Прот. Евгений Попов / НРАВСТВЕННОЕ БОГОСЛОВИЕ ДЛЯ МИРЯН (55)

Неискренний отзыв о другом, когда требуют ответа «Отложше лжу, глаголите истину кийждо ко искреннему своему» (Еф.4,25). Не от праздного любопытства спрашивают нас,—каков такой-то человек, но для чего же?—Чтоб избрать его на должность, чтоб доверить ему какое либо занятие, поручить ему управление имуществом, войти с ним в близкие, хоть и временные, сношения, приблизить его к себе навсегда, сноситься с ним по делам службы, соединить с ним судьбу другого лица законным браком. Нас просят дать о нем искренний отзыв, высказать относительно его способностей и характера убеждение, которое не сейчас же в душе нашей составилось, но было раньше, а следовательно, без труда может быть нами высказано. А мы вот не даем настоящего ответа! Или рекомендуем недостойного или уклоняемся от положительного ответа, говорим только: «не знаем; кажется, что добрый человек; сами увидите», или же хотим что-то сказать, но не досказываем. Какой вред отсюда? Тот, что известному человеку можно было бы не доверять, а между тем ему доверяют во вред и себе и ему самому. А если и не представлялось бы особенных препятствий принять его на должность или войти с ним в близкие сношения, если в нем были бы указаны только незначительные недостатки, без которых более или менее не один человек не бывает: то можно было бы принять предосторожности против известных его недостатков, можно было бы с первого раза и вести с ним дело по его характеру.— Нет; ты, христианин - простота, не будь уклончив в отзыве твоем о таком человеке, которого достаточно знаешь и на счет которого просят тебя сделать отзыв. А когда без надобности, и более из любопытства чем с целью спрашивают тебя об отзыве: то или одобряй доброго и достойного или, будь кто не хорош и будь тебе все-таки не желательно осудить его словом, просто промолчи, что для умного человека и будет достаточным с твоей стороны отзывом. Оглавление Двусмысленная улыбка при разговоре о ком либо, возбуждающая подозрение относительно этого человека «Блага ярость паче смеха» (Еккл.7,3). И не требуют нашего отзыва об известном человеке, но только при нас высказывают доброе мнение о нем: а мы вот вредим ему своей улыбкой. Улыбка наша показывает, что мнение о нем, направленное в его пользу,—неверно. В какой же степени оно неверно, улыбка наша не поясняет, так что нужно думать, будто этот человек никуда не годен. Не лучше ли было бы нам прямо высказать, что есть худого в нем? А почему же мы этого не высказываем. Может быть и потому, что он, действительно, недостоин одобрения: но в таком случае не следовало бы увеличивать его бесчестие и вводить других в неопределенное понятие относительно его чести. Может быть, не высказываем и по той причине, что открытый отзыв требуется подтвердить, между тем как для подтверждения мы не имеем примеров (фактов). Может быть, думаем оправдаться, что говорить-то против того человека мы ничего не говорили, между тем, как своею улыбкою, возбуждающею подозрение, еще больше наговорили. Словом, это ложь мыслью, вышедшая уже на уста, но недосказанная. Ирод только посмеялся над Иисусом Христом, о котором должен был произнести суд: но словами также ничего не выразил,— виновен ли Он или нет. Так-то и ныне нередко одними двусмысленными улыбками отделываются относительно тех людей, против чести которых ничего серьезного или основательного не могут сказать: очень легкий способ повредить ближнему!—Для тебя, христианин, да будет чужда эта двусмысленность не только на словах, но и в самой улыбке, когда дело касается чести ближнего. Оглавление Неизъявление сочувствия и почтения к человеку, которого напрасно не любят или теснят «От всех враг моих бых... страх знаемым моими» (сделался я от множества врагов страшилищем для знакомых моих): «видящии меня вон (так даже на улице) бежаша от мне» (Пс.30,12). Помилуйте, добрые люди,—чего же вы стыдитесь или боитесь пойти к тому человеку, которого другие не любят или же одно только высшее лицо теснит, например, начальник, равно как опасаетесь к себе пригласить его наравне с другими, а то и еще меньше—в случайной встрече боитесь остановиться с ним. Всем знакомым вы делаете свое посещение, например, в годовой праздник, а также и по особой просьбе бываете у своих знакомых, например, в именины их: а к этому человеку боитесь прийти, чтоб не прошел слух, что посетили его. Что же, разве он преступник какой и разве вы очень высоки и достойны перед ним, что он должен считать особенным благоволением для себя ваше посещение? Всех знакомых вы заботитесь пригласить к себе самим на обед, на вечер, и только исключаете на сей раз из списка ваших знакомых этого человека. Что же, разве он недостоин вашего обеда? Разве все прочие более близки к вам, более послужили и доброжелательствуют вам, чем он? разве он своею бытностью у вас осквернил бы ваши комнаты, ваш дом или квартиру? Даже и с незнакомым, даже и с неприятным для вас человеком, вы готовы при встрече сказать слово, пройти «поприще едино» (Мф.5,41): а от того, которого другие не любят или гонят, вы стараетесь поскорей убежать. Что же, разве он вреден чем? разве разговор с ним менее был бы для вас приятен, чем с другими? Нет! вы и довольно хорошо знаете этого человека; вы и никаких сомнений или подозрений относительно его ума, честности, невинности, правдивости и заслуг не имеете; вы и не питаете к нему никакой личной неприязни, напротив—в душе своей уважаете его, жалеете его, сочувствуете ему; вы готовы бы по душе и сами быть у него и его видеть у себя и наговориться с ним при встрече: но только все так невидимкой бы и неслышимо для других. В чем же причина? Вся причина только в том, что этого человека другие не любят или одно высшее лицо к нему не благоволит. Стало быть вы не любите его чужою нелюбовью, не жалуете его по примеру чужого неблаговоления, бегаете его из угождения другим лицам, которые более нужны для вас, чем он по своему внешнему положению, чуждаетесь его из одного опасения быть названым его другом и сообщником. Какое малодушие! какая трусливость! Где же ваш собственный взгляд на этого человека? где же ваше личное убеждение относительно его личности? Да если б он и действительно был виноват против других, если б он подавал какой либо повод не благоволить к нему: вам-то что до враждебных отношений к нему со стороны других? Если он хорош для вас: зачем же вы отказываете себе в удовольствии видеть его у себя, посетить его, разделить с ним беседу при встрече? Если б он и явно вошел в неприятные отношения к высшим или знатным лицам, например, не соглашаясь с ними в мнении, как и должен был не согласиться,—принося на них жалобу, как и мог по справедливости пожаловаться: вам-то зачем прерывать с ним добрую связь? ужели в таком случае никто не должен и продавать ему в рынке или магазинах, и не пить и не есть вместе с ним за одним столом и не молиться вместе в церкви? О, как же это люди всегда стыдят унижают себя таким малодушием и такою несправедливостью в отношении к тому, которого напрасно не любят или же угнетают! Где же у этих людей христианская прямота и сочувственность?—Думают иногда, что тот человек, которого они для одного вида чуждаются, но которого однако и не хотят видимо утешить,—думают, что он по своей доброте не взыщет с них. Но ах! Если б они поставили себя на его месте и в его положении! Тогда увидали бы, как тяжело быть обойденным ото всех без всякой причины! И ради чего же они обижают его своим невниманием и отчуждением?— ради пустых опасений или для мирской только суеты своей.— Нет, ты—христианин, ты верная ближнему душа! еще больше и смелей изъявляй знаки почтения и сочувствия к тому человеку, которого напрасно не любят или же без причины теснят. Вспомни при этом пример Иосифа аримафейского: с какою прямотою и смелостью Иосиф выразил чувства своего благоговения к Тому, Которого между тем человеческая ненависть и месть довели до смерти! Оказывай ты в некоторой мере сочувствие и сострадание даже и к судьбе виновных. Оглавление Относительно данных обещаний ближнему Оглавление Неисполнение данного слова в свое время От воли человека зависит назначить время, когда он готов исполнить что либо по просьбе других. А если и другие назначают ему это время, то все же не без его согласия (в делах неслужебных). Нет совсем определенного срока исполнить?—в таком случае меньшая лежит на нас забота. Но во всяком случае мы должны раньше или позже оправдать данное слово; потому что связали себя им. Скорее могут забыть наше обещание другие, пред которыми мы обещались (если предмет обещания не важен), чем мы сами. И чем неожиданнее будет с нашей стороны исполнение, т. е. если другие уже забыли, что мы обещали им, если почему либо прошло много времени после нашего обещания: тем больше будет верности нашей данному слову и приятного для ближних. Но в случае определенного срока мы должны употребить всевозможное усилие, чтоб оправдать этот срок, и тем самым очистить себя от данного слова, а ближнего успокоить. Отсрочка может быть. Но тогда уже мы имеем нужду извиниться или просить прощения в своей неаккуратности. Вот если б так-то дела человеческие текли по службе, в общежитии, по ремеслам и в кругу семейном или домашнем: то, без сомнения, больше было бы у нас успехов в самых делах и меньше переписки и взаимных неудовольствий. Между тем, сколько же ныне таких, которые даже ни разу не выполнят в свое время, что обещали! Когда они говорят: «завтра придем, пошлем, сделаем»; этих «завтра» еще много надобно выслушать от них, чтоб дождаться исполнения, подобно тому, как бедная вдова все на «завтра» же волей и неволей должна была надеяться со стороны судьи (Лк.18,4). Если есть возможность сейчас исполнить обещанное; если исполнение уже предрешено; и если самое исполнение может состоять всего в одном слове или позволении; какое же удовольствие отлагать дело до «завтра» и что же лучшего принесет нам это «завтра»? Говорить в таком случае: «завтра, завтра» не значит ли только шутить над ближним, лишать его совсем надежды быть удовлетворенным? Много уже назначенных нами или для нас сроков нарушено нами: какое же основание имеет ближний надеяться на нас? (И действительно: те люди, которые сами-то точны, исполнительны в данном обещании, с первого же раза перестают верить тому, кто своевременно не исполнил пред ними обещанного. Но это уже пожалуй слабость их). Или когда иные говорят: «через неделю изготовим дело», то знайте, что исполнение их будет разве через пять недель. А когда назначают срока месяц, то предайте себя терпению на полгода, если не дольше. Неисполнительные оправдывают себя: «все же мы не отказываемся от своего слова» или: «все же мы исполнили свое обещание». Но не тяжелое ли это было состояние для ближнего, когда он со дня на день или с часу на час ожидал нашего ответа, свидания, помощи или вещи и дела какого от нас? Иногда он в минуты ожидания и не способен был заниматься текущими делами: потому что так уже настроил себя, чтоб видеть нас у себя или получить от нас что. Иногда он терял от нашей неисполнительности время; потому что мог бы или к другому лицу обратиться по тому же предмету или же сам исполнить то, чего ожидал от нас; но не решался ни на то ни на другое, чтоб не вышли его труд или трата какая вдвойне. Потерю для него времени составляло и то, что он много раз ходил за нами и просил нас, чтоб мы поспешили выполнить данное ему обещание. Еще больше может быть он потерпел чрез нас ущерба в самых делах: надеялся в известное время на нашу услугу, и опустил те или иные выгоды по своим делам. Да и великая ли это честь исполнить после времени срока то, что когда-нибудь должны же были мы исполнить? Не столько ли раз мы солгали пред ближним, сколько сроков изменили своему обещанию? О, как это ныне утратилась исполнительность обещаний! Не такие примеры оставили нам Христос-Спаситель и Апостолы. Обещался Спаситель увидеть учеников в Галилее после своего воскресения, и даже предварил исполнение данного обещания (Мрк.16,7 снес. Ин.20,19). Апостол Павел назначал свои свиданья с церквами, и выполнял их (1Кор.4,19 снес. Деян.18,21), не смотря на множество отклоняющих обстоятельств (Римл.15,22).—Ты, христианин, положи себе правилом: не тотчас давать обещание другим в чем либо, но по соображении со своими силами и обстоятельствами. Впрочем и от назначения срока, когда просят о сроке, не уклоняйся под тем например, предлогом, будто сроком должен связать себя, будто и без этого готов бы выполнить: если предложишь от себя срок или согласишься на предложенный, то гораздо больше успокоишь ближнего. А затем к назначенному времени при помощи Божией и старайся оправдать свое слово. Чтоб точнее оправдать данное слово, лучше же по возможности отдали срок его: тогда еще можешь и раньше срока исполнить обещанное к большему удовольствию того человека, которому обещался. Оглавление Неисполнение совсем обещания В священной истории известен такой пример верности данному обещанию. Навин, вождь евреев, дал слово Гаваонитянам, которые пришли и просили его о пощаде, что они не будут тронуты его воинским оружием. Между тем, оказалось, что они обманом довели его до этого слова. Что же? Ответил ли он им изменой за измену? Нет, он со своей стороны остался верен данному обещанию (Нав. 9). Правда, что человек может обещать только по человечески же, т. е. под таким условием: «если буду жив и здоров». А безусловно один Господь Бог есть «верен обещавый» (Евр.10,23). Как всеведущий, Господь видит вперед до точности, что обещает нам и, значит, Сам ни в чем не может обмануться; а как всемогущий, Он имеет силу привести в исполнение Свои слова; наконец, как святые, Он не хочет напрасно наобещать что либо или не может ввести кого либо в обман. У человека же нет этих качеств. Поэтому обещание человеческое может, действительно, не исполниться. Однако в отношении последнего качества нельзя не требовать и от самого человека точности. Не обладая безусловно святостью, человек однако может (потому что свободен) и должен (потому что Господь «погубляет вся глаголющия лжу» (Пс.5,7),—может и должен обещать другим также без обмана, с сердечным намерением исполнить обещаемое. Если же он так обещает, то и наверное исполнит. Что же до ошибочных его обещаний, т. е. когда он обещает что либо по недоразумению, а также невозможных, когда встретит непреодолимые препятствия исполнить (например, пожар, отлучку): то эти обещания, без сомнения, не вменяются ему в вину. —За неисполнение таких обещаний или только за отлагательство их, обыкновенно, и другие бывают к нему не взыскательны. Между тем какие же более обещания в свете нарушаются? Нравственно-возможные. Например, дали слово прийти к вам, и не приходят по лени или незаботливости; обещались вам помочь, и не помогают по скупости или холодности; уверяли вас, что исполнят такое-то поручение или такую-то просьбу вашу, и совсем забывают исполнить или не принимают никаких мер к исполнению. Тем прискорбнее встретить нарушение данного обещания в лице высшем, например, в начальнике; потому что чем выше лицо по своей власти или внешнему состоянию, тем и больше имеет средств выполнить свое обещание. Высшее или знатное лицо должно бы подражать такому, не напрасному, верованию о царском слове: «царское слово неизменно».—Что же за вред от нарушения обещаний? Тогда человек показывает прямой обман, по меньшей мере, непостоянство характера. Обнадежил он другого своим обещанием, и потом вдруг отказывается от своего слова или извиняется в неисполнении обстоятельствами, которые составляют один предлог. Тем хуже с его стороны и тем тяжелей для других, если он несколько раз подтвердит свое обещание с уверением: «непременно», и после всего этого изменяет. Да и как можно надеяться, чтоб такой человек когда либо исполнил свое обещание? Он с тем и обещался, чтоб не исполнить. Дал обещание, и тотчас же забыл. При первой встрече с тем, кому обещался, еще вспомнит про свое обещание и для приличия пожалуй извинится. Но затем при новых встречах уже не стыдится и не извиняется, будто дело так и должно быть. Как же это не краснея нисколько обещаться другому, между тем как нет совсем в душе намерения исполнить? Этот человек столько верен в своей лжи, что если б вдруг другие стали уверять его, что он исполнит свое обещание, он затруднился бы поверить. И так он только лицедействует пред другими. Но за то он уже и жалок, за то он и теряет у других доверие. Есть еще люди неточные или льстивые на словах; но когда они пообещаются чем либо другому, то остаются верными и точными. Не таков изменчивый в обещаниях. Ему нипочем дать сто обещаний: он щедр на обещания. Боже милостивый и праведный! а не таков ли ныне характер людей? Не на то ли ныне люди живут, чтоб льстить друг другу обещаниями? Ты, возлюбленный собрат наш! Положи себе другие правила: когда обещаешься другому, имей в душе искреннее намерение исполнить; выразив окончательно свое обещание, которое по содержанию своему и цели доброе, а по средствам твоим возможное, в точности исполни, хоть бы тот человек, которому ты обещался, и сам не исполнял пред тобой свои обещания или хоть бы он сделался твоим врагом! Оглавление О воздержании языка Оглавление Празднословие и болтливость «Всяко слово праздно... воздадят о нем слово в день судный» (Мф.12,36); «от многословия не избежиши греха» (Притч.10,19). Можно и не быть злоречивым, например, не оскорблять ближнего словами; но в то же время можно вести почти каждый раз речь праздную или же быть болтливым. Правильное ли это употребление человеческого слова? Без сомнения, нет. Слово наше есть своего рода творчество: не было слова, и мы производим его в мир. Господь Бог словом Своим сотворил мир: так и наше слово должно бы творить только одно полезное, если не великое. Иное слово столько может быть долговечным, что доживет до последнего суда и там-то будет свидетельствовать о человеке или на спасение его или на погибель. Между тем наши же ежедневные разговоры бывают у многих, например, в кругу знакомых, в гостях и при встречах, в семье и частью на самой службе, или в промежутки службы? Это разговоры о погоде, о ценах на вещи, о вкусах, а у любителей животных —о породе их, и даже до последних тонкостей вида или характера иного животного! не празднословие ли это? Скажут: «о чем же больше говорить? для чего же и дань человеку язык, если столько будем стеснять себя в разговоре»? Могут быть разговоры по нуждам семейным, о том, как лучше выполнять ремесло или должность; нет также ничего худого говорить об устройстве города, о ходе текущих дел в обществе, об исторических событиях и т. под. Но конечно, всего полезнее и важнее были бы разговоры о духовных предметах, и это уже была бы беседа духовная (о ней мы на этот раз не говорим). Однако ж (исключая предметов ученых и духовно-нравственных) и те все невинные разговоры, на которые мы сейчас указали—не должны быть продолжительными: иначе не избегнем мы многословия, а в многословии не избегаем грехa. Как многие имеют слабость многословить—заговариваться или непрестанно говорить (порок это и мужчин, а более женщин!) Рукам и ногам своим дают отдых, а языку—нет: сидите вы с этими людьми целый день, и—они неутомимо будут говорить к вам, и все одни говорить. Молчание для них было наказанием, некоторою пыткою.—Чем же вредит такая болтливость? Вот чем: человек болтливый едва ли когда будет с сильным умом; ему нет времени обдумывать свои мысли: прежде чем созреет у него мысль, он уже выпускает ее. Так сказать, он и думает вслух других: его язык как осел у неогороженного стойла: приходи и отвязывай осла, кто хочешь. Этот человек не удерживается от пересудов и других грехов языка. Он охлаждает в себе добрую теплоту сердца, подобно тому, как чем чаще отворяется в комнате дверь, тем более остуживается комната. Он чувствует позыв на сон, так что иные на разговорах перед сном и засыпают.—Он невольно увлекает к болтливости и других, потому вреден в кругу собеседников. Но между тем как прекрасно умеренное молчание! Не потому нужно молчать, что мы не имеем в готовности ответа, но чтоб знать время и меру для своего разговора. (Впрочем и не противно разумному молчанию говорить иной раз с утра до вечера, — только о полезном). Разумное молчание девять предметов держит в душе, и разве одному дозволяет выйти чрез двери уст (Сир.25,9). С таким молчанием везде можно найти себе больше покоя. Будем ли мы в каком-либо затруднительном положении, и — молчание большая помощь нам, даже может быть на этот раз нашею победою: Христос —Спаситель молчанием привел в стыд Пилата. Молчание, только бы им не смущался наш ближний, только бы оно не было в ущерб нашему самозащищению или предупреждению ближнего от зла,— такое уместное молчание наблюдатель за нашими сердечными помыслами, прибавлением нам ума, учебник к большему познанию самого себя, враг нашей дерзости, свеча для молитвы. Вот сколь дорого молчание,—впрочем