. Китайское правительство отказало, однако, Путятину в пропуске в Пекин сухим путем, чрез Кяхту, и адмирал вынужден был направиться туда вниз по Амуру, а затем из Николаевска морем. 1-го июня 1858 года Путятин, хотя и подписал с китайскими уполномоченными в Тянь-Цзине договор, которым на Россию распространены все преимущества политические и торговые, как уже приобретенные, так и имеющие быть приобретенными впредь наиболее благоприятствуемыми Китаем иностранными державами, но главный вопрос об определении границы остался открытым. «Неопределенные части границ между Китаем и Россией, — гласила девятая статья помянутого договора, — будут без отлагательства исследованы на местах доверенными лицами от обоих правительств, и заключенное ими условие о граничной черте составит дополнительную статью к настоящему трактату». Условие это было уже исполнено ровно за две недели до заключения Тянь-Цзинского договора. 10-го мая Муравьев приплыл в китайский город Айгун, расположенный на правом берегу Амура, против устья реки Зеи, и после продолжавшихся шесть дней переговоров, 16-го того же месяца, убедил амурского главнокомандующего князя И-Шань приложить свою подпись к трактату, которым левый берег Амура от реки Аргунь до устья признавался собственностью России, а весь Уссурийский край от впадения Уссури в Амур и до моря объявлялся в общем владении России и Китая; свободное же плавание по рекам Амуру, Сунгари и Уссури предоставлялось лишь русским и китайским подданным, с исключением судов всех прочих держав. На всеподданнейшем о том донесении Муравьева государь надписал: «Слава Богу!», и в рескрипте на имя генерал-губернатора в следующих выражениях воздал хвалу его государственным заслугам: «Вы вполне оправдали доверие наше одиннадцатилетними трудами на пользу и благоустройство вверенной управлению вашему Восточной Сибири. Просвещенным действиям вашим обязан этот край началом своего гражданственного возрождения; благоразумными и настойчивыми мерами, вами принятыми, упрочены наши мирные сношения с соседним Китаем, и заключенным вами трактатом дарован Сибири новый торговый путь по реке Амуру, служащий залогом будущему промышленному развитию государства. Столь счастливое для России событие дает вам справедливое право на искреннюю мою признательность. В воздаяние за таковые заслуги ваши я возвел вас, указом сего числа Правительствующему Сенату данным, в графское Российской империи достоинство, с присовокуплением к имени вашему названия Амурского, в память о том крае, которому в особенности посвящены были в последние годы настоятельные труды ваши и постоянная заботливость». Назначенный за год до того генерал-адъютантом, Муравьев одновременно с получением графского титула произведен в генералы от инфантерии. Эти награды свидетельствуют о высокой цене, которую император Александр придавал трудам и дарованиям государственного деятеля, вызвавшего к новой жизни обширный, вверенный его попечению край, возвратившего России древнее ее достояние, более ста лет остававшееся во власти Китая, и о котором по поводу его неуживчивого характера и резкого отношения к разным правительственным ведомствам и лицам государь выразился так: «Его не переделаешь, а надобно уметь воспользоваться, отдавая ему справедливость за услуги, им оказанные». Со своей стороны, Муравьев в одном из своих всеподданнейших донесений, настаивая на необходимости быстрых правительственных распоряжений в амурском деле, свидетельствует: «Если б оно не началось десять лет тому назад и если б не удостоилось высочайшего внимания и покровительства вашего величества, то Амур никогда бы уже не принадлежал России». Пекинское правительство долго колебалось утвердить сделку, заключенную его уполномоченным в Айгуне. Лишь более двух лет спустя первый русский посланник при дворе богдыхана, генерал Н. П. Игнатьев, ловко пользуясь разрывом Китая с Англией и Францией и разгромом китайских сил союзными войсками морских держав, чтобы выступить примирителем между представителями их и китайским правительством, успел обратить это посредничество в пользу России и побудить последнее формальным договором, заключенным в Пекине 2-го ноября 1860 года, дать полное удовлетворение всем требованиям русского двора. Пекинским трактатом, который граф Муравьев-Амурский справедливо называет «политической победой», договоры Тянь-Цзинский и Айгунский подтверждены и дополнены всем, чего в них недоставало, а владычество России распространено на обширное пространство от Уссури до моря, на котором воздвигнулся вскоре Владивосток. «Все сомнения рассеяны, — писал генерал-губернатор Восточной Сибири министру иностранных дел, — теперь мы законно обладаем и прекрасным Уссурийским краем, и южными портами, и приобрели право сухопутной торговли из Кяхты и учреждения консульств в Урге и Кашгаре. Все это без пролития русской крови, одним уменьем, настойчивостью и самопожертвованием нашего посланника, а дружба с Китаем не только не нарушена, но скреплена более прежнего. Игнатьев превзошел все наши ожидания в Китае». Наградою молодому генералу, ознаменовавшему столь блестящим успехом вступление свое на дипломатическое поприще, было звание генерал-адъютанта и Владимирская звезда 2-й степени. Со времени Пекинского договора в столице Китая учреждена постоянная русская дипломатическая миссия. Такая же миссия водворена и в столице Японии, сначала в Иедо, потом в Токио, в силу трактата, заключенного графом Путятиным 7-го августа 1858 года. Давний предмет спора между Россией и Японией, южная часть острова Сахалина, бывшая дотоле в общем владении обеих держав, уступлена России трактатом, подписанным в Петербурге 25-го апреля 1875 года, в обмен отошедшей к Японии гряды Курильских островов. Одновременно с расширением русской государственной области на Дальнем Востоке, на южной окраине империи совершилось другое великое дело: окончательно покорен Кавказ. Мысль о том, чтобы по заключении мира воспользоваться двинутыми на Кавказ в подкрепление местных войск во время последней Восточной войны двумя дивизиями для нанесения непокорным горцам решительного удара, принадлежала молодому генералу Д. А. Милютину, изложившему ее в записке, которую он, еще осенью 1854 года, представил императору Николаю. В начале 1856 года Александр Николаевич передал эту записку военному министру с приказанием потребовать заключения по возбужденному в ней вопросу от наместников кавказских, бывшего — князя Воронцова и настоящего — Н. Н. Муравьева, а также и от занимавшего должность начальника штаба Воронцова князя А. И. Барятинского. Отзыв Муравьева был не в пользу предложения Милютина, но Барятинский в целом ряде записок горячо поддержал его, развив и дополнив собственными соображениями. Военный министр Сухозанет склонялся на сторону наместника. «Я, напротив того, вполне разделяю мнение князя Барятинского», — надписал император на докладе министра, а на одной из записок Барятинского: «Мысли, изложенные в сей записке, нахожу основательными и совершенно согласен с ними». Когда некоторое время спустя Муравьев сам попросил об увольнении, то выбор государя естественно остановился на Барятинском. 22-го июля 1856 года князь Александр Иванович назначен исполнять должность наместника кавказского и командующим отдельным Кавказским корпусом. Сам он настоял на назначении генерала Милютина своим начальником штаба. Тотчас после коронации Барятинский отправился в Тифлис и, вступив в управление вверенными ему краем и войсками, отдал следующий приказ: «Воины Кавказа, смотря на вас и дивяся вам, я вырос и возмужал. От вас и ради вас я осчастливлен назначением быть вождем вашим. Трудиться буду, чтобы оправдать такую милость, счастье и великую для меня честь. Да поможет нам Бог во всех предприятиях, на славу государя». 1857 год прошел в приготовлениях. К осени новый наместник проектировал обширную систему преобразований как в военном, так и в гражданском управлении краем и командировал в Петербург своего начальника штаба для представления словесных по ним объяснений. Император Александр одобрил все предложения своего избранника и личного друга и 3-го декабря Милютин писал Барятинскому: «Спешу поздравить ваше сиятельство с успешным окончанием всех дел, которые вам угодно было возложить на меня при отправлении в Петербург. Вчера, по случайному стечению обстоятельств, доложены государю императору и проекты штатов военных управлений, и проект нового морского устройства, а в то же время в Кавказском комитете обсуждались в моем присутствии три дела: предположения ваши о христианском братстве, представления о прекращении каботажного судоходства вдоль восточного берега и упразднении Анапы и, наконец, новый штат управления мирными горцами. Все решения были весьма благоприятны. Сегодня за обедом государь император изволил лично объявить мне, что его величество утвердил все представленные проекты, а государыня императрица изволила согласиться принять под непосредственное свое попечительство предполагаемое общество распространения христианства в Кавказских горах». Наконец, полное доверие и дружеское расположение царя к юному вождю выразилось в переименовании отдельного Кавказского корпуса в Кавказскую армию, с возведением Барятинского в звание главнокомандующего. Зрело обдуманный и тщательно соображенный с местными условиями операционный план князя Барятинского состоял в решительном наступлении на Шамиля, преимущественно со стороны Чечни, и в одновременном стеснении блокадой линий вокруг него. Подготовительною к тому мерою была прорубка широких просек в вековых лесах, преграждавших доступ в дебри Дагестана. Летом 1857 года начальник левого фланга Кавказской линии генерал Евдокимов начал наступление в Малую и Большую Чечню и затем в Аух, а по занятии этих областей, в январе 1858 года, прорвался в Аргунское ущелье, взяв приступом завалы, нагроможденные горцами против него. 1-го апреля 1859 года: пал Ведень, много лет служивший главным местопребыванием Шамиля и средоточием его власти. Путь в Дагестан был открыт. Войска наши наступали с трех сторон, разделенные на три отряда: Чеченский — Евдокимова, Дагестанский — барона Врангеля и Лезгинский — князя Меликова, под личным предводительством Барятинского, 14-го июля прибывшего к Чеченскому отряду. О ряде быстро следовавших один за другим подвигов этого достопамятного похода красноречиво свидетельствуют приказы главнокомандующего по Кавказской линии: 21-го июля в лагере при озере Решло: «Войска Дагестанского отряда, вы храбро заняли переправу чрез Койсу и тем блистательно исполнили мое желание; благодарю вас от всего сердца за ваш подвиг». — 27-го июля в Андии, близ аула Тоидо: «Сегодня доношу я государю императору о покорении его державе Аварии, Койсубу, Гумбета, Салатавии, Андии, Технуцала, Чеберлая и других верхних обществ. Благодарю войска Дагестанского и Чеченского отрядов, всех, от генерала до солдата, за столь радостную весть для сердца возлюбленного монарха». — 6-го августа близ аула Канхадатль: «В бессмертном подвиге покорения Восточного Кавказа самая тяжелая доля трудов предстояла вам, войска Лезгинского отряда. Вы совершили с самоотвержением предначертания мои и превзошли все ожидания. Примите, братцы, мое душевное спасибо». 22-го августа князь Барятинский отправил государю следующую телеграмму: «Имею честь поздравить ваше императорское величество с августейшим тезоименитством. От моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги Кавказ покорен державе вашей. 48 пушек, все крепости и укрепления неприятеля в наших руках. Я лично был в Карсте, Тлохе, Игали, Ахульго, Гимрах, Укцукуле, Хунзахе, Тимотле, Чохе. Теперь осаждаю Гуниб, где заперся Шамиль с 400 мюридами». В тот же день в приказе по Кавказской армии главнокомандующий писал: «Воины Кавказа! В день моего приезда в край я призвал вас на стяжение великой славы государю нашему, и вы исполнили надежду мою. В три года вы покорили Кавказ от моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги. Да раздастся и пройдет громкое мое спасибо по побежденным горам Кавказа и да проникнет оно со всею силою душевного моего выражения до глубины сердец ваших». Наконец, три дня спустя, последовал другой приказ: «Гуниб взят, Шамиль в плену; поздравляю Кавказскую армию». Победные вести с Кавказа радостно отзывались в сердце императора Александра. Они блестящим образом подтверждали его выбор, решимость во что бы ни стало покончить с пятидесятилетнею войною и, поборов упорное сопротивление горцев, умиротворить и навеки утвердить за Россией благословенный Кавказский край. Щедрые милости излил государь на победоносного вождя и достойных его сподвижников. За взятие Веденя генерал Евдокимов возведен в графское достоинство. Как только дошло до Петербурга известие об успехе, ознаменовавшем наступательное движение, предпринятое внутрь Дагестана, император прислал Барятинскому Георгиевскую звезду второй степени, при грамоте, в которой так оценивались достигнутые на Кавказе результаты: «Храбрые войска вверенной вам армии под непосредственным начальством вашим совершили общее наступательное движение, увенчавшееся в короткое время блистательным военным успехом, в стране, шестнадцать лет служившей опорою неприязненным противным действиям предводителя враждебных нам горских племен Кавказа. Быстрое покорение воинственного населения Аварии, Койсубу, Гумбета, Салатавии, Андии, Технуцала, Чеберлая и других верхних обществ и отступление неприятеля без всякого почти сопротивления от воздвигнутых им укреплений, после падения Веденя, свидетельствуют о превосходной вашей распорядительности, с которою предпринятые вами в этой стране военные действия направлены к предначертанной для оных цели. Относя успешный ход постепенного покорения оружию нашему Кавказа к глубоко обдуманным и настойчиво приводимым вами в течение двух с половиною лет в исполнение мерам, мы признали справедливым изъявить вам особую монаршую признательность и совершенное наше благоволение за неутомимые труды и важные военные заслуги ваши на пользу вверенного вам края, и в ознаменование сего всемилостивейше пожаловали вас кавалером императорского ордена нашего святого великомученика и победоносца Георгия второй степени». В собственноручном письме государь поручил князю Александру Ивановичу сказать «кавказским молодцам искреннее спасибо и что они ему опять доказали, что для них невозможного нет». «Отличною воинскою распорядительностью вашею, — гласила высочайшая грамота на имя князя Барятинского, подписанная императором по получении вести о взятии Гуниба и пленении Шамиля, — даровано окончательное замирение восточной части Кавказа. Доблестные войска предводительствуемой вами армии, сосредоточенные под непосредственным распоряжением вашим в недрах Кавказских гор, совершили покорение всех враждебных нам издавна горских племен, от Каспийского моря до Военно-Грузинской дороги. Главный виновник и вождь в долговременной ожесточенной борьбе против нас мюридизма, Шамиль, окруженный в укрепленном Гунибе войсками, под личным вашим начальством состоявшими, взят с боя в плен, со всем семейством и последними приверженцами его. Отныне предстоит вам во вновь покоренной стране не утверждение власти нашей силою оружия, а распространение между новыми подданными нашими гражданственной образованности и общественного благосостояния. Желая почтить совершенный вами славный подвиг и изъявить полную душевную нашу к вам признательность, всемилостивейше пожаловали мы вас кавалером императорского ордена нашего св. Андрея Первозванного с мечами». По высочайшему повелению, пленный Шамиль и семья его были отправлены в Россию и водворены в Калугу. По пути его остановили в Харькове и препроводили с одним из сыновей в Чугуев, где находился император, для представления его величеству. Государь оказал Шамилю самый ласковый и милостивый прием, до глубины души растрогавший старца имама. В Харькове Шамиль и сын его присутствовали на бале, данном дворянством по случаю высочайшего приезда. Потрясающее впечатление, произведенное на умы кавказских горцев падением Гуниба и взятием в плен Шамиля, не замедлило отразиться и на Западном Кавказе. Глава воинственного племени абадзехов Мегмет-аминь добровольно покорился со всеми своими сторонниками. Этот новый успех, суливший в близком будущем замирение всего Кавказа, побудил государя возвести Барятинского в высшее военное звание генерал-фельдмаршала и повелеть Кабардинскому полку называться его именем. Известие об этой милости князь Александр Иванович получил по пути в Петербург, на Дону, в Меркуловской почтовой станции, чрез флигель-адъютанта, привезшего ему и знак его нового достоинства — фельдмаршальский жезл. По прибытии в столицу Барятинский, — как сам о том рассказывал впоследствии, — спросил государя, за что произведен в фельдмаршалы? Если за изъявление покорности абадзехами, то считает себя огорченным, потому что дело не заслуживает этого. «Нет, — отвечал император, — я чувствовал, что ты мало награжден за покорение Восточного Кавказа, и потому воспользовался лишь случаем». Неутомимый наместник деятельно принялся за дело водворения русской власти среди непокорных горцев, населявших Западный Кавказ. Войска, покорившие Дагестан, двинуты им с левого на правый фланг Кавказской линии, и начальство над ними вверено деятельнейшему из сподвижников фельдмаршала, графу Евдокимову. Для обеспечения успеха этому предприятию наместник просил оставить на Кавказе временно прикомандированные к Кавказской армии две дивизии, на что государь согласился, но под условием, чтобы войска эти не оставались там долее конца 1860 года. В собственноручной записке император писал по этому поводу: «Сознавая всю важность военных действий на Кавказе, предпринятых со времени назначения князя Барятинского главнокомандующим Кавказскою армиею, я не щадил ни расходов, ни средств к усилению тамошних войск. Блистательные результаты, достигнутые с Божией помощью и благодаря дельным распоряжениям князя Барятинского, в особенности в 1859 году, вполне оправдали и, могу по совести сказать, превзошли мои ожидания». Государь находил, что после сдачи Шамиля и изъявления покорности Мегмет-Аминем позволительно ожидать скорого умиротворения и всего Западного Кавказа, после чего, для упрочения нашего владычества в крае, признавал нужным: 1) ввести правильную и справедливую администрацию во всех покоренных племенах; 2) прочно укрепить важнейшие стратегические пункты; 3) проложить надежные и во всякое время удобные пути сообщения. «Для достижения сих важных и необходимых мирных результатов, — продолжал император, — нужны также средства и денежные, и материальные, т. е. руки. Вот почему я склонен оставить на 1860 год на Кавказе все войска, временно туда командированные. Но вместе с тем я желаю и требую, чтобы князь Барятинский не терял из виду, что долее нынешнего года войска там оставаться не могут, а должны быть возвращены на постоянные свои квартиры». Государь настаивал также на постепенном приведении полков Кавказской армии в трехбатальонный состав, на уменьшении числа Донских казачьих полков в составе Кавказской армии и решительно не соглашался на сформирование новых отдельных частей. «Отдавая полную справедливость князю Барятинскому, — заключал император свою записку, — за дельные его распоряжения как по военной части, так и по гражданскому управлению Кавказским краем, я уверен, что со светлым государственным умом его он не будет терять из виду, что Кавказ есть часть России и что Россия вправе от него требовать, чтобы при теперешнем затруднительном нашем финансовом положении он, со своей стороны, помогал ей уменьшением, а не увеличением расходов. Виды его на будущее, лично им мне сообщенные, обещают важные результаты, но дело идет о теперешнем затруднительном положении государства; следовательно, хотя я и сознаю всю их пользу, но необходимо их отложить до времени, если средства Кавказского края недостаточны для покрытия нужных для сего расходов, ибо Государственное казначейство решительно не может ничего для этого сделать». «Дороги, мосты, укрепления, просеки и, главным образом, колонизация края казаками, — оправдывался фельдмаршал в ответном письме государю, — условия sine qua non нашего господства в стране: они твердо упрочат наше положение здесь и сделают наше господство постоянным... Во всех своих действиях и соображениях я до сих пор руководствовался идеею, удостоившеюся одобрения и вашего величества: оставить несостоятельную систему частных экспедиций, вести постоянную наступательную войну, предел которой положила бы только полная победа и окончательное завоевание всего края. Эту войну нельзя прекратить по своему желанию, точно так же, как нельзя препятствовать неприятельским вторжениям, когда руки связаны внешней войной. В таких случаях не задумываются над миллионными расходами, и жертва эта часто приносится только для того, чтобы охранить целость естественных границ страны, тогда как теперь нам остается только завершить завоевание, бóльшая часть которого уже совершена. Настало время оправдать все жертвы, принесенные Россиею за последнее полстолетие; все это потребует только сравнительно незначительных расходов и некоторого увеличения численности войск, а взамен даст нам новые источники обогащения России и первенствующее положение в Азии. Сообразуясь с ходом политики, становится более чем вероятно, да и ваше величество также понимаете это, что Восток в скором времени станет театром, на котором будут окончательно решаться великие спорные вопросы, и если к тому времени Кавказ не будет совершенно покорен, а стало быть наши мосты, укрепления и дороги не будут окончены, то мы не посмеем располагать ни одним человеком изо всей этой славной армии, чтобы перейти границу». Прибыв в Закубанский край, Евдокимов с обычною энергией принялся за дело. Войска его двигались в направлении с северо-запада к юго-востоку, утверждаясь в пространстве между Кубанью и морем. Ими построено несколько укреплений вдоль течения рек, впадающих в Кубань, основаны станицы, проложены просеки и устроены удобные мосты и дороги по пройденному пути. К сожалению, тяжкий недуг не позволил фельдмаршалу самому руководить на месте военными действиями. Весною 1861 года он вынужден был оставить вверенный ему край и более туда не возвращался. В отсутствие Барятинского император Александр пожелал воспользоваться пребыванием в Крыму, чтобы лично удостовериться в положении дел на Западном Кавказе, и с этою целью осенью того же года предпринял оттуда поездку в Закубанский край. 11-го сентября он высадился на берег в Тамани и, проведя ночь в Екатеринодаре, направился к войскам, действовавшим против горцев. Государь посетил новые укрепления: Дмитриевское, Григорьевское, Усть-Лабинское и Майкопское, участвовал в рекогносцировке за реку Белую и в лагере Верхне-Абадзехского отряда, 18-го сентября принял депутацию от 60 непокорных горских племен. Заявленные горцами условия для изъявления покорности не могли быть приняты, и потому им объявили, что в продолжение месяца они должны окончательно решить: желают они выселиться из гор на указанные им места или переселиться в Турцию? Оставляя лагерь, государь сказал начальствовавшему в нем генералу Ольшевскому: «Постарайся до времени не раздражать твоих разгневанных соседей». 24-го он отплыл на пароходе «Тигр» из укрепления Константиновского в Поти, откуда, чрез Абхазию и Мингрелию, проследовал в Кутаис, и 29-го возвратился в Ливадию. Больной наместник из Дрездена, где проводил лето 1861 года, с напряженным вниманием следил за царским путешествием по любимому краю. «По моему расчету, — писал он оттуда государю накануне Александрова дня, — вы получите это письмо в то время, когда вступите ногою на Кавказскую землю. Позвольте мне присоединить и мой радостный голос к шумным и горячим приветствиям, несущимся к вам навстречу. У меня сжимается сердце при мысли, что в эту дорогую для меня торжественную минуту я далеко от вас, вместо того чтобы в избытке счастия выйти к вам навстречу. Вы легко поймете, какие чувства я переживаю здесь, в Дрездене. Завтра, в день вашего тезоименитства, я вознесу к небу мои горячие молитвы. Мне грустно, что в этот великий день я не буду на Кавказе, где я так любил чествовать его в кругу своих». И в другом письме: «С чувством глубокого нетерпения я ожидаю известий о вашем пребывании на Кавказе. Молю Бога, чтобы переживаемые вами впечатления вознаградили вас за все понесенные в течение столь долгого времени заботы. Получив из Николаева телеграмму вашего величества, я с радостью вижу, что до сих пор вы изволите быть совершенно довольны вашим пребыванием на Кавказе, и горячо желаю счастливого окончания вашего дальнейшего путешествия».