Неприветливость в обхождении по высокомерию или только по привычной и сознательной грубости «Честию друг друга больши творяще» (Рим.12,10). Приветливый человек, это прежде всего почтительный, а затем—ласковый, общедоступный, говорливый. (Мы будем понимать здесь приветливость собственно словесную, разговорную, которая естественно выражается и в глазах и улыбкой). Мир никогда не увидит столь привлекательного примера приветливости к другим, как в обращении Иисуса Христа с Апостолами, затем с простолюдинами и мытарями: Апостолов Господь почтил названием друзей; человека недостойного участвовать в брачном пире, как и самого предателя Иуду, Он назвал тем же именем; к мытарю Закхею обращался: «Закхее!», а Марфу и дважды назвал по имени: «Марфо, Mapфо!». Тот же дух приветливости выражается к посланиях апостольских под именем «братий», заочным «святым целованием их», а потом как бы в виде подарка какого— посланием верующим «мира и благодати».—Следует быть почтительным и приветливым к ближнему ради общечеловеческого достоинства его: но вмести с тем и в редких или только в самых злых и безнравственных людях мы не встретим хоть одно личное достоинство, после чего могли бы отказать им в почтении и привете.—Почтительности, а особенно ласковости, как-то и желает, выжидает себе каждый человек со стороны других; и чем кто сам грубее, тем приятнее кажется ласковость к нему других. Ради одного ласкового слова, особенно от высшего или старшего лица, иной уступает совету или требованию такого рода, исполнение которых в высшей степени полезно ему и необходимо. Тем более почтительная и ласковая речь к ближнему полезна для нас самих. Если мы имеем у себя врагов, то такою речью смягчаем своих врагов; в то же время, благословляя болee других, тем в меньшей мере сами подвергаемся злословию. Если же мало мы имели у себя друзей и благорасположенных, то ласковостью можем увеличить число их (Сир.6,5). Говоря о почтительности и ласковости, или «о сладких устах», мы невольно встречаемся мыслью с «лестью», как с злоупотреблением человеческой ласковости. И будет дальше особая ре6чь об этой лести, или ласкательстве).—Ласковость -приветливость к ближнему, однако, нелегкая добродетель. Она нравится нам в других, когда другие выражают ее к нам: но приучить себя к ней в такой степени, чтоб она была в нас постоянным характером, очень трудно. Для этого требуется немалая борьба с собой, немалое принуждение самому себе; нужно делать быстрые душевные переходы, чтобы, например, от гнева в домашней жизни тотчас перейти в приветливому разговору с посторонним человеком, который в минуты этого самого гнева придет к нам по делу или для свидания: когда в веселости духа и каждый готов быть несколько ласковым. Но эта трудность тем более возвышает цену всегдашней приветливости и учтивости ко всем. Между тем исполняется ли нами долг братской почтительности и приветливости? О, есть даже такие высокомерные люди, которые не хотят назвать ближнего по имени, и притом не заочно, а прямо в лицо или в присутствии его! Например, привыкли звать своего слугу: «человек, человек»! Какая оскорбительная и вместе бессмысленная величавость! Когда слышишь эту кличку, то так и припоминается древнее рабство. Но лучше было бы назвать слугу прямо «рабом». На зов же: «человек» и он в свою очередь может ответить зовущему господину: «и вы тоже человек, а не высшее предо мной творение, не ангел же»! Св. Церковь не стыдятся называть каждого своим именем, например, когда принимает причастников к чаше Христовой; при этом, правда, она прибавляет слово: «раб», но не иначе как в смысле раба «Божия». Человек же поставляет себе за низкое назвать своего ближнего именем или взамен имени, которое неизвестно, общим приветствием «брата-друга»! Другие привыкли звать низшего себя фамилией, и опять не только заочно, но и в лицо, а в том и другом случай вовсе не по нужде какой, например, чтоб отличить этого человека в большем собрании лиц, в какой либо перекличке или ради порядков служебных или же по забывчивости имени, но единственно по привычной грубости, по необразованности. Однако эту необразованность и самый необразованный без всякой науки и напоминаний может сознавать. Третьи—как особенно в крестьянстве—называют других и по имени, но в уменьшительном и бранном виде: не больше ли и здесь понимающих неприличие такого зова, чем непонятливых? Наконец, между образованными-то и довольно-высокими по своей должности есть такие, которые, людей самых заслуженных в своем роде, самых почтенных, если неравных им во всем,—и этих даже при первом свидании встречают вопросом: «что скажете»? Будто и непременно приходит к ним все в качестве просителей, будто не иначе может войти к ним кто в дом или в квартиру, как только по своим нуждам, по поводу которых они готовы сделать милость или отказ; будто не могут прийти к ним для их собственной пользы или только для одной почести им! будто сам-то проситель, придя к ним, забыл о чем хочет просить,—и будто не понимают они сами, как нелегко для чувств человеческих являться униженным просителем!—Но не таковы впечатления доброй приветливости. Когда человека не только зовут по имени, но и величают, когда и затем в разговоре не обегают намеренно его имени и отчества, но часто его приветствуют именем: тогда он больше чувствует уважения к самому себе. Это самоуважение и не есть болезнь самовозвышения, нет! но естественное и умеренное чувство; потому что принимающий себе личное приветствие по имени и отчеству еще ничего лишнего не присвояет себе. Иное дело, когда величают кого по должности, по чину, по сану. Однако и тут должна быть выполняема заповедь: «ему же честь, честь» (Рим.13,7); нечего отказывать другим в заслуженном. Притом и тут, может быть, кроме воздаяния заслуженной чести, прекрасная польза для чествуемых; так, например, для лиц священного сана, которым сан такое же присвоенное титло, как и христианское или по крещению имя,—для этих лиц величание может быть добрым напоминанием о том, чтоб они достойно носили свой чин или сан.—Иные в извинения себя говорят: «мы были почтительны и ласковы; но нашего доброго, благородного обхождения не оценили». И еще будьте почтительными и ласковыми. Действуйте на сей раз подобно матери, которая сколько бы ни ухаживала за детьми,—снова делает доброе так, как будто начинает делать только в первый раз. Да; любовь христианская «не гордится и долготерпит». Другие, более виновные, рассуждают: «мы любим говорить правду; оттого и считают нас неласковыми». Но надобность высказывать строгую правду встречается не часто: зачем же в остальное-то время не быть почтительным и приветливым? Да и самая правда должна высказываться без грубости. Нет; нечего прикрывать неприветливость правдивым характером. Она может быть извинена и прямо не составляет порока только в двух случаях: когда бывает «без намерения» или «с особенным добрым намерением». С проста неприветливые, это такие люди, которые привыкли к уединению, следовательно не привыкли к общественности: они чувствуют себя как-то робкими при встречах в незнакомыми лицами; а также люди, у которых постоянно занята голова, для которых сказать и несколько слов значить потерять нить размышлений, каковы например, люди ученые, а особенно сочинители, и еще аскеты по жизни. С добрым же намерением и неприветливые бывают только до времени: они хотят испытать человека в его характере и направлении, и потому обходятся с ним до некоторой степени сурово; когда же этот человек вынесет с честью испытание, тогда они открывают к нему объятия своей братской приветливости. На сей раз мы знаем пример из жизни Самого Господа. Так Господь долго не оказывал приветливости к хананеянке, не хотел слышать и просьбы за нее со стороны Апостолов. За то, когда хананеянка вынесла его испытание, Он пред всеми прославил ее веру (Мф.15,28). —О, если б мы помнили и исполняли заповедь слова Божия «о большем чествовании друг друга»! сколько тогда убавилось бы у нас неприятных столкновений в жизни и прибыло бы успехов в делах! сколько бы мы усладили взаимно свою жизнь! Но когда мы с тобой, возлюбленный брат, и не можем выразить приветливости к ближнему, например, не можем побеседовать с ним, потому что спешим куда либо или утомились или болеем или не хотим оторваться от своих серьезных размышлений: в таком случае по крайней мере объясним ему, что не можем поговорить с ним, что просим у него извинения. А потом и постараемся в другое время вознаградить нашу сухость к нему приветливою речью. Оглавление Слишком свободное обращение с другими «Любы не превозносится» (1Кор.13,4), не заносится в словах и манерах в обращении, не действует с плеча, но потихоньку и всматриваясь. Можно и не быть грубым в обращении, выражать к ближним приветливость: но в то же время быть уже сверх меры близким, свободным на словах и в движениях по общежитию. Как с другим полом слишком свободное, короткое обращение располагает к потере целомудрия (см.выше): так чрезмерною короткостью отношений вообще к ближним нарушается добрая благородная связь. Говорит на «ты», когда приличнее было бы сказать «вы»; шутит со своими знакомыми, как бы в кругу своей семьи, избранит другого будто любя; делать крикливые возгласы; небрежно употреблять в разговоре руки; вмешиваться во все со своим суждением; рассуждать и с высшими в духе ложной свободы и ложной независимости, который столько свойствен нынешнему времени,— рассуждать с ними так, о чем вздумается или же только безвременно видеться с ними; не сдерживаться нисколько в прикосновениях к ближним по надежде на короткость отношений, например, в пожатии рук:—вся подобная вольность не прилична христианину и не проходит без вредных последствий. Отсюда возникает несдержанность в разговоре, или многословие; отсюда бывает нарушение мира с ближними и происходят взаимные укоры, так что и сбывается пословица: «дружба от недружбы близко живет»; отсюда зарождается дерзость; на ту же вольность или грубость вызывается в отношении к грубому и другой; присутствие слишком вольного по обращению человека оказывается тягостным; а главное—ничто так «не охлаждаете любви и не посевает ненависти, как это вольное обращение».—Христианин! не об изысканности или щеголеватости разговора и телодвижений наш совет тебе, но об умеренных выражениях и благородном обхождении, который бы вливали в душу ближнего отраду и любовь. И такому то скромному обхождению с ближними надобно бы приучать себя с детства, так что после 25 лет и трудно привыкнуть к нему. Помни, что если мы осторожно будем вести себя по внешнему человеку; то можем сохранить и внутреннего человека. Оглавление Привычка спорить «Заражен страстью к состязаниям и словопрениям» (1Тим.6,4). Споры, положим, неизбежны в наших разговорах; потому что с тех пор, как Адам согрешил в раю, как вслед за расстройством человеческой природы вообще расстроилась и мысль,—с тех пор люди потеряли единомыслие. Прения—споры теперь и существенно полезны, особенно в предметах науки; потому что ими «разъясняется истина». Но бывает излишняя или ненужная спорливость, страсть спорить. Лишь только выскажется другим мысль, произнесется какая речь, спорливый уже возражает. Хоть бы и не было ему нужды возражать, потому что дело очень ясное или же не представляется важным: он непременно возражает в силу одной своей привычки не соглашаться ни с кем и ни с чем или только казаться несогласным. Жалко, что и первым возражением этот человек не удовлетворяется. Когда его опровергнут,—он заводит новый спор. Наконец, не имея чем защищаться, он играет только словами. Так. образом споры этого рода доказывают одно тщеславное намерение мыслить иначе, чем мыслят другие, и желание выстоять на своем. В таких спорах решительно нет смирения и одно беспокойство для груди и духа самого спорщика. Но приятен ли спорщик другим и полезен ли для самого дела? Нет; он нарушает тихую беседу ближних; и сам доходит и других доводит до ссоры (2Тим.2,23); поэтому заставляет обегать его в обществе. (Так как характер споров состоит в том, что один говорит: «это так», а другой возражаете «нет, не так», или один «это мое», а другой: «совсем не твое, а мое», то споры скоро доводят до ссоры даже и одним таким голословным препирательством! Так, двое жили между собой во всегдашнем мире, но захотели хоть искусственно и однажды между собой поссориться. Они поставили посреди себя одну ничтожную вещь и стали попеременно говорить: «моя вещь», «нет! вовсе не твоя, а моя». Этот спор тотчас бы я и довел их до ссоры, если б один после второго-третьего возражения не ответил: «если же твоя, то возьми» (из жит. свят.)). Да и там: где затем собственно собираются, чтоб обменяться мыслями, чтоб заявить свои мнения и предположения, как например, в съездах, советах, в общественных собраниях,—и там споры много отнимают времени. Спорили долго, а дела не вырешили. Почему же? Потому что в таком случае легко уклоняются от своей задачи и запутывают дело, между тем как впереди вопросов для решения еще много.—Напротив, как же приятна та беседа, где нет споров! С другой стороны, как благоразумны и приятны те люди, которые, собравшись вырешить какие либо недоумения и предположения путем гласных суждений, наперед определяют себе со всею точностью спорный вопрос! А определив и сами не отступают и других удерживают отступить от предмета спора;—не дозволяют себе коснуться чьих либо личных сторон; каждый раз умеряют свой голос, чтоб громким спором не обеспокоить слушающих, особенно женский пол;—наконец, заметив совершенную бесполезность прений начинают молчать! «Но ужели (скажут) ради опасения быть названым человеком спорливым и неприятным, тотчас же соглашаться с каждым мнением»? Нет, это будет другая крайность. К сожалению, для этой крайности многие жертвуют истиною мысли и правдою дела. Можно не пускаться в такой лишь спор, от которого не видно пользы. Но когда защищается неправильная мысль или неправое дело: тогда ни в душе не следует соглашаться с тем, ни на деле изъявлять на то своего согласия подписью или другим каким участием. А чтоб не обманулись другие нашим согласием с ними, когда мы будем молчать,—хорошо сделаем, если скромно выразим, что ради только дальнейших споров начинаем молчать. Еще лучше спорный предмет отложить до другого времени; потому что время даст возможность больше вдуматься в этот самый предмет Вообще же надобно положить правилом, чтоб после спора по одному предмету до трех раз уже начать молчать; потому что все лишнее от лукавого.—Ты, христианин, не люби споров, которые нарушают мир твой с ближним, а особенно вредят семейному миру! Оглавление Привязчивость к словам ближнего с целью завинить его «Любы» христианская «вся любит» (все покрывает) (1Кор.13,7). Привязчивость, о которой хотим сказать, есть «жестокосердие слова» в отношении к ближнему. Иной злонамеренно пользуется или напрасно обижается чьим либо словом: берет вместо предмета самую личность, например, было сказано только о деле: «глупое это дело», а он огорчается, будто его самого назвали глупым. Но мало ли мы произносим поспешно и необдуманно? зачем же привязываться словам или, как говорится, «каждое слово поставлять в строку»? зачем не пощадить необдуманной речи ближнего, особенно в том случае, когда она произнесена не в духе? Еще хуже, когда намеренно вызывают ближнего на такой ответ, чтоб он ответил резко, необдуманно, и после этого привязываются к нему; так фарисеи закидали Спасителя множеством вопросов, думая, что Он ответит им с замешательством, и что таким образом будет им повод уловить Его словом (Мрк.12,13). Ту же привязчивость обращают и к письменной речи: прочитывают несколько раз строки, высматривают с какой бы стороны напасть на человека в письме его и нападают. Добрый человек по своей простоте и доверчивости скажет в ответ или напишет что либо неровное или неточное, например, в своем словесном объяснении или в письменном условии: а тут толкуют его слова иначе, с натяжкою. Для чего же?—Чтоб завинить его или же, не завиняя ни в чем, только приневолить его к выполнению чего либо неприятного или сверхдолжного. Вообще человек привязчивый к словам других тем виновен, что хватается за слова, упуская мысль, что гоняется за выражениями и видит в этих выражениях обиду или оскорбление себе, между тем как и уверен, что не было тут у других намерения обидеть его или оскорбить,—что обращает излишнее внимание на внешность, на форму разговора или на строки письма, а не ценит в ближнем доброй цели и доброго направления. Можно ведь и сто слов сказать таких, к которым удобно привязаться, и однако быть невинным, добрым по душе; но можно и все слова приладить или все строки написать так почтительно, что не к чему будет в них привязаться, однако же скрывать в себе до времени злые намерения.—Ты, христианин как христианин, будь снисходителен к недогадливым словам ближнего, тем менее привязчив к смыслу таких слов, в которых вовсе не видно злонамеренности или значение которых сам же ближний объясняет тебе. Если б тебе привелось защищаться против чьих либо обид и если б в словах и письменных строках своего обидчика ты мог найти другой смысл и так. обр. его же словами опровергнуть его,—не пользуйся и этим мелочным и неблагородным способом к оправданию себя и обвинению обидящего: лучше защищаясь или доказывая отыскивай вину его в самих действиях. Оглавление Ложь словом, соединенная с ложью мысли, равно как и заменяемая какими-либо знаками Оглавление Ложь на глазах и упорная «Не лжите на истину» (Иак.3,14). Видов лжи много. Мы начнем с самой грубой, которая произносится на глазах. Так иной сказывает себя больным, между тем как совершенно здоров; —отсутствующим в доме, тогда как сидит дома и даже дает слышать свой голос тому, кто желает его видеть;—истратившим на что-либо известное и другим весь свой денежный капитал, тогда как и половины капитала не употребил: другой через несколько же минут отпирается от своих слов,—и так даже в малостях, пользуясь тем обстоятельством, что никто третий не был свидетелем его слов. Это ложь бесстыдная. Человек высказывает ее не краснея и не смущаясь, как и Иуда без стыда спрашивал о себе на ряду с прочими невинными учениками,—не он ли предатель, будучи окончательно предателем (Мф.26,25). Такой лжец большею частью и не надеется, что ему поверят. Но когда он произносит подобную ложь, подавляя истину: тогда идет прямо против своей природы. Почему же?—потому что любовь к истине и правде более других чистых человеческих свойств осталась в нас после грехопадения Адама. Вот малые дети ближе к первобытной природе, и, смотрите, как они говорят обо всем откровенно. Вольнодумцы и развратники,— на что уже люди забывшие Бога: но и те выражают до некоторой степени уважение к истине и не дают прощения бессовестному лжецу. Они даже думают видеть особую «религию честных людей» в том, чтоб говорилась правда. Затем в жизни замечается, что когда кто хочет высказать всю правду или только часть правды, между тем как не отличается правдивым словом, тогда этот человек прибавляет к своим словам: «любит Бог правду», т.е. произнесением правды он думает подражать Самому Богу. Следовательно высоко ставит правдивую речь. А в решительные минуты и самый лживый человек отзывается на голос истины по какой-то внутренней силе в себе.—Кто не способен лгать и любить говорить всегда правду, тому и завистники или враги его отдают на этот раз почтение. Зато много раз замеченный лжец до того теряет доверие других, что и справедливым словам его не доверяют, до того роняет себя пред другими, что будь он отличенный наградами или высокая какая особа, — не пользуется уважением других, как и сам к себе не питает на этот раз уважения. Всего опаснее, что очевидный и упорный лжец удаляется от Бога, потому что делается родня дьяволу, который «ложь есть и отец лжи» (Ин.8,44). О, православный христианин! люби ты говорить всегда одну правду, будет ли она для тебя выгодна или иной раз не обещает тебе личной пользы. Люби распространять и между другими правдивое слово. Чем же? замечанием — когда возможно — чьей-либо явной лжи, снисхождением к человеку или смягчением ему взыскания ради того только, что он не скрывает своей вины, говорит о себе всю правду. Оглавление Обман в шутку «Всяка лжа от истины несть» (Ин.2,21). В шуточном обмане нет, положим, намерения повредить или досадить ближнему ложным известием, напротив предлагается своего рода приятная услуга. Но шутка—зародыш лжи. Кто в пятый и десятый раз обманывает в шутку, тот привыкает лгать, тому начинают не верить в самой правде (говорят: «он любит шутить»). И как же обманом-то подслуживать ближнему? А иногда от этого обмана ближнему больше бывает напрасного томления, чем приятной или веселой услуги: человек желает скорей узнать о деле, которое интересует его, между тем от него скрывают, и — как известно ему—скрывают шутя. Вообще же сказать, шуточным обманом оскорбляется чувство истины.—Ты, христианин, как любитель истины во всем, избегай даже и шуточной лжи. Могут быть и шутки, но невинные, но без примеси лжи. Шутит иной раз и седина, но редко употребляет обман. Оглавление Ложь по нужде или, как говорят, «во спасение» «Почто тако обманула мя еси» (1Цар.19,17), сказал Саул Мелхоле, которая, спасая жизнь своего мужа, даже дважды пред ним солгала; потому что и положила на постель вместо болящего Давида статую, и сказала, будто Давид ей самой угрожал жизнью, если выдаст его. Примеров подобной вынужденной лжи по истории можно указать еще несколько: так Авраам, придя в Египет, назвал Сарру вместо жены своею сестрою (Быт.12,11-13); Ревекка обманом подвела к Исааку для благословения вместо старшего сына, которым был Исав, младшего—Иакова (Быт.27,6-18). Во всех этих случаях ложь была употреблена, как единственная мера избегнуть несравненно большего зла, чем виновен грех лжи, и как средство к полезной цели. Так, если б Мелхола не скрыла Давида, то Давид был бы убит. Авраам из двух зол: или лишится жизни чрез чужую ревнивость или видеть прелюбодейное насилие Сарре,—из этих двух зол, которых явно должен был опасаться со стороны египетского царя, но которые однако— как оказалось впоследствии—по милости Божией миновали его,—хотел путем придуманной лжи избегнуть первого зла, допуская в крайности последнее, как меньшее. Обман Ревекки также не был гнусным обманом: она знала характеры братьев, понимала значение клятвы, с которою Исав продал свое первенство, и имела особенное откровение о преимуществе меньшего сына при самом рождении Иакова. В житиях святых и тем более примеров такой неправды на словах. Часто святые, употребив ложь, удерживали собрата от повторения какого-либо тяжкого греха (например: из двух один, встретив сильнейший соблазн, пал в блуд и решился в унынии продолжать блудную жизнь. Другой невинный, убеждая падшего покаяться и возвратиться в свое место, удаленное от соблазна, — говорил, что и он в тем же грехом пал, однако твердо решается оставить грех (из жизни египет. подвижн.)), а то еще предостерегали близкий грех (Один молодой человек уже шел из своего доброго местопребывания чтоб так жe допустить плотский грех. А старец встречает его на дороге, узнает по смущенному его виду о беспокоящей его страсти ж убеждает его возвратиться,— Убеждает тем, что будто вот в самого-тo старца беспокоит та же страсть, однако соизволения его на грех отнюдь нет (там же)). Случалось, что они и не минутно только решались сказать ложное, но обдумывали целый план притворного действия, чтоб отвлечь другого от беспорядочного в душе состояния (Одного человека нужно было отвлечь от нехороших помыслов, с которыми он сам до изнеможения сил боролся. Некто из опытных велел другому огорчить его на словах, потом сам рассудил их в огорченного же признал виновным. Огорченный занялся тогда другими мыслями,—тем, что его и напрасно изобидели в напрасно осудили. После этого прежние нечистые помыслы совсем отошли в сторону и не сделали ему никакого вреда (там же)). — Случаи лжи, к которой вынуждают нас подобные обстоятельства, т.е. чтоб сохранить в целости жизнь ближнего или свою, чтоб охранить честь невинного и чтоб отвлечь других от тяжкого греха,—всегда могут повторяться. Что же,—вменяется ли эта ложь в вину? Нет! В правилах церковных она прямо называется «ложью во спасение ближнего» и признается невменяемою: «аще солжет, да спасет душу, греха не имать» (Номокан.97). Однако ж и в этом случае богобоязненному христианину нельзя совсем успокаивать себя, но нужно держаться таких правил: считать вынужденную ложь искушением для себя, а не просто решаться на нее; допускать ее не часто, а из многих случаев разве однажды, —в крайней необходимости; прибегая к ней, изъявлять пред Всеведущим свое сердечное нерасположение придумать или подтверждать ложное; если ложь по необходимости должна быть еще продолжительною;—видеть в таком положении своем, которое попущено Богом, нечто в роде казни себе. Но между тем сколь же часто «ложью во спасение» прикрывают и такие случаи, в которых бывает разве одна доля пользы, а две доли—во вред, и которые между тем можно было бы устранить! Как нередко употребляют самые преступные обманы под тем предлогом, что желают достигнуть благочестивой цели, например, выманивают и последнее у сирот или у бедных людей, чтоб эти пожертвовали на какое либо благотворительное дело, потворствуют самым явным порокам известных лиц, чтоб иметь на них влияние и чрез них добиться—как говорят — какой либо пользы Церкви или обществу! Нет; это уже не «ложь во спасение», а «коварный иезуитизм».—Ты, христианин, и вынужденную ложь считай уклонением от истины и выражай за нее пред Господом Богом сокрушение! Оглавление Неположительность слова или суждения об одном и том же предмете «Едино буди слово твое» (Сир.5,12). Иные говорят или отвечают неясно, нерешительно: «ни да, ни нет». От чего же это происходит?—от нетвердости их мысли, которая у них как ветер непостоянна, а также и от торопливости ответа. Отсюда, однако, немало бывает вреда. Окружающие нас (чаще всего так семейные) не поняли нас и не знают, как же они должны поступить, чтоб сделать по нам. И делают нередко на огорчение нам или вообще в ущерб делу. Но в ошибке их мы сами виновны; потому что мы сказали им нерешительно, «надвое», да и то без ясного определения могущих быть препятствий или перемен.—Еще хуже чья либо неположительность, чье либо непостоянство суждения об одном и том же лице или предмете до явного разноречия с самим собой. Взгляды и понятия каждого человека, положим, могут меняться по мере развитая его или по случайным обстоятельствам: в таком случае перемена взглядов еще не вменяется в вину; тогда оставаться при прежнем слове, вопреки своему убеждению, из одного опасения быть названым непостоянными—не следует. Но в одно и то же время или об одних и тех же предметах рассуждать с явным противоречием себе, смотря только потому, с кем идет разговор наш и чью сторону выгоднее поддержать: это уже значит двоязычие.—Христианин! положи себе за правило: если не знаешь, что вдруг ответить по какому либо делу или вопросу, то лучше и не отвечай до времени. Затем, целое суждение о ком либо или о чем либо, так как тут имеешь ты не малые минуты, чтоб обдумать предмет—высказывай по мере своего разумения и убеждения, но всегда положительно и ясно, чтоб не вводить других в заблуждение, чтоб не оскорблять ближнего неясностью и не доводить самого себя до позднего раскаяния. Оглавление Оправдание себя пред другими при полном сознании в душе своей вины «Не уклони... в словеса лукавствия, непщевати вины о гресех» (Пс.140,4). Еще можете быть оправдание себя в каких либо ошибках, опущениях и нарушениях закона незнанием дела, болезненностью состояния, крайне стеснительными обстоятельствами: тогда оправдание бывает искренним и в виде искреннего то принимают его как Сам Бог, так и добрые люди. Но речь наша о самооправдании такого рода, когда человек называет себя пред другими невиновным, между тем как душа его говорит ему противное,—когда он мог бы беспрепятственно исполнить что либо, между тем отвечает, что не имел никакой возможности исполнить. Не ложь ли это, которую нельзя назвать очевидною только потому, что те, пред которыми человек произносит ее,—не видят ее? В этом-то смысле ложные слова произносил и первый человек в раю. Адам ссылался на жену, которая склонила его поесть от запрещенного плода и которая поэтому будто бы одна была виновата. Но он говорил противно своему сознанию; потому что недоумений у него относительно заповеди никаких не было, потому что заповедь он принял непосредственно от Бога. Он слагал частью свою вину и на то, что ему была дана жена, что будто не будь у него жены,— он может быть и не согрешил бы. Но это были слова, опять противные правде и его внутреннему убеждению; потому что Господь Бог создал ему жену после того, как он почувствовал свое одиночество, т.