- 05.11.2013
- 878 Просмотров
- Обсудить
В писаниях отшельника нам всегда чудятся какие-то отзвуки пустыни,
какой-то шорох и пугливое озирание одиночества; даже в самых сильных его
словах, в самом его крике слышится новый, более опасный вид молчания и
замалчивания. Кто из года в год и день и ночь проводит время наедине со
своей душой в интимных ссорах и диалогах, кто, сидя в своей пещере - а она
может быть и лабиринтом, но также и золотым рудником, - сделался пещерным
медведем, или искателем сокровищ, или сторожем их и драконом, - у того и
самые понятия получают в конце концов какую-то особенную сумеречную окраску,
какой-то запах глубины и вместе с тем плесени, нечто невыразимое и
противное, обдающее холодом всякого проходящего мимо. Отшельник не верит
тому, чтобы философ - полагая, что философ всегда бывает сперва отшельником,
- когда-либо выражал в книгах свои подлинные и окончательные мнения: разве
книги не пишутся именно для того, чтобы скрыть то, что таишь в себе? - он
даже склонен сомневаться, может ли вообще философ иметь "окончательные и
подлинные" мнения и не находится ли, не должна ли находиться у пего за
каждой пещерой еще более глубокая пещера - более обширный, неведомый и
богатый мир над каждой поверхностью, пропасть за каждым основанием, под
каждым "обоснованием". Всякая философия есть философия авансцены - так судит
отшельник: "есть что-то произвольное в том, что он остановился именно здесь,
оглянулся назад, осмотрелся вокруг, что он здесь не копнул глубже и отбросил
в сторону заступ, - тут есть также что-то подозрительное". Всякая философия
скрывает в свою очередь некую философию; всякое мнение - некое убежище,
всякое слово - некую маску.
Теги
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.