- 05.11.2013
- 1082 Просмотра
- Обсудить
"Доброе старое время" прошло, оно отзвучало в мелодиях Моцарта, - как
счастливы мы, что нам еще доступно его рококо, что его "хорошее общество",
его нежная мечтательность, его детская страсть к китайскому и вычурному, его
сердечная учтивость, его влечение к изящному, влюбленному, танцующему,
трогательному, его вера в Юг может все еще апеллировать к какому-то остатку
в нас! Ах, когда-нибудь и это станет прошлым; но кто может сомневаться в
том, что еще раньше этого перестанут понимать Бетховена и наслаждаться им! -
ведь он был только отзвуком перехода и перелома стиля, а не, подобно
Моцарту, отзвуком великого, многовекового европейского вкуса. Бетховен
представляет собой промежуточное явление между старой, дряхлой душой,
которая постоянно разбивается, и будущей сверхъюной душой, которая постоянно
нарождается; его музыку озаряет этот сумеречный свет вечной утраты и вечной,
необузданной надежды, - тот самый свет, в лучах которого купалась Европа,
когда она грезила вместе с Руссо, плясала вокруг древа свободы революции и
наконец чуть не боготворила Наполеона. Но как быстро меркнет теперь именно
это чувство, как трудно дается в наши дни даже понимание этого чувства, -
как чуждо звучит для нашего уха язык этих Руссо, Шиллера, Шелли, Байрона,
которые все вместе выразили словами ту же самую судьбу Европы, что вызвучил
в музыке Бетховен! - То, что появилось в немецкой музыке после, относится к
области романтизма, т. е. в историческом отношении, к еще более
непродолжительному, еще более мимолетному, еще более поверхностному
движению, чем тот великий антракт, тот переход Европы от Руссо к Наполеону и
к водворению демократии. Вебер - но что такое для нас теперь Фрейшютц и
Оберон! Или Ганс Гейлинг и Вампир Маршнера! Или даже Тангейзер Вагнера!
Отзвучавшая, если к тому же еще и не забытая музыка. Кроме того, вся эта
музыка романтизма была недостаточно благородна, недостаточно музыка, чтобы
быть признанной всюду, а не только в театре и перед толпой; она с самого
начала была музыкой второго ранга, которой истинные музыканты уделяли мало
внимания. Иначе обстояло дело с Феликсом Мендельсоном, этим халкионическим
маэстро, который благодаря своей ничем не омраченной, чистой, полной счастья
душе скоро стяжал лавры и так же скоро был забыт: это был прекрасный
инцидент в немецкой музыке. Что же касается Роберта Шумана, который
относился к делу серьезно и к которому с самого начала также отнеслись
серьезно, - он был последний основатель школы - разве не кажется нам теперь
счастьем, облегчением, освобождением то, что с этой шумановской романтикой
наконец покончено? Шуман, удирающий в "саксонскую Швейцарию" своей души,
созданный по образцу не то Вертера, не то Жан Поля, но уж наверняка не
Бетховена! наверняка не Байрона! - музыка его Манфреда представляет собой
какой-то невероятный промах и недоразумение, - Шуман, со своим вкусом,
который был в сущности мелочным вкусом (именно, опасной, а среди немцев
вдвойне опасной склонностью к тихому лиризму и опьянению чувства), Шуман,
постоянно идущий стороной, пугливо медлящий и отступающий назад, благородный
неженка, утопающий в чисто анонимном счастье и горе, представляющий собою
нечто вроде девицы и noli me tangere с самого начала: этот Шуман был уже
только немецким событием в музыке, а не европейским, как Бетховен, как в еще
большей степени Моцарт, - в лице его немецкой музыке грозила величайшая
опасность перестать быть голосом души Европы и принизиться до голой
отечественности. -
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.