Блаженный Августин / О 83-х различных вопросах (1)

О 83-х различных вопросах в одной книге Оглавление Вопрос 1. От себя ли существует душа? Все истинное истинно от истины; и всякая душа от того существует как душа, в силу чего она — душа истинная. Итак, у всякой души само ее бытие душой — от истины. Однако душа — это одно, а истина другое; ибо истина вовсе не под-вержена заблуждению, а душа часто обманывается. Итак, раз душа от истины, она не от самой себя. Истина же — это Бог. Поэтому Бога имеет душа Творцом своего бытия. Оглавление Вопрос 2. О свободном решении (или выбор, или произволение) Все, что происходит, не может быть равным тому, от кого оно происходит, ведь иначе из природы непременно будет удалена справедливость, которая обязана каждому воздавать свое. Поэтому, когда Бог создал человека, хотя и создал Он его наилучшим, однако не таковым создал, каков был Сам. А тот человек, который благ добровольно, лучше, чем тот, который благ по необходимости. Итак, надлежало дать человеку свободную волю (voluntas libera). Оглавление Вопрос 3. Виновен ли Бог в том, что человек становится хуже? Человек не становится хуже по вине мудрого человека. Ибо это — не малое прегрешение, а, напротив, столь великое, что не может быть оно свойственно никакому мудрому человеку. А Бог превосходит всякого мудрого человека. Следовательно, тем меньше по вине Бога человек становится хуже: ведь воля Божия намного совершеннее [воли] мудрого человека. А когда говорят, что по чьей-нибудь вине, говорят, что и по его воле. Значит, причина того, что человек становится хуже - порочность воли. И если этой порочности, как учит разум, наверняка нет в воле Божией, то следует выяснить: в чем она есть? Оглавление Вопрос 4. Какова причина того, что человек становится хуже? Причина того, что человек становится хуже, находится или в нем самом, или в чем-либо другом, или ни в чем. Если ни в чем, то никакой причины нет. Или же, если ничто понимать таким образом, что человек создан из ничего или из того, что создано из ничего, причина снова будет в нем самом, ибо ничто есть что-то вроде его материи. Если в ком-либо другом, то должно спросить, в Боге ли, или в неком человеке, или же в том, что и не Бог и не человек. Но не в Боге, ибо Бог причина благ. Итак, если в человеке, то [человек становится хуже] или через насилие, или посредством убеждения. Но никоим образом не насилием, чтобы не оказалось, что оно сильнее Бога; ведь Бог настолько совершенным сотворил человека, что, если бы захотел тот остаться наилучшим, ничто противящееся не могло бы ему помешать. Если же мы согласимся с тем, что человек испортился по убеждению другого человека, то снова должно спросить: сам убеждающий кем был испорчен, ибо не может не быть дурным убеждающий в таковом. Остается нечто неизвестное, что и не Бог и не человек. Но даже и это, чем бы оно ни было, или применило насилие, или убедило. О насилии отвечаем, как выше. Об убеждении же, каким бы оно ни было, отвечаем, что поскольку убеждение не принуждает нежелающего, то к воле самого этого человека восходит причина его порчи, испорчен ли он по чьему-то убеждению или же без всякого убеждения. Оглавление Вопрос 5. Может ли неразумное животное быть блаженным? Живое существо, которое лишено разума, лишено и знания. А никакое живое существо, лишенное знания, не может быть блаженным. Итак, не свойственно непричастным разуму животным быть блаженными. Оглавление Вопрос 6. О зле Все, что существует, или телесно, или бестелесно. Телесное заключается в чувственном виде, бестелесное же — в умопостигаемом. Итак, все, что есть, не существует без какого-либо вида. А там, где есть какой-либо вид, необходимо есть некий способ [бытия], и способ [бытия] есть нечто причастное доб-ру. Поэтому высшее зло не имеет способа [бытия], ибо лишено всякого добра. Значит, оно не существует, так как не заключено ни в каком виде; и само это имя зла целиком происходит от отсутствия вида. Оглавление Вопрос 7. Что в собственном смысле в одушевленном существе называется душой? О душе иногда говорят так, что она мыслится совместно с умом (cum mente), как например, когда мы говорим, что человек состоит из души и тела; иногда же говорят о ней, исключив ум. Но если говорят, исключив ум, то вследствие подобных действий познают душу, общую у нас с животными. Ибо животные лишены мышления, которое является неотъемлемым свойством ума. Оглавление Вопрос 8. Движется ли душа сама по себе? Тот, кто знает о наличии в себе воли, знает, что душа движется сама по себе; ведь когда мы желаем, никто другой не желает в нас. И это движение души в нас произвольно, ибо Бог даровал ему быть таковым. Но это не движение из одного места в другое, подобно движению тела; ибо двигаться пространственно присуще телу. И если душа посредством воли, то есть того движения, которое не пространственно, все же движет свое тело в пространстве, то не является она по этой причине и сама движущейся пространственно. Ибо точно так же мы видим нечто вращающимся при помощи оси на большое расстояние, а саму ось не движущуюся пространственно. Оглавление Вопрос 9. Может ли истина быть воспринята телесными чувствами? Все, чего касается наше телесное чувство, что и зовется чувственно воспринимаемым, изменяется безо всякой задержки времени, как например, когда волосы на голове у нас растут, или склоняется тело к старости, или же расцветает в юности, — все это совершается постоянно и вовсе не перестает совершаться. А то, что не пребывает, не может быть воспринято, ибо воспринимается то, что объемлется знанием; однако невозможно охватить непрестанно меняющееся. Итак, не следует ожидать чистой истины от телесных чувств. Но чтобы кто-нибудь не сказал, что есть нечто чувственно воспринимаемое, что остается всегда одним и тем же, и не предложил бы нам вопроса о солнце и звездах, в отношении которых не легко будет его опровергнуть, то точно нет никого, кто не был бы вынужден согласиться с тем, что нет ничего чувственно воспринимаемого, не допускающего ложного подобия, так что невозможно провести различие [между истинным и ложным]. Ибо, не говоря уже о прочем, даже если все, что мы ощущаем посредством тела, не наличествует в чувствах, мы все равно испытываем воздействие образов этого [так], как будто бы это действительно присутствует, как бывает во сне или в лихорадке. Ведь когда мы испытываем [эти состояния], то вообще оказываемся неспособными различить, ощущаем ли мы нечто чувствами, или это лишь образы чувственно воспринимаемого. Итак, если существуют ложные образы чувственно воспринимаемого, которые самими чувствами не могут быть распознаны [в качестве таковых], а ничего нельзя постигнуть иначе, как отличив это от ложного, то твердого суждения об истине в чувствах нет. Вот почему в высшей степени спасительно призваны мы отвратиться от этого мира, целиком телесного и чувственного, и обратиться со всем рвением к Богу, то есть Истине, воспринимаемой интеллектом и внутренним умом, всегда пребывающей той же самой и не имеющей ложного образа, от которого невозможно было бы ее отличить. Оглавление Вопрос 10. От Бога ли тело? Всякое благо от Бога, все имеющее вид — благо, в той степени, в какой имеет вид, и все, что объемлется видом, имеет вид. А всякое тело, чтобы быть телом, объемлется неким видом. Итак, всякое тело от Бога. Оглавление Вопрос 11. Почему Христос родился от женщины? Бог, если избавляет, не некую часть избавляет, но избавляет целиком все то, чему случилось быть в опасности. Итак, Премудрость и Сила Божия, именуемая Единородным Сыном, когда восприняла человеческую природу, указала на избавление человека. И это избавление человека должно было проявиться в каждом из двух полов. Итак, поскольку прили-чествовало [Богу] воспринять мужа, ибо этот пол почетнее, то, как следствие, освобождение женского пола проявилось в том, что этот муж был рожден от женщины. Оглавление Вопрос 12. Высказывание некоего мудреца [Фонтея Карфагенского] «Смотрите, — говорит [мудрец], — о несчастные смертные, смотрите, чтобы когда-либо не запятнал это жилище злобный дух, чтобы, примешавшись к чувствам, он не осквернил непорочности души и не помрачил света ума. Незаметно прокрадывается это зло посредством всех чувственных восприятий: проникает в образах, присоединяется к цветам, сопутствует звукам, укрывается в гневе и в обманных речах, подделывается к запахам, примешивается к вкусам и грязью беспорядочного волнения, затемненными расположениями помрачает чувства, неким туманом наполняет все движения познания, которыми луч ума обыкновенно распространяет свет разумения. И поскольку это луч эфирного света, то в нем отражение Божественного присутствия; в нем — Бог, в нем — воля неповрежденная, в нем справедливо сияет награда за деяние. Бог присутствует везде. Но тогда будет Он вместе с каждым из нас, когда безупречная чистота нашего ума осознает себя находящейся в Его присутствии. Ибо, как зрительная способность глаз, если повреждена она, то все, что не способна увидеть, не считает присутствующим (ведь напрасно присутствующие образы вещей обступали бы глаза, если бы глазам недоставало целостности), точно так же для запятнанных грехом душ напрасно присутствует Бог, нигде не отсутствующий, ибо ослепление ума не может увидеть Его». Оглавление Вопрос 13. Какое свидетельство показывает, что люди превосходят животных? Среди многого, чем можно доказать, что человек разумом превосходит животных, очевиднее всего то, что звери могут быть приручены и укрощены людьми, люди же зверями — никоим образом. Оглавление Вопрос14. Тело Господа нашего Иисуса Христа не было призраком Если тело Христово было призраком, то Христос вводил в заблуждение, а если Он вводит в заблуждение, то Он — не Истина; однако Христос — Истина. Итак, тело Его не было призраком. Оглавление Вопрос 15. О мышлении (De intellectu) Все, что мыслит себя, объемлет себя, а то, что объемлет себя, ограничивает себя; мышление мыслит себя, следовательно, ограничивает себя. И не желает оно быть безграничным, хотя бы и могло, ибо хочет быть познано собой, поскольку любит себя. Оглавление Вопрос 16. О Сыне Божием Бог есть причина всего, что существует; а то, что является причиной всех вещей, есть причина также и собственной Премудрости; и Бог никогда не существует без Премудрости. Итак, Он есть вечная причина Своей вечной Премудрости; и в отношении времени Он не предшествует Своей Премудрости. Наконец, если Богу присуще быть вечным Отцом, так что никогда не был Он не Отцом, то никогда не был Он без Сына. Оглавление Вопрос 17. О ведении Божием Все прошедшее уже не существует, всего будущего еще нет; значит, и прошлое, и будущее целиком отсутствуют. Но нет ничего, что отсутствовало бы у Бога, следовательно, и прошлое и будущее наличествуют у Него, ибо все для Бога есть настоящее. Оглавление Вопрос 18. О Троице Все, что есть, посредством одного удерживается неизменным, посредством другого различается [от всего прочего], а благодаря третьему согласовывается [с самим собой]. Итак, если все творение в совокупности, во-первых, существует неким образом, далее, в высшей степени отлично от того, что вообще есть ничто, и наконец, согласовывается с самим собой своими частями, то подобает, чтобы и причина его также была тройственной: почему есть, почему является таковым, почему дружественно себе. Но причину творения, то есть Творца, мы называем Богом. Итак, необходимо, чтобы Он был Троицей, лучше, разумнее и блаженнее Которой совершенный разум не может найти. Потому и когда разыскивают истину, также невозможно, чтобы существовало более чем три рода вопросов: есть ли [нечто] вообще, является ли тем или другим, должно ли быть одобрено или осуждено. Оглавление Вопрос 19. О Боге и творении То, что неизменно, вечно; ведь оно всегда существует одним и тем же образом. А то, что подвержено изменению, подвластно времени, поскольку не всегда существует одним и тем же образом и потому не может быть по праву названо вечным. Ибо то, что изменяется, не пребывает, а то, что не пребывает — не вечно. В этом и состоит разница между бессмертным и вечным, ибо все вечное бессмертно, но бессмертное вечным называется не совсем точно, поскольку если бы нечто и всегда жило, но претерпевало бы изменчивость, то не называлось бы вечным в собственном смысле, так как не всегда одинаково; хотя справедливо могло бы быть названо бессмертным, поскольку всегда живет. Однако иногда называют вечным даже и бессмертное. Что же касается того, что претерпевает изменение и, не будучи само душой, из-за присутствия души называется живым, — это вовсе невозможно мыслить бессмертным, и того меньше — вечным. В вечном же, если говорить в собственном смысле, нет никакого прошлого, как если бы оно прошло, и нет никакого будущего, как если бы его еще не было, но какое оно есть, лишь такое и есть. Оглавление Вопрос 20. О месте Бога Бог не находится где-либо. Ибо то, что находится где-либо, содержится местом; то, что содержится местом, есть тело, а Бог — не тело. Следовательно, Он не находится где-либо. И однако, поскольку Он есть и не находится в каком-либо месте, то скорее в Нем находится все, чем Он — где-либо, но не так в Нем, как если бы Он был местом. Ибо место в пространстве — это то, что заполняется длиной, шириной и высотой тела, а Бог не является чем-то подобным. Итак, все в Нем находится, и при этом Он не является местом. Однако храм Божий в несобственном смысле называется местом Бога не потому, что Бог содержится им, но потому, что присутствует в нем. И нельзя представить лучшего храма, чем чистая душа. Оглавление Вопрос 21. Является ли Бог виновником зла? Кто бы ни был причиной всего, что есть, от чьей благости зависит лишь существование всего сущего, к нему не может никоим образом относиться небытие. А все, что ухудшается, отпадает от того, что есть бытие, и направляется к небытию. Быть же и ни в чем не отпадать — это благо, а отпадать — зло. И тот, к кому не относится небытие, не является причиной ухудшения, то есть движения к небытию, ибо он есть причина, так сказать, «бытийствования». Итак, Он причина одного лишь блага, и потому Сам является Высшим Благом. Ввиду этого Творец всего, что есть, не является виновником зла; ибо в какой степени все это есть, в той степени оно благо. Оглавление Вопрос 22. Бог не подвержен необходимости Там, где нет никакого недостатка, нет и необходимости; там, где нет никакого ущерба — нет недостатка. А в Боге нет никакого ущерба, следовательно, и никакой необходи-мости. Оглавление Вопрос 23. Об Отце и Сыне Все чистое чисто благодаря чистоте, и все вечное вечно благодаря вечности, и все красивое [красиво] благодаря красоте, и все благое — благодаря благу. Значит, и все премудрое [премудро] благодаря премудрости, и все подобное [подобно] благодаря подобию. Но двумя способами чистое называется чистым благодаря чистоте: или потому, что порождает ее, так что оно чисто благодаря той чистоте, которую порождает и началом и причиной бытия которой оно является; или, по-другому, поскольку в силу причастности чистоте является чистым то, что могло некогда быть нечистым. Точно так же должно мыслить и об остальных [качествах]. Ибо или познают, или верят, что душа наследует вечность, но вечной она становится благодаря причаст-ности вечности. А Бог вечен не так, но [вечен], поскольку является создателем самой вечности. Так же можно думать и о красоте, и о благе. Вот почему, когда Бог называется премудрым, и называется премудрым благодаря Своей Премудрости, — причем непозволительно веровать, что Он или некогда был или может быть без таковой, — то называется Он премудрым не по причастности премудрости, как душа, которая может и быть, и не быть мудрой, но поскольку Сам породил ту Премудрость, от Которой называется премудрым. Равным образом то, что в силу причастности является или чистым, или вечным, или прекрасным, или благим, или мудрым, может, как было сказано, не быть ни чистым, ни вечным, ни красивым, ни благим, ни мудрым. А сама чистота, вечность, красота, благо, премудрость никоим образом не допускают ни порчи, ни, так сказать, временности, ни безобразия, ни порочности. Поэтому также и то, что в силу причастности является подобным, может воспринять неподобие. Само же подобие никоим образом и ни в какой части не может быть неподобным. Поэтому и выходит, что когда Сын называется «Подобием Отца» (ср.2Кор.4,4; Кол.1,15), поскольку в силу причастности Ему подобно все, что бы ни было подобным или между собой, или Богу (ведь [подобие] есть сам Первообраз, бла-годаря которому, если можно так сказать, образовано все; и сама Форма, благодаря которой обладает формой все, что есть); то ни в каком отношении [Сын] не может быть неподобен Отцу. Итак, Он есть то же, что и Отец; но так, что один есть Сын, а другой — Отец; то есть один — подобие, а другой — то, подобием чего является первый; и в силу этого [у Них] одна сущность. Ибо если не одна, то подобие допускает неподобие, а возможность, что так случится, отвергнет любой истинный разум. Оглавление Вопрос 24. Находится ли и грех, и праведное деяние в свободном решении воли? Все, что происходит по воле случая, происходит случайно; а все, что происходит случайно, происходит без Промысла. Итак, если нечто в мире происходит по воле случая, то весь мир не управляется Промыслом. Если Промысл не управляет всем миром, то есть некая природа или сущность, не принадлежащая к ведению Промысла. А все, что есть поскольку есть, есть благо. Высшее же Благо — то, в силу причастности Которому существуют все прочие блага. И все, что изменчиво, поскольку есть, является благом; но не само по себе, а по причастности неизменному Благу. В свою очередь, Благо, в силу причастности Которому существуют все прочие блага, не из-за чего-либо иного, но само по себе есть Благо; и его мы также называем Божественным Промыслом. Итак, ничто в мире не происходит по воле случая. Если это установлено, то, по-видимому, следует, что все совершающееся в мире частью совершается по Божественному изволению, частью по нашей воле. Однако Бог гораздо и несравненно лучше и праведнее любого наилучшего и праведнейшего человека. И Он, справедливо правя и руководя вселенной, не позволяет, чтобы какое-либо наказание было наложено на кого-нибудь незаслуженно или чтобы незаслуженно была дана какая-либо награда. Наказания же достоин грех, а награды достойно праведное деяние; причем ни грех, ни добродетель не могут быть по справедливости вменены тому, кто ничего не делает по своей воле. Итак, и грех, и праведное деяние находятся в свободном решении человеческой воли. Оглавление Вопрос 25. О кресте Христовом Премудрость Божия восприняла человеческую природу для примера, чтобы благодаря этому мы жили надлежащим образом. А праведной жизни способствует, когда мы не боимся того, чего бояться не должно. Смерти же бояться не следует. Итак, надлежало явить это смертью Того Человека, которого восприняла Божия Премудрость. Однако есть люди, которые, хотя и не страшатся самой смерти, но пугаются некоего вида смерти. Однако как самой смерти не должно страшиться, так не подобает хорошо и праведно живущему человеку бояться и некоего вида смерти. Следовательно, и этот [вид] не в меньшей степени надлежало показать посредством Креста Того Человека. Ибо из всех видов смерти не было никакого более проклятого и ужасного, чем этот. Оглавление Вопрос 26. О различии грехов Одни грехи являются грехами слабости, другие — незнания, третьи — злобности. Слабость противоположна силе, незнание — мудрости; злобность — благости. Итак, всякий, кто знает, что есть «Божия Сила и [Божия] Премудрость» (ср.1Кор.1,23-24), может предположить, какие прегрешения простительны. И всякий, кому известно, что есть благость Божия, может предположить, за какие грехи причитается несомненное наказание и здесь, и в будущем веке. Хорошо исследовав это, можно с большой степенью вероятия рассудить, кого не должно понуждать к печальному и полному слез покаянию, хотя они и допускают грехи, и кому вовсе не следует надеяться на спасение, если не принесут они Богу в жертву дух сокрушенный в покаянии. Оглавление Вопрос 27. О Промысле Может случиться, что через дурного человека Божий Промысл и наказывает, и помогает. Ибо нечестие иудеев и их повергло, и для язычников явилось спасением. Точно так же может случиться, что Божий Промысл посредством доброго человека и осуждает, и помогает, как сказал апостол: «Для одних мы запах живительный на жизнь, для других же запах смертоносный на смерть» (2Кор.2,16). Всякое мучение, однако, является или наказанием для грешных, или упражнением для праведных, ибо одно и то же молотило и солому рубит, и извлекает из мякины зерна хлеба, откуда и получило свое имя мучение. С другой стороны, мир и отдых от телесных тягот и добрым дают прибыль, и злых портят. Поэтому все это устраивается Божиим Промыслом сообразно заслугам душ. Однако добрые не избирают для себя служения мучения, и злые не любят мира. Потому и сами те, при помощи которых совершается неведомое им, приобретают не праведность, — ведь она восходит к Богу, — но воздаяние за свою злую волю. Точно так же и добрым не вменяется в вину, если, когда они желают принести пользу, кому-либо наносится вред, но доброму духу воздается награда за благую волю. Так и прочее творение сообразно заслугам разумных душ или познаваемо либо сокрыто, или тягостно либо благоприятно [для них]. Ведь поскольку Вышний Бог всем, что сотворил, прекрасно управляет, нет во вселенной ничего беспорядочного и ничего несправедливого, знаем ли мы об этом или нет. Но отчасти бывает повреждена грешная душа; однако поскольку заслуженно находится там, где и подобает таковой быть, перенося то, что и надлежит таковой переносить, то никакая ее порочность не обезображивает все Царство Божие. Вот почему, поскольку мы не знаем всего того, что прекрасно совершает по отношению к нам Божественный порядок, то лишь в части доброй воли [мы сами] поступаем по закону, а в остальном поступают по закону с нами, тогда как сам закон пребывает неизменным и всем изменяемым управляет [своим] прекраснейшим руководством. Итак, «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволения» (Лк.2,14). Оглавление Вопрос 28. Почему Бог захотел сотворить мир? Кто спрашивает, почему Бог захотел сотворить мир, спрашивает о причине Божиего воления. Но всякая причина есть производящая. Все же производящее больше того, что производимо. Однако нет ничего больше воли Божией, следова-тельно, не должно спрашивать об ее причине. Оглавление Вопрос 29. Есть ли во вселенной нечто высшее или низшее? «О высшем помышляйте» (Кол.3,2). Нам предписывается помышлять о том, что является высшим, а именно духовным. Не должно считать это высшим в отношении частей и мест этого мира, но высшим сообразно своему превосходству, чтобы свой дух, посредством которого мы должны отрешаться от мира, не приковывать нам к некой части этого мира. А высшее и низшее находятся в пределах мира. Ибо вселенная сама по себе не имеет высшего и низшего; ведь она является телом, поскольку все видимое есть тело, и нет в теле вселенной ничего высшего или низшего. И в силу того, что, как кажется, движение происходит в шести направлениях (то, которое называется движением правильно, то есть не является круговым), а именно вперед и назад, вправо и влево, вверх и вниз, то нет ничего разумного в том, чтобы, если у тела вселенной нет ничего спереди и сзади или справа и слева, у него было бы нечто сверху и снизу. Но рассматривающие это вводятся в заблуждение тем, что трудно противиться чувствам и привычкам. Ибо не так легко для нас обращение тела, которое оно совершает, если пожелает кто двигаться головою вниз, как легко [обращение, происходящее при движении] из правой в левую или из передней в заднюю часть. А потому, удалив слова, душа должна сама по себе заботиться [о том], чтобы быть в состоянии это познать. Оглавление Вопрос 30. Все ли создано для пользы человека? Как есть различие между почетным и полезным, так есть оно и между тем, чем должно наслаждаться, и тем, чем следует пользоваться. Ибо, хотя можно остроумно доказывать, что все почетное полезно и все полезное почетно, однако поскольку более точно и общеупотребительно называется почетным то, чего должно добиваться ради него самого, а полезным то, что следует соотносить с чем-либо другим, мы будем говорить теперь в соответствии с этим различием, наблюдая тщательно за тем, чтобы почетное и полезное не вступали между собой в противоречие. Ибо обычно неразумно полагают, что они иногда противоречат друг другу. Итак, мы говорим, что наслаждаемся той вещью, от которой получаем удовольствие, а пользуемся той вещью, которую относим к тому, откуда следует получать удовольствие. Потому всякая человеческая испорченность, именуемая также пороком, состоит в том, чтобы желать пользоваться тем, чем должно наслаждаться, и желать наслаждаться тем, чем должно пользоваться. Напротив, всякая упорядоченность, также называемая добродетелью, состоит в том, чтобы наслаждаться тем, чем должно наслаждаться и пользоваться тем, чем должно пользоваться. И наслаждаться должно тем, что почетно, а пользоваться полезным. Тем, что почетно, я называю умопостигаемую красоту, которую в собственном смысле мы именуем духовной, а полезностью — Божественный Промысл. Вот почему, хотя и существует многое ви-димое прекрасное, которое менее точно называется почетным, однако сама красота, благодаря которой красиво все, что красиво, никоим образом не является видимой. Также и многое полезное видимо, сама же полезность, благодаря которой полезно для нас все, что полезно, именуемая Божиим Промыслом, не является видимой. Хорошо известно, что именем видимого объемлется все телесное. Итак, подобает наслаждаться невидимой, то есть почетной красотой, однако всякой ли,— это другой вопрос, хотя, пожалуй, следует, чтобы почетным называлось лишь то, чем должно наслаждаться. А пользоваться нужно всем полезным, какое у каждого из этого применение. И не так уж глупо считать, что и животные наслаждаются пищей и каким-либо телесным удовольствием; но пользоваться некоей вещью неспособен никто, кроме живого существа, причастного разуму. Ибо непричастным разуму, да и самим наделенным разумом глупцам не дано знать, что с чем должно быть соотносимо. Притом никто не может пользоваться той вещью, о которой не знает, с чем она должна соотноситься; а знать это никто не способен, кроме мудрого. Поэтому обычно тех, кто не хорошо пользуется чем-либо, более правильно называют злоупотребляющими. Ибо вообще никому не приносит пользы то, чем плохо пользуются, а то, что не приносит пользы, разумеется, не является и полезным. Ведь если нечто полезно, то полезно благодаря использованию, а значит, никто не пользуется ничем, кроме полезного. Значит, всякий, кто пользуется плохо — вовсе не пользуется. Итак, совершенный разум человека, носящий имя добродетели, прежде всего пользуется самим собой для познания Бога, чтобы наслаждаться Тем, Кем был создан; пользуется также другими живыми существами: разумными — для общения, неразумными — для превосходства [над ними]. А жизнь свою соотносит с тем, чтобы наслаждаться Богом, ибо таким образом она становится блаженной. Поэтому и самим собой он пользуется. И ясно, что он начинает бедствовать от гордости, если соотносится с самим собой, а не с Богом. Пользуется [разум] также и некими подлежащими оживотворению телами для благодеяния; ибо так он пользуется своим телом; чем-то, что нужно принять или отвергнуть — для здоровья; чем-то, что нужно перенести — для терпения; чем-то, что нужно привести в порядок — для справедливости; чем-то, что нужно обдумать — для свидетельства некой истины; пользуется даже тем, от чего удерживает себя — для воздержания. Итак, пользуется всем и воспринятым и не воспринятым; и нет ничего третьего. И судит он обо всем, чем пользуется; не судит лишь об одном Боге, ибо судит обо всем остальном, соотнося это с Богом. А Им он не пользуется, но наслаждается, ибо Бог не должен соотноситься с чем-либо другим, поскольку все, что должно быть соотносимо с другим, ниже того, с чем должно оно соотноситься, а нет ничего выше Бога, — не в отношении места, но по совершенству Его природы. Итак, все, что сотворено, сотворено для пользы человека, поскольку разум, рассуждая, пользуется всем, что дано человеку. До падения не пользовался он тем, что служило к воспитанию в нем терпения, а после падения пользуется [всем], если только обратится [к Богу] и еще до телесной смерти, насколько возможно это, станет другом Божиим, поскольку охотно служит Ему. Оглавление Вопрос 31. Некое высказывание (о добродетелях у Цицерона) 1. «Добродетель — это свойство души, согласное с порядком природы и разумом. Поэтому, познавая все части [добродетели], нужно обозреть всю силу простых нравс-твенных достоинств. Итак, [добродетель] имеет четыре части: благоразумие, справедливость, мужество, умеренность. Благоразумие — это ведение вещей хороших, плохих и без-различных. Части его: память, разумение, предвидение. Память — то, посредством чего душа возвращается к минувшему; разумение — то, чем она постигает настоящее; предвидение — то, благодаря чему усматривается нечто будущее, прежде чем оно произошло. Справедливость — свойство души, воздающее каждому по его достоинству при соблюдении общей пользы. Начало ее проистекает от природы, затем нечто вошло в обычай из соображения пользы, позже и то, что начато природой, и то, что принято обычаем, утвердили страх перед законами и религия. Естественное право — то, которое не мнение породило, но внушила некая врожденная сила, как например, религию, преданность, благодарность, защиту прав, уважение, правду. Религия — это то, что оказывает почитание и благоговение некой высшей природе, именуемой Божественной; преданность — то, в силу чего родным по крови и отечеству воздается добровольный долг и старательная забота; благодарность — то, что содержит в себе память о дружбе и услугах других и же-лание воздать; защита прав — то, посредством чего обороной или возмездием отражается насилие, несправедливость и вообще все, что может повредить; уважение — то, в силу чего люди, выделяющиеся какими-либо заслугами, удостаиваются некоего почитания и чести; правда — то, посредством чего высказывается неизменным то, что есть, что было и что будет. Право обычая — то, которое укрепляет и делает более полезным легко воспринятое от природы, как религию и что угодно из того, о чем мы говорили раньше, и что, как мы видим, произойдя из природы, сделалось более ценным благодаря обычаю; или то, что древность возвела в обычай посредством народного одобрения. Его части таковы: договор, приличествующее, приговор. Договор — то, что заключается между кем-либо, приличествующее — то, что для всех одинаково, приговор — то, посредством чего голосами одного или многих выносится решение. Право закона — то, которое заключено в написанном законе, предлагаемом для соблюдения народу. Мужество есть осознанное принятие на себя опасностей и несение трудов. Части его: великодушие, уверенность в себе, терпение, стойкость. Великодушие — обдумывание и исполнение великих и выдающихся дел, при наличии некой важной и славной духовной цели. Уверенность в себе — то, посредством чего в великих и почетных делах сам дух весьма часто возбуждает в себе уверенность с твердой надеждой. Терпение — добровольное и долговременное перенесение тягостного и трудного ради чести и пользы. Стойкость — постоянное и неизменное пребывание в хорошо обдуманном мнении. Умеренность — это твердое и спокойное господство духа над страстью и другими недолжными стремлениями разума. Ее части: воздержанность, кротость, скромность. Воздержанность — то, посредством чего страстное желание управляется руководством благоразумия; кротость — то, в силу чего души, необдуманно вовлеченные и побужденные ненавидеть кого-либо, удерживаются учтивостью; скромность — то, посредством чего почетная стыдливость устанавливает постоянное и ценное руководство. 2. И всего этого должно искать только лишь ради этого самого, так что здесь не присоединяется никакой прибыли. Доказательство этого не относится к данному нашему рас-суждению и далеко от должной краткости. А то, чего нужно избегать самого по себе — это не только то, что противоположно вышеупомянутым [добродетелям], как трусость — мужеству и несправедливость — справедливости, но также и то, что кажется близким и сходным, однако [на деле] отстоит очень далеко. Ибо род, противоположный уверенности в себе — неуверенность, и в силу этого она является пороком, а дерзость не противоположна, но сходна [с уверенностью в себе] и близка к ней, и, однако, является пороком. Так для каждой добродетели находится близлежащий порок, или уже названный точным именем (как дерзость, которая близка уверенности в себе; упрямство, близкое стойкости; суеверие, подобное религии), или без какого-либо точного имени. И это все, так же как и противоположное добродетелям, причисляется к тому, чего должно избегать. Но о том виде блага, которого добиваются целиком ради его самого, сказано достаточно. Теперь же, по-видимому, нужно сказать о том [виде], к которому бывает присоединена и польза, но который мы все же называем почетным. 3. Итак, есть многое, что влечет как достоинством, так и плодом, каждое своим. К этому роду принадлежат слава, достоинство, величие, дружба. Слава — это частая похвальная молва о ком-либо; достоинство — это чье-либо почетное положение, достойное почитания, чести и уважения; величие — великое изобилие или власти, или могущества, или какого-либо имущества; дружба — желание добра по отношению к кому-либо, ради самого того, кого любишь, при его равном желании. Поскольку мы говорим здесь о гражданских случаях, то [и говорим, что] приобретаем плод от дружбы, чтобы была видна причина, по которой ее должно добиваться, так что пусть не осудят нас случайно те, кто полагают, что мы говорим о всей дружбе. Хотя есть такие, кто думают, что дружбы должно искать лишь ради пользы, есть и те, кто полагают, что [это надлежит делать] ради нее самой, есть [и некоторые, полагающие, что это следует делать] и ради нее самой, и ради пользы. А что из этого признать самым верным, это нужно будет рассмотреть в другом месте». Оглавление Вопрос 32. Познает ли один некую вещь в большей степени, чем другой, и, таким образом, не идет ли познание той же самой вещи в бесконечность? Всякий, кто познает некоторую вещь иначе, чем эта вещь есть, обманывается; и всякий, кто обманывается, не познает того, в отношении чего обманывается. Итак, всякий, кто познает некую вещь иначе, чем она есть, не познает ее. Сле-довательно, вообще невозможно познавать что-либо иначе, чем так, как оно есть. Мы же познаем нечто так, как оно есть, поскольку вообще не познается то, что не познается так, как есть. А потому не следует сомневаться, что есть некое совершенное познание, лучше которого ничего не может быть; следовательно, не идет в бесконечность познание некой вещи, и не может один познавать ее больше, чем другой. Оглавление Вопрос 33. О страхе Ни у кого нет сомнения, что единственная причина боязни — та, что мы [боимся] или утратить обретенное нами любимое, или не обрести ожидаемое. Как же будет любить само отсутствие страха и владеть им всякий, кто будет опасаться, как бы не лишиться его? Ибо мы боимся потерять многое из того, что любим и имеем, а потому охраняем это страхом. Отсутствие же страха никто не способен охранять страшась. Точно так же всякому, кто любит отсутствие страха и еще не имеет его, но надеется, что будет иметь, не следует бояться, что он не добьется этого. Ибо этим страхом бывает устрашаемо не что иное, как тот же страх. Ведь всякий страх избегает чего-либо, и ничто не избегает самого себя. Значит, страх не устрашается. Но если кто решит, что неправильно говорится: страх страшится чего-либо, ведь скорее душа страшится этим самым страхом, пусть тогда обратит внимание вот на что, легкое для уразумения: нет никакого страха, кроме как перед предстоящим и неминуемым злом. И необходимо, чтобы тот, кто страшится, чего-либо избегал. Итак, всякий, кто страшится бояться, в действительности является глупейшим, поскольку, избегая, получает то самое, чего избегает. Ибо поскольку устрашает лишь то, что может случиться некое зло, то бояться, как бы не случилось страха — не что иное, как подбирать то, что ты изверг. И если есть нечто противоборствующее этому, как и есть на самом деле, — то пусть вовсе не страшится никоим образом всякий, кто не любит ничего другого, кроме как не страшиться. И потому никто не может любить только лишь это и этим не обладать. А должно ли любить одно лишь это — другой вопрос. Ибо кого не лишает духа страх, того и страстное влечение не приводит в замешательство, и печаль не мучает, и пустая и необузданная радость не возбуждает. Ведь если он страстно желает, поскольку страстное желание есть не что иное, как любовь к преходящим вещам, то необходимо, чтобы боялся или того, что потеряет он то, чем некогда завладел, или того, что не обретет этого. Но он не страшится, а значит, и не желает страстно. Также, если [некто] мучим душевной скорбью, необходимо, чтобы он был объят и страхом, поскольку в присутствии каких напастей ощущается тревога, при тех неминуемо [чувствуется] и страх. Однако он лишен страха, а потому и тревоги. Также, если [кто-то] попусту радуется, он радуется тем вещам, которых может лишиться, а потому обязательно боится, как бы не потерять их. Но он никоим образом не боится, а значит, вовсе не радуется попусту.