не по природе, но по свободной сдержанности, между тем как иные признают это качество в человеке недостатком! Но как же нам быть? Пользу умеренного молчания многие из нас сами сознают, а за болтливость часто раскаиваются. Какие же средства обуздать язык? Обуздание языка, действительно, трудная работа над собой. В слове Божием говорится, что кто обуздывает свой язык, способен обуздать и все тело (Иак.3,2). Святые угодники долго и много трудились, чтоб защитить себя от собственного языка. Они принуждали себя к молчанию не только внутренними средствами, но иногда и механическими (так, например, Агафон Великий три года носил камешек во рту, доколе не приучил себя к строжайшей сдержанности языка (Достоп. сказания, 31,15)). Так-то, и для нас первое средство против празднословия и болтливости — принудить себя молчать. Принужденное же молчание рождает от себя нечто такое, что располагает к самому молчанию: тогда человек видит, что и лучше ему молчать, тогда он начинает чувствовать особенное удовольствие от молчания. Надобно строже держать себя в те минуты, когда нам сильно хочется говорить. А эти минуты бывают или при особенной радости или в особенной печали. Так, когда мы бываем чем-либо особенно обрадованы, то спешим поделиться своими чувствами с другими. Естественное и невинное это чувство. Но легко и тут погрешить, например, тщеславием. Потому лучше иной раз пропустить первые порывы радости и не пойти к знакомым, чтоб тотчас же сообщить им про свою радость. В случае особенной своей радости нужно больше в благодарном сердце слагать слова к Богу - Благодетелю; чем рассказывать другим про свои успехи. Так, в скорби или во множестве сряду разных скорбей очень желательно нам поговорить с другими. Это также естественная и невинная потребность души. Но смотрите вы, печальные друзья! в своих вздохах, по-видимому и смиренных, не выражаете ли вы своей непокорности воли Божией? не больше ли людям вы жалуетесь на свои печали, чем открываете (Пс.141,2) их сердцеведцу Богу, и таким образом не отдаляете ли от себя время Божественного утешения? Словом, мы должны быть внимательны, чтоб «не по страсти» говорить или молчать, но только Бога ради. Если видим, что можем говорить по Богу: то и ничего стесняться разговором, не должно быть даже особенной заботы нашей и о том, что сказать. А если сознаем, что лучше молчать, то промолчим Бога ради. Наконец, так как сам с собой человек не будет празднословить и многословить, a скорее он, оставаясь один, будет петь или читать, то для обуздания языка и чтоб не раскаиваться за свои слова и разговоры, для этого прекрасное средство больше сидеть дома. А если кто живет среди многолюдства, если для кого неизбежны по службе и по делам встречи и неожиданные столкновения, тому опять да поможете Бог принудить себя к молчанию. А чтоб не стали называть его угрюмым, чтоб не огорчались его неразговорчивостью, недостаток разговора хорошо он может пополнять приветливым взглядом, дружескою улыбкою. Святые угодники в настоящем случай также делали себе самопринуждение до механических мероприятий. Так например, иные из них привязывали себя к камню или связывали себя, чтоб не пойти к другим и не наговорить лишнего (Исаак Сирин). А некоторые отдавали себя в продолжение известных часов на голод, чтоб прошло желание видеть других и разговаривать с другими; потому что и действительно иной раз лишние речи происходят от многоядения, особенно у подвизающихся, между тем как минуты голода помогают укрощению чувств, а таким образом и к обузданию языка. Заключаем тебе, христианин, свои наставления относительно сдержанности языка такими словами одного пустынника: «убегайте, братия, убегайте»! Братия спросили его: «куда же еще нам бежать, когда мы без того далеко убежали»? «Убегайте этого», сказал святой, положив персть на свои уста (Макарий Великий). Оглавление Безвременный и чрезмерный (неподобный) смех В одном месте на странницах Библии сказано: «есть время смеятися» (Еккл.3,4). Значит позволяется и смех, как телесное выражение радости. Смех, равно как и обращение с людьми доброго и веселого характера, прекрасно действуют на здоровье. Из всех телесных движений, которые потрясают и тело и вместе с тем душу, смех есть самое здоровое: он помогает пищеварению, благоприятствует кровообращению, ободрять жизнь. Но, вместе с тем, в слове Божием сказано: «буй» (глупый) «в смехе возносит глас свой» (поднимает громкий смех): «разумный едва тихо осклабится» (тихо улыбнется) (Сир.21,23). Об этом то безобразном смехе, а также о частовременном и безвременном, и говорим мы, как о нравственной вине христианина. Неподобный смех (хохот) уже и для здоровья вреден: от него надсажается грудь (некто в древности Филимон до того хохотал над ослом, который ел приготовленное на столе, что в припадке этого хохота и умер). Он неприятен для благородного слуха. А когда он бывает безвременным и непрерывным, как у молодых девиц и юношей (совсем не над чем смеяться, а смеются): то, подобно болтливости, составляет признак неразумия и обличает крайнюю рассеянность. Для духовного христианина излишний смех тем вреден, что те смешные предметы или слова, над которыми он много смеялся, возобновляются ему на молитве. Этот смех происходит тоже от пресыщения пищею, а также и от беса блуда.—И так ты, христианин, будь умерен в выражениях твоей веселости посредством смеха. Притом, и предметы твоих улыбок должны быть только невинные, а не на обиду ближнему. Оглавление Пустые или суетные по содержанию басни и сказки «Скверных и бабиих басней отрицайся» (1Тим.4,7), вот как осудил апост. Павел басни в роде детских сказок. Чем же они вредны и почему же вменяются в вину? Они подавляют в душе чувство истины. Но так как они рассказываются больше детям, то здесь еще новая беда от них. Дети не способны отличить действительное от вымысла. Таким образом дети обманываются на счет тех лиц и предметов, о которых слышат в сказках, но которых на самом деле - нет. При этом дети меньше делаются восприимчивыми к рассказам из священной истории, между тем как священные рассказы представляют одну сущую и назидательную действительность.—И так, христианин, не смотри снисходительно и на сказки: в них несомненное злоупотребление даром слова. Оглавление Самохвальство вообще и случайными какими либо преимуществами, особенно пред новыми лицами «Да хвалит тя искренний, а не твои уста, чуждий, а не твои устне» (Притч.27,2). Самохвальство сходственно с «тщеславием и гордостью» (о которых, как о страстях, мы сказали выше, в своем месте (грехи против 2-й заповеди)). Но оно и отличается от этих страстей. Так, положим, тщеславный тоже ищет себе похвал,—только его искательство выражается в действиях или посредством вещей, а не на словах: самохвал же исключительно языком выражает похвалы себе. Тщеславный, как и славолюб, домогаются, чтоб другие о них говорили или писали (в газете, например): а самохвал не прибегает к посредствам и не ожидает посредств, но сам себя превозносит или на словах или так же в печати. Но если он иной раз не только не относит к себе похвал, напротив еще унижает себя,— говорит, что в нем нет тех или других качеств, т.е. нет именно тех-то, какие имеет: то здесь виден только вызов других на то, чтоб другие стали опровергать его, а опровергая, естественно, указали бы на добрые качества или заслуги его. Следовательно в этом случай он так же сам себя восхваляет, но только языком других. Положим и гордый гордится теми же преимуществами, например, властью, ученостью, произведениями ума, как величается и самохвал: но гордость гордого более «в духе», чем на словах; даже по самой-то гордости гордец не хочет прибегнуть к самохвальству. Самохвал же прямо величает себя пред другими. Утонченность его приемов разве тем выражается, что он при встречи с новыми лицами, которые совсем не знают его, —так и ведет свою речь чтоб эти люди тотчас поняли, с кем имеют встречу. Кратко сказать, самохвальство есть тщеславие на словах или горделивость на языке: вся причина здесь в речи, в словах. Признаемся искренно,—кто же из нас не готов похвалиться собой и своим? Но и на эту слабость мы должны обратить свое внимание. А в ком она сильно развита, тот хоть незаметно, но, несомненно, вредит самому себе. Чем же? Он отклоняете от себя любовь других; потому что каждый раз будто укалывает других, напоминая им о своих