Меню
Назад » » 2013 » НОЯБРЬ » 5

Страстно тоскующий по кровавым революциям

                  

В  позднейшей  эпохе, имеющей право гордиться человеколюбием,  осталось
столько боязни, столько  суеверной  боязни  перед "диким  жестоким  зверем",
победа над  которым и составляет  гордость  этих более гуманных времен,  что
даже очевидные истины не высказывались  в течение целых столетий, словно  по
уговору,  потому  что казалось,  будто  они снова  призывают к  жизни  этого
дикого, наконец  умерщвленного зверя. Я рискую, быть может, кое-чем, упуская
от  себя такую истину, - пусть  другие  снова изловят ее и  напоят  ее таким
количеством "молока благочестивого образа  мыслей", пока она не успокоится и
не уляжется,  забытая,  в  своем старом углу. -  Нужно  усвоить себе  другой
взгляд на жестокость и раскрыть глаза; нужно, наконец, научиться нетерпению,
чтобы  такие нескромные, упитанные заблуждения,  как те,  например, что были
вскормлены  старыми  и  новыми философами  относительно трагедии,  не  смели
больше  добродетельно и  нагло  расхаживать  по земле.  Почти  всё,  что  мы
называем  "высшей   культурой",  покоится  на  одухотворении  и   углублении
жестокости - таково моё положение; "дикий зверь", о котором  шла речь, вовсе
не  умерщвлён,  он живёт, он процветает, он  только - обожествился.  То, что
составляет мучительную сладость трагедии, есть  жестокость; то, что  приятно
действует в  так называемом трагическом сострадании, в сущности даже во всем
возвышенном, до самых высших  и нежнейших  содроганий  метафизики,  получает
свою сладость  исключительно  от  примеси  жестокости.  Римлянин  на  арене,
христианин в восторгах креста, испанец перед костром или зрелищем боя быков,
современный  японец,  стремящийся к  трагедии, рабочий парижских предместий,
страстно тоскующий по кровавым революциям, вагнерианка, с изнеможенной волей
"претерпевающая" Тристана и Изольду, -  все  они наслаждаются и  упиваются с
таинственной алчностью одним и тем же - зельями великой Цирцеи "жестокости".
При этом, конечно, нужно отогнать прочь  дурацкую старую психологию, которая
умела  твердить  о жестокости  только одно, что она возникает при виде чужих
страданий: есть большое, слишком большое наслаждение  также и  в собственном
страдании,  в причинении страдания  самому себе, - и  во всех случаях, когда
человек   склоняется   к   самоотречению   в   религиозном   смысле   или  к
самоискалечению, как у финикиян и аскетов, или  вообще к умерщвлению похоти,
к  умерщвлению  и  сокрушению плоти,  к  пуританским судорогам  покаяния,  к
вивисекции совести, к sacrificio dell'intelletto Паскаля, - его тайно влечет
и  толкает  вперед  собственная  жестокость,  им движут  опасные  содрогания
жестокости, обращенной против самой  себя. В конце концов следует принять во
внимание,   что  даже  познающий  действует   как  художник,   прославляющий
жестокость, когда он заставляет свой дух наперекор его стремлению и довольно
часто наперекор желаниям своего сердца познавать, т. е. отрицать то,  что он
хотел бы  утверждать, любить, чему  он хотел бы  поклоняться;  уже  в каждом
проникновении  вглубь  заключается   насилие,  желание  причинить  страдание
последней  воле  духа,  которая   неустанно  стремится  к   кажущемуся  и  к
поверхности, - уже в каждом стремлении к познаванию есть капля жестокости.

Фридрих Ницше"По ту сторону добра и зла"   



Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar