Меню
Назад » » 2013 » НОЯБРЬ » 4

Относиться с иронией как к субъекту, так и к предикату и к объекту

                  

На какую  бы философскую точку  зрения ни становились мы нынче, со всех
сторон обманчивость мира, в  котором, как  нам  кажется, мы  живем, является
самым  верным  из всего, что  еще может уловить наш взор, - мы находим  тому
доводы за доводами, которые, пожалуй, могут соблазнить нас на предположение,
что   принцип  обмана   лежит   в   "сущности  вещей".   Кто  же   возлагает
ответственность за  фальшивость мира на  само наше  мышление, стало быть, на
"ум"  -  почтенный  выход,   которым  пользуется  всякий  сознательный   или
бессознательный   advocatus   dei,  -   кто  считает  этот  мир   вместе   с
пространством, временем, формой,  движением  за неправильный вывод,  тот, по
крайней  мере,  имеет прекрасный  повод  проникнуться  наконец  недоверием к
самому мышлению вообще: разве оно не сыграло уже  с нами величайшей шутки? и
чем же можно поручиться,  что оно  не будет продолжать делать то, что делало
всегда? Кроме шуток, есть  что-то трогательное и внушающее глубокое уважение
в  невинности мыслителей, позволяющей им еще и нынче обращаться к сознанию с
просьбой, чтобы оно давало  им честные ответы: например, "реально" ли  оно и
почему, собственно, оно так решительно  отстраняет от себя внешний мир и еще
на  многие подобные  вопросы. Вера в  "непосредственные достоверности" - это
моральная  наивность,  делающая честь нам, философам; но - ведь не должны же
мы, наконец, быть "только моральными" людьми! Отвлекаясь от морали, эта вера
есть глупость, делающая  нам  мало чести! Пусть в бюргерском быту постоянное
недоверие   считается  признаком   "дурного  характера"  и,   следовательно,
относится  к  категории  неразумного;  здесь,   среди  нас,  по  ту  сторону
бюргерского мира  и его Да и Нет, -  что  могло бы  препятствовать  нам быть
неразумными  и  сказать:  философ-то,  собственно говоря, и  имеет  право на
"дурной характер",  как  существо, постоянно  подвергавшееся до  сих  пор на
земле жесточайшим одурачениям, -  он нынче обязан быть недоверчивым, бросать
злобные косые взгляды из каждой пропасти подозрения. - Да простят мне шутку,
выраженную в такой мрачно-карикатурной форме: ибо я сам давно научился иначе
думать  об обмане и обманутости, иначе оценивать  их и готов  попотчевать по
крайней мере парой  тумаков слепую ярость, с  которой философы  всеми силами
противятся тому, чтобы быть  обманутыми. Почему бы и  нет? Что истина ценнее
иллюзии,  - это не  более как моральный  предрассудок; это  даже  хуже всего
доказанное   предположение  из  всех,  какие  только  существуют.  Нужно  же
сознаться  себе  в том,  что  не  существовало бы  никакой  жизни,  если  бы
фундаментом ей не служили  перспективные оценки и  мнимости;  и  если бы  вы
захотели,  воспламенясь добродетельным вдохновением  и  бестолковостью  иных
философов, совершенно избавиться  от "кажущегося мира", ну, в таком случае -
при условии, что вы смогли  бы это сделать,  - от вашей "истины" по  крайней
мере  тоже  ничего  не  осталось   бы!  Да,  что  побуждает  нас  вообще   к
предположению, что  есть существенная противоположность  между "истинным"  и
"ложным"? Разве не достаточно предположить, что существуют степени мнимости,
как бы более светлые и более темные тени и тона иллюзии - различные valeurs,
говоря языком живописцев? Почему мир, имеющий к  нам некоторое отношение, не
может быть фикцией? И если кто-нибудь спросит при этом: "но с фикцией связан
ее творец?" - разве  нельзя ему  ответить  коротко  и ясно: почему?  А может
быть, само это  слово  "связан" связано с  фикцией?  Разве  не позволительно
относиться прямо-таки с некоторой  иронией как к субъекту, так и к предикату
и  к  объекту?  Разве  философ  не смеет  стать  выше  веры  в  незыблемость
грамматики?  Полное уважение  к  гувернанткам  -  но не  пора  ли  философии
отречься от веры гувернанток? -

Фридрих Ницше"По ту сторону добра и зла"   



Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar