ПРОФ. КАПТЕРЕВ Н. Ф. / ПАТРИАРХ НИКОН И ЦАРЬ АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (26)

«И царя—тово враг Божий (т. е. Никон) омрачил, да к тому величает, льстя, на переносе: благочестивей- 1) Матер. V, 142—154. 356 шаго, тишайшего, самодержавнейшаго государя нашего, такаго-сякого, великаго,—больше всех святых от века!— да помянет Господь Бог во царствии своем, всегда и ныне и присно во веки веков... А царе-т, веть, иронически замечает Аввакум, в те поры чает и мнится быт-то и впрямь таков, святее его нет! А где пущи гордости той?» Даже в записке, которая была подана собору 1667 года, Аввакум обвиняет только Никона, а царя оправдывает. Он заявлял: «государь найгь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малые и Белые Росии самодержец, православен, но токмо простою своею душею принял от Никона, мнимого пастыря, внутреннего волка, книги, чая их православны, не рассмотря плевел еретических в книгах, внешних ради браней, понял тому веры, и впред чаю по писанному: праведник аще падет не разбиется, яко Господь подкрепляет руку его» 1). Свои доброжелательные отношения к царю Аввакум изменил на резко-враждебные и оскорбительно-пренебрежительные, когда окончательно убедился, что царь ему, Аввакуму, совсем не подчиняется, не желает входить с ним ни в какие сношения, что он всецело и сознательно—убежденно предан реформе Никона, которую он будет всячески поддерживать и укреплять. Тогда-то у Аввакума о царе, его отношении к Никону и реформе, послышались другие речи, нежели какие он говорил поэтому поводу ранее. Теперь Аввакум стал заявлять, что царь не был соблазнен и обманут Никоном, а действовал за одно с ним вполне сознательно и добровольно, только сначала из подтишка, а потом уже явно и открыто, так что за церковные новшества отвечает уже не один Никон, но вместе с ним и в той же степени и царь. «Во 160 году, теперь повествует Аввакум, поставлен бысть Никон патриархом при царе Алексие: и начата оба, патриарх и царь, казити в Русии христианскую веру!.. И сперва царь, до соборища того, будто и не ево дело, а волю Никону всю дал, вору. Он же, со дияволом на складу, что захотел, то и делал: в седми летех своея власти вся превратил в церкви, и бысть вся горняя долу. Потом и соборище собра 1) ibid. стр. 388. VIII, 29, 35, 37. II, 22—23. 357 «царь Алексей на подкрепление тоя бл.. в лета та, яже Богослов назнаменует: число бо человеческое, и число его 666... Два рога у зверя—две власти знаменует: един победитель, Никита по алфавиту, или Никон, а другий пособитель, Алексей, пишется в книгах рожка круглинки в космах, яко у барашка, добродетель знаменует, льстя житием, являясь добрым, бодый церковь рогами и уставы ее стирая... Егда любленье сотвориша, яко Пилат и Ирод, тогда и Христа распяша: Никон побеждать начал, а Алексей пособлять исподттиха. Тако бысть исперва. Аз самовидец сему». В другом месте Аввакум говорит: «пьян ты, упился еси от жены любодеицы, седящия на водах многих и ездящия ва звери червлеве. Зело пряно вино и пьяно питие у бл... Нарядна вор-бл..ь; в царской багрянице ездит и из золотой чаши подчивает. Упоила римское царство и польское и многие окрестные, да и в Русь нашу приехала во 160 году, да царя с царицею и напоила: так он (т. е. царь) и пьян стал; с тех мест не проспится; беспрестанно пьет кровь святых свидетелей Исусовых». Или, например, Аввакум рассуждает: «ныне у них (никониан) все накось, да поперег; жива человека в лицо святым называй, коли и пропадет. В помяннике напечатано сице: помолимся о державном святом государе царе. Вот, как не беда человеку! А во отечниках писано: егда-де в лице человека похвалит, тогда сатане его словом предает. От века несть слыхано, кто бы себя велел в лице святым звать, разве Навходоносор вавилоньский! Да досталось ему безумному! Семь лет быком походил по дубраве, траву ядяше плачучи... А то приступу не было: Бог есмь аз! Кто мне равен? Разве Небесный! Он владеет на небеси, а я на земли равен Ему! Так то и ныне блиско тово». Еще в одном месте Аввакум замечает о царе: «накудесил много, горюн, в жизни сей, яко козел скача по холмам, ветры гоня, облетая по аеру, яко пернат, ища стан святых, како бы их поглотити и во ад с собою свести» 1). Как скоро Аввакум признал царя наравне с Никоном одним из сознательных виновников произведен- 1) ibid. V, 229—230. VIII, 6, 36, 41 358 ной церковной реформы, то ему вполне естественно было признать Алексея Михайловича, как и Никова, человеком нечестивым, заслуживающим всяких порицаний и кар Прежний «благочестивейший, православнейший» государь Алексей Михайлович, теперь, уверяет своих последователей Аввакум, находится, вместе со всеми властями, уже в свите самого антихриста. Вот какую характерную картину изображает пред нами Аввакум. «А я, братия моя, говорит он, видал антихриста—тово, собаку бешеную,—право видал, да и сказать не знаю как. Некогда мне печалну бывшу и помышляюшу, как приидет антихрист враг последний и коим образом, да сидя, молитвы говоря, и забыхся: понеже не могу стояти на ногах,—сидя молюся окаянный. А се на поле нечистом много множество людей вижу. И подле меня некто стоит. Я ему говорю: чего ради людей много в собрании? Он же отвеща: антихрист грядет, стой не ужасайся. Я подперся посохом своим двоерогим протопопским, стал бодро: ано ведут ко мне два в белых ризах нагово человека,—плоть-та у него вся смрадна, зело дурна, огнем дышит изо рта и из ноздрей, из ушей пламя смрадное выходит. За ним царь наш и власти со множеством народа. Егда ко мне привели его: я на него закричал и порохом хошу его бить. Он же мне отвещал: что ты, протопоп, на меня кричишь? Я нехотящих не могу обладати, но волею последующих ми, сих во области держу. Да изговоря, пал предо мною, поклонился на землю. Я плюнул на него, да очнулся; а сам воздрогнулся и поклонился Господеви. И дурно мне силно стало и ужасно; да нечего на то глядеть» 1). Но особенно свое грубо-циничное отношение «к светику» и «миленькому» государю Алексею Михайловичу Аввакум высказывает в двух случаях: в послании к некоему Симеону и в толковании притчи Господа о Лазаре и богатом. В послании к Симеону Аввакум, прямо не называя себя и Алексея Михайловича, сопоставляет себя с Николаем чудотворцем, а Алексея Михайловича изображает под видом царя-мучителя Максимина. «Никола чудотво- 1) Матер. № 362—363. 359 рец, говорил Аввакум, и лутчи меня, со христиан! сидел пять лет в темнице от Максимияна мучителя; да то горкое время пережили, миленкие, а ныне радуются радостию неизглаголанною и прославленною со Христом. А мучитель ревет в жупеле огня. На-вот тебе столовые долгие и бесконечные пироги, и меды сладкие, водка процеженная с зеленым вином! А есть-ли под тобою, Максимиян, перина пуховая и возглавие? И евнухи опахивают твое здоровье, чтоб мухи не кусали великого государя? А как там с..ть-то ходишь, спальники ребята подтирают ли г..но-то у тебя в жюпеле том огненном? Сказал мне Дух Святый; нет-де там уж у вас робят тех,—все здесь остались, да уже-де ты и не с...ш кушанья тово, намале самого кушают черви великого государя 1). Бедной, бедной, безумной царишко! Что ты над собою сделал? Ну где ныне светлоблещающияся ризы и уряжение коней? Где златоверхие палаты? Где строение сел любимых? Где сады и преграды? Где багряноносная порфира и венец царской, бисером и камением драгим устроен? Где жезл и меч, имже содержал царствия державу? Где светлообразные рынды, яко ангелы пред тобою оруженосцы попархивали в блещающихся ризах? Где вся затеи и заводы пустотного сего века, о нихже упражнялся невостягновенно. оставя Бога, яко идолом бездушным служаше? Сего ради и сам отриновен еси от лица Господня во ад кромешный». Всю эту грубо-циничную выходку против «добренькаго» и «миленькаго» государя Алексея Михайловича, Аввакум заканчивает таким достойным его обращением к царю; «Ну, сквозь землю пропадай, бл.... сын! Полно християн-то мучить! Давно тебя ждет матица огня!» По поводу притчи Спасителя о богатом и Лазаре Аввакум рассуждает, имея в виду царя Алексея Михайловича; «видите ли, братие, како смири его (богатого) мука? Прежде даже пред очима не видел Лазаря гнойного: а ныне зрит издалече, и мил ся деет ко Аврааму; а Лазарю говорить сором, понеже не сотворил добра ничтоже. Возми,— 1) Это место у Аввакума характерно в том отношении, что свои грубые и прямо циничные картины, созданные его больною и очень неопрятною фантазией, он признает за внушенные ему Духом Святым это «сказал мне Дух Святый», заявляет он. 360 пойдет Лазарь в огонь к тебе с водою! Каков сам был милостив: вот твоему празднеству отдание! Любил вино и мед пить, и жареные лебеди и гуси, и рафленые куры: вот тебе в то место жару в горло, губитель души своей окаянной! Я, замечает о себе Аввакум, не Авраам,—не стану чадом звать: собака ты! За что Христа не слушал, нищих (т. е. Аввакума и его друзей) не миловал. Полно милостивая душа Авраам—от милинкой,— чадом зовет, да разговаривает быт-то с добрым человеком. Плюнул бы ему в рожю-то и в брюхо-то толстое пхнул-бы ногою! Да что говорить?—но себе я знаю: хотя много досадит никониянин (разумеется царь), да как пришлет с лестию бывало: ведаю твое чистое непорочное и благоподражательпое житие, помолись обо мне, и о детях, и благослови нас!—так мне жаль станет, плачю пред Богом о нем».—Наконец Аввакум, ссылаясь на бывшее ему от Бога видение, уже окончательно и на всегда сажает умершего Алексея Михайловича прямо в ад. В послании к царю Феодору Алексеевичу Аввакум пишет: «Бог судит между мною и царем Алексеем. В муках он сидит,—слышал я от Спаса: то ему за свою правду. Иноземцы (т. е. греческие иерархи на соборе 1667 года), что знают, что велено, то и творили. Своего царя Константина, потеряв безверием, предали турку, да и моего Алексея в безумии поддержали,—костельники и шиши антихристовы, прелагатаи, богоборцы!» Пли, например, толкуя псалом и обращаясь как бы к стоящему перед ним царю, говорит: «за что ты здесь отщешшся от Христа, и пречистую икону Богородичну со престола согнал и прочия ереси любезне держал, а правоверных пек и огнем налил? Будет ти и самому жарко в день лют от Господа; а печеные те от веры живы будут там» 1). Аввакум, до самого последнего времени, видел главную опору и защиту для себя и всего своего дела только в царе, которого он ранее всегда рассчитывал привлечь на свою сторону, почему он всячески и побуждает царя взять в свое исключительное ведение все церковные дела и вести их по своему царскому усмотрению, не обращая 1) Матер. № 157, 211—212, 337. VIII, 14. 361 внимания на архиереев. Так в своей челобитной государю, поданной им в Москве по возвращении из Сибири, он взывает: «потщися, государь, исторгнути злое ево (Никона) и пагубное учение, дондеже конечная пагуба на нас не прииде, и огнь с небесе, или мор древний, и прочая злая нас не постигло. А егда сие злое корение иссторгнем, тогда нам будет вся благая, и кротко и тихо все царство твое будет, яко же и прежде никонова патриаршества было, и агарянский меч Бог уставит исподобит нас получити вечная благая». В другой челобитной, поданной государю тогда же в Москве, говорит: «аще архиереи исправить не радят, поне ты, христолюбивый государь, ту церковь от таковые скверны потщися очистить, да в державе царствия твоего в верных людех соблазн потребится, да и от Бога милости сподобишся». В послании из Пустозерска Аввакум решительно заявляет царю: «все в тебе, царю, дело затворися и о тебе едином стоит». Но когда наконец Аввакум увидал и убедился, что царь не только не думает уничтожать «никоновы затейки» и возвращаться к старому, а совершенно наоборот: всячески заботится об укреплении церковной реформы и об окончательном Признании ее всею церковью, и что надежды его—Аввакума на царя никак не могут оправдаться, он сейчас же меняет свой взгляд на отношение царя к церковным делам и уже заявляет теперь, что царь не имеет никакого права и никак не должен заправлять и руководить церковными делами, что это дело не царя, а архиереев. Теперь он сурово обращается к царю: «в коих правилах писано царю церковью владеть и догматы изменять, святая кадить? Толко ему подобает смотрит и оберегать от волк, губящих ее, а не учить, как вера держать и как персты слагать. Се бо не царево дело, но православных пастырей и истинных архиереев, иже души свои полагают за стадо Христово» 1). Аввакум окончательно разочаровался в царе Алексее Михайловиче, ясно увидел, что тот твердо и неуклонно стоит и останется навсегда убежденным сторонником реформы Никона и никогда не воротится к старым цер- 1) Матер. V, стр. 131, 139, 146. VIII, стр. 37—38. 362 ковным до никоновским порядкам. Однако это не убило веры Аввакума, что та церковная старина, за которую он борется и страдает, все-таки в конце концов восторжествует над никонианством, и если не при Алексее Михайловиче, то при его сыне. При объяснении одного псалма Аввакум обращается к Алексею Михайловичу с речью: «перестань-коты нас мучить—тово!.. Ты, пожалуй, распусти иных—тех при себе... Сын твой, после тебя, распустит же о Христе всех страждущих и верных (верующих?) по старым книгам в Господа нашего Исуса Христа. На шестом соборе бысть же сие,—Константин Брадатый проклял же мучителя, отца своего, еретика, и всем верным и страждущим по Христе живот дарова. Тако глаголет Дух Святый мною грешным рабом своим: и здесь тоже будет после тебя!» В другом месте Аввакум говорит: «не оскудеет, по словеси Божию, старое наше православие молитвами св. отец, а ваше собачье никонианское умышление скоро извод возмет: не будет яко мирсипа и кипарис, но яко неверия паки в прут иссохнех и в прах разыдется и провоняет, яко мертвый пес. Всяк любяй веру никонианскою, не будет яко мирсина; никако, но яко Формос папа, законоположник римского стола, по смерти провонял и смрадом своим весь град огнусил и ко издохновению привел, дандеже Стефан попа в Тиверь реку смрадное тело вверг. Тако и нынешних московских законоположников новых, с Никоном врагом, ввержет последний род в Москву реку, и прах их лопатами загребут—бл...ъ детей, провонялых душ. Адом воняют все, не лгу никак, я их знаю, водился с ними» 1). Эта вера Аввакума, что его дело в конце несомненно восторжествует, была безусловна необходима в его положении, так как страдать и бороться совсем даром, за дело уже совершенно проигранное, было бы невозможно, как ему невозможно было бы, без такой уверенности, смело и спокойно взойти на костер. В лице протопопа Аввакума, во главе защитников старины, стал теперь самый крайний, неуступчивый, самый 1) Ibid. VIII, 45. А. К. Бороздина: Протопоп Аввакум, прилож. стр. 56—57, изд. 1900 г. 363 фанатичный и, в то же время, менее других культурно развитый человек, с крайне узким и односторонним кругом воззрений и понимания, совершенно неспособный отнестись к несоглашающимся с ним сколько-нибудь спокойно, объективно, а тем более справедливо, или даже просто беспристрастно. Если царь Алексей Михайлович употреблял с своей стороны все усилия ту пропасть, какая тогда уже стала образовываться между православною церковью и сторонниками старого обряда, всячески сузить, заполнить, а в конце и совсем уничтожить; то протопоп Аввакум, с своей стороны, употреблял все усилия, пускал в ход все средства всячески расширить и углубить эту пропасть, чтобы и в будущем, а если возможно, то и навсегда, сделать ее непроходимою ни для той, ни для другой стороны. Ко всей православной, или как выражается Аввакум, никонианской церкви, он относится всецело отрицательно, с нескрываемым презрением и ненавистью. Он в ней видит не церковь, а какой-то, но его выражению, «разбойничий вертеп», собрание или совокупность всего, что от начала создавала в христианской церкви гнилая, все развращающая и растлевающая еретичествующая мысль человека; православная церковь, по Аввакуму, это какой-то зловредный, гнойный нарыв, в котором скопились все болезненные тлетворные соки, отбрасываемые здоровым организмом. «Как не беда содеяся в земли нашей? говорит Аввакум. Всех еретиков от века ереси собраны в новые книги: духу лукавому напечатали молиться, в том же крещении сатаны не отрицаются, и около купели против солнца кружают, и церкви святят такоже против солнца, со образы и крыжами ходят» и т. д. «Чему быть? спрашивает Аввакум и отвечает; что велит диавол, то (никаниане) и делают!.... Апостоли и 7 соборов святых отец, и пастыри и учители о Святемр Дусе исполнили святую церковь догматов, украсив ю яко невесту, кровию своею со Христом запечатав, нам предали, а антихристова чадь (т. е. никониане) и разграбили, зело люто разорили, и крест с маковиц Христов стащили трисоставный, и поставили крест латынской четвероугольный, а с церкви—гой все выбросали, и жертву пременили, молитвы 364 и пение, все на антихристово лицо устроили. Чему быть? Дети его; отцу своему угладили путь. Аще и не пришел еще он,—последней чорт, но скоро уже будет. Все изготовили предотечи его, и печатают людей — тех бедных слепых тремя персты и развращенною малаксою». «Зело бо огорчиша церковь Божию и общую матерь нашу догматы незаконными: вся бо от века ереси внесоша в ню, о нихже ми не достанет лето повествующу. Закалают бо агнец неправедный, еже действо льсти литоргейное; отнюдь бо православному христианину их служения не подобает причащатися: суетно бо кадило и мерзко приношение, понеже бесом жрут никонияня, а не Богови». «А треперстная бл..ь, проповедует протопоп Аввакум, еже сице слагают (персты), явна бе в Апокалипсисе: из нея бо исходят три духи нечисты и вселяются в поганую душу, — преводне рещи—три жабы, или три лягушки, и оскверняют человека. Всяк бо, крестяся тремя персты, кланяется первому зверю—папежу, и второму—русскому, творя их волю, а не Божию; или рещи: кланяется и жертвует душею тайно антихристу и самому дияволу. В нейже бе, щепети, тайна тайнам сокровенная: змий, зверь и лжепророк, сиречь: змий—диявол, а зверь царь лукавый (т. е. Алексей Михайлович), а лжепророк—папеж римский и прочий подобни им. Да полно о том беседовать: возми их чорт!... Никон, с выблядками своими, не святей Троице (покланяется), но скверной троице: змию и зверю и лживу пророку. Несть ваша чиста и свята жертва, несть, но скверна и прескверна и противна. Бесили, чему подобен агнец вашея жертвы? спрашивает исступленный фанатик, и отвечает: разумей, яже глаголю: подобен есть псу жертву и повержену на стогнах града, а и храм вашего священия подобен разбойницу вертепу. Не подобает тамо правоверному христианину ни на праг храма вашего возступити, идеже Отец ругаем, и Сын хулим бывает, и Дух Святой, Господь истинный и животворящий, отметаем есть; не подобает никакоже самоволне себе в пропасть сию ринути и стремнину пометатися. А в крещенских молитвах написали: молимся тебе, Господи, душе лукавый, яко помрачение помыслом новодяй. Во-то,—тута чорта господом называют, и молятся ему за то, что омрачает помыслы!... Их причастие-то емко, — что 365 мышьяк, или сулема, во вся кости и мозги пробежит скоро, до членов же и мозгов и до самые души лукавой промчит: отдыхай—петь после в генне огненней и в пламени горящем стони, яко Каин, необратной грешник!» У известной сторонницы старообрядства и великой почитательницы протопопа Аввакума, боярыни Морозовой, когда она находилась в заключении, умер ее маленький сын Иван. Аввакум, в своем послании к Морозовой, утешает скорбевшую о сыне мать: «а что петь о Иване то болно сокрушаешься? Главы не сохранил! Полно-су плюскать-то, Христа для!.. Как то надежа — свет — Христос изволил! То бы по твоему добро, кабы на лошадях-те без тебя ездить стал, да баб-де воровать?... А то дорогое дело—поновому робенка причастили! Велика беда, куды! Он и не знает, ни ведает в печалех в то время, что над ним кудесили бл....ы они дети... Собаки опоганили при смерти, так у матушки и брюхо заболело: охти мне,—сына опоганили! во ад угодил! Не угодил,—ее суетися!» 1). Таким образом, протопоп Аввакум относится к православной, или по его терминологии, никонианской церкви, не только презрительно и с ненавистью, но сознательно кощунственно и намеренно цинично, стараясь, в глазах своих последователей, всячески осмеять и опошлить самое святое и дорогое для всякого христианина: таинства и все священнодействия церкви. «Ну и церковь—ту под гору со всеми!»—вот тот вывод, к какому он приходит из рассмотрения своих возможных для него отношений к православной церкви. Точно также в высшей степени презрительно и безусловно отрицательно протопоп Аввакум относится и ко всем вообще тогдашним иерархам русской церкви, как попустителям и сторонникам никоновской реформы. В послании к царю Феодору Алексеевичу из Пустозерска Аввакум в таких словах выражает свой общий взгляд на тогдашнее положение русской иерархии: «столпи поколебашеся наветом сатаны, патриарси изнемогоша, святителие падоша и все священство еле живо, Бог весть, али и умроша». В другом случае Аввакум поучает царя, что ему в делах веры следует слушать православных и 1) Матер. 186, 361. VIII, 67, 73—75, V, 177—178. 366 истинных архиереев, «а не тех, глаголю, пастырей слушать, иже и так и сяк готовы на одном часу перевернуться. Сии бо волцы, а не пастыри, душегубцы, а не спасители: своими руками готовы неповинных кровь пролияти и исповедников православные веры во огнь всаждати. Хороши законоучители! Да што на них! Таковые нароком наставлены, яко земския ярыжки,—что им велят, то и творят. Только у них и вытвержено: а-се, государь, во-се, государь, добро, государь». Или, например, Аввакум обращается к государю: «я, бедной, тебе ворчу,—архиереи же не помогают мне, злодеи, но токмо потакают лише тебе: жги, государь христиан—тех; а нам как прикажешь, так мы в церкви и поем; во всем тебе, государю, не противны, хотя медведя дай нам в олтарь, и мы рады тебя, государя, тешить, лише вам погребы давай, да кормы с дворца. Да, право, так. Не лгу». В послании к неизвестному Аввакум говорит: «али ты чаешь, потому святы нынешния законоположники власти, что брюха-те у них толсты, что у коров; да о небесных тайнах не смыслят, понеже живут по скотски и ко всякому беззаконию ползки. Или на то глядишь, что они воздыхают? Не гляди на вздохи-те их. Воздыхает чернец, что долго во власти не поставят, а как докупится великия степени, вот ужо и воздыхать перестанет; а буди и вздохнет, и он ласкосердствует, летит мира, показуя себе свята, а внутрь диявол. Павел Крутицкий и Иларион резанский горазды были сему рукоделию, да и все однаки власти-те кроме избранных, да лихо су избранным тем и тесно бедным бывает от них. Повертится, что перплица, да и он туды же склонится бедной: воля-де Божия, не один-де я по сей колеснице еду; где же де детца? А чорт-ли бил в зашей? Ино было и не искать величества, да жить пониже, так бы душе здоровие было». При таком представлении о тогдашних архиереях, вполне понятны такие заверения со стороны Аввакума, что «на них на ослах еретики-те едут на владыках—тех», что они «словом духовнии, а делом бесы: все лож, все обман. Какой тут Христос? Ни близко. Но бесов полки» 1). 1) Матер. V, 156, 216. VIII, 38, 46,60. А. К. Бороздина: Прот. Аввакум, прил. стр. 33—34. Изд. 1900 г. 367 Эти свои общие суждения о современных ему архиереях Аввакум иллюстрирует рассказами о некоторых из них, рассказами, не столько иногда характерными для тогдашних архиереев, сколько для самого рассказчика Аввакума. Конечно прежде всех и больше всех достается от Аввакума Никону, о котором он совсем не может говорить хотя бы сколько-нибудь спокойно, без брани, без самых резких и очень грубых выходок. Аввакум очень мало и даже почти совсем не знал действительного Никона, так как лично мало встречался с ним. Когда Аввакум из Юрьевца переселился в Москву, там уже Никона не было, так как он, в качестве новгородского митрополита, жил тогда в Новгороде и Аввакуму встречаться с ним было негде. Никон, сделавшись патриархом, сразу перестал пускать своих бывших друзей и в крестовую, и Аввакум не мог лично и непосредственно наблюдать и изучать его, так как был далек от него. При Никоне патриархе Аввакум прожил в Москве только год с небольшим, и затем был сослан в Сибирь, где пробыл одиннадцать лет. Очевидно Аввакум не только лично мало знал Никона, но и совсем не видал и не был непосредственным свидетелем его реформаторской деятельности, которая началась только с собора 1654 года, когда Аввакум уже находился в ссылке. Значит, Аввакум составлял свое представление о Никоне реформаторе только по слухам, какие тогда доходили к нему в Сибирь, почему он нигде, в своих многочисленных сочинениях, и не говорит о постепенном, последовательном ходе церковной реформаторской деятельности Никона, о бывших при нем, по разным случаям, многочисленных соборах и их постановлениях, об участии в его реформах самих восточных патриархов и других восточных иерархов—вообще нигде ни разу он не пытается проследить реформаторскую деятельность Никона исторически, разобрать и оценить те условия и обстоятельства, при которых она возникла и совершалась. Правда Аввакум уверяет, что он знал хорошо Никона еще на его родине, бывшей от родины Аввакума только в пятнадцати верстах, когда он назывался еще Никитою и «детинка—бродяга был». Но и здесь Никон известен 368 ему, по его собственным словам, только как какая-то очень сомнительная помесь не то черемиса с русскою, не то черемиса с татаркой; достоверно же он знает только, что Никита еще с детства научился будто бы кудесничеству и чародейству, так как на его родине чародеев и кудесников было очень много. И вот, возвещает Аввакум, «Никитка (т. е. Никон) колдун учинился, да баб блудить научился, да в Желтоводие (Желтоводский монастырь) с книгою повадился (он детинка бродяга был), да выше, да выше, да и к чертям попал в атаманы, а ныне яко кинопс волхвуя, уже пропадет скоро и намять его с шумом погибнет». Понятно, что так подготовленный Никон, этот, по выражению Аввакума, «носатый и брюхатый, борзой кобель, отступник и еретик», «Никон пресквернейший», «любимый антихристов предтеча», «шиш антихристов, бабо...б, плутишка» и прямо «сын дьявола», сделался потом, став «выше, да выше», соблазнителем и губителем всех верных, начиная с самого царя. Никон, заверяет хорошо будто бы знающий его Аввакум, «сын он дьяволь, отцу своему сатане работает, и обедни ему по воли его строит, над просвирою — тою молитву батьку—тому своему (т. е. сатане) говорит перед переносом—тем. Знаешь, любимый дар среди обедни-то очинит, да кого жалует—любит, тех и причащает тем, соверша обедню. Да и маслом мажет причасников своей скверне, прибегших к его милости. Сам государь трудится святитель: как лишиться такой святыни! Да так-то миром мажет и сквернит; да такая беда,—кого помажет, тот и изменится умом тем. Явно омрачает. Али антидором тем накормит, так и пошел по нем».—«Оступник Никон с товарищи, уверяет Аввакум, всех тщится перемазать сквернами любодеяния своего, да отведет от Бога великия и малые, богатые и убогия, сиренные и нищия, старые и младые, юноши и девы и сущия сосца матерня младенца,—всех сих еретик ищет погубить и ко дьяволу подклонить» 1).—Вообще Аввакум, в своих многочисленных сочинениях только констатирует тот факт, что Никон кудесник, мерзкий еретик, бого- 1) Матер. V, 368. VIII, 6, 29. 34 и др. 309 отступник, сын дьявола, предтеча антихриста, слуга самого сатаны; он только всячески и очень неприлично его ругает; но нигде' однако при этом не объясняет: по каким побуждениям и каким образом Никон, которого все-таки сколько-нибудь знал Аввакум и даже за кандидатуру которого в патриархи он добровольно подписался под челобитной царю,—мог сделаться еретиком, слугою сатаны, предтечею антихриста, сознательным губителем векового русского православия? Что Никон еще от юности был кудесник и чародей,—эта сказка Аввакума только еще более служит доказательством, что Аввакум не знал действительного, исторического Никона, что он был бессилен и неспособен хотя сколько-нибудь понять и объяснить естественным путем возможность появления у нас Никона—реформатора. Несомненно одно: Никон из Живого исторического лица, каким он, например, являлся у Неронова, у Аввакума совсем превращается в какое-то чисто мифическое и легендарное существо. Больное воображение Аввакума создало ему своего собственного Никона, так мало похожего на Никона действительного, и с этим своим — аввакумовским Никоном, он носится всюду, везде выставляет его как действительного Никона, даже совсем не замечая совершаемой им подмены, так как сам верует в реальную истинность и действительность создания своей фантазии. Отсюда само собою получается, что когда Аввакум борется с Никоном, то в существе дела он борется не с действительным историческим Никоном, а только с созданием своей собственной фантазии. В представлении Аввакума эта борьба была ни более ни менее как борьбой с самим дьяволом, только порождением и орудием которого был Никон. Борясь с Никоном, кудесником, еретиком и сыном дьявола, Аввакум на самом деле боролся, по его глубокому убеждению, с самим сатаною, и своею борьбой спасал родную Русь и всех своих «миленьких» от хитро расставленных сетей дьявола. Понятен отсюда весь задор и вся крайняя несдержанность Аввакума относительно Никона: в борьбе с самим дьяволом нечего церемониться в выборе средств,—тут все средства хороши, лишь бы только они достигали цели: спасали истинно верующих от уготован- 370 ной им диаволом вечной гибели. Понятно отсюда также и то, что вся борьба Аввакума с Никоном,—созданием его собственной фантазии, была борьбой очень странною, борьбой не с реальною действительною опасностью православию, а с опасностью только воображаемою, борьбой с грезами и галлюцинациями своего собственного до болезненности напряженного воображения. А между тем на эту борьбу Аввакум затратил всю свою не короткую жизнь, все свои силы и недюжинные природные способности, терпел из-за нее всевозможные лишения и страдания и закончил ее мученически—на костре. Кроме Никона Аввакум нападает и на некоторых других архиереев. Так про Иону, митрополита ростовского, рассказывает, что будто бы «медведя Никон, смеяся, прислать Ионе ростовскому на двор, и он челом медведю.— митрополитишко, законоположник! А тут же в сонмище с палестинскими сидит, бытто знает!» К своему земляку и бывшему приятелю Илариону, архиепископу рязанскому, Аввакум обращается с такою речью: «Мелхиседек прямой был священник, не искал ренских и романей, и водок и вин процеженных, и нива с кардамоном, и медов лимоновых и вишневых, и белых разных крепких. Иларион мой друг, архиепископ резанский! Видишь ли, как Мелхиседек жил? На вороных в карете не тешился, ездя! Да еще был царские породы. А ты кто? Воспомяни-тко, Яковлевич попенок! В карету сядет, растопыршится, что пузырь на воде, седя на подушке (расчесав) волосы, что девка, да едет, выставя рожу, на площаде, чтобы черницы—волухи—унеятки любили. Ох, ох, бедной! Не кому по тебе плакать! Недостоин век твой весь Макарьевского монастыря единые нощи. Помнишь-ли, как на комарах—тех стаивано на молитве? Явно ослепил тебя диавол! Где ты ум дел? Столько добра и труда погубил!.. Ты, мила голова, нарочит бывал и бесов молитвою прогонял! Помнишь, камением—тем тебя бросали на Лыскове у мужика-тово, как я к тебе приезжал? А ныне ты уже содружился с бесами—теми, мирно живешь, в корете с тобою ж ездят, и в соборную церковь и вверх к царю под руки тебя водят, любим бо еси им. Как тебя не любить? Столько християн при- 371 жег и пригубил злым царю наговором своим, еще же и учением своим льстивым и пагубным многих неискусных во ад сведе! Никто же ин от властей, якоже ты, ухищрением басней своих и пронырством царя льстиш и люди Божия губишь. Да воздаст ти Господь по делом твоим в день страшного суда! Полно говорить». Аввакум передает рассказ своего ученика, юродивого Федора, который ему сообщал: «был-де я на Резани под началом, у архиепископа на дворе, и зело-де он, Иларион, мучил меня,—реткой день плетьми не бьет, и скована в железах держал, принуждал к новому антихристову таинству».—Про Крутицкого митрополита Павла Аввакум заявляет, что «тот не живал духовно,—блинами все торговал, да оладьями, да как ученился попенком, так по боярским дворам блюда лизать научился: не видал и не знает духовного жития». В другом месте Аввакум замечает: «а о Павле Крутицком мерзко и говорить: тот явной любодей, церковной кровоядец и навадник, убийца и душегубец: Анны Михайловны (Ртищевой) любимой владыка, подпазушной пес борзой, готов заяцов Христовых ловить и в огонь сажать». Иларион и Павел, по поручению государя, не раз уговаривали Аввакума соединиться с церковью и вступали, по этому поводу, в состязания с ним. В одном месте он замечает: «аз с кабелями теми грызся, яко гончая собака с борзыми, с Павлом и Иларионом». В другом месте он говорит, обращаясь к этим иерархам: «помните-ли?—На сонмище той лукавой, пред патриархами вселенскими, говорите мне Иларион и Павел: Аввакум милой, не упрямся, что ты на русских святых указываешь, глупы наши святые были и грамоте не умели, чему не верить! Помните, чего, не забыли, рак я бранить стал, а вы меня бить стали, разумные свиньи? Мудрены вы со дьяволом! Нечего много говорить и рассуждать. Да нечего у вас и послушать доброму .человеку: все говорите, как продавать, как покупать, как есть, как пить. А иное и молвить срамно, что вы делаете: знаю все ваше злохитрство, собаки, бл....и, митрополиты и архиепископы— никонияня, воры, прелагатаи, другие немцы русские». Павел и Иларион возбуждали к себе особую ненависть Аввакума тем обстоятельством, что они были са- 372 мыми убежденными, энергичными и деятельными сторонниками и проводниками в обществе реформы Никона, а вместе с тем они были более передовыми, сочувствовавшими насаждению у нас науки и образованности, иерархами. О последнем, очень важном для тогдашнего моссковскаго передового общества обстоятельстве, свидетельствует невольно сам Аввакум. Про Илариона он рассказывает: «некто гречин архимандрит Дионисий учит Илариона архиепископа рязанского греческим буквам, реку и нравом, внешняя мудрствующим. Болезнуя ж, рекох владыке сему, древния ради любви с ним: владыко святый, у зазорна человека учишся! понеже слышах от достоверных свидетелей, что софеинской поп Ирадион извещал на него вам святителям, что он, архимандрит, некоего поляка... У них то, греков, недиковина... Ни добра похвала—такой вор и ругатель великия России святителя учит! И архиепископ Иларион в то время зело кручинен был». Про Павла крутицкого Аввакум говорит, толкуя одно место из книги Премудрости Соломона: «кую премудрость, глаголет, взыщите? Ту ли, еяже любит Павел митрополит и прочий его товарищи, зодийщики? Со мною он, Павел безумный, стязаяся, глаголющи, велено-де, протопоп, научитися премудрости алъманашной и звездочетию, писано-де: взыщите премудрость, да поживете. Не знает писания, дурак, ни малехонько! Как быть,—на них на ослах еретики-те едут на владыках тех!» 1). Изображая в таких крайне непривлекательных и позорных чертах тогдашних лучших наших церковных иерархов, Аввакум взывает наставительно к своим последователям: «горе, горе, братия, времени сему и нам живущим! Яко духовни учители немилосердии, злы, пияницы и гордии, творят развращенная, и церковь Христову возмутили, и нас, правоверных, оскорбляют и мучат зле: юзами темничными, и всякими ранами, и биением, и морят голодом, заключенны, аки злодеи, в темницах,— за самую истину и за веру Исус Христову. Предают нам инако веровати, новые законы, новые книги со многими их умышленными ересьми, на пагубу роду христианскому; 1) Матер. V, 74, 137-138, 157, 300—301, 342—314. VIII. 33, 50—60. 373 прелстил бо их и обманул сатана, оставили бо свет, возлюбили тьму, и вся святые догматы развратили по своему умышлению, и церковь святую разрушили и нас—правоверных возмутили, и самоволно приступили ко антихристу. Яве есть, яко уготовают путь к пришествию его: и се духовное пришествие его, по писанию утаено неразумевающим, оказалося и есть... О горе, горе и увы братие! яко время зло наступило на ны, и горе приемлющим от нынешних пияных учителей и споспешников антихристовых новые законы, новые книги. От сего сохрани нас Христос, Сын Божий! Якоже видим нынешния мнимые духовницы пастыри, яко аспиды глухия, заткнуша уши свои, не хотят слышати о истине, ухищряют и прельщают своими ересьми сердца несмысленеых, и влекут с собою во ад преисподний и во огнь геенский. Блюдитеся, молю вы, от таковых, и не сообщайтеся неподобным и темным делом их» !). Вслед за архиереями Аввакум осыпает грубой, площадной бранью и всех никониан т. е. всех членов православной церкви, к которым он осносится с величайшею ненавистью и презрением. Для него все никониане— это что-то такое не выразимо скверное, нечистое и крайне зловредное, что возбуждает в нем только негодование, отвращение и гнев. Вот как своих сочинениях он отзывается о никонианах и какие эпитеты всегда прилагает к ним: «Отпиши ко мне, как живут отщепенцы, бл...ы дети, новые униаты, кои в рогах ходят, понеже отец их диавол, бл...и и лжи начальник, их тому научил—лгать и прельщать народы».—«Ох, собаки! что вам старина-та помешала? разве то тяжко, что блудить не велят старые святые книги. Блуди, собака, блуди, отступник, баб унияток, а не замай старых святых непорочных книг пречистых».—Скажи-тко, никонианин, скажи: как не сугуб? Богоборцы, воры, бл...ы дети!.. Не подобает с вами, поганцами, нам верным и говорить много!» «Посмотри-тко на рожу-ту и на брюхо-то (на иконах франкского письма), никонианин окаянной, — толст ведь ты! Как в дверь небесную вместитися хощешь! Узка бо есть. 1) А К. Бороздина: прот. Аввакум, прил. стр. 68, изд. 1900 г. 374 и тесен и прискорбен путь вводяй в живот. Нужно бо есть царство небесное и нужницы восхищают е, а не толстобрюхие. Воззри на святые иконы и виждь угодившия Богу, како добрые изуграфы подобие их описуют: лице, и руце, и нозе и вся чувства тончава и измождала от поста, и труда, и всякия находящия им скорби. А вы ныне подобие их переменили, пишите таковых же, яко вы сами: толстобрюхих, толсторожих, и ноги и руки яко стулцы у кажнова святаго».—«Никониане сыны дияволу: понеже не любят Христа и божественного его креста».— «Видиши-ли, отступниче—поползуха? Что рак ползаеш в вере—той, и так, и сяк, и инак!»—«Видиши-ли, никонияннн, что вы делаете, над одною просфирою кудесите,—дыр 300 навертишь! Ох, собаки! Переменили предание святых отец, и пять просфир вместо семи возлюбили».—«Богородицу со престола согнали никонияне—еретики, воры, бл...ы дети. Да еще бы не горько христианину!»—«Воры, воры, бл...ы дети! Как вам себя не сором! Иудейская вся возлюбили... Да помните себе, что я говорю: пропасть и вам за собак место! Ждет вас Бог на обращение; не узнаетеся враги креста Христова, сластолюбцы, блудодеи, осквернившие ризу крещения, убийцы и прелюбодеи, пьяницы и непрестаемаго греха желатели».—Своих последователей Аввакум поучает: «а что много говорить?—не водись с никонияны, не водись с еретиками: враги они Богу и мучители християном, кривоносы, душегубцы!» Впрочем раз Аввакум выразил даже заботу об обращении никониан, но сделал это, по обычаю, очень своеобразно—но аввакумовски. В одном месте он взывает: «никонияня—дураки! С Павлом вам говорю: образумтеся!»—И только 1). Приведенные нами потоки отборной ругани, все злобные, незнающие меры, выходки против никониан, проклятия их, признание их сынами и слугами самого сатаны, вызваны у Аввакума единственно тем, что со времени Никона православные стали креститься не двумя, как ранее, перстами, а тремя, стали называть Христа Иисус, вместо старого— Исус, стали употреблять четвероконечный крест, не отрицая в тоже время и восьмиконечного, стали трегубить, а 1) Матер. V, 161, 186, 190, 300, 309, 341, 305, 371. VIII, 28, 87 и др. 375 не сугубить аллилуию, служить на пяти, а не на семи просфорах, переменили форму монашеского клобука и т. под.