достоинствах, которых у его собеседников нет. Указывая на свои успехи иной раз намеренно, а иной раз только по излишней общительности характера и по детскому доверию, он наскучивает другим: ему думается, что его успехи в делах занимают всех, между тем как своим рассказом о них он только возбуждает в других зависть. Привычкою к самохвальству, как отсюда видно, страдают иногда и люди весьма достойные. Но есть такие, которые хвалятся добрыми качествами почти не имея их, например, честностью, или же выхваляют в себе ничтожные заслуги, о которых иной никогда не скажет. Такого рода хвастливые встречают со стороны ближних уже презрение или осмеяние. Вообще самохвал делается неприятен другим; потому что занят исключительно самим собой, говорит только про себя и склоняет других говорить только о нем, а к положению ближнего равнодушен. Таким образом и выходит на практике, что люди скорее хвалят того, кто сам себя не хвалит: но иной раз более достойного совсем обходят похвалами. Словом, это большая ошибка, истинный вред в отношении к самому себе, к своей чести, когда человек, то и дело, восхваляет себя пред другими: разве только семейные и домашние будут к нему сносливы. Но всему причиною эта привычка: «я» и «я», особенно развитая с молодых лет.—Самохвал прогневляет и Бога; потому что сказано: «хваляйся, о Гocnoде да хвалится» (1Кор.1,31), Вместо того, чтоб хвалить Бога вообще и за особенные благодеяния в своей жизни, он более выхваляет самого себя (забывая простую пословицу: «не хвались, а лучше Богу помолись»). Вместо оглашения дел Божиих, милости и правды Божией, он более оглашает собственные дела. Он не проникается сознанием величия Божия: иначе не стал бы хвалить себя. Если б он больше помнил о величии Божием, если б имел в живейшем сознании бесконечные совершенства Божия: то и больше молчал бы о своих достоинствах и заслугах; тогда все хорошее он относил бы к Богу, а в себе самом находил бы одно худое. И так самохвальство нельзя назвать незначительною, безвредною слабостью. Чем же можем мы исправить себя от этого порока? Если помысл искушает нас, чтоб мы рассказали о себе что либо достойное похвалы, могущее даже удивить других: тотчас вспомним о тайных своих грехах пред Богом; тогда у нас будет сознание, что мы недостойны похвал. Если между прочим хотим мы похвалиться, что вот мы лично известны каким либо знатным особам, графам и князьям или что бывали во многих странах: вспомним, что эта наша известность и бывалость не спасут же нас в критических обстоятельствах жизни, по крайней мере для людей духовной жизни все это редко полезно, так что в иных случаях неизвестные никому и нигде не бывавшие больше успевают. При встрече с незнакомыми лицами, например, в дороги, когда язык наш так и порывается сказать, кто мы, какие имеем достоинства,— употребим у обуздать свой язык : пусть лучше узнают и помнят нас по нашему скромному и приветливому обращению, по нашим благородным поступкам, чем по внешним преимуществам.—Особенная осторожность требуется от нас, когда уже без нашего намека хвалят нас в глаза. Пусть тогда мы и не самохвалы. Но похвалы нам со стороны других все же сладки как мед. Между тем свойство меда, если он употребляется часто или в излишестве,—увеличивает желчь: подобно этому и похвалы, часто выслушиваемый нами с услаждением, увеличивают в нас самонадеянность, а затем охлаждают ревность к добру. И так без вреда выслушивать похвалы способны не многие. И так нужно нам по возможности уклоняться от похвал (принять же одобрение своих действий или утешение в своей скорби—иное дело). Лучше всего отвечать на похвалы молчанием. Молчание, часто принимаемое как знак согласия, здесь же служит совсем противным признаком. Здесь оно не означает согласия, но скорее дает понять тем, которые хвалят нас, что мы сознаем себя недостойными похвалы, что и не находим что сказать в ответ. Даже лучше и в тоне смирения не отвечать на похвалы, т. е, будто мы недостойны их.— Христианин! остерегайся самохвальства и хвастливости. Себе-то самому ты должен быть более известен, чем другим. И если глубоко всмотришься в себя, то и придешь в сознание, что не чем тебе хвалиться, и не будешь ты хвалиться.