С.С. ТАТИЩЕВ / ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ (1)

Сергей Спиридонович Татищев ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ Его жизнь и царствование Посвящается директору и библиотекарям Императорской публичной библиотеки в изъявление глубокой признательности автора за просвещенное содействие при составлении настоящего труда ПРЕДИСЛОВИЕ Прошло 84 года с рождения императора Александра II, 47 лет с его воцарения, 21 год со дня его страдальческой кончины, а доселе еще не написана история достопамятного царствования, обнимающего более четверти века русской истории. Быть может, и не настало еще время для исторической оценки лиц, деяний и явлений этой столь знаменательной в русском государственном и общественном развитии эпохи, и современное поколение стоит к ней все же слишком близко, чтобы судить о ней с тою беспристрастною объективностью, без которой нет правдивой истории. Но и не такова цель, которою я задавался, приступая к составлению настоящего труда. Задача моя сводилась к тому, чтобы собрать воедино многочисленные свидетельства об отдельных моментах и эпизодах жизни и деятельности государя Александра Николаевича и, дополнив их собственными изысканиями, составить точный и по возможности полный, прагматический свод событий его царствования и личного в них участия или воздействия на них императора в области политики как внутренней, так и внешней. Это — если могу выразиться — первая просека в дремучем лесу прискорбной неосведомленности русского общества относительно фактического содержания царствования, преобразовательное, просветительное, объединительное и освободительное значение которого затрагивает все стороны нашей государственной и общественной жизни и так глубоко отразилось на исторических судьбах России. Зародышем предлагаемой книги было составленное мною шесть лет тому назад жизнеописание императора Александра II, помещенное в I томе «Русского Биографического Словаря», издаваемого Императорским Русским Историческим Обществом. В настоящем издании я значительно расширил рамки моего первоначального исследования, дополнил его новыми свидетельствами и подкрепил ссылками на источники, устанавливающие его историческую достоверность. В основание моего труда положено самостоятельное изучение рукописного материала, хранящегося в наших правительственных архивах: в Государственном и Главном С.-Петербургском архиве Министерства Иностранных Дел, в архивах Государственного Совета, бывшего III Отделения Собственной Его Величества канцелярии и в Военно-Ученом архиве Главного Штаба. Кроме того, я имел свободный доступ в некоторые из архивов иностранных государств и частные древлехранилища в России и за границею. Относящиеся к занимавшей меня эпохе печатные материалы разобраны и исчерпаны мною в Императорской Публичной Библиотеке, при участливом и просвещенном содействии чинов этого ученого учреждения, которым я, по всей справедливости, посвятил настоящую книгу. Из других лиц, помогавших мне указаниями, советами и сообщениями ценных, большею частью неизданных, материалов, не могу не упомянуть с глубокою признательностью о Н. К. Шильдере, столь безвременно похищенном смертью у русской исторической науки. Прошу также принять выражение моей живейшей благодарности Г. Ф. Штендмана и Н. П. Барсукова. Наконец, попыткою моею воскресить пред современниками незабвенный мне, величавый и обаятельный образ Царя-Освободителя, которому я «верою» и «правдою» служил семнадцать лет, я благоговейно плачу долг верноподданнической и патриотической признательности его священной памяти, которая никогда не умрет в благодарных сердцах русского народа. Лондон. 28-го июля (10-го августа) 1902 года. С. Татищев. КНИГА ПЕРВАЯ До воцарения 1818—1855 ГЛАВА ПЕРВАЯ Детство 1818—1826 Колыбелью императора Александра II была Москва — колыбель русского царства. В среду на Пасхе, 17-го апреля 1818 года, в исходе 11-го часа утра, в архиерейском доме, что при Чудовом монастыре — ныне Николаевский дворец, — великая княгиня Александра Федоровна разрешилась от бремени сыном-первенцем, нареченным Александром. «В 11 часов, — пишет она в собственноручных своих «Воспоминаниях», — я услыхала первый крик моего первого ребенка. Ники целовал меня, заливаясь слезами, и вместе мы возблагодарили Бога, не зная, даровал ли Он нам сына или дочь, когда матушка (императрица Мария Федоровна), подойдя к нам, сказала: «Это сын». Счастье наше удвоилось, впрочем, я помню, что почувствовала нечто серьезное и меланхолическое при мысли, что это маленькое существо призвано стать императором».1 201 пушечный выстрел возвестил первопрестольной столице о рождении великого князя. На другой день было отслужено торжественное благодарственное молебствие в Успенском соборе, в присутствии двора, высших военных и гражданских чинов.2 Во исполнение обета, великий князь Николай Павлович соорудил придел во имя св. Александра Невского в церкви Нового Иерусалима. «Это, — писал он архиепископу московскому Августину, — смиренное приношение счастливого отца, поверяющего Отцу Всемогущему свое драгоценнейшее благо: участь жены и сына... Пускай пред алтарем, воздвигнутым благодарностью отца, приносятся молитвы и о матери, и о сыне, да продлит Всемогущий их жизнь, для собственного их счастья, на службу государю, на честь и пользу отечеству».3 В послании к августейшей матери Жуковский вдохновенными стихами приветствовал рождение царственного отрока, в котором тогда уже видели наследника престола, надежду России: Прекрасное Россия упованье Тебе в твоем младенце отдает. Тебе его младенческие лета! От их пелен, ко входу в бури света, Пускай тебе вослед он перейдет, С душой, на все прекрасное готовой, Наставленный: достойным счастья быть, Великое с величием сносить, Не трепетать, встречая рок суровый, И быть в делах времен своих красой. Лета пройдут, подвижник молодой, Откинувши младенчества забавы, Он полетит в путь опыта и славы... Да встретит он обильный честью век, Да славного участник славный будет, Да на чреде высокой не забудет Святейшего из званий: человек! Жить для веков в величии народном, Для блага всех — свое позабывать, Лишь в голосе отечества свободном С смирением дела свои читать: Вот правила Царей великих внуку! 4 Жизнь Александра II была исполнением вещего пророчества поэта, призванного стать его наставником. В день рождения племянника император Александр Павлович находился в Варшаве для открытия первого сейма восстановленного им Царства Польского. Известие о радостном событии получил он на пути в Одессу и Крым 27-го апреля в местечке Бельцах Бессарабской области и тотчас же назначил новорожденного великого князя шефом л.-гв. Гусарского полка.5 Таинство св. крещения совершено над Александром Николаевичем в Москве, в церкви Чудова монастыря, 5-го мая в присутствии императриц Елизаветы Алексеевны и Марии Федоровны, духовником их величеств протопресвитером Криницким. Восприемниками были: император Александр Павлович, императрица Мария Федоровна и дед новорожденного со стороны матери — Фридрих-Вильгельм III, король прусский. Младенца внесла во храм статс-дама графиня Ливен, по сторонам ее шли, поддерживая подушку, главнокомандующий Москвы генерал от кавалерии Тормасов и действительный тайный советник князь Юсупов. По окончании обряда, во время пения «Тебе Бога хвалим», произведен салют в 201 выстрел из пушек, поставленных в Кремле, у Алексеевского монастыря, при колокольном звоне всех церквей московских. Божественную литургию совершал архиепископ Августин. К причастию подносила новорожденного августейшая восприемница, после чего, возложив на него поднесенные обер-камергером Нарышкиным знаки ордена св. Андрея Первозванного, ее величество, следуя примеру матери Петра Великого, положила младенца в раку, где почивают нетленные мощи св. Алексия, митрополита московского. В тот же день в покоях вдовствующей императрицы был обеденный стол для высшего духовенства, статс-дам и особ первых трех классов, а вечером по всей Москве зажглась блестящая иллюминация.6 При первом известии о рождении первородного внука король прусский пожаловал ему орден Черного Орла, знаки коего были доставлены в Москву ко дню крещения,7 а вскоре и сам король решился отправиться в Россию, чтобы порадоваться на семейное счастье любимой дочери. 1-го июня прибыл в Москву из путешествия по южной России император Александр I, а вслед за ним, 3-го того же месяца, приехал и Фридрих-Вильгельм III в сопровождении двух сыновей — наследного принца и принца Карла. К концу июня двор возвратился в Петербург. Царственный ребенок зимой жил с родителями в Аничковом дворце, лето же обыкновенно проводил с ними в Павловске у императрицы Марии Федоровны, которая с любовью наблюдала за его первоначальным воспитанием и руководила выбором надзирательниц и наставниц. Главной воспитательницей назначена была Ю. Ф. Баранова, дочь близкого друга вдовствующей императрицы, начальницы воспитательного общества благородных девиц Ю. Ф. Адлерберг, сын которой состоял в должности адъютанта при великом князе Николае Павловиче. На попечение бабушки оставляла молодая чета своего сына во время двух поездок за границу, предпринятых для поправления здоровья великой княгини Александры Федоровны, с сентября 1820 по август 1821 года и осенью 1824 года. Летом 1824 года, когда Александру Николаевичу минуло шесть лет, началось его военное воспитание под руководством достойного и опытного наставника, всей душой преданного своему делу. Выбор великого князя Николая остановился на лично известном его высочеству ротном командире состоявшей в его заведовании вновь образованной школы гвардейских подпрапорщиков капитане Мердере, храбром боевом офицере, израненном в походах 1805 и 1807 годов и бывшем в продолжение многих лет дежурным офицером в 1-м кадетском корпусе. 8-го июля на параде в Красном Селе высоко ценивший педагогические способности Мердера Николай Павлович испросил разрешения государя на назначение его воспитателем к сыну, а на другой день Мердер уже сопровождал царственного питомца на маневрах гвардейского корпуса. Встретясь с ним, император Александр I не мог удержать восклицания: «Здравствуй, брат Мердер! Ты с своим молодцом тоже здесь! Он, я думаю, охотник до всего военного». Действительно, уже в пору раннего детства военные игры были любимой забавой Александра Николаевича.8 С первых дней Мердер вполне оправдал ожидания и доверие великого князя Николая, который писал ему из Берлина в сентябре 1824 года: «Добрые вести о сыне моем меня душевно радуют, и я молю Бога, дабы укрепил его во всем добром. Продолжайте с тем же усердием, с которым вы начали новую свою должность, утвердите и оправдайте мое о вас мнение. Мне весьма приятно слышать, сколь матушка довольна успехами Александра Николаевича и вашим с ним обхождением».9 17-го апреля 1825 года, в седьмую годовщину своего рождения, великий князь произведен в чин корнета, с зачислением в л.-гв. Гусарский полк. По воцарении императора Николая I, манифестом 12-го декабря 1825 года Александр Николаевич провозглашен наследником всероссийского престола. Объявили о том семилетнему ребенку утром 13-го декабря, с запрещением, впрочем, впредь до предполагавшегося на следующий день обнародования манифеста рассказывать кому-либо; дитя много плакало. 14-го декабря, когда мятежные полки столпились уже на Сенатской площади, флигель-адъютант Кавелин получил от государя приказание перевезти наследника из Аничкова в Зимний дворец. Он застал его за раскрашиванием литографической картинки, изображавшей переход Александра Македонского чрез Граник, посадил в извозчичью карету и в сопровождении Мердера подвез к крыльцу Зимнего дворца со стороны набережной. На «маленького Сашу» (le petit Sacha) — так звали Александра Николаевича в императорской семье — в первый раз в жизни надели Андреевскую ленту и отвели его в голубую гостиную, где находились обе императрицы. По возвращении государя с площади во дворец он пожелал вывести наследника к построенному на дворе гвардейскому Саперному батальону. Камердинер вдовствующей императрицы Гримм снес его на руках по внутренней лестнице, а император, обратясь к саперам, просил их полюбить его сына, как сам он любит их; потом передал его на руки находившимся в строю георгиевским кавалерам, приказав первому человеку от каждой роты подойти его поцеловать. Саперы с криками радости и восторга прильнули к рукам и ногам наследника.10 Обстоятельство это занесено в формулярный список его высочества в следующих выражениях: «1825 года, декабря 14-го, во время возникшего в С.-Петербурге бунта, когда государь император, начальствуя лично л.-гв. Преображенским и Конным полками, рассеял собравшихся на Петровской площади злоумышленников и затем с прочими войсками лейб-гвардии, пребывшими верными долгу и присяге, занял окрестности Зимнего дворца, — находился при особе его величества на большом дворцовом дворе, который был тогда занят л.-гв. Саперным батальоном». В тот же день император повелел сохранить наследнику навсегда на мундире л.-гв. Гусарского полка вензелевое изображение имени императора Александра I, пять дней спустя, 19-го декабря, назначил его шефом л.-гв. Павловского полка, а 30-го того же месяца — канцлером Александровского университета в Финляндии. Первую половину лета 1826 года Александр Николаевич провел с двумя своими сестрами, великими княжнами Марией и Ольгой, в Царском Селе. Весь придворный штат его состоял лишь из воспитателя капитана Мердера и надзирателя — уроженца французской Швейцарии Жилля. Отсутствие всякой пышности и этикета в обстановке наследника крайне удивило чрезвычайного французского посла маршала Мармона, по сравнению с многочисленным двором и чопорной торжественностью, с колыбели окружавшими малютку герцога Бордосского. Но едва ли не больше поразил его ответ императора Николая на просьбу его представиться наследнику. «Вы, значит, хотите вскружить ему голову? — сказал государь. — Какой прекрасный повод к тому, чтобы возгордиться этому мальчугану, если бы стал выражать ему почтение генерал, командовавший армиями! Я тронут вашим желанием его видеть, и вы будете иметь возможность удовлетворить его, когда поедете в Царское Село. Там вы встретитесь с моими детьми. Вы посмотрите на них и поговорите с ними; но церемониальное представление было бы непристойностью. Я хочу воспитать в моем сыне человека, прежде чем сделать из него государя». Герцог Рагузский не замедлил отправиться в Царское Село и в парке увидел сына и двух старших дочерей императора. Про наследника он говорит в своих записках: «Его решительность меня прельстила. Он управлял небольшой лодкой на речке, протекающей по парку, и когда один из сопровождавших меня офицеров попросил перевезти его чрез речку на этой лодке, последняя, при быстром входе в нее офицера, пошатнулась настолько, что в нее втекла вода. Другой ребенок этого возраста непременно бы вскрикнул. Он же не выказал ни малейшего смущения и схватил сначала багор, чтобы оттолкнуть лодку от берега, потом весла, чтобы грести. При этом он проявил замечательную уверенность в себе и хладнокровие». 10-го июля Александр Николаевич, предшествуя августейшим родителям, отправился из Царского Села в Москву, где имело совершиться коронование императора Николая. Сопровождали его, кроме капитана Мердера, гувернер Жилль и учитель рисования живописец Зауервейд. Великий князь и его спутники останавливались в городах по пути для обеда и ночлега и пользовались тем для ознакомления с их достопримечательностями. В Новгороде осматривали они Софийский собор с его древностями, дом Марфы Посадницы, строившийся чрез Волхов мост; в Вышнем Волочке — шлюзы каналов; в Торжке наследник накупил для подарков родным своим и знакомым местных произведений парчовых и шитых серебром или золотом поясков, сапог и башмаков. В Твери полюбовались они Волгой и на седьмой день приблизились к Москве. Всюду народ восторженными криками приветствовал наследника, густыми массами толпясь у его экипажа. Не доезжая двух верст до Петровского дворца навстречу ему выехала императрица Мария Федоровна. Радость его при свидании с нежно любимой бабушкой, по словам очевидца, «превосходила всякое описание». В Петровском дворце великий князь и его свита должны были ожидать прибытия в Москву государя и царствующей императрицы.11 26-го июля состоялся торжественный въезд их величеств в Москву. Наследник сидел в карете с августейшей матерью, императрицей Александрой Федоровной, которая, проведя в Кремлевском дворце всего три дня, переехала с детьми на дачу графини А. А. Орловой-Чесменской — Нескучное, где оставалась три недели перед коронацией, отложенной вследствие ее нездоровья. Библиотека Орловского дома — ныне Александрийский дворец — служила учебной комнатой Александру Николаевичу. Утро проводил он в ней в занятиях с учителями; остальная часть дня посвящалась военным упражнениям, осмотру достопримечательностей Москвы, прогулкам по загородным садам и окрестностям. Наследник прежде всего ознакомился с московскими святынями, посетил кремлевские соборы, монастыри Чудов, Донской и Данилов, внимательно обозревал Оружейную палату, побывал на некоторых заводах и фабриках, участвовал в соколиной охоте. Верхом ездил он на Воробьевы горы, в Останкино, Архангельское и следил за маневрами, происходившими вокруг столицы.12 На большом параде 30-го июля появление его в свите государя на прекрасном коне, которым он управлял с большой ловкостью, привлекло к нему общее внимание многотысячной толпы зрителей. Все взоры обратились на него, все были в неизъяснимом восторге, в особенности когда восьмилетний ребенок на фланге лейб-гусарского полка, проскакав мимо императора, бойко к нему подъехал и грациозным и уверенным движением остановил коня. Ветеран великой наполеоновской армии маршал Мармон, уже любовавшийся наследником, когда он в пехотном строю командовал взводом гренадер, бывших вдвое выше его ростом, не мог не выразить в эту минуту государю своего удивления смелостью и искусством молодого наездника. «Вы, быть может, воображаете, — ответил ему император Николай, — что я испытываю чувство тревоги или беспокойства при виде столь дорогого мне ребенка в этом вихре; но пусть он лучше подвергается опасности, которая выработает в нем характер и с малолетства приучит его стать чем следует, благодаря собственным усилиям». — «Вот что можно назвать прекрасным воспитательным приемом, — замечает герцог Рагузский, — а когда он применяется к воспитанию человека, призванного стать во главе великой империи, то дóлжно ожидать наилучших последствий». 22-го августа происходило в Большом Успенском соборе венчание на царство императора Николая I и императрицы Александры. В торжественном шествии из Кремлевского дворца в собор наследника вел за руку дядя его, сын и представитель короля прусского, принц Карл. На царский обед в Грановитой палате он глядел из тайника, где накрыт был стол для всех членов императорской фамилии.13 Вечером Кремль и вся Москва осветились бесчисленными огнями. Наследник выехал в коляске с воспитателем своим, чтобы посмотреть иллюминацию. «Едва показался он, — рассказывает Мердер в своем дневнике, — раздалось радостное «ура!». Народ толпой бросился к коляске; власть полиции исчезла; все уступает толпе радостного народа; подобно морскому валу воздымающемуся, лезут друг на друга, падают, вскакивают, бегут, хватают за колеса, рессоры, постромки; крики: «Ура!» Александр Николаевич, наш московский князь!» «Ура! Ура!» Трогательная картина! Но далее ехать было трудно, из опасения раздавить кого-нибудь из народа. Возвратились назад. С балкона любовались Иваном Великим». В блестящих балах и маскарадах, данных во дворце, в Большом театре, в дворянском собрании, домах русских вельмож и представителей иностранных дворов Александр Николаевич не участвовал, но присутствовал на фейерверке и народном празднике. 30-го августа отпраздновал он свои именины в кругу сверстников, детей московского генерал-губернатора князя Д. В. Голицына; графов Виельгорского и Толстого, князя Гагарина, Пашкова и других приглашенных на дачу графини Орловой, в числе десяти мальчиков и десяти девочек: пили чай, вечером в саду играли в зайцы, в комнатах — в другие игры. Именинник получил много подарков и, между прочим, прекрасную верховую арабскую лошадь от бабушки, императрицы Марии Федоровны. В этот день государь назначил его шефом Польского 1-го конно-егерского полка. 21-го сентября Александр Николаевич, простясь с августейшими родителями, выехал из Москвы и 27-го того же месяца прибыл в Царское Село. ГЛАВА ВТОРАЯ План воспитания 1826—1828 Постоянной заботой императора Николая было дать наследнику своего престола воспитание, вполне соответствующее его высокому призванию. Тотчас по воцарении он избрал ему в наставники В. А. Жуковского. Поэт всей душой отдался порученному ему великому делу. Летом 1826 года он испросил себе продолжительный отпуск за границу с двойною целью: поправить свое расстроенное здоровье и подготовиться к трудной и ответственной обязанности руководить умственным и нравственным воспитанием наследника. После лечения водами в Эмсе Жуковский поселился на зиму в Дрездене, откуда писал племяннице своей, А. П. Елагиной: «Работы у меня много, на руках моих важное дело. Мне не только надобно учить, но и самому учиться, так что не имею права и возможности употреблять ни минуты на что-нибудь другое... По плану учения великого князя, мною сделанному, всё лежит на мне. Все его лекции должны сходиться в моей, которая есть для всех пункт соединения; другие учителя должны быть только дополнителями и репетиторами. Можете из этого заключить, сколько мне нужно приготовиться, чтобы лекции могли идти без всякой остановки. С этой стороны болезнь моя есть для меня благодеяние: она дала мне целых шесть месяцев свободных, и я провел их, посвятив свои мысли одной главной, около которой вся моя деятельность вертелась. И теперь это решено на весь остаток жизни. У меня в душе одна мысль, все остальное — только в отношении к этой царствующей. Могу сказать, что настоящая положительная моя деятельность считается с той минуты, в которую я пошел в тот круг, в котором теперь заключен. Прежде моя жизнь была dans le vagne. Теперь я знаю, к чему ведет она». Те же чувства выражал Жуковский в письмах к императрице Александре Федоровне: «Мое положение — истинно счастливое, — читаем в одном из них, — я весь поглощен одной мыслью, она всюду следует за мной, но не тревожит меня. Эта мысль, основанная на любви, оживляет мое существование. Всякое утро я просыпаюсь рано и приступаю к своей работе. По-видимому, она кажется сухой: я составляю исторические таблицы; но она имеет для меня всю прелесть моих прежних поэтических работ. Весь мой день ей посвящен, и я прерываю ее только для приятной прогулки. Я почти никого не вижу и не желаю видеть. Я нахожусь здесь (в Дрездене) не в качестве путешественника. Я должен здесь, как и в Петербурге, всецело принадлежать моему труду. Чего я могу более желать! В настоящем — занятие, наполняющее душу; в будущем — продолжение в течение нескольких лет того же занятия, которое будет расширяться и разнообразиться по мере своего движения вперед. И какая цель в конце всего пройденного пути! Да, у меня не осталось уже ничего личного! Всякая добрая мысль при своем зарождении уже имеет свой особый интерес. Слава, долг, религия, любовь к отечеству, словом, всё, что присуще духовной природе человека, уже не останавливает на себе моего внимания исключительно ради меня самого, но столько же ради того, в душе которого эти высокие мысли должны принести благодетельные плоды для человечества. Для меня явления истории, люди, составившие счастье или несчастье своего времени, не служат более простыми предметами любопытства; но я вижу в них уроки, которые могут быть преподаны, образцы, которые могут быть предложены, опасности, которых следует избегать, и занятия утратили для меня свой определенный характер; они всегда могут иметь свое полезное приложение. Я был бы совершенно счастлив, если бы мысль о моей неопытности не тревожила меня так часто. Эта неопытность — положительное зло, для которого непременно следует искать исхода и, быть может, со временем я сам укажу на него». Плодом усиленных трудов и глубоких размышлений Жуковского был составленный им к осени 1826 года и тогда же отправленный на утверждение государя в Петербург «План учения». Доклад этот представляет выработанную до мельчайших подробностей программу нравственного воспитания и умственного развития вверенного поэту царственного питомца. Целью воспитания вообще, и учения в особенности, Жуковский провозглашает образование для добродетели. Воспитание достигает этой цели развитием прирожденных добрых качеств, образованием из них характера нравственного, предохранением от зла, искоренением дурных побуждений и наклонностей; учение образует для добродетели, знакомя питомца с тем, что окружает его, с тем, что он есть, с тем, чем он должен быть, как существо нравственное, с тем, для чего он предназначен как существо бессмертное. Сообразно этим началам учение подразделяется на три периода: отрочества, от восьми до тринадцати лет, — учение приготовительное; юности, от тринадцати до восемнадцати, — учение подробное; первых лет молодости, от восемнадцати до двадцати лет, — учение применительное. Первый период Жуковский сравнивает с приготовлением к путешествию: надо дать в руки питомцу компас, под которым разумеется первоначальное развитие ума и сердца посредством усвоения религиозных правил; познакомить с картой — сообщив ему вкратце, но в последовательной связи, в ясной и полной системе те знания, которые будут впоследствии преподаваться в подробностях. Снабдить его орудиями для приобретения сведений и для открытий в пути — то есть обучить его языкам и развить в нем природные дарования. Во втором периоде питомец предпринимает самое путешествие: путеводный компас в руках; карта известна; дороги означены; нет опасности заблудиться; ум приготовлен; любопытство возбуждено. Во избежание смутности и беспорядка в понятиях, должно преподавать в отдельности науки, нужные питомцу как члену просвещенного общества, и более подробно — те, что нужны ему по его назначению. Под первыми разумеются науки антропологические, имеющие предметом человека: история, география, то есть этнография и статистика, политика, философия; под вторыми — науки онтологические, имеющие предметом вещь: математика, естественная история, физическая география, технология и физика. Наконец, третий период — окончание путешествия. Сведения собраны; остается их обозреть, привести в порядок и определить, какое должно быть сделано из них употребление? В этом периоде задача наставника — возбудить самодеятельность в питомце, который, не занимаясь никакой наукой отдельно, сам составляет себе коренные правила жизни, как произведение того, что дало ему воспитание и учение. Пособием служит ему чтение классических книг, преимущественно тех, кои знакомят его с его высоким назначением и страной, которой он должен посвятить жизнь свою. Наставник следующим образом формулирует самостоятельные занятия третьего и последнего периода как конечного вывода двух предшествующих: 1) обозрение знаний, приобретенных во втором периоде; 2) взгляд на место, занимаемое в обществе, и на обязанности, с ним соединенные; 3) отчет в самом себе, перед самим собою, и утверждение в правилах добродетели; 4) идеал человека вообще, и государя в особенности. Окинув одним взором всю совокупность учения, наставник останавливается на первом его периоде, программу которого излагает весьма подробно. Главная его забота — избежать в преподавании путаницы и беспорядка, строго придерживаясь установленной системы и постепенно переходя от легкого к трудному. Предметы учения он разделяет на четыре разряда. К первому разряду относится практическая логика для образования сердца. Параллельно упражняется ум усвоением начальных понятий геометрии, счета, русской грамматики; развивается сердце — ознакомлением с главными фактами священной истории и извлечением из них нравственных правил, основанных на учении Спасителя. Во втором разряде программа расширяется. На вопрос, где я и что меня окружает? дают ответ естественные науки: география математическая и физическая, общие понятия о минералогии и геологии, ботанике и зоологии. Отсюда естественный переход к человеку, и сам собой разумеется второй вопрос: что я? Объясняют человека в самом себе: общие понятия о строении человеческого тела, в смысле физическом, общие понятия психологии, в смысле нравственном. Отношения человека к окружающей его природе определяет технология; отношения его к человеку и к обществу — естественное право, история, география и статистика. Третий вопрос: что я быть должен? Ответом служит мораль, как выражение нравственности частной, обязанностей человека пред самим собою, и политика, как выражение общественной нравственности, обязанностей его пред обществом. Четвертый вопрос — к чему я предназначен, разъясняют метафизика, как учение о человеке — существе духовном и бессмертном, и Богопознание, обнимающее религию естественную и откровенную. Особенное внимание обращает Жуковский на методу преподавания, высказываясь в пользу формы разговорной, возбуждающей самодеятельность ученика, с наблюдением постепенности, сохранением меры, всяческим облегчением труда, достигаемым занимательностью изложения. Наставник настаивает на способах к утверждению в памяти питомца преподанных ему знаний чрез методическое разделение предметов, соединение чувственного с умственным посредством рисунков, картин, таблиц и частого повторения; окружение ученика предметами, беспрестанно напоминающими ему и в свободное время о том, что занимало его в часы учения; соединение с главной учебной целью изучения языков и самих игр, как-то: волшебный фонарь, фантасмагория, панорама. Третий разряд составляет обучение иностранным языкам: французскому, немецкому, английскому и польскому посредством правильного произношения, практического приобретения навыка говорить и понимать, что говорят, и легких упражнений в слоге. К четвертому разряду относится развитие природных дарований: преподавание рисования и музыки, гимнастика, ручная работа и чтение. С рисованием Жуковский соединяет знакомство с главными основаниями архитектуры, а также иллюстрацию прочих учебных предметов; о гимнастике он говорит, что цель гимнастических упражнений есть не одно развитие и укрепление сил телесных, но в то же время и дарование мужества и способов владеть собою во всех обстоятельствах жизни, и потому эта важная часть воспитания требует методического плана, как и все другие. Он замечает по этому поводу: «Великий князь не должен ничего делать без правил; каждый предмет его учения должен беспрестанно напоминать ему, что во всем главное есть правило». Для упражнения в ручной работе наставник предлагает токарное и столярное ремесла и даже игрушечное кораблестроение. Важное значение придает он выбору книг для чтения, замечая, что чтение должно идти рядом с учением: «Надобно читать мало, в порядке, одно полезное; нет ничего вреднее привычки читать все, что ни попадет в руки. Это приводит в беспорядок идеи и портит вкус. Для детей написано множество книг. Есть много хорошего на немецком, английском и французском языках, но почти нет ничего на русском. Почитаю необходимым сделать строгий выбор из сего множества материалов; многое перевести на русский, нужное написать по-русски, все привести в порядок, сообразуясь с планом учения, и таким образом составить избранную библиотеку детского чтения для первого периода». По мысли Жуковского, библиотека эта должна была состоять из трех отделений: первое — содержащее весь учебный курс, лекции в их связи с картами, рисунками, таблицами; второе — чтение приятное, т. е. собрание таких сочинений, которые занимали бы ум, говорили бы воображению, оживляли бы нравственное чувство и образовали бы вкус; и третье — чтение наставительное, книги, соответствующие по содержанию воспитательным целям и соображенные с планом и предметами преподавания.