е. по вызову его самого. Так и ныне у многих, кто сделается виноватым, не бывает недостатка в предлогах к оправданию. Всех посторонних обстоятельств, а тем более, внутренних побуждений и расположений, какие были у нас, когда мы допустили что либо худое,—не знают ближние наши и потому иногда верят нам: но мы сами на этот раз неверны, потому что оправдываемся против внутреннего своего сознания. Положим, в таком самооправдании нет еще самохвальства: но оно пропитано ложью. Затем, и в сущности дела, лукавое оправдание не приносит же нам ничего, кроме бесполезной суеты и прямого вреда; потому что «злом не исправляется зло». Самым же лучшим оправданием для нас, когда мы погрешим в чем либо, будет вот что: сказать, что «мы виновны, ошиблись, погрешили». Это будет вполне справедливое оправдание, и вместе с тем успокоит тревожный дух наш, подобно тому как твердым колом крепко придерживается к берегу лодка во время сильной погоды. Но скажут: «хоть человек и оправдывается на словах, но в самом сердце наверное обвиняет себя в своих поступках. Зачем же строго судить его за самооправдание? Виноватым никому не хочется быть». Сердце должно быть сердцем, и уста—устами. Когда кто противно делу и собственному сознанию оправдывает себя: все же говорит ложь и располагается ко лжи на последующее время. Правда, что от сердца-то происходят лживые слова. Но вместе с тем и от слов может лгать самое сердце: начни чаще лгать языком хоть без одобрения в сердце произносимой лжи, и—сердце будет скоро лживым. Пред преступниками в тюрьме; когда хотят убежать, нужно прежде всего крепче затворить двери, а потом все остальное легко будет уладить: так если мы закрепим на языке ложные слова, то и внутри, в самом сердце нашем, они заглохнут. — Христианин! положи себе правилом: не запираться в своей вине противно своему убеждению. Но чем больше слов скажешь к оправданию себя пред другими, тем больше примешь на свою душу лжи. Оглавление Неискреннее почтение к сочувствию в обхождении (лесть) «Несть лести во языце моем» (Пс.138,4). Кто был первым льстецом? Змий-искуситель в раю: он польстил Адаму и Еве, что они будут равными Богу. Так-то и всегда поступает угодливая лесть. Если вы чем либо возвышены, если вы богаты, если имеете влияние в обществе или в каких либо делах: лесть возвеличивает похвалами ваши действия, в которых иногда нет ничего особенного и которыми только выполнили вы свою обязанность; лесть находит нечто достойное удивления и в том, на что вы сами никогда не обращали своего внимания; она смеется и готова надрываться от смеха, лишь только заметит вашу улыбку над кем либо или над чем либо; она на все вам отвечает: «да, так»; она поддакивает вам даже и тогда, как не поймет вашего разговора; почитая вашу речь оконченною, между тем как речь вами еще не окончена, льстец уже хвалит вас; за минуту был взгляд его по известному предмету и в разговоре с другими такой-то, и взгляд на тот раз искренний, правильный: подходите вы к той же беседе, вслушиваетесь в его слова, высказываете почему либо совсем противное мнение, и он вдруг начинает с вами соглашаться в противоречие самому себе, опять поддакивает вам. Бывает лесть тонкая: эта лесть часто предупреждает вас («без лести сказать»), чтоб вы больше поверили ей; она часто берет верх и над самыми умными людьми, так что умные не замечают ее влияния на себя; но еще больше эта тонкая лесть уловляет в свои сети простоватых, над которыми потом и смеется, увидев их, как они простодушно поверили ей. Бывает лесть грубая, или наивная; например, будто по ошибке и незнанию, но в самом деле намеренно иной называет чиновника высшим чином, чем какой принадлежит этому человеку, а подчас и не чиновное лицо, например, купца, величает «благородием»; наивный льстец, смотря на вас, велит всем слушать вас, говорит, чтоб тише сидели или стояли, когда вы что либо рассказываете. Бывает лесть на словах и в глаза вам, а во всяком случае—вслух вас, а также и на письма, каковы например, адресы, превышающие меру ваших заслуг и способностей. Впрочем все это примеры лести уже в полном смысле слова, или такой, которую иные не затрудняются назвать «низкою» и против которой вопиют. Но есть еще лесть повседневная, которая не строго осуждается и будто не замечается: например, встречают вас с самыми почтительными величаниями, но не от души; спрашивают вас о здоровье, но не от сердца; постоянно улыбаются, разговаривая с вами, и пожимают вам руку; но не по искреннему чувству; предлагают вам свои услуги, но только на словах; несколько раз повторяют пред вами приглашение, чтоб вы остались у них отобедать, но начинают упрашивать вас к обеду уже тогда, как узнают, что вы не можете или не хотите у них быть гостем. Затем, льстят не только низшие высшим, бедные богатым, простые знатным, а часто и равные равным, иной же раз и высшие низшим. Для своих видов и высшее лицо берет руку у низшего по приятельски, думает визитом своим польстить низшему (1Цар.15,5) и т. д. Лесть в обхождении, как лесть, часто сама себя обличает своим непостоянством: перестал иной человек быть нужным, потерял силу и значение, и едва-едва поздороваются с ним. Таким образом этого рода учтивость-сочувственность никогда не выдерживает слов: «истинствующе в любви» (Еф.4,15). Что же сказать о нравственной вменяемости лести? В ней мы видим просто «искажение способности говорить»; потому что льстец говорить каждый раз совсем не то, что у него в уме и на сердце. Какое же после этого значение имеют для него слова, если он только ложь говорить пред ближним (Пс.11,3), если иной раз даже и та и другая сторона, т. е. и он сам и тот, кому он льстит, сознают друг пред другом, что все знаки учтивости их— одна форма и прямой обман (актерство)? Будто человеку дан язык для того, чтоб мог он искуснее скрывать свои мысли, а не сообщать ближнему свои чувства, как есть! В намеренной лести, которая на все отвечает: «так, верно», льстивый человек представляете из себя какую-то пустую вещь: будто у этого человека нет своей мысли, потому что он во всем следует чужому мнению. Когда например, говорит с ним высшее и знатное лицо: он пожалуй не слушает всего последовательно, а только следит в разговоре за тем, за что была бы возможность ему похвалить высшую особу, пред чем мог бы он выразить свое удивление; он ожидает окончания речи, чтоб первый мог рукоплескать этой речи. А если нет повода подивиться какому либо качеству или действию высшего лица или если он неприличным или слишком смелым находит для себя хвалить высшего в лицо: в таком случае хвалит вещи этого человека, — дом, комнаты, мебель, а также вино или чай, какие предлагают ему в угощение, или он ласкает нежным образом детей того человека.—В льстивой речи, уверяющей почтением и преданностью, которых между тем нет, извиняющей даже недобрые качества ваши, — в такой речи, когда человек по-видимому весь был бы ваш, можно видеть не один обман, но и вредный умысел: слова такого человека мягки, как елей, но «та суть стрелы» (Пс.54,22); и чем большее зло этот человек готовится сделать вам, тем больше выражает пред вами вежливости и ласк. В этом случае лучше же неприветливый и грубый, хотя не желателен и такой,—лучше, потому что последний уже не вводит вас в обман, не закрываешь пред вами истины относительно вас самих или по делу какому, не убаюкивает в вас чувства правдивости, не приучает вас слушать лесть и от других. О, сколько же унижает себя эта угодливая лесть в обхождении, сколько она вредит делам, как должна бы тяготить и самого льстеца! Хоть бы на час льстивый человек сбросил с себя тяжелую форму лестных приветствий, истертых учтивостей и приемов, показал бы себя пред другими, как есть вздохнул бы свободнее, сказал бы другому искреннее слово, не оглядываясь по сторонам и не опасаясь за напрасную обиду со стороны ближнего! И что же в заключение всего приобретает себе льстец? Ничего, кроме подобной же со стороны других неискренности и натянутой вежливости. В горькие минуты скорее же ваше сердце стремится к человеку прямому и простому, чем к ловкому и учтивому, но очевидно-фальшивому.—Светская утонченность в обхождении—это просто неестественное состояние: человек тут притворяется, натягивается, не похож на самого себя. Это состояние вредно отзывается и на долговечности жизни: известно по медицине, что актеры от этой именно причины не пользуются долговечностью. — Нет; обхождение христианина совсем не таково должно быть. В истинном христианине от «мыслей его не отступают его слова»; если 0б была возможность быть ему переплавлену, как переплавляется серебро, то и тогда не нашли бы в нем ничего фальшивого или двоедушного (Пс.16,3). Истинный христианин обходится с другими бесхитростно и просто, как бы с самим собой. Если он и приветлив на словах, если учтив и любезен в приемах, то не в одном каком либо случае, а во всякое время, и не к известным только лицам, а ко всем, не с предзанятыми какими либо мыслями, а по созданию долга быть почтительным и добрым в отношении к ближнему. Но вместе с тем его ласка, его учтивость не бессердечная, не равняющая всех, как одного, не по казенному только: но к более близким лицам или родственникам она и более близка, еще более сочувственна. Словом, обхождение христианина с другими бывает такое же, как обходятся между собой братья и сестры; потому что и все мы между собой братья по вере во Христа. — Христианин! помни, что ты называешься по имени Того, в устах которого никогда «не обретеся лесть» (1Петр.2,22)! И так поставь себе правилом: не льстить ближнему ни на словах, ни в письме, но быть почтительным и сочувственным к нему в меру и в простоте души. И это еще не все. Не люби и сам принимать или выслушивать лесть; потому что многие, к сожалению, не любя льстить другим, однако легко поддаются чужой лести.